Другие мужчины

Джоске еле разлепляет глаза, но упорно встает с кровати и идет в школу. Главное, чтобы не спросили на уроке. Вчера ему было совсем не до домашки. А вот Джотаро в школу не приходит. Послезавтра — тоже. И на следующий день. А что с Куджо, не знаете? Вроде бы болеет. Ага, как же, я слышал, он подрался с кем-то, в больнице валяется. Да нет, быть не может. Опять девчонки понапридумывали. Неважно. Болеет, в общем. От злости Джоске не находит себе места. Внутри всё горит. Джотаро, трус поганый, хватало ведь духу зажимать его у шкафчиков, забыв про свое «надо быть осторожнее», а теперь он прячется. Джоске не шутил, когда предупреждал его про сломанные двери. Когда Джотаро не приходит и на третий день, Джоске отправляется к нему домой после уроков. Будь что будет. Он не позволит обращаться с собой, как с игрушкой. Сегодня мы с тобой дружим, играем, обнимаемся, а завтра — нет. Надоел. Бракованный. Не та кровь течет в твоих жилах. Джоске идет и идет, но всё это время ему хочется сорваться и повернуть назад. Неловко вот так врываться к Куджо домой. Мама Джотаро наверняка там. Его сестра, боже. Неужели он пойдет к ним, неужели позволит увидеть себя? Но это его единственный шанс. Сколько ещё это будет продолжаться? Пока Джотаро не вздумает удрать в другую школу? И что Джоске скажет его маме? Здрасьте, а я его одноклассник. Друг. Я слышал, Джотаро заболел, учитель беспокоится. Хочу передать домашнее задание, которое он всё равно не сделает. Детский сад, но да, Джоске так и скажет. А что он скажет самому Джотаро? О, не скажет. Выскажет. Звонок в дверь и тишина. Потом — мягкие шаги и женский голос. — Кто там?.. — Здравствуйте! Здесь живут Куджо? — А кто спрашивает? — Я одноклассник Джотаро, Хигашиката Джоске. — Черт! Зря он назвал свою фамилию, это может ему аукнутся... но было бы невежливо назвать ей только имя. — Принес ему домашнее задание. — О. Сейчас, погоди секундочку. Она исчезает в глубине дома, а Джоске припадает ухом к двери и вслушивается, как шпион. Где-то вдалеке раздается глухое ворчание и ругань. Шаги снова близятся к двери. — Хи... Хигашиката, верно? Извини, но Джотаро просит передать, что очень плохо себя чувствует, не хочет никого заразить. Может, я ему всё передам? Что делать? Что делать? Сносить дверь. — Можете ему сказать, что я только на минуточку? Я парень крепкий, не заболею. Могу отдать распечатки Вам, но там надо кое-что объяснить по поводу задач. Несколько секунд она молчит и мнется. Думает. — Ну... И прежде, чем Джоске может остановить себя: — А ещё я просто очень хочу его увидеть. — Он следит, чтобы тоска не просочилась в его голос. — Мы вроде как... дружим. Ещё несколько секунд молчания. — О... Ясно! Ну, если на минуточку... Он слышит улыбку в её голосе, и слышит, как ему открывают дверь. Его встречает светловолосая, голубоглазая женщина, похожая на ту, которую он видел на фотографии рядом с Джостаром: только она моложе и улыбчивее. Разрез глаз такой красивый. Она европейка или американка. Она улыбается ему, потому что Джоске — друг её сына. Она не знает. Интересно, как её зовут. — Проходи, Хигашиката. Комната Джотаро прямо и налево. Он одергивает себя, чтобы не выпалить: «Я знаю». Всякий раз, когда Джоске заходит к ним домой, он отчасти боится встретить отца Джотаро, но помнит руки на своих плечах и злой шепот: «Нашел, о чем переживать. Его никогда, слышишь, никогда нет дома». Она закрывает за ним дверь, провожает его к комнате Джотаро, и по дороге доверительно шепчет: — В этот раз он не на шутку прихворал, третий день лежит. Я знаю, он иногда вредничает, никого к себе не пускает... но сейчас ему нужны друзья. — Узнаю Джотаро, — невесело усмехается Джоске. В ответ она грустно, знающе улыбается, как улыбаются только матери, помнящие каждую черточку в характере своего ребёнка. Эта женщина — его сестра, и она понятия не имеет, что он вытворял с её сыном. От порога до комнаты Джоске идет, как на казнь. Мама Джотаро стучится в дверь. — Джотаро, милый... Знаю, тебе плохо, но Хигашиката попросился буквально на минуточку. Только отдаст тебе задание и кое-что объяснит... За дверью раздается вполне здоровое, уверенное рычание, а потом — запоздалый кашель. — Я не буду делать задание, — слышится из-за двери. — Джотаро! А ну открывай! Снова рычание, но на этот раз дверь яростно распахивается. В проеме стоит Джотаро в голубой фланелевой пижаме, у него всклокочены волосы. Он впивается в Джоске взглядом, полным боли и ненависти, оглядывает его сверху вниз и снизу вверх. — Это не на минуточку, — заключает он и многозначительно смотрит на маму. — Поговорить надо. — О задачах, — взволнованно добавляет Джоске. — Конечно, — соглашается Джотаро. Его мама вздыхает. — Поняла, поняла. Если что, зови... Она тактично уходит в кухню, и стоит ей повернуться к ним спиной, как Джотаро грубо хватает Джоске за руку, затаскивает его к себе в комнату и снова запирает за ними дверь. Джоске невольно думает, что следом его прижмут к этой самой двери, но всё происходит наоборот: Джотаро отскакивает от него на другой конец комнаты, как от прокаженного. Вообще-то, «болеет» здесь не Джоске. — Говорить будем шепотом. Не вздумай сболтнуть лишнего, у стен есть уши, — сообщает Джотаро. Он скрещивает руки на груди и старается не смотреть на Джоске. — Зачем ты пришел? Шепотом, так шепотом. Джоске не теряется: только крепче сжимает свой портфель с распечатками. Нет, лучше поставить рядом с кроватью. Это не на минуточку. — Да так, у меня к тебе буквально пара вопросов. Долго ты будешь здесь прятаться? — Давай сразу покончим с этим. Скажи, чего хочешь. — Для начала — немного человеческого отношения. Чего отскочил, чего уперся? Мы вроде как, мм... не чужие люди. Красивая реплика, правда же. Острая. Он старался, хорошо отрепетировал её. Гримаса отвращения искажает лицо Джотаро. — Издеваешься? — По-моему, это ты издеваешься. Ещё и вынуждаешь врываться к тебе домой... — Не трать мое время. Скажи, чего хочешь. Джоске делает глубокий, глубокий вдох. — Если тебе это интересно, я поговорил со своей мамой. Ну, обо всем этом. Поза и взгляд Джотаро меняются. — И? — Как думаешь, что она мне сказала? — Что тебе нужно держаться от меня подальше. — Не угадал, — весело отвечает он. Джотаро замирает. Надо же. Растерялся. — Что всё это... неправда? Ну... это? — Джотаро описывает пальцем круг между ними, боится сказать лишнего. На его лице мелькает тень надежды. Джоске делает несколько шагов к нему навстречу. Джотаро хочет отступить назад, но уже некуда: позади стена. Сам загнал себя в угол. — А если и неправда, то что? — То... Тогда... Джоске подходит к нему почти вплотную. Джотаро будто бы хочет сдаться, но одергивает себя. — То она соврала тебе. Ошибки быть не может. — Конечно-конечно. Непогрешимый Джотаро Куджо. Джоске ждет, что Джотаро скажет ему заткнуться, но происходит удивительное: вместо этого Джотаро бессильно опускает голову ему на плечо, просто падает, словно разрушенная башня. Здоровый парень под два метра неловко утыкается в шею Джоске, как кроха. Джотаро очень, очень устал, и Джоске это видит. Его мама сказала, что он «лежит третий день», а это значит, что он едва ли выходил из комнаты. Наверняка валялся и думал обо всем этом сутки напролет. — Ты врешь, — вяло говорит он Джоске. — Почему? — Не знаю. Просто такое чувство. И всё равно Джотаро зачем-то цепляется за его гакуран, теребит ткань так, будто это успокаивает. Пальцы упираются в значок золотого сердца на груди Джоске. — Ты что-то сказал своей маме про меня? — спрашивает Джотаро. Джоске осторожно, очень осторожно пытается приобнять его, и почему-то ему это позволяют. — Ни слова. — Тогда что ты сказал? Джоске говорит медленно, потому что знает, что будет дальше. — Придумал историю... Мол, наткнулся на всё это в Интернете... Она поверила. Или не поверила, но это неважно. В общем, мы поговорили, и она всё мне рассказала. Джотаро замирает в его руках. Он перестает теребить значок. — То есть, всё подтвердилось? Слабое место Джоске: никогда не умел врать. — Да. Джотаро грубо толкает его в грудь, отпихивает от себя. Джоске знал, что так будет, и только поэтому ему удается удержаться на ногах. — Ненавижу, — шипит Джотаро, но не забывает говорить тихо. — Тебе нравится издеваться надо мной, да? Ведь нравится же? — Джотаро, ты только что... — В последний раз спрашиваю: какого хрена ты сюда приперся? Чтобы всё было, как раньше? Нет, этого не будет. Мы не можем. И не станем. «Ты только что нежился в моих объятьях, совсем как "раньше", и ничего невозможного для тебя не существовало», не успевает сказать Джоске. — Вот только не надо решать за меня, а. — Джоске заговаривает ещё тише, почти одними губами. — Ладно, наши предки что-то натворили, а мы только сейчас об этом узнали. Скажи, почему мы должны страдать? Что за «Ромео и Джульетта», в чем проблема? Ты любишь меня, а я — тебя. Джотаро застывает: его будто полоснули ножом. Он долго, долго молчит. Джоске внимательно следит за его лицом. Затем он заговаривает так, словно его душат. — Нет. Нет, нет, нет. Молчи. Ни слова больше. Не дай бог нас услышат. Не дай бог, Джоске. Джотаро может пихнуть его ещё раз, если захочет, но Джоске снова подходит к нему, и будет подходить раз за разом, пока не достучится. Пока его окончательно не собьют с ног и он не упадет замертво. — Молчать? Ну хорошо. Буду действовать. Он крепко-накрепко вцепляется в Джотаро, почти бросается к нему в объятия, хватается за его пижаму так, что не отцепишь, и шепчет на ухо неотвратимое: — Помнишь, мы лежали с тобой на этой самой кровати, и ты обнимал меня вот так? Тебе было всё равно. Мы были счастливы. Разве не глупо, что одна дурацкая родинка якобы лишила тебя всего? Это ты лишил себя всего, а валишь на родство. Мы не росли вместе. Пару месяцев назад я ничего не знал о тебе, а ты — обо мне. Мы такие разные, что успеваем только ссориться и мириться. Скажи, и в каком месте мы родственники? Тогда Джотаро разъяренно хватает голову Джоске, притягивает её к себе, и тоже свирепо шипит ему на ухо — так, чтобы услышал он и только он: — Всё это хрень собачья. Я не люблю тебя и никогда не любил. Если у тебя было по-другому, мне жаль. — Усмешка в его голосе, похожая на плач. — Весна, гормоны, всё такое. Весело было, ага. Ну, бывай. Закрыли тему. И ни слова о семье. Молодец, Джотаро. А ведь убедительно прозвучало. Так убедительно, что у Джоске защипало в глазах. Так, что захотелось продырявить Джотаро пижаму и вонзиться пальцами под самые ребра, чтобы сердце зашлось и затрепыхалось, стряхнуло с себя ледяную корку. От обиды Джоске застывает, ослабляет хватку, и тогда Джотаро вырывается. Он хватает его портфель, роется внутри — находит распечатки. Затем он кидает портфель прямо в Джоске, показательно распахивает дверь и объявляет на весь дом, на весь свет: — Спасибо, что зашел и всё объяснил, Хигашиката! Стало намного понятнее. Джоске сжимает зубы так сильно, что боится, как бы они не раскрошились. Мама Джотаро суетится и выходит из кухни, чтобы проводить гостя. — Скорейшего тебе выздоровления, Джотаро, — процеживает он. — Может, я ещё загляну. — Не стоит. — Джотаро! — восклицает его мама. — Просто не хочу, чтобы ты заразился, — объясняет Джотаро, а сам глядит на него, как на паразита. — Мне кажется, ты уже идешь на поправку, — ехидничает Джоске. Он упивается задумчивым выражением на лице мамы Джотаро. — До свидания, всего вам хорошего! Джотаро не двигается с места, и Джоске провожает его мама. На прощание он лучезарно улыбается и машет рукой, а она машет и улыбается Джоске вслед. — До свидания, Хигашиката! Закрывается дверь. Джотаро слышит тихий, счастливый вздох. — Какой хороший мальчик... Мне он очень понравился. Вот вижу, что хороший. Я так рада, если вы с ним дружите... В этот раз уже Джотаро хлопает дверью так, чтобы у него зазвенело в самой черепушке.