BTS - EVIL WITH LUV (Pure Voices )
Чонгук не то чтобы опасается. Но медлит, сжав пальцы на дверной ручке, и почти отговаривает себя от того, чтобы войти внутрь. У Чонгука не то чтобы был выбор — войти или нет. Но хотя бы небольшую отсрочку перед возможно необратимо неприятными последствиями вырвать себе нестерпимо хочется. Наступив на горло предчувствию, он с собранным видом проходит в помещение, где его c нетерпением ждут. На Хосоке штаны свободного кроя и бордовая растянутая кофта, в пальцах перекликаются со светом желтящих ламп пара браслетов и зажигалка. Насколько Чонгук помнит, право заключенных ходить в штатском отменили три года назад. Хосок скучает — то бросается в глаза сразу, стоит только усесться за столом напротив него: загорается мгновенно знакомым, пугающим интересом взгляд, и волк подается вперед, оскалив пасть. В улыбке. — О, в этот раз тебя не было действительно долго, — воркует он, вальяжно развалившись на своем стуле и разве что руки к нему не тянет, хотя видно — хочется. Порой Чонгук даже жалеет, что общие правила нахождения в колонии Хосока не касаются — к положенным наручникам он бы с удовольствием от себя добавил кляп. Или что-то вроде того. Чонгук не то чтобы опасается. Но в голове все еще свежо воспоминание о том, как ненавязчиво парой фотографий Хосок недавно напомнил ему, кто именно из них подобно кукловоду дергает стаю за ниточки. И покуда Чонгук — тот элемент механизма стаи, которым Хосок заинтересован наиболее, опасаться реакции у него есть причины весомые. Он произносит осторожно: — Я бы приезжал почаще, не свались на мои плечи груз ответственности за все твои махинации, — и слабо усмехается. Хосок довольно откидывается на спинку стула, и только что не жмурится от удовольствия: на сколько по времени хватит Чонгука на препирания, пока он не осознает, в каком шатком положении находится его наивная задница? Тот изучает лидера взглядом, подсознательно ожидая негативной реакции, но Хосок только тянет улыбку шире — напоминает отдаленно с легким налетом сумасшествия оскал — и склоняет голову к плечу. — Жаловаться будешь? — певуче тянет он и хочет наверняка, чтобы Чонгук именно что — жаловался. На проблемы, тяжело идущие дела, судьбу, самого, в конце концов, Хосока, то ведь вполне себе внимание, а вниманием своего золотого подопечного глава в последнее время особенно был обделен. — Не дождешься, — Чонгук улыбается мило ему в ответ, а руки в это время уже разворачивают перед Хосоком на столе средней толщины папку с файлами, — Давай к делам. И как только длинные крепкие пальцы лидера пододвигают папку к себе, как только тот принимается внимательно вчитываться в информацию на странице, которую перед ним раскрыл Чонгук, тот может позволить себе облегченно выдохнуть. Да, любому в стае известно, что никогда и ничего Хосок не забывает и не оставляет просто так. Да. Но пока он занят делами, а не Тэхеном, о котором теперь осведомлен, можно надеяться, что буря, пусть и ненадолго, но миновала. — Дела хуйня, — изрекает Чонгук глубокомысленно, ткнув пальцем в середину листа и привлекая внимание лидера к напечатанному названию, — Этот банк хочет разорвать сотрудничество. — А, да. Я подозревал, что скоро начнется, — отзывается Хосок невозмутимо, и Чонгук сдерживается от того, чтобы фыркнуть, — Новый закон… как там? — он поднимает подсвеченный любопытством взгляд на Чонгука. — За снабжение преступных организаций теперь от трех лет тюрьмы. Херня, конечно, но эти ребята слишком опасаются рисков. — Ну что же, — Хосок хмыкает задумчиво, подперев щеку рукой, — Если нельзя предотвратить, надо содействовать. Слышал такую штуку? Чонгук позволяет себе наконец заносчиво закатить глаза и усмехнуться. — Ты говоришь это по любому поводу. — Похуй, сколько раз я это говорю, важно, чтоб ты запомнил, — усмехается лидер, и на последних словах его холодные крепкие пальцы пару раз показательно тычутся Чонгуку прямо лоб, заставляя искривить губы и тихо хохотнуть, — Давай, порадуй меня и скажи, что у тебя есть предложения, как эту херню разрешить. Чонгук, приготовившись ответить, даже, кажется, приосанивается немного: не то чтобы он нашел какое-то невероятно выгодное решение, но Хосок, вообще-то, приветствует любую инициативу во благо стаи, не подрывающую незыблемость его влияния. Кроме того, чем довольнее лидер окажется под конец их разговора, тем меньше вероятность, что ему взбредет в голову устроить Чонгуку разбор полетов за недавнее своеволие и — едва слышно — Тэхена. — С этими уже ничего не сделать, денег от них больше не добьешься, — начинает он, понизив голос, и переворачивает несколько страниц в папке, — Зато Кван Ендже предлагает сотрудничать. Причем давно и упорно. Хосок кривит рот брезгливо. — Выбивать долги из его кредиторов? Чонгук ведет плечом, сдерживаясь от того, чтобы напомнить, что странно относиться с пренебрежением к тому, чем ты сам занимался буквально шесть лет назад и жил припеваючи. — Точно, — отзывается он, — Из-за кризиса у него охренеть как подскочило число нерасплатившихся, плюс судебные органы вообще не торопятся делать свое дело и нихуя с кредиторов нормально ссуды просроченные не взыскивают. Его слова заставляют Хосока задуматься ненадолго. — И много он предлагает? Чонгук с победной ухмылкой вновь переворачивает перед ним страницу и деликатно указывает пальцем. — До-ху-я, — констатирует он. Хосок изучает внимательно взглядом напечатанную на бумаге сумму, изучает после взглядом еще более внимательным расслабленного Чонгука, а потом его лицо озаряется улыбкой настолько ясной и бесноватой, что невольно напрягаются лежащие поверх стола руки. — Я придумал, Чонгук-и, — тянет он певуче, и, насколько Чонгук помнит, никогда подобные заявления ни к чему хорошему его не приводили, — Ты сделаешь так, что он предложит нам вдвое больше, и вот тогда мы будем к его услугам. Чонгук едва ли может вспомнить, ненавидел ли он в своей жизни кого-то также сильно, как их ебаного лидера. — Ты объебанный? — спрашивает он ласково, — Каким, блять, образом? — Это вот ты мне скажи, — продолжает тот улыбаться упорно, — Каким образом действовать будешь? Чонгук глядит на него во все глаза, хотя, казалось бы, чего от их лидера можно еще ожидать? Его сон, отдых и спокойствие в тот момент начинают плавно идти ко дну с энтузиазмом Титаника, но удивительного в этом уже ничего Чонгук не находит. Это же Хосок. Хосок, мысли которого всю жизнь неспешно роют ему могилу. И всей его стае, конечно же, заодно. Проблема только заключается в том, что лопатой на этот раз орудует Чонгук, и разгребать ту кучу дерьма, в которую они могут с этой идеей попасть, придется тоже ему. — Жопой, блять, — произносит он обреченно, — Будет тебе двойная цена, смотри только потом не лопни от восторга. Хосок улыбается во все тридцать два и звонко хлопает в ладоши. — Охуенный настрой, — заливается он, — Всегда бы так. Чонгук только вновь закатывает глаза и умалчивает о том, что если бы это «всегда бы так» работало в нем отлаженным механизмом на постоянной основе, заставляя слепо следовать каждому хосокову слову, кто знает, как много еще покушений числилось бы за плечами к его двадцати трем годам сверх тех, что ему уже удалось пережить. Хосок морочит ему голову своими бесконечными подначками и бессмысленным трепом еще не менее часа, прежде чем Чонгуку удается сослаться на маячившие на горизонте дела и получить разрешение «совершенно бессовестно бросить его плесневеть в этом богомерзком заведении, где согрешить убийством желание появляется относительно практически каждого по периметру здания». Произносит это Хосок вальяжно и с толикой обиды в голосе, от которой сворачивается в груди гадостное злорадство, и Чонгук даже позволяет себе негромко посмеяться в ответ и послать лидеру полный сочувствия взгляд. Хосок наигранно канючит и распространяет по воздуху почти осязаемую тоску по свободе и вседозволенности, которую ему неплохо так урезали в безликих стенах тюрьмы. Окончательно, конечно, не забрали — иначе забрать Хосок взамен бы мог пару-тройку чужих жизней — но даже невооруженным взглядом видно, как каждое слово его и жест скукой и жаждой свободы пронизаны. Чонгук и правда сочувствует ему. Чонгук и правда с нетерпением ждет того момента, когда Хосок сможет вернуться в строй и заняться делами стаи вплотную, а не выслушивать его сухие отчеты в стенах этой захудалой переговорной и отпускать язвительные комментарии. Чонгук и правда хочет поскорее вернуть лидеру все его полноправную власть и обязательства. Чонгук до последнего надеется, что хосокова глубокая вовлеченность в последние новости избавит его от нужды объясняться по одному конкретному поводу. — Чуть не забыл, — произносит Хосок, когда тот уже, собранный, сжимает в пальцах дверную ручку и горит желанием стремительным шагом броситься вниз по лестнице — к спасительному свежему воздуху, машине, улице. Чонгук нехотя оборачивается — деланно равнодушный, спокойный, расслабленный. — Мм? — Больше всего на свете я не люблю, когда моих людей подвергает опасности кто-то, кроме меня самого. Запомни это хорошенько. Через мгновение, переварив услышанное, Чонгук только кивает молча и выходит за дверь. И только там, вдали от цепкого взгляда волчьих глаз может позволить себе обессиленно прислониться спиной к стене и пальцами рассеянным жестом прочесать и сжать в кулак волосы, отрезвляя себя тем ощущением. Буря действительно миновала? Он вздыхает, крепко зажмурив глаза. Буря, вероятнее всего, только набирает силу, чтобы грянуть так, что содрогнется земля.***
Тэхен приспускает на кончик носа узкие солнечные очки в золотой окантовке и глубоко затягивается сигаретой, изогнув брови в выражении чистого скептицизма. — Я тебя разве звал? — уточняет он в перерыве между затяжками и спиной облокачивается на прозрачную дверь своей антикварной лавки. — Незваный гость — всегда звезда вечеринки, слышал? — иронично отзывается стоящий перед ступеньками высокий парень в красном костюме и разводит руками. Тэхен смеривает его оценивающим взглядом, мысленно фыркнув «пижон». — Резонно, — замечает он. После, уже не глядя на своего неожиданного посетителя, тушит окурок о металлический бок мусорки и, избавившись от него, молча проходит внутрь магазина. Колокольчик над дверью брякает дважды: парень в красном проходит следом и сразу же с восторженным вздохом плюхается на предназначенный для клиентов винтажный кожаный диван. — Обожаю у тебя бывать, — тянет он мечтательно, взглядом оглаживая громоздящиеся на прилавках, столах и полу товары, показушно вертит в руках снятую с ближайшего столика фигурку медведя и усмехается чему-то своему. — Не могу сказать того же, — весело отзывается Тэхен в ответ и, прихватив с собой кружку с кофе, грациозно опускается в стоящее неподалеку кресло. Парень внимательно следит за его действиями боковым зрением, а затем тихо смеется, пробормотав что-то вроде «ничего нового». Тэхен только фыркает в ответ и вновь оглядывает старого знакомого с ног до головы. — Выкладывай сразу, Кай, — роняет он, — Заглянуть решил, потому что соскучился или опять проблем нахватал на свою жопу, с которыми сам справиться не в состоянии? Кай смеется теперь уже громко, совершенно открыто, и запрокидывает голову. На крепкой смуглой шее поблескивает металлическая цепочка с висящим жетоном. Тэхен прекрасно осведомлен, что на нем значится. «021-09-Kai» Этот светловолосый пижон в приталенном, бросающемся в глаза своим насыщенным цветом костюме, никогда не имел намерения оставаться в стороне от внимания людей. Кай, что становится вполне себе обыкновенным Ким Чонином в компании весьма ограниченного числа людей, в которую Тэхену — как он искренне верит — не посчастливилось войти, оказывается практически единственным человеком среди таких же, как и он сам, которого подпустить к себе Тэхен готов ближе, чем на расстояние пушечного выстрела. Не то чтобы Кай — особенный, исключительно искренний и располагающий. Едва ли кого-то из них можно к той категории отнести. Но годы, проведенные практически бок о бок в месте, где их, еще несмышленых детей, ломали и перекраивали из людей — в оружие, наложили свой отпечаток, позволяя думать, что у них еще есть право на мало-мальски человеческие связи и возможность хоть какой-то социализации. — Всего лишь решил проявить дружеское участие, узнав, что Намджун вдруг начал подвергать твою эффективность сомнению, — Чонин улыбается, откинувшись на спинку дивана и руки разместив на ней же, и Тэхен почти даже верит, что визит его — вполне себе искренний акт заботы, если бы не одно «но». Он показательно закатывает глаза, отпивая кофе из кружки. Кай — из тех, кто, заприметив перевернувшегося на спину жука, обязательно остановится посмотреть, что с ним в итоге станется. Может потыкать палкой, наблюдая, как тот барахтается беспомощно, может постоять какое-то время. Но помогать не станет. Это мерзко — то, что сейчас под его пристальным благодушным взглядом Тэхен чувствует себя жуком. Он усмехается. Жук с пистолетом. И чем пистолет ему сейчас полезен? Это как клеить пластырь с яркой картинкой на оторванную ногу — прикольно, конечно, но пользы никакой. — Что-то я не припомню, чтобы Намджун выказывал в мою сторону хоть какие-то сомнения, — лениво тянет он, вызывая у Кая ироничную улыбку. — И давно ли ты видел, чтобы он хоть что-либо открыто выказывал? — тянет тот, и Тэхен капитулирует, поджав губы. Чонина из своей жизни попеременно хочется то вычеркнуть, то втянуть поглубже. Возможно, потому, что тот — самобытный и расчетливый — порой своими действиями идет вразрез с установленным характером персонажа, которого ему положено играть в их с Тэхеном отношениях. Тэхену иногда бывает срочно необходимо, чтобы кто-то сыграл друга, но из Кая большую часть времени выходит противоположное. Это нормально — пару раз в декаду или чуть меньше пропускать по рюмке с врагами за задушевными разговорами? А насколько вообще далек Тэхен от понимания того, что для обычных людей — «нормально»? — Пошел ты, — он добродушно салютует Каю кружкой и, ведомый уже долгое время перманентно гложащим желанием выговориться, озвучивает: — Моя последняя цель — ебаный Чон Чонгук из волков. — Как если бы я был не в курсе, сладкий, — Чонин только усмехается и, не теряя участливого вида, подходит к одному из прилавков, по-хозяйски выуживает из-за него кофейник, хватает с витрины фарфоровую кружку из сервиза, за косой взгляд в сторону которого Тэхен может и руку отстрелить, и как ни в чем не бывало наливает себе кофе. После с тем же непринужденным выражением лица возвращается на место в полной готовности слушать, — Итак, с каких пор амбициозные мальцы вроде него стали представлять для тебя проблемы? Тэхен медлит, вертит в руках снятые солнечные очки, задумчиво поджимает губы, отсеивая те крохи информации, которые готов выставить на обозрение. Главное, правда что, выдав их, не подставиться. Еще больше, чем успел к тому времени. — Чонин, — задумчиво обводит он пальцем ободок кружки и произносит с нажимом, заставляя того замереть, внимательно приготовившись впитывать и анализировать услышанное, — Ты чувствовал хоть какую-то разницу с обычным заданием, когда тебе пришлось убрать Кёнсу? Кай сужает глаза и отставляет кружку на стол, и звук, с которым ее дно соприкасается с лакированной поверхностью кажется в образовавшейся тишине оглушительным. На секунду его скульптурно вылепленное лицо теряет выражение самоуверенной расслабленности, уступая мимолетно отпечатавшейся растерянности. Тэхен никогда ранее об этом не спрашивал — и оттого вопрос застает врасплох. Чонин никогда не имел повода об этом говорить — и ему требуется пара мгновений, чтобы взвесить возможные риски и ответить не так, как необходимо, а — мало-мальски правильно. Не то чтобы Кёнсу, что был таким же как они, мальчишкой, из которого пытались вылепить сносного наемника, стал Чонину кем-то особо близким. Совсем нет, их отношения не выходили за рамки привычного каждому там ребенку «собратьев по несчастью», но все же, они знали друг друга — и знали достаточно хорошо, чтобы не иметь ни взаимной неприязни, ни страха, ни зависти. Ничего, что могло бы облегчить Каю задание, когда его целью назначили кого-то знакомого, того, кого он знал в лицо и находился бок о бок на протяжении длительного времени, в равной степени получая навыки, боль, знания. В неравных, конечно, количествах. С тем давлением, которое на них оказывало и окружение, и методы обучения, и собственные эмоции вместе взятые, справлялись не все, и им самим нередко приходилось сталкиваться с теми из детей, кто загорался желанием покончить со всей этой канителью и выбраться. Тэхен и сам был из тех, кто решил выбраться — но иным способом, вовремя сообразив, что, прогнувшись в какой-то момент и выучившись искусству безнаказанного убийства, добиться свободы будет гораздо проще и эффективней. Кёнсу мыслил радикальней, Кёнсу был из тех, кто не желает терпеть ни боли, ни принудительных лишений, ни чужих смертей. Это было в порядке вещей: периодически некоторые из них пытались сбежать. Иногда даже получалось, и они до последнего верили, что урвали себе билет в нормальную жизнь, покинув пределы места, где их заставляли проводить свои дни. Но едва ли у кого-то из них после был шанс остаться в живых после побега. На таких детях воспитанникам вроде Тэхена — к тому времени прилежным и смекалистым — позволяли оттачивать выработанные навыки. Кёнсу попытался сбежать, чем выдал, что дал слабину. А тех, кто справиться с окружавшими реалиями был не способен, не имелось смысла возвращать и содержать дальше. У Кая он не был первым заданием, но был, без сомнения, первой по-настоящему глубокой трещиной где-то в глубине сознания. Однако, Кай всегда был прилежным учеником. — Когда мне пришлось убрать Кёнсу?.. — произносит он, взгляд устремив в низко нависший потолок, и неосознанно прижимается в задумчивом жесте пальцами к нижней губе, — Мерзко было. Неприятно. Но не настолько, чтобы поступиться заданными инструкциями. — Почему? — глухо отзывается Тэхен. — Жить хотелось больше, — Чонин пожимает плечами, глядя уже прямо ему в глаза, — Мне было стремно устранять кого-то знакомого, я этого не особо хотел. Тем более, все его страхи и загоны буквально незадолго до этого зрели у меня на глазах, и я знал, чего ему действительно хотелось: свобода, нормальная, мирная юность, все дела. Кому из нас этого не хотелось, в принципе? — он хмыкает себе под нос, улыбаясь, — Но, сам понимаешь, в той ситуации либо я его, либо они — нас обоих, — Кай складывает пальцы пистолетом и характерно взмахивает рукой около своего виска. — Значит, для тебя имело значение только желание выжить, — полувопросительным тоном констатирует Тэхен, чувствуя толику разочарования, что мгновенно расходится у него за ребрами. — А что еще может быть? — Чонин отхлебывает подостывший кофе из чашки, сканируя Тэхена внимательным взглядом, и даже не дает тому ответить, уже задавая следующий вопрос, — Ты ведь спросил, потому что лично знаком с Чоном, так? Тэхену остается только поджать губы. Не нужно быть шибко сообразительным, чтобы провести параллель, да и он сам начал этот разговор в надежде привнести в мысли хоть какую-то ясность, но вот так запросто рассказывать о собственных заморочках мешает угнездившийся в районе солнечного сплетения стыд. Тэхену стыдно, боязно, стремно признаться в том, что Чонгук оказывается для него большей слабостью, чем для того же Кая — Кёнсу в свое время, и что руководствуется он отнюдь не желанием жить. Едва ли кто посмеет покуситься на его жизнь в случае невыполнения: цель всего лишь перейдет к другому наемнику, о чем уже, судя по всему, пустил слухи Намджун, раз Кай так резво прискакал к нему выяснять подробности. Да, реноме Тэхена это подкосит, да, придется сдвинуться с пьедестала и наконец признать, что кто-то способен сработать лучше, но какая разница, если ключевым моментом является чонгукова смертность вне зависимости от личности киллера? Тэхен вздыхает. — Хотел бы я ответить «нет», но ты не настолько тупой, чтобы этому поверить, — отвечает он после короткого молчания, — Я могу без особого труда положить хоть дюжину его волков, но на нем самом все стопорится. Чонин медленно кивает, ухмыльнувшись, за что получает вдогонку: — Не думай, что останешься в живых, если мои откровения дойдут до кого-то еще. Тот смеется легко, поднимая руки в примирительном жесте. — Ты сам до этого упомянул: я не тупой, так зачем же мне это опровергать? — Я сказал «не настолько», — слабо усмехается Тэхен в ответ. — А еще признался, что нажил своего рода привязанность к цели. Так что спорный вопрос, кто из нас здесь больший недоумок. Тэхен закатывает глаза и показушно тяжело вздыхает: — Айщ… точно. Успел забыть, что в нашей сфере деятельности право на подобное дерьмо имеет только кто-то вроде Намджуна. Мысленно он добавляет, что еще успеет обернуть это в преимущество. Но разумно Чонину об этом обмолвиться не решается. Тэхен, сколько себя помнит, ненавидит завидовать. Ненавидит осознавать, что кому-то досталось и больше, и лучше, и без последующих потерь, которые он может понести даже не за что-то, а за просто так. Но в данный момент осознает особенно четко. На ум приходит мгновенно еще один человек, о котором думать ему хотелось бы в последнюю очередь, но спокойное лицо Чимина всплывает в мыслях непроизвольно, и тот всем своим рассеянным видом словно говорит ему: «из нас двоих нормальная жизнь досталась именно мне, и именно со мной будет правильно, если Чонгук продолжит ее делить». Где-то на периферии сознания тут же формируется глухая, бессильная злость. У Тэхена в арсенале с недавнего времени новое знакомство, в тот раз обоюдное, ведь с Чимином он познакомился сам и заранее, теперь лишь дал ему об этом знать. Дал ему, совершенно о том не подозревающему, еще один повод в копилку опасаться за сохранность своих костей. Тэхен не безрассуден: напрямую он ничего Чимину не сделает, хотя его информированность о том, что именно их с Чонгуком связывает, позволяет разрастаться в груди едкой, противной ревностью, потому что Чимин так или иначе — стоит у него на пути. Даже если Чонгук ничего не обещал. Даже если Чонгук до сих пор едва ли осознает, в чьи чувства вляпался — и увяз. Тэхен вздыхает, успокаиваясь. У него в арсенале — личное знакомство с Чимином. А значит, не только хоть какое-то моральное удовлетворение, но и рычаг давления на того, кого он на самом-то деле никакому давлению подвергать не желает. — Что собираешься делать? — вырывает его из мыслей спокойный голос Чонина. Тэхен вновь обращает к нему полные смятения глаза, но в целом со стороны выглядит собранно и отрешенно. Он смеривает Кая взглядом: на долю секунды мимолетной вспышкой проносится в голове опасливое сравнение — стань однажды Чонин его целью, принесло бы это больше смуты в его мысли, чем приносит Чонгук? Ответ лежит на поверхности, но принять его означает окончательно признаться в слабости, а слабости их по обыкновению вымываются кровью. — Сохранять статус-кво до последнего, — пожимает Тэхен плечами, — И разбираться с проблемами по мере их поступления. — О, сладкий, в таком случае проблем тебя ждет просто хуева туча, — Кай широко улыбается и одним глотком допивает кофе в своей чашке, с громким стуком опустив ее на стол. — Значит, встречать их буду добрым словом, — отзывается Тэхен, отзеркалив улыбку, — И пистолетом.