۞ ۞ ۞
Сумерки окутывают своей густотой, в дали слышится вой волков, лес предупреждающе шумит, наступает опасное время, лучше не ходить одному, не покидать пределы своей хижины. Тьма возвращается опять, покрывает все и не дает разглядеть ничего.Дьяволова доля — словно кусок мяса от тучного тельца.
Змеиные знаки доллара, я осуждён на адские муки…
Треск веток, лучше не оглядываться назад и идти своим путем. Кровавая луна выходит из-за туч, звезд по прежнему не видно. Опять, опять такие знакомые чувства. Тревога и страх. Они спутники нашей жизни. Не враги, друзья.Безбожный, не боящийся всемирного потопа
Или крови грядущей весны
Худощавый юноша пробирается сквозь гущу леса, он точно знает куда следует, знает лес как свои пять пальцев. Его не настораживают шорохи и крики диких птиц, совсем поблизости. Парень сворачивает с тропинки и скрывается за густотой деревьев.Что-то сбрасывает свою чешую, Крича от жара лучей солнца, Или пустую скорлупу на сцене. «Монеты — вот деньги бедняков».
Путь он прошел долгий, наконец напоровшись на нужную ему хижину, в самом начале небольшой деревушки, на хижину местного лекаря. Юноша входит без стука, знает, что ждут, скидывая капюшон черной, как ночь мантии, снимая кожаную сумку, что была перекинута через плечо. — Доброго здравия, — приветливо молвит Хенджин, ища глазами хозяина уютного домика, в котором так пахнет травами. — Ты как всегда, не припозднился, — улыбается мужчина, закрывая книгу, что перешла ему от отца-лекаря, — Где был на сей раз? Что нового выведал? Расскажешь? — заваливает парнишку вопросами Сынмин, приглашая его к столу, вместе травы разобрать. Хван улыбается в ответ, принимая приглашения, усаживается на деревянный стул, раскладывая на стол новые и нужные травы. — Я тут новых трав достал, тоже лечебные, но лучше их не жечь, дурно пахнут, — предупреждает брюнет, ставя на стол ещё маленькую склянку с каким-то только ему известным настоем, — Ты только это никому не давай. Сам принимай, как недуг почуешь. — Странствовал по стране, что пропитана романтизмом, о коем нам поэты ведают. Видел луга и травы их лечебные, что-то дали, что-то обменяли. Пахнет в их долинах чудно, век бы там жил! Ты себе и представить не можешь! Правда, один у них порок. Уж очень они любят валиться с ног и на измены любимым идти, — С пущим пристрастием вещает парень и выразительно улыбается. — А как твои дела? Сумел изготовить тот отвар? Иль неудача постигла тебя? — Изготовил, только неуверен, что оно действенное, — вздыхает мужчина и прикрывает свои очи. — Если одним и тем же средством тысячи лекарей древнерусской народной медицины, а также тысячи тибетских и монгольских лам врачуют своих больных, то средство это не может быть плохим, — усмехается маг и достает из котомки несколько небольших мешочков, — Как я тебе и обещал, порошок из перетертого Кадупула*, тебе это точно понадобится, запамятовал передать в прошлый раз. — И что бы я без тебя делал? — улыбается Ким, раскладывая мешочки по местам, до которых чужим не добраться и не догадаться, — Сегодня ночью куда-то отправишься или быть может у меня заночуешь? — интересуется по старой дружбе мужчина, складывая связанные травы в корзину. — Останусь, только дверь запри, неловко мне было в твоих вещах сидеть, пока у тебя тут орущая тетушка с дитем была, — смеется Хенджин, подпирая голову рукой, — И не думал, что ты такой шустрый, когда заходит речь о том, чтоб человека прятать, да и человека ли? — У меня прирожденный талант в данном деле, — смеется старший и хорошенько запирает дверь, после чего проделывает тоже самое с окнами, — Тебе какой отвар отварить? — Бергамот, я сегодня весьма утрудился, телепортация отнимает силы, да и Кристофер, по слуху, не в приятном расположении духа, а мне лишние проблемы не нужны, — пожимает плечами юноша и устраивается рядом с Кимом. — Не знаешь с чего бы это? Может кто-то чего натворил? По твоим рассказам, его очень сложно вывести из себя, — ошеломленно вопрошает Сынмин и преподносит Хенджину отвар с бергамотом и примесью различных других трав. — Не могу ажно себе вообразить, столь неожиданное известие преподнес мне лес, деревья никогда не врут… — Что ж, может кто-то опять что-то лишнего наплел, знаешь же, как быстро молва расходится, — пожимает плечами лекарь, доставая из копны волос давнего друга самый обычный репейник. — О, репейник прав был, когда дорогу не открывал. Сам Со Чанбин неподалеку лазил, — кивает Хван, делая глоток отвара, довольно мыча. — Теперь допивай и ложись спать, матрац с подушками я недавно взбил, но моя сторона помята, — проговаривает Сынмин, уходя в свои покои, укладываясь в кровать, выжидая парнишку, они как братья, а других кроватей у него нет, так от чего же вместе не лечь, они же не грехом занимаются. А Хенджин же в свою очередь ликует, ликует от мысли, что вновь возляжет и будет делить покои с Сынмином, от которого пахнет травами и теплом, к которому хочется прижиматься и который позволяет делать это, обнимая чужие, худощавые ноги во сне, сладко сопя на чужое ухо. Хван долго не задерживается, заходя в спальню уже в одной нательной рубахе, чтоб спалось удобнее, дверь прикрывает, звонко босыми ногами шлепая до кровати, сразу же в одеяло прячась по привычке холодные ноги к ногам лекарями прижимает, что, кажется, огнем полыхают, согревается. — Тебя не знать, можно предположить, что у тебя жар, — тихо молвит парнишка, прикрывая глаза. — А может и жар, откуда нам знать-то? — так же тихо и сонно бормочет Ким, пытаясь не уснуть не договорив с другом. — Брешешь, нет у тебя жара, я бы чуял, да и ты тоже, а если и будешь такое говорить, то я тебя до смерти отварами запою, — недовольно бурчит сладкоголосый маг, трогая лоб мужчины, что дремлет уже, — Прекрасного путешествия по Царству Морфея, Лекарь Ким Сынмин, — вздыхая, улыбается он. — Прекрати болтать, ты потерял много сил, пока колесил по свету, тебе обязательно нужно отдохнуть, а не сладкие речи разводить. Закрывай глаза и засыпай, Луна уже высоко взошла, самое лучшее время для отдыха, — шепчет мужчина, проваливаясь в сон, даже не желая слушать болтавню и без того уставшего Хенджина. Баю-бай, малыш, отчего ты так горько плачешь? Да, ты и должен плакать: давным-давно было предрешено, что ты будешь жить в печали, вздыхая и горюя, как жили до тебя твои предки на земле. Баю-бай, мой малыш, ты пришел в негостеприимный мир. Животные, птицы, рыбы в воде, все живые твари из плоти и крови, приходя в этот мир, радуются — все, кроме бедных детей Адама. Баю-бай, мой малыш, ты не знаешь, что тебя ждут невзгоды в этом мире. Дитя, если случится так, что ты вырастешь большим, помни, как ты лежал на коленях у матери. Никогда не забывай трех вещей — откуда ты пришел, кто ты такой и что с тобой станет. Баю-бай, мой малыш, в печали ты пришел в этот мир, в печали ты его покинешь. Не доверяй этому миру, он твой враг. Богатые здесь становятся бедными, а бедные богатыми, скорбь превращается в радость, а радость в скорбь. Пусть никто не доверяет этому миру, пока он стоит. Баю-бай, мой малыш, ты угодил в колесо, ты не знаешь, куда оно повернется, к печали или к радости. Дитя, ты паломник, рожденный во зле, ты блуждаешь в этом мире, полном обманов. Посмотри! Смерть вдруг явится на бледном коне, чтобы сразить сына Адамова, как уже часто бывало раньше. Баю-бай, мой малыш, Адам принес тебе горе, когда пал из-за хитростей сатаны. Дитя, ты не паломник, а незваный гость — твои дни сочтены, твои пути предрешены. Куда бы ты ни пошел, на запад или на восток, смерть придет за тобой, и твое сердце наполнится печалью. Баю-бай, мой малыш, Адам принес тебе горе, когда съел яблоко, которое дала ему Ева...