Сучьи дети

Замечательно, когда есть кто-то, с кем всегда можно спорить. До сорванного голоса, до разбитого в кровь носа, до смертельной обиды, которая проходит сама собой через час. Плохо, когда этого человека больше нет. Ни рядом, ни вообще. И не будет. Больше никогда. И в это надо поверить, с этим научиться жить. Но, могу поклясться чем угодно, лучше бы мне самому руку отрезали или ногу. Потому что нельзя жить одной половиной. Нельзя жить в ополовиненном мире. Единственное радует, что долго этот кошмар не продлится… ...— У меня больше нет сына, — отец даже не орал. Он умел говорить тихо, но так, что пробирало до печенок. — Сын военный — это позор, и я от тебя отрекаюсь. Игнат зло молчал, из разбитой губы стекала струйка крови. В лицо ему засадил отец — увидел карту военного и взбесился. Несколько минут спокойно уговаривал, расписывая прелести любой гражданской работы — вплоть до оператора уличных робоуборщиков, которым надо задавать программу и определять координаты, а по вечерам проверять — нормально ли самоочистился отсек для мусора, а если забилось, то пошурудить там специальным ежиком. Потом отец пообещал оплатить обучение на любую специальность, какую брат выберет. Но тот молчал. Упрямства у него было похлеще, чем у бати. И тогда отец ударил. Игнат поднял брошенную отцом на пол карту и вышел. — Извини, пап, но у тебя нет обоих сыновей… Мы потом поругались с Игнатом. На военную службу я не хотел, мне нравился геймдизайн, и я даже немного тренировался в обкатке персов. Но мы всегда и во всем поддерживали друг друга. Поэтому наутро я тоже пошел подавать документы в академию и успел в последний час приема, ругаясь, что заведение реально отсталое — ведь во всех остальных местах все можно сделать дистанционно. И даже биометрию не требуют предоставлять лично — достаточно переслать сканы. Игнат меня ждал на крыльце академии, нервно курил, вышагивал взад-вперед. А когда узнал, что у меня приняли документы и допустили к тестированию, бросился обнимать. Нормативки за меня сдавал брат. У нас даже биометрические показатели отличались на единицу, что вполне могло сойти за ошибку сканирования. Впрочем, физнагрузки я демонстрировал сам. С Игнатом мы часто дрались, и получать люлей не хотелось, да и в боевые секции ходили на пару. Отец не разговаривал ни со мной, ни с братом. Деньги переводить тоже перестал. Игнат предложил дежурить в клубе — человека-охранника могли себе позволить только элитные релакс-центры, а уж двух охранников-близнецов… ...Ночь была мрачной и глухой. Собственно, это помещение даже не "губа", на которой мы за время учебы насиделись прилично. Просто полупустое помещение продсклада. Даже полки откидной не было, куда можно прилечь. Пришлось устроиться на ящиках с провизией — лег бы и на пол, но он холодный и сырой. Не то чтобы простыть боялся — завтра станет вообще пофиг, но ненавижу сырость и холод. Даже в казарме Игнат отдавал мне свое одеяло, второе не полагалось, а термопледы считались причудой неженок. А я стучал зубами по полночи и никак не мог согреться... … Оценки в академии у нас не сильно отличались: Игнат помогал, проверял, подсказывал. Мне было скучно и неинтересно, а он просто горел тактикой, стратегией, рукопашкой. И тогда брат предложил соревноваться. Азарт стал хорошим стимулом, я подтянулся по учебе, но часто, падая без сил на кровать, думал: почему я такой дурак не потянул брата в то, что было интересно мне? Мы отслужили срочную на тихой-мирной планете, где из всех развлечений — пятничный мордобой. Что там надо было охранять и зачем туда пригнали три сотни человек — никто так и не понял. Но мы честно отслужили, получили очередные нашивки и собрали вещи, чтобы лететь домой. Я уже мечтал о том, как куплю курс и уже Игнату придется за мной тянуться. В ночь накануне отъезда брал пришел под утро и пьяным, бросил мне планшет с открытым бланком договора. — Ты со мной? Я думал, что его убью, он почти не сопротивлялся. Но нас разнимали пятеро и никак не могли растащить — этот придурок подписал контракт… ...По низу ящиков что-то прошуршало. Надо же — супер современная армия, а грызуны как жрали провиант тысячи лет назад, так и теперь стачивают зубки о жесть консервных банок. Представление, наверное, устроят с утра. Когда озвучивали приговор, заявили же прямым текстом: чтоб другим неповадно было. Однажды под обстрелом Игнат рассказывал, что в древности провинившегося солдата проводили через строй, и каждый, что стоял в ряду, обязан был его ударить палкой. Мы тогда все посмеялись, а я еще и подколол брата, что, мол, он начитался всякой ерунды. А вот теперь сам убедился — нихрена не изменилось... ...Игната ранили в первом же бою. Настоящем. Я тогда впервые почувствовал запах смерти — она пахла жженой резиной, раплавленным пластиком и ржавчиной, как подсохшая кровь. И от этого запаха подташнивало, он забивался в ноздри и забивал глотку. Хотелось даже прополоскать рот, но воды было мало и ее сказали беречь. После того боя нас стали внешне различать: Игнат начал прихрамывать, хотя бегать и воевать рана в бедре ему не мешала, а я поседел. Даже по военной стрижке, когда на голове лишь полсантиметра волос, и то стало заметно, что виски белые. Просто когда тащил брата, то даже готов был молиться, если бы умел и знал как. Но разрывать контракт Игнат не стал, подлечился и вернулся в подразделение. Мы перестали разговаривать на два месяца. И снова помирились. Может, ему когда-нибудь надоест воевать и мы сможем заняться тем, что хочу я? Тем более что Игнат всего лишь на десять минут меня старше — так что это всего лишь формальность… ...У нас одинаковые награды. На двоих две золотые звезды, два багровых сердца. Игнат всегда лез в самый ад, словно хотел что-то кому-то доказать. А я шел следом и вытаскивал его раненого — брат ловил плазму за двоих. Но я точно знал, что пока мы вместе, с ним ничего не случится. Про себя никогда не думал... ...Наша последняя боевая операция не задалась с самого начала: нас с братом разделили, дали каждому по небольшому отряду и поставили задачу. Зачистка флангов и поддержка центральной группы. А то, что мы всегда и во всем вместе, никто не посчитал важным аргументом. Даже Игнат небрежно отмахнулся: расслабься, все путем, зажмем этих мудаков в клещи и прищемим как положено. План вроде бы и хороший, но только отцы-командиры не учли, что эти мудаки не станут сидеть и ждать, пока их начнут зачищать и щемить, а сами рванут в атаку под прикрытием с воздуха. И бить станут не в центр, а по флангам. Нам приказали отступать, а мне лично — прикрывать. Со мной вызвалось двое добровольцев. Кому-то же все равно надо погибнуть, чтобы ушли остальные. Но я даже подумать не смел, что этим кем-то окажется Игнат. Я набрал его позывной, чтобы попрощаться. А в ответ пришла информация о том, что отряд на левом фланге уничтожен.... ... Даже сейчас я не раскаиваюсь в том, как поступил. Единственное, что изменил бы, если бы мог, не позволил парнишке из добровольцев рвануть следом за мной. Его сняли моментально очередью, а первого из вызвавшихся выбил снайпер. Если подумать, то один боец сделать ничего не может против техники и плазмы, но мне в тот момент было не до трезвых размышлений — надо бы добраться до брата и попытаться его вытащить. И про приказ, про то, что я должен прикрывать, отход просто не думал. Все ушло на второй план. Может, если бы парни не погибли сразу, а выполнили задачу, то было бы не так критично… Но под огнем не бывает условных критериев… ...Странно, я не скрывался и не прятался, просто рвался вперед изо всех сил, но даже дроны противника меня не трогали. Рядом рвались пауки, воздух горел от комков плазмы, а я просто бежал через этот ад — целый, невредимый, даже комбез не тлел. Наверное, если бы в тот момент мне кто-то попытался заступить дорогу, то убил бы не задумываясь. И плевать, кто бы это был: свой, чужой, кибер. Тело брата я нашел почти сразу — словно меня вели и указывали, куда поворачивать и где искать. У Игната были теплые руки и пустые невидящие глаза, слипшиеся от крови волосы и огромная запекшаяся рана на груди. После такого выстрела не выживают даже киберы. Уже можно было ничего не делать. Опуститься рядом на колени, обнять брата и чуть покачиваться. Так делала мать, когда хотела утешить, успокоить — обнимала и слегка покачивалась. А когда мы были маленькие, она нас так по очереди баюкала. Но после сна человек открывает глаза, а у брата глаза были открыты, а взгляд застывший, мертвый. Я вдруг понял, что хотел сказать отец: быть военным — это не позор. Позор умирать в крови и грязи на планете за тысячи световых лет от родного дома. Позор быть беспомощным — ведь унизительно знать, что ничего не можешь сделать, что у тебя ничего нет, что нечего противопоставить смерти. Позор пропускать удар. Интересно, а плакать — это тоже позор? Я коснулся окровавленной рукой щеки — сухая, удивительно даже: глаза горят, и внутри все как будто выкручено болью. Наверное, если бы заплакал, стало б легче, но слез не было. Только мертвая пустота в груди, словно эту рану получил я. Отдал бы что угодно, чтоб только поменяться с братом местами. Игнат бредил военной карьерой с детства, мечтал о космических рейдах, боевых операциях с тех пор, как увидел фильм "Звездный десант". А я мечтал рисовать игрушки о героях космических рейдов и тех, кто выходит победителем из боевых заданий. У нас была общая тема для постоянных разговоров, только я представлял, как буду рисовать и анимировать героя, а Игнат — себя на месте этого героя. В том бою выиграли наши — подоспел второй десант, и через полтора часа пошла третья высадка с центральной базы. Этих шестипалых отжали сначала до их укрепрайона, а потом стали чистить и сами блоки. Победа была полной, с привкусом гари, с хлюпающей под ногами смешавшейся красной и черной кровью, с четким ощущением холода смерти и онемевшими руками, когда кажется, что уже не осталось сил не то чтобы поднять бластер, но даже нажать сенсор. Я стоял на коленях, держал в объятиях умершего брата, а вокруг уже работали бригады, подбирающие раненых. Быстро проверяли сканерами жизнеспособность, небрежно отпихивали мертвых в сторону, а иногда даже просто ходили по мертвецам — не до церемоний, успеть бы подобрать тех, у кого еще билось сердце. Трупосборщики пройдут следом с черными герметичными мешками… Мертвых собирали обычно киберы: тела и их фрагменты сразу сортировали по мешкам: один мешок — один погибший; и сразу снимали биометрию, отправляя файл командиру. Когда такой кибер попытался забрать брата, меня сорвало. Я выпустил из рук мертвое тело, вскочил и набросился на кибера. Очевидно, что у него я опознавался как свой, к тому же лейтенантские нашивки… Кибер застыл в позе для наказания, а я бил его, не глядя, куда попадают удары, и не чувствуя сбиваемых рук и ног. Пока я избивал машину, второй кибер сложил в мешок Игната, а я даже не заметил, настолько быстро это произошло, и не попрощался. Подоспевший оператор отдал приказ — меня зафиксировал второй кибер, а тот, которого я бил, остался лежать на земле. Наверное, я первый человек в части, который умудрился сломать кибера голыми руками… Открыть мешок и проститься с братом мне не дали, отволокли в передвижной медблок. Там силовыми наручниками приковали к носилкам. Когда бешенство отпустило, я готов был выть от дикой боли в разбитых в кашу кулаках, ступнях, локтях, коленях. Кто-то из докторов, услышав, как я стал скрипеть зубами, обколол обезболивающим. Потом меня долго закатывали в гипс — врач сказал, что оперировали пять часов, — даже умудрились надеть механические калоши — хрень, работающая по типу экзоскелета для ног, только крепится к бедрам. Ходить помогает, но не побегаешь. На руках тоже были механические перчатки, но с отключенной опцией движения — фиксирует руки надежнее силовых браслетов. Через день со мной заходили пообщаться из военной инспекции. Нарушение приказа, дезертирство с боевой позиции, погибшие по моей вине бойцы… И как раз когда мне зачитывали обвинения, вошел солдат в черном комбезе и протянул мне плоскую коробочку со сплавленным в комок пеплом и военную карту-чип брата. Полагающиеся соболезнования выражать было глупо — и парень из похоронки просто положил мне в руку коробочку и чип, взял под козырек и молча вышел. Инспектора отводили глаза, но все-таки дочитали обвинения и приказали споровожающему их киберу меня арестовать и проводить в камеру. Подходящего каземата не нашлось, поэтому меня после коротких пререканий впихнули в один из складов и заперли. — Ты понимаешь, что будет, или прикидываешься придурком? — Майор пришел проведать, вправить мозги и наставить на путь истины. — Из-за того, что ты сдернул… там ребята погибли! — У меня погиб брат! — Говорить не хотелось, особенно повторять про смерть Игната. И так всю ночь лежал на ящиках и пытался представить, что Игната больше нет и не мог в это поверить. — А у них тоже братья, сестры, дети, жены, матери! — Майор остановился, схватил меня за комбез, встряхнул. — Ну, прости, что не умер!.. Победу обозвали знаковой, тут же примчались какие-то верхние чины с поздравлениями и напутственными словами за честь и славу землян. Между торжествами состоялся и суд надо мной. В начале заседания я послал всю эту компанию инспекторов, представителя военной прокуратуры и прочих присутствующих сортировать мешки с мертвецами, чтобы своим носом понюхали, как пахнет смерть. И собственными чистыми ручками покопались в запекшейся крови и обожженном плазмой мясе трупов. Меня приговорили к расстрелу. Исполнение приговора назначили на завтра. Прав оказался майор: из меня решили сделать страшилку для своих — вот как быть трусом, не выполнять приказы и бросать товарищей. Пусть и выглядит утрированно, но, если бы я промолчал, то скорее всего дали бы десять-пятнадцать лет военной тюрьмы, а так… А так у меня последняя ночь, какая-то шуршащая дрянь. И в руке коробочка с пеплом брата и его военный чип. Утром меня привычно отконвоировали в сортир, а потом принесли стакан "плазмы": "типа, выпей, братишка, не так страшно будет". От обращения братишка меня передернуло, и я случайно сжал руки — так, что стакан из прочного пластика, который держал между запястьями, смялся и треснул, как бумажный стаканчик. Было не страшно, наоборот, едва сдерживался, чтобы не расхохотаться от пошлого лицедейства. Собрали всех бойцов, выстроили полукругом. Впереди с важным видом топталось местное и прибывшее начальство. Неловко по пять раз переставляли в бластерах батареи трое бойцов — тоже, очевидно, проштрафившихся в чем-то. Меня поставили перед ними метрах в десяти, стали зачитывать приговор. Мне, наверное, можно гордиться — я первый за десять лет в космодесанте расстрелянный своими, остальные погибают от выстрелов врагов, чужаков, противников, оргов, сепаратов. Как ни называй, но бластеры у всех примерно одинаковые и плазма хорошо прошивает тело. — Целься! Пригнанные на зрелище солдаты замерли. Хотя что тут необычного: сами каждый день стреляют в живых людей или ксеносов, и сами умирают, и тела друзей носят в утилизатор. Здесь то же самое — просто пристрелят еще одного придурка. Я не смотрел на расстрельную команду — у них и так лица были застывшие, бледные до синевы, а у одного вообще руки тряслись так, что бластер ходуном ходил. А вот рассматривать собравшуюся толпу было интереснее — такой спектр эмоций, от раздражения и злости до сплошного равнодушия и брезгливости. Захотелось спросить: а если бы рядом умирал ваш брат, вы бы продолжали соблюдать приказ или рванули спасать? Раздалась новая команда. Время почему-то замедлилось, и я отчетливо видел, как в стволах бластеров заклубились комки плазмы, устремляясь мне навстречу. И тут я заметил Игната. Брат широко и быстро шагал ко мне прямо сквозь толпу, сквозь людей и вдруг резко остановился возле кибера из нашего отряда и словно толкнул его вперед... Никто сразу не сообразил, что произошло. Просто стоящий в первом круге зрителей кибер вдруг прыгнул вперед на линию выстрелов. И три луча прошили его спину. Кто-то охнул, где-то выругались. Кибер упал на землю, дернулся, затих — стреляли ведь на полной мощности. Люди опомнились, задвигались, забегали, заговорили. Кто-то из прибывших требовал продолжить процедуру и привести приговор в исполнение, но его быстро заткнули — дважды не расстреливают, не по уставу. Майор крикнул, что у кибера сработала программа защиты хозяина. И тут же капитан отвалил парням из нашего отряда несколько нарядов вне очереди — просто так, для острастки. Оператор киберов получил выговор. Начальство совещалось, что же со мной делать: простить, если казнить не вышло?.. А я стоял над телом расстрелянного кибера, смотрел на исчезающий в воздухе силуэт брата и думал о том, как подкупить администратора, чтобы подменил документы. С этого дня больше не будет Игоря Чернова, он погиб вместе с мечтой о геймдизайне. Остался только Игнат Чернов — мечтающий стать крутым космодесантником.