Быть его учеником

Маг толкнул дверь лаборатории. − Что ты делаешь? − спросил он недовольно. − Здесь все свитки для заклинаний времени, − Даламар кивнул на стол. − Я взял на себя смелость переписать их. Я думал, что накануне твоего отъезда нашей работой будет именно совершенствование временных… Рейстлин остановил ученика взмахом руки. − Временные заклятья ясно горят в моей памяти, и нет нужды в их совершенствовании. Я был готов к тому, что этот день настанет много раньше, слишком многие хотели помешать мне, но все идет по плану. − Тогда чем мы будем заниматься сегодня, шалафи? − недоуменно поинтересовался Даламар. Рейстлин повернулся к очагу, огонь в котором разгорелся с новой силой. Блики пламени заиграли на золотистой коже мага. − Есть то, что действительно нуждается в совершенствовании, − произнес он задумчиво. − А именно твои познания в анатомии. Даламар чуть было не поперхнулся. Иногда Рейстлин мог быть совершенно внезапным. Зрачки мага чуть сузились, что было выражением недовольства и нетерпения. Даламар поспешно стянул мантию и лег спиной на каменную плиту, что служила им также столом для изготовления магических ингредиентов. Даламар всегда нервничал на этих уроках, где он сам был в роли анатомического атласа, он чувствовал себя жертвенным животным, распростертым на алтаре. Ощущать голой кожей холодный камень было тоже довольно неприятно. Но тут были еще руки шалафи, что касались его − в противовес камню, горячие, почти обжигающие. И тут был его голос, спокойный и отстраненный, неспешно разбирающий живое тело на составные части. Даламар не мог конспектировать в таком-то положении, но это и не требовалось, каждое слово Рейстлина намертво запечатывалось в его памяти. Так и сейчас, он лежал и внимал лекции − почему-то об артериальных ранениях. Даламар не уточнял. Он понимал, что, вероятно, это было в последний раз. План, что задумал шалафи, был рискован и опасен настолько, что порой Даламару казалось, будто Рейстлин нарочно избрал столь трудный путь − чтобы проиграть с помпой, сложить голову и при этом навечно остаться жить в легендах. Это, правда, звучало слишком по-соламнийски, а в его учителе не было этой странной, практически извращенной рыцарской морали, даже с кивком в темную сторону. Как не было и суицидальных наклонностей. Мысль о том, что шалафи мог и победить, пугала, казалась невозможной. И неясно было, что страшило Даламара сильнее, победа Рейстлина или же его поражение. − Ты истечешь кровью за несколько минут и умрешь. А еще раньше твой рассудок потускнеет. Поэтому у тебя останется всего несколько секунд, чтобы принять решение, − закончил Рейстлин свой урок. Он любил под конец приводить самые яркие варианты последствий болезни или ранения. − Шалафи, но почему ты сейчас решил рассказать мне об этом? − все же поинтересовался Даламар, продолжая лежать на каменной поверхности. Рейстлин склонил голову и Даламар узрел свое отражение в его глазах − впавшие щеки, посеревшее лицо, обескровленные губы. Он не был таким, когда последний раз смотрелся в зеркало. Результат ли это проклятого зрения шалафи или… «Будущее. Ты смотришь в свое будущее», − всплыло в его сознании. Он мотнул головой, пытаясь отогнать наваждение. − Я думаю, ученик, эти знания тебе пригодятся. И очень скоро, − тихо проговорил Рейстлин, глядя на эльфа с непонятной затаенной печалью. − Я надеюсь, ты хорошо запомнил свой урок. − Да, шалафи… − потерянно ответил Даламар, продолжая вглядываться в столь жалкое свое отражение. Ему хотелось отвести взгляд, отвернуться, но он не мог этого сделать. Рейстлин тем временем аккуратно провел рукой по щеке ученика. Тот замер, хоть и понимал, что это прикосновение может ничего не значить. Всего лишь бережное прикосновение эстета к чему-то красивому, прикосновение того, кому так редко удавалось увидеть красоту. Даламар видел, как руки шалафи с такой же психопатической нежностью скользят по старинным статуэткам эрдов, по рукоятке эльфийского кинжала, по кубку, выточенному из моржового бивня. «Так и я», − горько думал Даламар. − «Всего лишь еще одна красивая вещица в коллекции. Вещица, что пока не рассыпается в прах…» Как-то раз он даже осмелился спросить, почему Рейстлин допустил в башню именно его. Подумать только, он когда-то был настолько храбр и нагл, что осмеливался задавать такие вопросы. Он даже уточнил, имеет ли к этому отношение его происхождение. Тогда он впервые услышал смех учителя. − Ты думаешь, − спросил Рейстлин между приступами этого кошмарного язвительного смеха, − Ты правда, думаешь, что мне просто захотелось создать этакий домашний эльфятник у себя в башне? Даламару стоило больших трудов изгнать из головы гарем из своих соотечественников, как у лорда Сота, прислуживающий Рейстлину. Лежа на спине и глядя на учителя снизу вверх, Даламар осторожно спросил: − Шалафи, вероятно, нужно готовиться к отправлению? Ему давно уже надо было понять, что с Рейстлином не стоит даже и пытаться ходить вокруг да около. Презрительная усмешка была ему ответом. − Какая забота, ученик… Но я, кажется, уже сказал, что давным-давно готов к этому путешествию. И пристальный взгляд. Как и тогда, во время того рокового разговора, когда на груди Даламара навеки проступили кровоточащие раны, молодой эльф с ужасом понял: он знает! Знает каждую его мысль, знает, к чему он ведет своими осторожными намеками. Рука шалафи осторожно провела по его скуле еще раз и медленно двинулась вниз. Коснулась вышеупомянутой отметины. Даламар стиснул зубы, с трудом сдерживая шипение. Боль взорвалась в голове, яркими цветными пятнами заплясала перед глазами. Он терпел, гадая, что это будет, наказание или… Золотистые пальцы двинулись дальше, от облегчения на глазах практически выступили слезы. И не только от облегчения − то, что происходило сейчас, было редким даром. Даламар не мог попросить об этом. Даламар не мог спровоцировать Рейстлина. Он пытался поначалу, о, какая наивность! Воспоминание об этом до сих пор преследует его в кошмарах. «Даламар, знаешь, что я вижу? В моих глазах ты жадно обсасываешь гнилой плесневелый фрукт, и его зловонный липкий сок струится по твоему подбородку. Прекрати это, будь любезен». − Но должен сказать, выглядело это довольно забавно, ученик, − Рейстлин вновь угадал его мысли. − Шалафи, не нужно об этом… − эльф попытался приподняться, но ладонь учителя остановила его, припечатав к столу. − Лежи спокойно, − велел Рейстлин. − Мне надо дать тебе распоряжения насчет Башни. А потом тебе еще предстоит Конклав. Интересно, что ты им расскажешь? Не мучайся, ученик, я сам отвечу на твой вопрос. Ты расскажешь им правду, всю правду. Я хочу этого. Ты понял меня? Рука мага сместилась еще ниже. − Да… − Даламар запрокинул голову в истоме. − Ты расскажешь им все, что ты знаешь о моих планах. И все, что ты думаешь о них на самом деле. Кричи, что я безумен. Кричи, что я гениален. Расскажи обо всем, что видел, когда я допускал тебя в свою лабораторию. Расскажи о том, что ты подслушал в нашем разговоре со жрицей. − Я не… − Лежать. Расскажи им обо всем, что хочешь. Расскажи, как ты умеешь, пылко и драматично, так, чтобы эти испуганные старики разом позабыли все свои заклятья. Расскажи так, чтобы Пар-Салиана хватил удар. − Да, шалафи… − Очень хорошо… ученик. Рейстлин обессиленно опустился на край каменной плиты. Даламар приходил в себя, медленно восстанавливая дыхание. Как всегда после близости, он чувствовал некое опустошение. Он неуверенно потянулся к учителю, ожидая очередной вспышки гнева − Рейстлин не любил прикосновения, вернее, не любил, когда их инициатором выступал не он. Но маг, как ни странно, сидел спокойно и позволил ему подползти и зарыться лицом в его мантию. Он даже провел рукой по длинным волосам эльфа − отстраненно и неспешно. − Бедный мой Даламар, − произнес архимаг тихо. − Я сломал тебя, отравил своим ядом… Навеки закрыл во тьме дитя сильванестийского леса. − Я уже был в этой тьме, шалафи, − возразил ученик. − Я добровольно шагнул в нее! Рейстлин не ответил. Он осторожно отстранился, встал и вышел из лаборатории, не оглядываясь. Даламар обессилено слез со стола. Его колотило, тряслись руки, тряслись плечи, будто от рыданий, но глаза были сухи. Отметина на груди горела. Даламару казалось, что это не отметина, а сквозная дыра, сквозь которую рвется наружу его душа, ломая кости и выкручивая его наизнанку. Рейстлин был прав. Даламар давно был сломлен, отравлен им. И дело было не только в магической силе наставника. Не только в его власти и могуществе. Даламар вспомнил, какая мысль мелькнула у него в голове, когда он зарывался лицом в бархатную черную ткань, вдыхая запах розовых лепестков, чувствуя необычайное тепло от тела шалафи. Мысль эта появлялась и ранее, но никогда не была она столь отчетлива. «Я один знаю его таким». Даламар не был глуп и знал, что такая мысль опасна. Она ведет к привязанности. Она ведет к помутнению рассудка. Такая мысль была вдвойне опасна, когда речь шла ни о ком ином, как о Рейстлине Маджере.