Черти тихого омута

У Мина, конечно, счастье запредельное, что Джи Ху для него, по всей видимости, как «All inclusive» — в свободном доступе, но есть блядское чувство, что уже и не сдалось. Руки тянутся, мысли тянутся, всё в нём так и готово хвататься за шанс и рвать стоящих на пути. На пути Лэй стоит. Мини-божество в бежевом халате (наконец-то не во всём белом — заебал уже). И он-то не виноват, что Мина тянет не к нему. Мин на протяжении долгого времени пытался завладеть вниманием Джи Ху, и когда ему наконец почти удалось… Его желание не то чтобы пропало, подугасло. Мину не хочется, чтобы его трогал только Лэй, для Мина желательно, чтобы его никто пока не трогал. Он устал от собственных порывов, от грязных мыслей о Джи Ху перед сном, от своего буйного воображения. Наяву будет иначе — тяжелее, больнее, непереносимее. Однажды будет. Для него быть с Джи Ху — мечта без покрова тайны, но когда Джи Ху рядом, когда машет и улыбается, когда робко, или уже не робко пытается приобнять, Мину хочется дрожать мелко-мелко и забиться в каких-то конвульсиях. Это так странно. Отталкивать его. Изводиться от желания обоим. И вопить что-то про честь. Мин замечал все попытки Джи Ху раскрыться, все шаги, ведущие к сближению. И ему так трудно было отказаться. Но в этот момент, когда на очередной съёмной квартире ожидание ещё более распалённого Лэя после душа прошло, что-то в Мине меняется. Вероятно, настроение. Мин улыбался, подобно больному, до такой степени, что сводило все лицевые мышцы, перед глазами так и лежал, будто всё ещё на нём, Юн Джи Ху, смотрящий на Мина, словно на лакомый кусочек, наглый, заводной и, казалось, готовый проститься со своей «натуральностью» в один миг. — Лэй, может, скажешь уже, чего щёки надул до сливовой синевы? За что злишься на меня? Тебя вроде поимели. Как будто Лэю этого достаточно и он вовсе не ждёт извинений за то, чего видеть ему не полагалось. — Что у тебя с Джи Ху? Скажи мне как есть. Мин в принципе догадывался, что у Лэя почва для подозрений сводится всегда к нему. Лэй не любит вуалировать и чешет напрямую, долго же его придётся учить язвить с нотками сарказма. Тогда… Он станет больше похож на Вэй У Сяня. Ему бы ещё волосы в чёрный — и будет как жалкая копия с чёрно-белого полуживого принтера. Лэй пупсик. На него, когда смотришь, хочется говорить только хорошее. А Вэй У Сянь сам синоним к словам «красота» и «сволочь». Только он в прошлом, и там всё почти заглажено. Теперь на пьедестале Мина Джи Ху, в котором на днях, видимо, что-то отдалённо смахивающее на взаимность проснулось. И вот хоть стреляйте, потому что Мину сейчас ни до кого из них. Если раньше, до появления Джи Ху, во все мысли Мина нагло вторгался Сянь Сянь (ласково было только так) то сейчас Мин не хочет позволять этого никому. Не вынесет последствий разрыва, у него попросту опустятся руки. Что поделать, если он всегда был чрезмерно эмоциональным, а Сянь… Сянь просто бросил его, когда он был так счастлив. Теперь смотреть на то, как ломает Джи Ху, как бросает его из крайности в крайность, Мину даже неловко. Реальность так перевернулась, что Мин не успевает сообразить, что сильнее хочет заорать в его ухо: «ущипни» или «никогда не щипай». Как понять, хочешь ли ты просыпаться, когда лучший сон — это твоя явь? — Ешь медленно, тщательно прожёвывая, так лучше усвоится. — Мин, я же серьёзно. Ты не хочешь мне отвечать? — А с чего ты опять пристаёшь с этими расспросами? Ну в самом деле, на столе пирожные такие вкусные, выбирал вчера минут десять для тебя, а ты всё печёшься, что меня чуть ли не твои подкроватные монстры заберут. У меня с Джи Ху комната общая, в ней общий шкаф, стол, ванная и холодильник. Могу ковер и обои тоже общими в принципе назвать, стулья, там… Сейчас бы Джи Ху нетерпеливо взвыл: «Ми-ин!». Это Мин молодец, научил его немного рот открывать, когда на паузу в его умозаключения поставить надо. А Лэй слушает так, словно в этих словах смысл глубокий, словно и впрямь всё себе надумал и глупый он, вообще, как букашка. — Я себе всё надумал? — отражая мысли Мина, сопя себе под нос, переспрашивает Лэй. А что он там себе надумал, Мин-то не в курсе. С Лэем как по алгоритму: он сопит и сердится, Мин обнимает и успокаивает. Ничего сложного, выученный порядок действий. — Погоди, — слишком нежно упирая ладони в грудь Мина, отталкивает Лэй. — Я не всё спросил. Лэй эгоистично не говорит, что срок их договора вот-вот истечёт. Точнее, осталось чуть меньше месяца. Три недели. И… Пуф-ф-ф! Как ничего и не было. Лэй не сомневается, что ему ничего не удаётся. Но хочет верить, что это не так. Что Мин и на него смотрит по-особенному, что, когда он трогает волосы Лэя, лицо гладит пальцами, на коленях лежать позволяет, обнимает, нашёптывает приятности, улыбкой одаривает и будто видит перед собой сокровище, он действительно так и видит. Что Лэй — его сокровище. Что всё это не было заполнением какой-то незаполненности. Что он и Мин, как бы банально ни звучало, вместе навсегда. — Продолжай, — словно требовалось его позволение, разрешает Мин. — Ты очень… Нет, Лэй не может снова сказать: «дорог мне». Он брови хмурит и губу прикусывает, подбирая слова. Его не надо жалеть, его надо любить. Можно ли так… В лоб? — Меня. — Я очень тебя что? Мин подзатыльник хочет ему отвесить, чтобы слова не прожёвывал. Лэй взгляд Мина разозлённый видит, но продолжает попытку, подобно смертнику. — Не любишь? — с желанием закрыть глаза и сдержать слёзы, допрашивает Лэй. Он очень боится расплакаться при Мине. Переживает, что будет выглядеть слишком жалко, что сопли вот-вот ручьём польются из его аккуратного носика, а голос стихнет и задрожит. — Я тебя очень не люблю? — Мин собрал фразу по частям, по смыслу только странно вышло. — Нет, я тебя не очень не люблю… «Я тебя просто не люблю», — Мин не силится сказать, теперь, когда знает Лэя так хорошо. Это ранит его. — Договори, мне важно знать, как ты относишься ко мне. — Трепетно. «Трепетно»? И что это? «Уважение», «ласка», «нежность», «забота»? Радуется, что рядом, и не желает ни в чём причинить боль? Можно ли это отождествлять с… — Это не любовь, — дополняет Мин свои слова, словно перенося их на чужеродный объект. Мин нуждается в отрезвляющей правде не меньше Лэя, она ударила бы, как весло по голове, и привела бы в чувство. Мину необходимо видеть, как далеко это всё заходит. — Но ведь близко? — Лэй произносит неслышимо. Мин таки выполняет функцию тут же включенных обнимашек. — Близко. Я люблю, когда ты близко. Мне хорошо с тобой, тебе хорошо со мной. Давай ты не будешь вешать на это ярлык? Лэй растекается довольной лужицей, игнорируя объятия и потягиваясь на кровати (а кстати, удобная в этой квартирке, двуспальная — это Мину не Джи Ху теснить в узкой койке, засыпая почти на его паху), но главное не что Лэй услышал, а что было сказано. Ни грамма лжи, а какой эффект! Лэй подушку удобнее под головой своей устраивает, взгляд его веселеет, словно антидепрессанты действуют. — Я понял. Понял! — А что ты понял? — Ты тащишься от меня! Вот что ни секунда с ним, то очаровательное разочарование. Нет, что есть, то есть, Мин и впрямь тащится от него — периодически и не во всём. Лэй супер, с ним супер, потому отдайте другому, а Мину нужны ломки от Джи Ху. Его «Мин, я не гей». Игра нужна, интрига, всё нужно, что противоположно Лэю. Косые взгляды, придирки, ворчание, артистизм, когда шутит, смущение, когда проколется, злость с ядом в самих глазах, охренеть какое сильное притяжение… Можно бесконечно перечислять, а приходится… — Да, тащусь, — согласиться и поцеловать. Лэй губки приоткрывает, как лепестки розы, обвивает шею Мина и словно с обвинением и полувопросом утверждает: — Потому, что ты мой. «Я свой собственный!» — А-а-а, всё равно бесполезно.