Черти тихого омута

Джи Ху до ужаса не любит, когда его обслуживают словно короля, не любит, но молчит. Если людям вокруг так комфортно, в услужении, в иерархии, он не встрянет, не протянет рук и не скажет — «я сам». Мину не объяснишь, что кормление с ложечки не имеет ничего общего с высокими чувствами. Матери его не объяснишь, что при всех предполагаемых фактах его присутствия здесь он ей не «зять». Если так важно соблюдать тонкие грани иллюзорности, он будет соблюдать. Если потребуется для поддержания их хрупкого семейного равновесия (которое, на минуточку, самого Джи Ху никак не касается), чмокнуть Мина в носик, он чмокнет. Сам виноват. Так вляпаться ещё надо умудриться. Есть ли тут личные мотивы? Нет. Тогда что же его останавливает, что мешает встать и уйти прямо сейчас? Совесть? Не слишком ли её много для одного? Что же это за самонаказание такое? Да, он не съездил в колумбарий на годовщину. Для кого-то это малый повод убиваться и презирать себя, но не для Джи Ху. Как бы разумно ни было оставаться в Макао, сажать себя на цепь и морить пустыми обещаниями о следующем разе — всё это отговорки. Не существует вторых шансов, не существует перерождений. А значит, у Джи Ху нет права совершать ошибки, но они так или иначе штампуются одна за другой. Мин достаточно долго был хоть и тонкой, но жилеткой для него, на которую иной раз выливались потоки самых жалких откровений. Джи Ху, конечно, не утыкался в его плечо, не сжимал воротник в пальцах до побеления костяшек, но… Мин хотя бы за эту функцию вынужденного слушателя заслуживает мало-мальскую благодарность, пусть и в таком слащавом виде. И пока Мин эту самую благодарность принимает высоко задрав нос и невесть о чём думая, Джи Ху мысленно замыкает его мир на себе. И, как бы ни отрицал, это больше чем привычка. Привычка не замечать у приставалы других интересов, помимо разглядывания его мрачной фигуры, людей, которые его окружают, или того… что Мину он сам больше не нужен. «Для тебя я всегда свободен». «Для тебя я всегда свободен, только извини, я уже на сегодня договорился». «Завтра я занят». «Я совершенно забыл, позвони вечером». А всего-то прошло две недели с того времени, как Мин завёл себе розовощёкого «щеночка». Завёл и отлично, правильно, пусть с ним носится, ради всего святого. Переключится, так вообще замечательно. Одной проблемой меньше. Это ведь была проблема? А что же ещё? Джи Ху отвлекается от этих несуразных мыслей на очередной вопрос матери Мина, сам он не стремился особо поддерживать разговор, думал, что если госпожа Мия ничего не спросит, он вправе отмалчиваться. А она спрашивает, постоянно что-то да спрашивает. Настолько часто открывается её рот, аккуратно подведённый по контуру нежно-розовой помадой, что парень попросту теряется и в себе, и в пространстве. В говорливости она сыну точно не уступает. Сначала она прошлась по банальному: «Где учишься?», «Подрабатываешь?» и, конечно, не обошлось без: «Чем занимаешься в свободное время?» Джи Ху старается расслабиться и вести себя непринуждённо — не получается. Всё это напоминает ему фильм, где он в роли плохого кандидата, проходящего собеседование на высокооплачиваемую должность в известной фирме. Если интерпретировать как реальную ситуацию, так оно примерно и выглядит, это не обычное знакомство, госпожа Мия оценивает критерии, по которым Джи Ху Мину не подходит. «Не для тебя ягодка» и всё такое. Должно быть, это приятно, когда тобой так дорожат. Джи Ху неоткуда знать. В его самоиронии есть нотки зависти. Не самой белой, если признаться. Отужинав, госпожа Мия приглашает пройти в гостинную, под предлогом посмотреть детские фотографии Мина (на что Джи Ху вообще удивляется, куда у парня подевался весь остальной период жизни). Тут и начинается самое интересное. Практически с первой страницы. На фото Джи Ху видит запеленованного карапуза, похожего на маленькую лысую и беззубую обезьянку больше, чем на сегодняшнего Мина. Парень едва удерживается от смеха. Мин сидит на спинке дивана и смотрит как бы с высока, но уже на третьем фото не выдерживает и уходит за соком. — А это Мину годик, он ещё ходить не умеет, правда, миленький? — широко улыбаясь, спрашивает его мать. — Ага, миленький. — Джи Ху кивает даже без угрызений, это же правда. — А это у него первые зубки прорезались, правда хорошенький? — Угу, хорошенький. — А это он в первый раз на горшок сходил, правда… — Так, стоп! Это уже слишком, — останавливает её пыл Джи Ху, не сразу поняв, что она шутит. Госпоже Мии было интересно, слушает ли её Джи Ху вообще. — Да, ты прав, Джи Ху. А вот, смотри, здесь Мин в первый класс пошёл и сразу же приметил себе друга, да только передумал с ним водиться, когда у того передние зубы выпали. У тебя, надеюсь, крепкие зубы, Джи Ху? — Да, крепкие. О, а это кто с ним? — заинтересованно указывает Джи Ху на снимок, на котором Мин смущённо приобнимает за плечо одноклассника и робко улыбается. Видимо, тот ему был дорог. Сколько же лет им здесь? Одиннадцать? Четырнадцать? Глаза у обоих совсем наивные, но как горят. — Любовь его первая. Сколько я Мина тогда убеждала на девочек внимание обратить и сколько паренька этого от него гоняла, да только всё без толку. Мин всегда упрямым был, даже с этим мальчишкой всё настаивал, что женятся — уедут за границу и женятся. — Да что вы так переживали, они тогда совсем ещё маленькими были, могли бы и не гонять, — смеётся Джи Ху. Мин-то, оказывается, парнем серьёзным был. — У тебя, может, и до сих пор маленький, — бормочет только что вошедший с подносом Мин. И по взгляду Джи Ху понимает, что видимо не очень-то и тихо он это сказал… — Уже забыл? — цедит Джи Ху шепотом через чуть приоткрытый рот. — Дома покажу, напомню. — Да! — прерывая переглядки, оживляется его мать. — Именно так я Мину по сто раз на дню и повторяла! А знаешь, чем всё закончилось? В Канаду парень переехал и сердечко Мину разбил. Нет, конечно, первое время они упорно строчили друг другу письма, созванивались через Hello, а потом… — Ма-ам! — Что мам? Разве я тебе не говорила, что так и выйдет? Как день ясно было, что вы не пара. — Зачем ты… — начинает запинаться Мин. — Поставь ты уже этот сок, пока не пролил, — Джи Ху замечает, что у Мина вот-вот затрясутся руки, привстав, закрывает собой его мать и забирает у парня поднос. — Давай помогу. — Угу, — бормочет Мин, сдерживая осадки злости внутри себя. Нет, он не будет тем человеком, кто всё испортит. Неважно, как сильно уколол этот инцидент, стерпится. Мать должна смириться или как минимум перестать полоскать ему мозги по этому поводу. Он после первых серьёзных отношений долго отходил, чтобы всё так с лёгкой руки списывать на юный возраст. Что Мин только ни делал действительно ей назло: таскался с готами, дрался в клубах, пел в рок-группе, танцевал Pole dance в караоке-баре и напоследок увлёкся Темой, чтобы ещё и в курсе всех её дел быть (тут, надо признать, сильно увлёкся), но никак не встречался с кем-либо. Встречался… За последние три года так повезло только Лэю. Весьма сомнительное везение. Мин хочет верить, что бывает «раз и на века», но не может. Для него отношения — игра на трёх клавишах: симпатия, секс, потеря интереса. Но чтобы он запал кому-то в душу — это что-то новенькое. Неважно, насколько хорошо Лэй умеет строить глазки и каким тоном шепчет нежности на ушко, он просто отвлекает от того, чего Мин боится как огня. Боится… но летит. — Садись, вместе досмотрим, — указывает Джи Ху Мину на место рядом с собой. — Мне правда интересно. — И нечего на мать дуться — твой парень, судя по всему, не ревнив. Джи Ху приподнимает голову от альбома и хочет уже было спросить «кто его парень?», но вовремя вспоминает и передумывает. — Да, нисколько, — поддакивает Джи Ху её словам и перелистывает. — Было бы тут к кому ревновать. И кого ревновать… Ревность — признак недоверия, а Джи Ху Мину доверяет, и ему неважно с кем и как долго Мин встречается. Совсем неважно. — Славно, а то я и забыл. Мне очень с тобой повезло. Мать смотрит на улыбку Мина, понимая, что в её фальшивости гораздо больше правды и откровений, нежели в его поведении, и то, как они с Джи Ху забавно фыркают друг на друга, не убавляет химии между ними. Её даже из космоса можно почувствовать, как бы они ни притворялись равнодушными. Показное равнодушие в отношениях — вообще странная и неуместная штука, но так, пожалуй, гораздо комфортнее матери находиться рядом с ними. Мин всегда старался из всего делать какой-то культ, ни за что не брался наполовину. А уж если что-то именно его, весь мир непременно должен об этом узнать. Никто не смеет ни тронуть, ни, тем более, украсть. Но с Джи Ху он почему-то не проявляет таких собственнических жестов, словно бы даже считает количество взглядов, обращённых к нему. Что будет, если одним больше? Госпожа Мия убеждает себя, что это не более чем нелепые догадки… Ведь Джи Ху — первый парень, которого Мин привёл в дом в её присутствии, и даже с её подачи. Может, всё дело в этом? В элементарной вежливости, формальностях, или воспитанности Джи Ху, в конце концов? Телефон госпожи Мии начинает истошно вибрировать, сообщая, что по ней соскучилась бывшая свекровь, с которой порой приходилось разговаривать дольше, чем с бывшим мужем (о чём хозяйка мобильного устройства устаёт себе напоминать в прошедшем времени). Что ж, видимо сегодня настал тот день, когда она с неким облегчением оставит Мина в гостиной с «его парнем». За столько лет сложно не обрасти лояльностью и не начать смотреть на всё сквозь пальцы. Однако и Джи Ху совершенно не похож на тех, кто ранее нравился Мину. Он держится совсем иначе, не обладает какой-то детской импульсивностью, присущей первой его пассии и словно копирующейся в остальных. Упаси Будда впускать каждого на порог и объяснять по десять раз, почему у них с Мином не сложится. Но в этом парне что-то есть. Ему хочется верить. Рядом с ним Мин словно бы взрослеет, и это не может не радовать. Единственное, что, пожалуй, не даёт до конца убедиться в чистоте их отношений — это язык тела. Подпускает ли Джи Ху Мина к себе? Если нет… тогда зачем всё это? Поразительно, но на шее Джи Ху госпоже Мии не удалось увидеть характерную отметину, оставленную сыном. Возможно, они давно не оставались наедине. Что только им мешало, непонятно. — А вот и бабушка твоя, как по часам! Ровно в семь вечера. Я ненадолго, не скучайте. Спустя два часа Мин уже проклинает эту поездку. Как он теперь объяснит Джи Ху, что они тут заночуют? Он молча подходит к шкафу, перебирая в голове тысячу вариантов этого диалога, и достаёт оттуда две пары шорт. — Видишь ли, для моей матери понятие «пару минут» растяжимое, — сообщает Мин Джи Ху, которого уже начало клонить в сон. — Заметил. — Переодеться не хочешь? Мне покоя не дают твои белые джинсы. — Зачем это? Я планировал сегодня вернуться в общагу. — Мало ли, что ты там планировал, — хмыкает Мин, — планировал он. Как знаешь. Здесь положу, — и с этими словами Мин демонстративно приземляет шорты на подлокотник рядом с Джи Ху, а сам обходит диван, садится на другую его половину, включая телевизор и стаскивая на себя плед со спинки. Мин, завернутый в плед, выглядит очень уютно, а сам Джи Ху уже задницу отсидел на заклёпках от задних карманов и жалеет, что не согласился на шорты. Это хотя бы поправимо. — Ладно, твоя взяла. — Очень уж долго я тебя уговаривал, — ехидничает Мин и даже не оборачивается. Джи Ху, переодевшись, гасит свет, поскольку уже устали глаза, и возвращается на своё нагретое местечко. — Пледом мог бы и поделиться, жадюга. — Фигушки. Едь в общагу, у тебя там ватное одеяло. Только мало того, что это невежливо, так ещё и такси не дождёшься, упс. — Да ладно тебе. Не вредничай. На большее не претендую. — Ещё бы. Я бы всё равно не повёлся на твои кривые ножки. — Мои кривые? — А чьи же? Будто я их раньше не видел. — То есть раньше повёлся? — Я тебя вообще-то и в труханах видел, мы пара или кто? — Соседи. — А я как сказал? — Ты так и сказал. — Так, хватит, накрывайся уже молча. Джи Ху накрывает ноги и откидывается на спину, улыбка с лица ни в какую сходить не хочет, а Мин и не понял, что его опять подловили. Джи Ху поражается своей лояльности, раньше он реагировал более остро, осторожничал. Сейчас же иронизирует на пару с Мином: «Ой да, неразделёночка, ну ничего, со всеми бывает». По телевизору идёт документальный фильм про Антарктиду, но никто из них не тянется за пультом, чтобы переключить эту скушнину, Джи Ху не хочет невзначай соприкоснуться руками, а Мин — встретиться глаза в глаза. — Знаешь, Мин, я давно хотел тебе сказать… — Говори, не стесняйся. — Ты не мог бы ноги свои с меня убрать? — А что, мешают? — Да. — А я и не заметил, и как же так получилось? — Побыстрее, или я начну отрывать по пальцу. — Какое недружелюбие! Ужас, я тебя не таким выбирал! — Давай не заигрывайся. Кого Джи Ху просит не заигрываться, уже и сам понимает смутно. Кажется, они оба разошлись, и это совершенно не нормально. Такие романтичные посиделки он никак не ассоциировал с мужчиной, но почему-то ему спокойно и комфортно. На душе легче. — Да помню я. Мин нехотя убирает свои ноги с бёдер Джи Ху, и мало того, что так ему было весьма удобно, так и парень возникать начал минут через пятнадцать. Ну ничего, сейчас ощутит всю прелесть сквозняка (из-за неровно установленных пластиковых окон) и по-другому запоёт. И хотя Мин не делал никаких ставок на этот счёт, вскоре понимает, что стоило бы. У Джи Ху уже пингвины перед глазами хороводы водят на бело-голубом фоне, и глаза слипаются чуть ли не чаще раза в минуту. — От этих льдов даже мне холодно стало, — произносит Джи Ху, поёживаясь и почти вжимаясь в свои плечи, а между тем ведущий сообщает, что при переохлаждении обогрев должен производиться равномерно и постепенно, и самое действенное — прижаться к пострадавшему телом. — Хочешь, чтобы тебя тоже так согрели? — шутит Мин, указывая на экран. У Джи Ху против воли сразу сцена в голове, где обнажённый Мин к нему прижимается, и против обыкновения эта картина у него отвращения не вызывает, как раз наоборот. И он злится на себя, но злость вымещает на Мине: — Придурок, что ли? Нафиг ты сдался? — Так я и не предлагал сам тебя согреть, ты сам это додумал. Что, тайные желания выскальзывают наружу? — ехидничает Мин. — Вы мне тут поговорите про желания ещё, — совершенно не вовремя встревает в разговор мать Мина. — Стоило мне отлучиться, как у вас тут природный магнетизм. — Да мы… — начинает было Джи Ху, почти подскочив с дивана, выискивать форму, в которой преподнесённое будет выглядеть хотя бы чуточку лучше, но, так и не подобрав нужных слов, замолкает на короткое мгновение. — Что-то мы засиделись, — продолжает после неловкой паузы. — Вот что: на дворе уже ночь, уехать отсюда проблематично, как-никак окраина, оставайтесь. Завтра воскресенье, выспитесь, тогда и поедете… А если надо куда, могу разбудить хоть до петухов, хоть после. — Мы останемся, — отвечает Мин за двоих. — Улыбку-то так широко не растягивай. Гости пойдут направо, а Мин налево. Один. В свою комнату, — отчитывает его мать, пресекая этим расшалившиеся мысли. Её речь прозвучала бы забавно, если бы она только знала, что у Мина «два парня». Джи Ху это даже веселит: надо же, какие строгие правила в такой толерантной семье. Что ж, не очень-то и хотелось ютиться с Мином вновь в одной комнате. Парень желает всем «спокойной ночи» и первым отправляется на боковую. В гостевой на его радость уже застелена кровать, ему остаётся только покрепче уснуть… Мин выключает телевизор, чтобы не создавать лишнего шума, и уходит к себе, действительно полагая, что, пока он читает книгу или считает овец, Морфей соблаговолит забрать и его, но тщетно. Он лежит и думает о том, каким насыщенным выдался сегодняшний день: ещё с утра он обнимал Лэя, трепал по волосам и надеялся, что когда-нибудь его улыбка затронет сердце. Лэй даже не представляет, насколько трепетно Мин относится к нему. А вот Мин представляет, какой редкостной скотиной должен выглядеть в его глазах, но видит в них только обожание. Да уж, он то ещё «солнышко», влюбившее в себя (пусть и по случайности) шестнадцатилетнего подростка и заявившее ему нечто подобное: «люблю я другого, но если так хочешь, мы можем повстречаться, потому что мне осточертела невзаимность, а иметь рядом того, кто смотрит влюблёнными щенячьими глазками, приятно, но ты учти, любить тебя я не начну». Дословно оно, может, и не так хлёстко звучало, но смысл оставался прежним. Лэй симпатичный, старательный, добрый и понимающий, но этого, оказывается, мало. Однажды оно может и изменится, но сейчас… Сейчас Мин решительно встаёт с кровати, ищет в потёмках телефон, чтобы убедиться, что прошло уже достаточно времени, и идёт к Джи Ху. Мотивы его не самые чистые и немного граничат с безумием. «Нужно доиграть до конца». «Иначе мать во всё это не поверит». Но в большей степени он плевал на то, что она скажет после их отъезда, так как то, что он сделает «завершающий штрих», и будет самым лучшим доказательством. Остаётся надеяться, что Джи Ху не заметит этих манипуляций над своим телом, а Лэй простит это небольшое мудачество. Мин проходит в комнату парня и садится на краю кровати. Пару секунд всматривается в силуэт Джи Ху, пытаясь разобрать, в какой позе он спит, и, убедившись, что всё-таки на спине, недолго думая, тихонько ногу через него перекидывает, присаживаясь верхом и опирая почти весь свой вес на руку, согнутую в локте. Не очень удобно, но для того, чтобы всего лишь поставить метку, можно было обойтись и меньшим. А раз Джи Ху его всё равно прибьёт, нужно сделать красиво с первого раза и хотя бы попытаться незамеченным уйти. Мин вытирает ладонью свой вспотевший лоб и медленно наклоняется к шее Джи Ху, приоткрытыми губами едва касается кожи и замирает, прислушиваясь к мерному дыханию парня, в то время как сам почти не дышит. Страх сковывает, но Мин ему на расправу не сдаётся и наклоняется ещё ниже, обжигая теперь уже своим дыханием место будущего засоса, скользит губами и очерчивает языком маленький круг, утягивается сладостью момента, с наслаждением впиваясь в шею того, кто ничего подобного бы не позволил ни в здравом уме, ни в трезвой памяти. Мин игнорирует попытку проснувшегося Джи Ху оттолкнуть его от себя. — Потерпи, пожалуйста, — нежно лаская шею, шёпотом роняет Мин, — я месяц молчать буду, — ещё слаще добавляет. Вновь собирается продолжить начатое, но оказывается остановлен ладонью Джи Ху, неожиданно расположившейся у него на затылке. Джи Ху чуть сдвигает голову вбок, притягивает Мина к своим губам и ворует поцелуй. Второй рукой обнимает Мина за талию, прижимая к себе и не разрешая тем самым дёрнуться ни на миллиметр. Будто бы Мин при других обстоятельствах стал бы куда-то дёргаться, будто не этого он ждал. При других обстоятельствах… Джи Ху совершает импульсивный поступок, но до Мина не сразу доходит понимание происходящего, он всё так же пытается удержаться на локте, всё так же тяжело дышит и всё так же утягивается сладостью момента. Неизвестно, кого Джи Ху представляет себе на его месте, но он то рассыпает поцелуй на несколько горячих и влажных, то вновь собирает в один длительный и чувственный. Целует Мина откровенно, совершенно не заботясь ни о каких последствиях, гладит рукой по спине и заставляет губы Мина открываться навстречу своим. Мин поддаётся на первых порах, расслабляется под натиском парня, довольствуется нежданной лавиной страсти и нежности с его стороны. Мин чувствует, как Джи Ху повело, как сильно припухли их губы, как парень бесцеремонно исследует языком полость его рта, но останавливает его только тогда, когда Джи Ху пытается уложить Мина рядом с собой, чтобы немного отдышаться, и, чем бы он ни хотел продолжить или закончить, Мину становится дико неловко за свою несдержанность. Он матерится несколько раз, лохматит себя по дурной голове и почти вылетает из комнаты со словами: — За кого ты меня принимаешь?!