аберрантное поведение средней степени тяжести

      «Встретимся завтра вечером у вас дома. Я видел в кухне отличный стол».       Котаро оглянулся: сокомандники увлечённо обсуждали новую стратегию тренера.       «Мне приготовить что-нибудь?» — он быстро набрал сообщение, пока Акааши не передумал.       «Себя», — мигнул экран смартфона как раз перед началом матча, обрекая на мучительные фантазии.       «Себя».       Котаро мысленно прокручивал односложный ответ раз сто, пока не загудела голова, но так и не понял, что от него ожидалось. Предложение Куроо обложиться сашими из тунца он отмёл сразу, научившись за три года различать в насмешках Цукишимы нотки заботы. От трещащих на мускулистых бёдрах и плечах кружевных тряпок и затянутых в чулки голеней, услужливо подкинутых всезнающим гуглом, замутило, как с трёхдневного похмелья, и Котаро отменил заказ в секс-шопе без сожалений.       Не то чтобы он имел что-то против женского белья на мужском теле… Вот Акааши в чёрном кружеве выглядел богически!       Ладонь непроизвольно сжалась, словно по ней мазнул шёлк. Котаро мгновенно прочувствовал контраст кожи, гладкой ткани и шершавых кружевных вставок. Под потяжелевшими веками мелькнул тёмный силуэт Акааши на фоне подсвеченного окна; как руки скользнули под брюки, медленно обнажая тонкую полоску белья; как белые пальцы прошлись по члену, плотно прижатому тканью; как его, Котаро, тень перечеркнула живот.       Тогда, после планетария, они не трахались и даже не целовались. Только трогали друг друга поверх белья, вгрызаясь ртами и челюстями в острые углы ключиц и изгибы шеи, пока не вытрясло посторгазменной дрожью. Котаро спрятал вид чёрных кружев, заляпанных спермой, к обслюнявленным штангам в торчащих сосках, и бессовестно пользовал в особо тоскливые дни, когда Акааши не отвечал на сообщения и звонки.       Устав от раздумий, Котаро натёр столешницу до блеска и отправился в душ. Обычная гигиеническая подготовка, дефиле по скайпу в лучших домашних футболках и шортах перед придирчивыми судьями, подбор расцветки белья под оттенок кухонных стен, и вот до прихода Акааши десять минут.       Метания между расслабленной позой на диване и стойкой смирно возле двери заняли всё оставшееся время. Звонок в дверь застал врасплох: на переодевании трусов. Котаро выругался вполголоса, оглядывая беспорядок в спальне, и затолкал разбросанную одежду под кровать.       Вдруг после ужина им захочется полежать?       — Привет! — он отступил в сторону от двери; Акааши прошёл мимо. Тяжёлый взгляд, тяжёлый шаг. Звук соприкосновения ботинок с полом впечатался в виски дробью.       Ужинать, судя по отсутствию пакетов, они не будут.       — Поставьте стол сюда, — Акааши остановился у окна, подтягивая узел галстука выверенным движением.       Котаро тихонько пыхтел, пока двигал стол на указанное место. Всё-таки монолитная столешница, гранит, дизайн на заказ, три грузчика несли…       — Сколько, говорите, вы отдали за него?       Котаро пропустил тень насмешки и честно припомнил цену:       — Девяносто шесть тысяч триста восемьдесят две йены. Или три?       — Снимайте всё, — Акааши чуть поморщился и перевёл взгляд обратно, на вид за окном.       — Совсем всё? — Котаро оглядел себя, пытаясь понять, что из его повседневного лука не понравилось Акааши.       — Да. И залезайте на стол.       Стол на неподобающую эксплуатацию даже не скрипнул. Поверхность приятно холодила ладони и ноги, опора казалась надёжной, но Котаро почему-то чувствовал себя подвешенным над пропастью.       — Немного развернитесь. Так. Ноги расставьте. И плечи расправьте, — строгий тон Акааши усилил ощущение неустойчивости. Котаро прогнулся, практически касаясь поверхности грудью, колени хрустнули под весом напряжённого тела. Стало бы легче, если бы он лёг полностью, опираясь хотя бы бёдрами, но Акааши подхватил под живот, вынуждая приподнять таз.       — Отлично, — Акааши отступил в сторону и долго рассматривал, прищурившись. Потом резко дёрнул штору. Свет брызнул в глаза, Котаро невольно зажмурился. И сжался.       Подумалось, а не видно ли его с улицы? Или с противоположной квартиры? — окна многоэтажек бликовали на расстоянии протянутой руки.       — Вам неловко?       Котаро вздрогнул, поднимая голову, и оказался впритык к лицу Акааши. Тот улыбался.       — Думаете, кто-то подсматривает из окна напротив? Или парень, что продает на улице цветы, поднимет голову и увидит ваш гордый профиль и голую задницу?       — Да, — выдохнул Котаро и опустил голову, не выдерживая взгляда Акааши.       Так смотрят на истекающую соком жареную курицу после недельной голодовки.       — А ведь вы украшение любого стола, — Акааши ласково коснулся щеки, ненадолго задержавшись, потом цепко ухватил за подбородок, вздёргивая голову. По натянутой шее скользнули уже губы, оставляя мокрые следы.       Котаро накрыло: жаром, кайфом, ощущением собственной значимости.       — У вас есть выпивка? — Акааши резко отшатнулся, оставляя подыхать без прикосновений. — Я налью себе сам, не возражаете?       Чтобы выровнять дыхание, Котаро мысленно перебрал содержимое домашнего бара: шампанское на случай радостного события, пара бутылок саке для визитов родственников и пятилетний виски на черный день.       Акааши выбрал виски. Он неторопливо вскрыл бутылку, с видом знатока принюхался и резко плеснул изрядную порцию поверх кубиков льда. Отпил жадно, обшаривая глазами. Котаро невольно поджал живот, мгновенно забыв про ноющую от неудобного положения шею.       — Знаете, бывают такие званые ужины, где подают блюда высокой кухни, — Акааши провёл ладонью по спине. Котаро переступил на коленях, подставляясь под ласку. — Очень высокой: с идеальными пропорциями силы и гибкости, рельефов мышц к длине конечностей, — коротко коснулся паха, оставляя ощущение своей ладони под кожей. — Их украшают ягодами, взбитым кремом или полосками тонко нарезанной рыбы. Гости трогают везде, кто пальцами, кто вилкой, или даже языком. Я бы вылизал вас прямо там, на виду у дрочащей толпы, — последнее Акааши прошептал в ухо так проникновенно, что Котаро едва не кончил от одних лишь слов. Он задышал животом, едва удерживаясь в неудобной позе.       По спине растёкся виски, следом шлёпнулся лёд. Кубики соскользнули вниз, влекомые струйками алкоголя, защекотали разгорячённую кожу. Поверх прокатилась новая волна возбуждения, хотя казалось бы он уже на пределе.       — Но ломать чужие руки вредно для моей карьеры, — Акааши проехался одной льдинкой до той точки, где у их далеких предков начинался хвост. — Так что ограничимся, — голос стал тише, мягче, теплее, как рука, ласкающая за ухом, — приватной подачей.       Акааши заглянул в лицо, увлекая в поцелуй, и затолкнул обкатавшуюся льдинку в анус. Обожгло холодом. Внутри всё сжалось и больше не разжималось. Котаро заскулил в губы, косясь в окно. Ему было отчётливо видно скучающего возле магазина цветочника, и он был искренне благодарен, когда Акааши накрыл глаза ладонью.       Темнота подарила недолгую передышку.       Акааши был безжалостен. Выкусав губы и шею, он зашёл сзади. Широко мазнул языком по пояснице, собирая остатки виски и ледяной крошки. Пальцы тем временем огладили бёдра, ягодицы, коснулись мимоходом напряжённого члена, и Котаро снова пропустил момент, когда сжатого отверстия коснулся кубик льда. В этот раз он был целым, довольно крупным, и проталкивался с трудом, хотя Акааши помогал языком. Котаро и хотел бы расслабиться, но не мог: холодные капли стекали по промежности, края льда царапали, но самое напрягающее было снаружи: парень-цветочник курил, запрокинув голову, и отделаться от мысли, что тот всё видит, не удавалось.       — Представьте, как великолепно вы сейчас выглядите, — Акааши казался более чем довольным.       Котаро послушно представил: он — голый, на столе, в коленно-локтевой, с торчащим членом, а позади Акааши, вылизывающий задницу; пальцы Акааши впиваются в кожу, лёд тает под его губами и языком, продвигается глубже и глубже…       В животе голодно засосало. Котаро непроизвольно напрягся, выталкивая кубик наружу. Акааши довольно заурчал, продвигая лёд языком обратно. Он отстранился, видимо, наблюдая, как прозрачный кубик подрагивал между припухших краев. От этого прошибло сильнее, чем от прикосновения его пальцев к головке члена.       Котаро застонал, упираясь со всех сил локтями и лбом в столешницу. Лёд застрял в кольце мышц, распирая и давя на стенки, внутрь по каплям засочилась холодная вода. Желание кончить затмило сознание.       — Как вы хороши, так и сожрал бы, — Акааши прижался сзади, практически ложась сверху. Стол предостерегающе скрипнул от двойного веса, но не дрогнул, в отличие от Котаро, колени, которого разъехались в стороны.       — Ака-ши! — воздуха на слова не хватало. Оставалось только жмуриться и стонать под ласкающими руками, трогающими по-хозяйски небрежно и сильно.       Лёд подтаял и под натиском вбивающегося бёдрами Акааши прошёл глубже. Котаро только подстроился, чтобы он не катался внутри, как в рот залезли мокрые пальцы. Он жадно обсосал с них пахучий виски, пить хотелось почти так же, как получить разрядку.       Акааши короткими звонкими шлепками вынудил распрямиться. Теперь Котаро снова видел улицу за окном и чёртова цветочника, опрыскивающего букеты водой.       — Осторожно, не подавитесь, — Акааши засунул в рот три кубика льда. Его холодная ладонь прошлась вдоль позвоночника растопыренными пальцами и остановилась в ямочке на пояснице. Котаро напряжённо ждал, обсасывая кубики во рту, но снова увяз в ласковом шёпоте и сжался лишь на второй льдинке, настойчиво проталкиваемой в задницу.       — Вам он нравится? — Акааши прижался ртом к анусу, то всасывая несчастный кубик, то с силой толкая его.       — Кто? Лёд? — как вообще можно говорить в такой момент?       — Цветочник, — Акааши отстранился; позвенел стаканом и приложил к отверстию ещё один кусок льда, явно больше и твёрже. Он мягко покачал его, раздражая края, и надавил сверху пальцем.       — Неееет, — Котаро врезался лбом в стол. Больно не было. Холод снижал чувствительность, притуплял ощущение распирания и вместе с тем обострял восприятие прикосновений. Один палец Акааши казался кулаком.       — А когда на вас смотрят?       Котаро сглотнул, мотая головой. Потом закивал, насколько позволяла поза. Акааши, видимо, удовлетворился ответом. Он приспустил наконец брюки и пристроился сзади, распихав колени в стороны. Вставил член очень медленно, помогая скользкими пальцами. Кубик льда проскользнул окончательно и забряцал об остальные в такт фрикций. Акааши подхватил под живот, другой рукой под шею. Он прижал кадык, вынуждая смотреть прямо, на отражённый в небоскрёбах закат. Краем глаза Котаро нашёл одинокий силуэт на тротуаре и, когда тот поднял во взмахе руку, кончил. Акааши излился следом, ткнувшись лицом в выломанную шею.       — Отличный стол, — прохрипел он, усаживаясь на пол. — Стоит своих денег.       — А я? — Котаро неловко сполз со столешницы, шлёпаясь рядом. Его трясло.       — Вы бесценны, — Акааши протянул руку, но Котаро упрямо ушёл от прикосновения. Ему хотелось услышать другое, что-то более личное.       Он ведь не стол!       — Трахните меня на весу, — Акааши поднял вновь полный стакан, чокаясь с воздухом.       — Что? — Котаро не расслышал. Вернее, расслышал, но явно что-то не то.       — Хотя я слишком тяжелый, — невозмутимо продолжил Акааши. — Вы не сможете.       Влажные от виски губы сложились в понимающую улыбку.       — Да я тебя в полном самурайском доспехе на весу трахну!       Брюки полетели под стол, трусы на подоконник. Рубашку Акааши снять не дал, затянул снова узел галстука. Котаро поддел тугой воротник пальцем, ловя задушенный полувздох-полувдох губами. Он бы целовал податливые губы ещё долго, но Акааши нетерпеливо тёрся пахом, вгоняя ногти глубоко в плечи.       Поднять на руки, закинуть чужие ноги на поясницу, приложить случайно разок затылком об стену — раз плюнуть. Котаро почувствовал его вес, только вставив член. Акааши обмяк, повиснув на шее и плечах. Мутный взгляд поплыл окончательно, стоило взять резкий ритм. Котаро пошатнулся, опёрся на стол. За окном потемнело, вдоль улицы зажглись фонари. Сигаретный огонёк скорее пригрезился, но Котаро резко развернулся, пряча голую задницу Акааши, с хлюпом принимающую его член, за собой. Потом извернулся и рывком опустил жалюзи.       Темнота окутала, вжала глубже друг в друга, и вскоре он со стоном привалился к стене. Акааши прикусил ухо, задышал прерывисто, часто, таща камнем вниз. Котаро скорее упал, чем сел, удерживая Акааши почти до самого пола.       — Почему ты закрыл окно? — Акааши съёжился, поджал ноги, втискиваясь обратно на колени к Котаро. То ли замёрз, то ли обессилил.       — В отличие от тебя я ревную, — Котаро не дал ему опустить лицо, не надеясь впрочем ни на какие ответные признания.       — Насчёт сломанных рук я тоже был серьёзен, — тот ответил прямым взглядом.       Котаро не успел определиться: задушить Акааши в объятиях или зацеловать до смерти, как раздался звонок в дверь.       — Кто бы это? — он никого больше не ждал.       — Доставщик пиццы. Он опоздал, — Акааши поднял руку с часами к глазам, — на семь минут. Так что не вздумайте дать ему чаевые.