Магистр с гор Мэйлин

      Янь Юйцзинь проснулся оттого, что на его лицо лёг тёплый солнечный заяц — даже целая горячая зайчиха, пушистая и щекочущая нос.       Он осторожно открыл глаза и тут же заслонился ладонью от ярких рассветных лучей. Причудливые сновидения, окутывавшие его всю ночь, не желали уходить так сразу, норовя плавно перетечь в реальность; но даже с закрытыми глазами ясно было одно: он проснулся не у себя дома и не в каком-то трактире, потому что солнце не сдерживали никакие шторы, ширмы и занавеси. Зал был распахнут навстречу утру, над матушкой-Хуанхэ поднимался золотой туман, с острых бамбуковых листьев срывались капельки росы и звонко шлёпались на ступени и перила террасы. Высоко над головой нашлась крыша в квадратах серебристых тополёвых балок, под щекой был удобный широкий валик, вся постель дышала свежестью и незнакомым тонким ароматом. Юйцзинь отбросил одеяло и сел, солнечная зайчиха с готовностью переместилась на освободившуюся подушку. Дом был словно нарочно построен так, чтобы радоваться самым первым лучам… а может, так, чтобы заночевавшие гости не спали слишком долго, с грустью подумал Юйцзинь, выбираясь из постели.       Чуть поодаль от изголовья стоял на скамье медный таз с водой, лежало опрятное полотенце (как называют этот кусок ткани изнеженные южане). Ещё подальше на низком столике был накрыт скромный завтрак и поднимался дымок над чашкой с чаем. От прочего убранства зала не осталось и следа — ни фонариков, ни кованых подсвечников… ни ширмы с девушкой, со вздохом отметил Юйцзинь; да и сам зал казался меньше и не таким уж роскошным — обычная комната в обычном скромном домике. И в самом деле, не сном ли было всё вчерашнее?..       По ступенькам в зал поднялся слуга, низко поклонился и предложил помочь с умыванием — как всегда. Никаких других обитателей острова вокруг не угадывалось: дом словно бы жил сам по себе.       — Скажи, А-Чи, — осторожно спросил Юйцзинь, устраиваясь за столиком спиной к солнцу, — о вас хорошо позаботились вчера вечером? Ночь прошла спокойно?       — Нас приняли словно важных чиновников! — с готовностью отозвался слуга: весёлый бойкий малый, повидавший всякие виды в странствиях. — Накормили ужином в пять блюд, выдали на четверых две корчаги вина, устроили спать в боковом крыле, и не на соломе какой-нибудь, а на тюфяках; а на завтрак оставили копчёной рыбки и полкорчаги, чтоб похмелья не случилось. Да только доложу я недостойный молодому господину, что вино у них такое, от какого и у ребёнка голова не заболит: пьёшь и радуешься. Очень смахивает на «южную гордость», если молодой господин помнит…       — Я-то помню, — усмехнулся Юйцзинь, с наслаждением откусывая половину горячей булочки-баоцзы со свининой, — а вот ты откуда знаешь?       Жун Чи поклонился в пол.       — Да разве молодой господин забыл?! Светлейший хоу мне строжайше наказывал: пробовать всё, что ест и пьёт молодой господин в дороге! Ведь столько мошенников развелось, а то и вовсе лихих людей! подмешают чего-нибудь, долго ли до беды! Вот я недостойный и пробую, когда дозволяется от щедрот. И уж «гордость юга» грешно не попробовать, если случай выпадает…       — А где же хозяин? — вдруг спохватился Юйцзинь, дожевав. — Следовало бы пожелать ему доброго утра и поблагодарить!       В ответ на это слуга подхватил с пола и подал ему небольшой поднос с единственным листком отбеленного пергамента, который был сложен как письмо и словно письмо помечен знаком «шу».       «Небесные пути высоки, а речные неясны, — было написано там. — К великому сожалению, срочные дела понуждают этого недостойного отправиться в путь затемно и не дождаться пробуждения дорогого гостя — мне нет оправданий. От всей души желаю вам хорошо поохотиться. Уповаю, что наши дороги однажды пересекутся снова, и буду рад встрече.             Огорчённый хозяин,             простолюдин Су Чжэ».       Чуть ниже и с другим наклоном было добавлено короткое: «берег западного залива, два бука».       Что первый, что второй стиль в письме был одинаково безупречен, начертания изысканны, слова подобраны с тонким вкусом. Этот простолюдин владел кистью как образованный знатный человек… и не позволил себе даже малейшего напоминания о том важном обещании, которое дал ему Юйцзинь — словно не сомневался, что тот сдержит слово.       — Два бука, — вслух повторил Юйцзинь и нахмурился, размышляя. — Интересно, что он имел в виду… Скажи, А-Чи, что ты думаешь о здешнем хозяине?       — Думаю, что он очень богат, — с готовностью выпалил слуга, — и ещё думаю, что «гордость юга» ему напрямую из Цзянсу привозят, на корчагах даже бирок лавочника нету.       Дальше Юйцзинь не дослушал, потому что из-за поворота лесной тропинки на двор вышел их проводник и направился к дому, едва не срываясь с шага на бег.       — Ваша милость, идёмте, — выпалил он запыхавшись, — я тут по острову побродил и вот…       Оружие было сложено при входе, как подобает; Юйцзинь схватил свой меч, слуга сдёрнул с поставца лук со связкой стрел, и маленький отряд из двух человек отважно отправился куда-то в лес мимо скал следом за проводником; «тихонечко!..» — предупредил тот на ходу.       Ветки и листья задевали лицо и трогали за плечи, тропинка если и была, то совсем ненахоженная. Солнце светило в спину, а потом и вовсе потерялось где-то в кронах. «Ш-ш-ш!» — временами по-змеиному умолял проводник, хотя они и без того старались не топать и не охать; Юйцзинь уже догадался, что дело не в пиратах и не в разбойниках, а скорее всего в каком-то звере, и только повторял про себя коротенькую молитву всем лесным богам, а заодно и речным. Впереди над высоким кустарником поднялись две гордые буковые верхушки. Юйцзинь отобрал у А-Чи лук и взял самую любимую свою стрелу.       Сквозь бамбук и лещину впереди блеснула вода. Над самым берегом, в прогалине между зарослями, стояли жерди, сушилась старая рыбацкая сеть, вся в дырах; а на краю полянки, под нависающими ветвями ивы, уплетала рыбу огромная рысь.       Юйцзинь с трудом перевёл дыхание. Всё было как в его пьяном сне — серо-золотая шкура с тёмными пятнами и рыжими подпалинами, короткий хвост, острые уши с длинными кисточками, длиннющие лапы, сложенные, как ножки у походного столика. Зверь поднял голову, посмотрел в сторону охотников, фыркнул; Юйцзинь унял дрожь в руках и спустил тетиву.       Он долго отчитывал себя потом за неподобающее поведение; но тогда — после удачного выстрела обрадовался как мальчишка, даже запрыгал и закричал, потрясая луком над головой… потом со всех ног бросился к добыче, а потом, уже на поляне, долго выпутывал из волос веточки ольхи, которая оказалась как раз на пути.       Появившиеся на крики двое проводников и трое здешних рыбаков восславили молодого господина за прекрасный выстрел — стрела вошла точно в переносицу, убив зверя мгновенно и не испортив шкуру, — покачали головами над размерами рыси, сообщив, что давненько таких крупных не видывали; осмотрели клыки (и выклянчили два на счастье). Юйцзинь взял с них честное слово, что снятую и выделанную шкуру ему доставят в Ланчжоу не позже чем через десять дней (как раз к окончанию праздника) и дал задаток, вытащив все мелкие монеты из пояса.       Рыбак, подставивший под этот дождь серебра загрубелую загорелую руку, выпрямился после поклона, и волосы соскользнули с его щеки… открывая старое, наполовину затёртое, татуированное клеймо на всю скулу, нанесённое когда-то судебными красными чернилами и крупной иглой.       Юйцзинь покосился на товарищей этого каторжника. У одного лоб был перевязан замызганной тряпицей. Второй носил на лице шрамы — следы то ли какой-то болезни, то ли отчаянной попытки избавиться от подобной же метки. Разумеется, вчера вечером у костра рассмотреть такие подробности было невозможно.       Все трое под его взглядом только заулыбались ещё шире.       Люди как люди, рассуждал Юйцзинь на пути обратно к дому господина Су. Приветливые и не наглые, судя по улыбкам; работящие, судя по рукам и одежде. В конце концов, здешний хозяин вправе решать, с кем водить знакомство и кого выбирать себе в соседи! но у самого Юйцзиня желание побыстрее уехать из этого странного места только окрепло. Свою вожделенную рысь он добыл, завтрак доел, задерживаться было попросту незачем; оставалось надеяться, что эти «рыбаки» всё-таки привезут шкуру в Ланчжоу, а не продадут хэбэйским торговцам! Он и прежде заключал такие соглашения с крестьянами и охотниками в пути: ведь не тащить же туши с собой по летней жаре; но прежде у его помощников не бывало клеймёных лиц.       Тот же самый человек с красной печатью проводил охотников до переправы — при дневном свете она казалась не такой уж длинной и бурной, но когда вошли в воду, стало ясно, что брод Футе Яншу и впрямь открывается не всем: вместо того чтобы идти напрямую к мысу, рыбак сперва отправился куда-то вверх по течению, потом наискось вниз по каменной косе. Валуны зловеще проглядывали под неглубокой водой — и как только удалось обойти их в ночной темноте и ни об один не споткнуться! Отдохнувшие и сытые лошади шли спокойно и уверенно, а вот Юйцзинь засмотрелся на игру солнечных рыбок в толще волн и всё-таки зачерпнул воду обоими сапогами, забыв поднять колени повыше. На берегу пришлось разуваться.       А-Чи попытался по-приятельски сунуть рыбаку лишнюю монетку: видно, так был рад, что они наконец выбрались из гиблого места на знакомую и понятную тропу вдоль матери-Хуанхэ.       — Благодарю, — с поклоном отказался тот, — почтенный гость и без того был очень щедр.       Ну вот как тут думать плохо о каторжниках!       Маленький отряд снова двинулся в путь, возвращаясь в деревню, и Юйцзинь ещё не раз оглянулся с седла, пока Тополиный остров и сам берег реки не скрылись окончательно за пологом густого приречного леса. Письмо господина Су, бережно сложенное, покоилось в седельной суме. Жаль, что не придётся никому его показать, а то повосхищались бы вместе с понимающими людьми, какие бывают занимательные встречи. «Наши дороги однажды снова пересекутся» — разве что чудом; но обещание есть обещание… он, впрочем, и сам уже не знал, о чём стал бы рассказывать и как смог бы убедить слушателей, что не выдумывает. Откуда, к примеру, мог господин Су знать, что эта почтенная немолодая рысь окажется утром на той самой полянке между двумя буками?       — Да надо полагать, зверь не впервые туда за рыбкой пробрался, — ответил проводник, привычно шагавший возле стремени. Юйцзинь понял, что невольно задал свой вопрос вслух. — Зверь хоть и осторожный, да лакомка, а там всякую мелочь из сетей вытряхивают, самому и ловить не надо.       Юйцзинь почувствовал угрызения совести. Получается, он убил старую знакомую господина Су, почти что ручное животное?       — Скажете тоже, ваша милость, — фыркнул в рукав проводник. — Ведь эта разбойница всех кур и кроликов в деревнях перетаскала на пятьдесят ли в округе, уж и избавиться от неё не чаяли. Собак спускали, ловушки ставили, да разве справишься с опытным зверем. Так что считайте, что весьма мы вам благодарны. Если будете обратно через наши края проезжать, не побрезгуйте, заверните снова в гости!       Юйцзинь пожал плечами и выкинул убитого зверя из головы. В конце концов, если бы господин Су был против — не подбросил бы точное указание места в письме.       — А что, почтенный Жао, много в ваших краях таких… рыбаков? — осторожно задал он опасный вопрос с самым невинным выражением лица.       Проводник широко улыбнулся.       — Да они нам лучшие соседи, молодой господин! Им бы лишь бы их не трогали, большего и не надо. Живут на реке, в наши дела не лезут, а когда и помогают — с переправами там или ещё что. В последнее наводнение вот на лодках по деревням плавали и с крыш снимали, кто убежать не успел. Почитай, человек двадцать спасли, а может и больше. И ни воровства от них, ни озорства; а что на острове живут, так где ж им бедолагам и жить-то! И сами посудите, разве ж в наше время разберёшь, где каторжник, который вправду каторжник, а где достойный и честный человек, которому не повезло…       — А господина Су вы раньше не встречали?       Почтенный Жао захлопал глазами.       — Это вы про старшину, ваша милость? так его господин Ли зовут. Ли Ган, получается, а вовсе не господин Су.       После недолгих расспросов выяснилось, что крестьянин говорит о тот самом кавалеристе, который так хорошо умел заботиться о лошадях и прислуживать за ужином; а больше никаких господ почтенный Жао на Тополином острове не видал и знать про них ничего не знает. «Но ведь не старшине же принадлежит такой дом?» — «А это не моего ума дело, ваша милость, кому надо тому и принадлежит, разве ж я допытываться стану?» Одним словом, возможная история из потрясающей становилась совершенно невероятной и неправдоподобной. Утешала только роскошная шкура, добытая в трудах и опасностях ради прекрасных плеч барышни Гун… если, конечно, эти мошенники всё сделают правильно. Он сел попрямее в седле и вскинул голову, как подобает победителю. Впереди ожидали встреча с другом, весёлый город Ланчжоу и наконец знаменитый на всю Великую Лян праздник на славной реке Хуанхэ!       В деревне Янь Юйцзинь распрощался со своими проводниками, щедро им заплатив, и вдвоём со слугой тронулся в путь — уже не лесными тропинками, а почтовым трактом, тянувшимся по приречным долинам.       Путь от деревни до предместий занял ещё два полных дня. Чем ближе наш путешественник подъезжал к городу, тем больше на дороге становилось попутчиков, стремящихся туда же, куда и он: повозки, паланкины, всадники, носильщики, целые обозы и вереницы пеших — все направлялись в Ланчжоу, мало кто двигался оттуда навстречу. Янь Юйцзинь начал всерьёз опасаться, удастся ли ему найти Сяо Цзинжуя в такой толчее. Ещё больше беспокоился он, что будет трудно отыскать достойный ночлег в переполненном городе, — но утешал себя мыслью, что Цзинжуй ехал более короткой дорогой, должен был прибыть в Ланчжоу два дня назад и наверняка уже озаботился заполучить прекрасную комнату в лучшей гостинице: ведь он путешествовал по разным землям гораздо чаще и дольше Юйцзиня и знал все местные правила и обыкновения.       Городская стража ради праздника почти не досматривала и не проверяла приезжих, и Юйцзинь въехал в распахнутые ворота вместе с шумной толпой, привставая на стременах и отыскивая взглядом своего друга или его слугу. Увы: их никто не встречал.       — Куда угодно ехать молодому господину? — спросил А-Чи, тоже несколько приунывший.       Юйцзинь пожал плечами. В лучшую гостиницу, конечно же!       Слуга вступил в переговоры с местными бездельниками, вертевшимися возле ворот; выяснилось, что каждый из них считает лучшей свою гостиницу на своей улице. Но тут Юйцзинь вовремя вспомнил, на какой праздник они приехали.       — Сначала едем в гостиницу возле реки, — потребовал он, — а потом в те, что на главной площади!       Пробраться по запруженным улицам оказалось делом нелёгким. Кругом толкались, кричали, смеялись, что-то ели, чем-то торговали, развешивали фонарики и тащили длинные бамбуковые шесты с разноцветными лентами. В толпе шныряли продавцы лимонной воды и карамельных драконов, над головой трепетали на верёвках сотни ярких флажков, а из окон выглядывали смеющиеся личики и звонко обменивались шуточками со всеми кто был внизу. Лошадь слуги вдруг шарахнулась — у самых копыт пробежала ватага мальчишек, каждый с бумажным змеем, готовым к запуску; и даже сам взрослый и степенный Юйцзинь ощутил на миг нестерпимое желание побежать с ними и тоже отправить змея в яркое голубое небо.       Посреди улицы уже стояли алые столбики, отмечающие путь будущей процессии — значит, эта улица была назначена главной на время праздника.       Хуанхэ распахнулась перед ними с верхнего городского склона во всей красе — светлая, мутная, сияющая, похожая на матовое латунное зеркало. На пристанях тоже кипела работа: развешивали флаги, ленты и фонарики, готовили празднично украшенные сходни, разгружали с десяток лодок и кораблей. Мимо наших путешественников таскали тюки и корзины с тканями и фруктами, лошадь зафыркала, уловив запах благовоний — на широких набережных горели курильницы перед сотней алтарей, ибо каждое братство считало своим долгом достойно почтить славный праздник, богов реки и своих предков.       Гостиница стояла на средней набережной, и с её террас и балконов открывался великолепный вид на реку и праздничную суету; Юйцзинь с удовольствием представил себе, как будет из окна своей комнаты любоваться гонкой, не смешиваясь с шумной толпой. Здание выглядело добротным и ухоженным — вернее, гостиница занимала целых три здания, соединённых общим крыльцом, и на всех трёх блестели навощённые ставни и сияли медные ограды и дверные оковки, а из окон свисали яркие полотнища, украшенные весёлыми и назидательными строками из лучших стихов. Одним словом, это было пристанище, вполне достойное двух юношей из высших столичных семей… вот только Цзинжуя нигде не было видно.       Юйцзинь ничуть не расстроился — ведь и в самом деле, не будет же друг два дня не вставая сидеть на крылечке и ждать, пока молодой господин Янь соизволит явиться! — и послал слугу внутрь заведения: узнать у хозяев, в какой комнате остановился господин Сяо (или господин Чжо — Цзинжуй иногда путешествовал под именем своего второго отца) и нельзя ли его повидать. А-Чи вернулся с обескураженным видом и протянул хозяину листок бумаги, свёрнутый в трубочку.       «Харчевня матушки Пэн» — было написано там рукой Цзинжуя и очень плохой, тощей кистью.       Юйцзинь постарался не счесть это дурным предзнаменованием: ведь могло быть так, что друг просто хочет сам показать ему, где они будут жить; к тому же, после долгого пути наш странник изрядно проголодался и был бы весьма не прочь пообедать, а Цзинжуй всегда славился умением находить неизвестные никому места, гда отменно готовили. Однако, добравшись с помощью сердобольных помощников до указанного заведения, Юйцзинь с неприятным удивлением обнаружил не уютную корчму с ароматами вкусной еды, а настоящую простолюдинскую обжорку, где пахло горелым жиром и галдели плотники и портовые грузчики.       Цзинжуй вышел ему навстречу с таким расстроенным видом, что Юйцзинь невольно начал опасаться самого худшего. Уж не ограбили ли его друга в пути, раз он обедает в таких ужасных условиях?       — Не говори мне, что ты остановился здесь! — воскликнул он прямо с седла вместо приветствия.       — Остановился, — со вздохом ответил Цзинжуй, — но с нынешнего вечера моя комната уже обещана кому-то другому, кто договорился чуть ли не полгода назад: заранее. Мы сделали большую глупость, Юйцзинь, что никому не написали ещё зимой. Город воистину переполнен до краёв.       Юйцзинь невольно схватился за меч.       — Они не посмеют!.. Выставить тебя за дверь, будто какого-то нищего?! И где тогда мы оба будем ночевать?       — В том-то и беда, что посмеют, и честно предупредили об этом, — ещё горестнее вздохнул Цзинжуй, напоминая жестом, что они оба путешествуют «не открывая лиц». — Слезай с коня, и давай хотя бы пообедаем для начала.       Как ни странно, обедать на краешке огромного шумного стола, среди хохота и крика, оказалось новым и совсем не ужасным опытом. Суп из свиных ушей с тремя капустами был выше всяких похвал, а варёное мясо в сычуаньском соусе и несколько чарок горячего чжэцзянского сливового вина и вовсе на время примирили Юйцзиня с горькой действительностью. В конце концов, разве не учил великий Конфуций сносить все жизненные невзгоды мужественно и без ропота? и разве два богатых и умных — то есть сначала умных, а потом богатых! — молодых господина не смогут найти выход из любого тяжелого положения?       Слуги доели то, что осталось от господ, и все вчетвером не чинясь уселись на крыльце весёлого заведения поближе к коновязи.       — Есть всего две возможности, — сказал рассудительный Цзинжуй. — Первая: найти ночлег на постоялом дворе где-то в предместьях. Должно быть, там ещё не всё занято.       Юйцзинь представил себе, как им придётся всякий раз на всякое зрелище заново пробираться через толпу у ворот и на улицах, и решительно покачал головой.       — Вторая: явиться в какой-нибудь дом здешней знати и попросить о гостеприимстве.       Юйцзинь пришёл в ужас. Конечно, если они назовут себя, любой из местных высокородных сочтёт за честь оказать им такую любезность; но после они будут обязаны этому знакомству, и если вдруг их благодетель решит приехать в столицу, им придётся выказать ему любезность ответную и принять у себя! и страшно даже представить, как будут рады подобному повороту судьбы их уважаемые батюшки — хоу Янь Цюэ, любивший тишину и уединение, и хоу Нин Се Юй, презиравший нижестоящих от всей души.       — А если ещё раз обойти все гостиницы и предложить за комнату тройную цену? — предложил он, снова воодушевляясь. — Серебра у нас достаточно, и золото есть! какой-нибудь выжига-трактирщик наверняка согласится!       — Увы, — вздохнул Цзинжуй, — это я первым делом попробовал. Здешние хозяева гостиниц и постоялых дворов блюдут свою репутацию, будто высокие чиновники, и не допустят, чтобы о них пошла слава как о людях, не держащих своего слова. Если комната уже кому-то обещана, перекупить её невозможно даже за пятикратную мзду.       — А лодки? — вспомнил Юйцзинь и даже привскочил на ступеньке. — Я видел с набережной, сколько сюда приходит кораблей! неужели ни на одном из них не найдётся нам местечка, то есть достойной каюты?       — На время праздника драконьих лодок все корабли покидают порт, — покачал головой Цзинжуй, — чтобы не занимать пристани и не помешать гонке.       — А если не все? — Юйцзинь всё-таки вскочил окончательно. Сонная одурь после сытного обеда прошла, он был готов действовать. — Идём к старшине лодочников!       Цзинжуй пожал плечами, но всё-таки послушно встал и пошёл рядом со своим другом, ведя лошадь в поводу.       Им указали дом старшины — у самого порта, с широченными воротами, откуда как раз выкатывали какие-то пузатые бочки. В приёмной комнате была толкотня и суматоха хуже чем на улице, каждый лез со своими табличками и со своими вопросами, а староста, рослый кряжистый человек в шапке, похожей одновременно на чиновничью и на разбойничью, важно восседал за столом, окружённый десятком подручных, и отдавал распоряжения, легко перекрикивая весь шум зычным голосом, привыкшим командовать гребцами на больших кораблях.       Два наших путешественника скромно встали среди других ожидающих.       Юйцзинь, почти оглохнув от гвалта, совсем ушёл бы в свои мысли — отсюда тихий остров, Золотой зал и удивительная охота казались чем-то уже будто бы и не бывшим, — как вдруг разговор за спиной вернул его к действительности: кто-то отчётливо произнёс знакомое имя «Чжо» — «Чжо Динфэн оставил их в дураках!».       Он подтолкнул локтем Цзинжуя, но тот и сам уже слушал внимательно и настороженно. Юйцзинь покосился через плечо: там стояли несколько хорошо одетых господ, по виду — преуспевающие корабельщики; и разговаривали они в полный голос, ни от кого не таясь.       — На месте Ша Пао я бы не стал связываться с людьми Тяньцюань.       — Говорят, он понятия не имел, что они замешаны в деле. Обычно в наших краях их не видно и не слышно.       — И что он говорит теперь?       — Да что — косички на себе рвёт, да поздно.       Все пятеро дружно рассмеялись, но тут же посерьёзнели вновь.       — Одного не пойму: как три корабля упустили крохотную лодку? Не силой же духа люди Чжо её толкали!       — А я другое не пойму: с каких пор братство Цзянцзо подружилось с людьми Тяньцюань?       — А вот это, брат Лу, не наше с тобой дело. Это дело цзянху.       Юйцзинь едва не кивнул, соглашаясь. Упомянутый союз Цзянцзо возник на приречных землях недавно и словно бы ниоткуда — ну, то есть так казалось столичному юноше, не слишком интересовавшемуся делами «между рек и озёр», — а вот усадьба Тяньцюань и возглавляющая её семья Чжо была хорошо известна и имела давние почтенные корни, хоть и не могла называться лучшей среди всех боевых школ. О деле, в котором вдруг сошлись два таких разных братства, стоило разузнать поподробнее… только вот сперва хорошо бы найти достойный ночлег!       В эту минуту их с Цзинжуем как раз пригласили подойти к столу, и усталый староста приготовился со всей учтивостью их выслушать, с первого взгляда распознав в них непростых просителей.       Увы, учтивости здесь оказалось недостаточно: выслушав их просьбу, почтенный господин подтвердил, что на время гонок ни одному кораблю и ни одной лодке не будет дозволено находиться в виду города или у любого из берегов ближе чем в пяти ли от набережных, а значит, такое пристанище оказалось бы для молодых господ совершенно бесполезным; впрочем, если молодые господа желают всего лишь заночевать, а не посмотреть на праздник, то он лично отдаст немедленно приказ найти для них места на самом удобном и роскошном из судов, находящихся в его ведении.       Они переглянулись и вежливо поблагодарили. Жить на корабле где-то в отдалении от событий казалось ничуть не лучше, чем поселиться в предместье и оттуда каждый день приезжать сквозь весь уличный лабиринт со всей уличной толчеёй; и к тому же, на кораблях всегда сыро и холодно, утешил себя Юйцзинь, когда они вышли на крыльцо.       Корабельщики, которых они подслушали, всё такой же плотной компанией выходили со двора, продолжая беседу. Цзинжуй смотрел им вслед, кусая губы. Юйцзинь поймал себя на том, что и сам с радостью пошёл бы крадучись по пятам, чтобы дослушать… а лучше бы просто догнал и расспросил.       — Твой батюшка из семьи Чжо может и в самом деле оказаться сейчас в этом городе? — спросил он и пожалел о вопросе: до того грустным стало лицо Цзинжуя.       — Я никогда не знаю, что делает отец и где он может оказаться.       Я тоже, молча вздохнул Юйцзинь. Почему с отцами вечно всё так сложно!       Надо было думать о ночлеге, а они вместо того просто побрели по улице сквозь толпу. Слуги с лошадьми покорно тащились сзади.       — Ты что-нибудь слышал раньше об этом Ша Пао или как там они его называли?       — Слышал. — Цзинчжуй помолчал и продолжил нехотя, глядя себе под ноги: — Он глава братства Шаунча. Его люди занимаются речной торговлей, сопровождают караваны с ценным грузом и имеют долю во всех сплавах леса по реке. Они никогда не враждовали с нами… то есть, с поместьем Тяньцюань.       — А из-за чего вдруг поссорились теперь?       — Откуда же мне знать?       Мой отец мне тоже ничего не рассказывает, эхом с ним вздохнул Юйцзинь. Утешает лишь то, что у моего батюшки дела не такие опасные и жизни не угрожают.       — Попробуем разузнать, если хочешь? — снова оживляясь, предложил он. — Да не думай ты про эти гостиницы, что-нибудь найдётся! Вот с виду приличная чайная, зайдём отдохнуть?       Заведение и впрямь оказалось чистеньким и даже прохладным — а главное, в нём было почти совсем тихо. Расторопный хозяин пообещал накормить и напоить лошадей, пока господа будут отдыхать. Два молодых бесприютных путника уселись в плетёной беседке над опрятным прудиком. Хозяин сам подал им чай и печенье, чутьём опытного трактирщика угадав богатых гостей.       — Почтенный, — удержал его за рукав Юйцзинь, — а не скажете ли вы нам, не происходило ли недавно на реке чего-то необычного? Ходят разговоры о какой-то стычке или вроде того!       Трактирщик внимательно оглядел его, потом точно так же обшарил глазами Цзинжуя и, должно быть, решил, что молодые господа не похожи на соглядатаев управления Сюаньцзин или на тайных посланцев уездной управы.       — Было дело, — наконец промолвил он и умолк, ожидая встречных предложений.       Юйцзинь положил на плетёный столик связку монет в десять вэней; хозяин ловко накрыл её подносиком.       — Так вот, ваши милости, — певучей южной скороговоркой начал он, — ровно вчера, в самый канун дня подношений речным духам, выше нашего города, где Таохэ сливается с основным руслом, спускалась по течению лодка, намереваясь добраться сюда к нам или ещё ниже. И в погоню за ней вышли три корабля, а вёл их сам глава Ша. Что уж они там не поделили и кто у кого чего украл, это все по-разному рассказывают, но видно уж очень им хотелось ту лодку догнать. Так хотелось, что сами не заметили, как оказались в чужих водах.       — В чужих? — переспросил Юйцзинь. Цзинжуй молчал, только сжимал кулаки под столом. — Вот уж не знал, что матушку-Хуанхэ уже поделили! Да вы присядьте, почтенный, легче будет рассказывать.       Хозяин поклонился и уселся напротив него, осторожно косясь на безмолвного второго гостя.       — Ваши милости, должно быть, нездешние? в наших-то краях все знают, что левым берегом и водами его от Таохэ до самого озера владеют люди союза Цзянцзо и здесь без их позволения ни убивать, ни воровать не дозволено!       Как ни был Юйцзинь обеспокоен тревогами Цзинжуя и неудачей с жильём, он всё же покатился со смеху. Вот так славные разбойники — не терпят ни малейшего соперничества!       — Не обращайте внимания, почтенный, — негромко сказал Цзинжуй, — мой друг просто выпил лишнего, он вовсе не хотел вас обидеть. Продолжайте, прошу вас.       Хозяин снисходительно покивал.       — Так-то глава Ша человек хоть и вспыльчивый, но понимающий, — снова заговорил он нараспев, — да вот беда, был с ним на корабле господин хозяин украденного, вот он всю погоню и подгонял да науськивал. Но как бы то ни было, а остановиться им пришлось, потому что глава Цзянцзо сам им навстречу вышел.       — По волнам? — давясь смехом, уточнил Юйцзинь.       — А то как же? — удивился трактирщик. — На реке же дело происходило, стало быть, по волнам и вышел. В утлой лодочке да совсем один, и с флейтой вместо всякого оружия.       — Продолжайте! — воскликнул Юйцзинь. — Вы рассказываете так красочно, словно сами там были и всё видели! В жизни не слышал такой захватывающей истории!       Цзинжуй молча придвинул ему чашку с чаем.       — Юннаньский, с самих Эмейских гор, — беззастенчиво и горделиво соврал трактирщик, — спасибо за похвалу, молодой господин. Сам я там, конечно, не был, но рыбаки у нас люди честные, что видят, о том и рассказывают, а видели многие. Говорят, сыграл глава Мэй на флейте, и те три корабля остановились враз, будто к мели приросли, и больше с места не двинулись. Паруса надуваются, а ни вперёд ни назад! Вот тогда глава Мэй и сказал: мол, все свои споры, господа Шаунча и Тяньцюань, решайте где-нибудь в других местах, а тут у нас праздник, достойные люди съехались, нам тут лишняя кровь ни к чему. Так та лодка и поплыла себе дальше без всякой драки.       — А что же с кораблями случилось? — залпом опрокинув в себя чашку, поинтересовался Юйцзинь.       — А ничего не случилось, — удивился хозяин. — Как согласился глава Ша да извинился, так глава Мэй рукой махнул и корабли восвояси убрались; правда, при повороте грех случился: тот самый важный господин взял да и в воду случайно упал. Может, парусом сбросило, а может, веслом зацепило, бывает! ну а плавать он не умел, кто ж из больших господ умеет-то… Так что главе Ша ещё и виру за него платить придётся, не было печали. И говорят, теперь до следующей весны никто из Шаунча по реке плавать не должен, такое наказание им глава Мэй дал. Нам-то оно на руку: очень уж они драли за перевозку, теперь-то мой чай подешевле доезжать будет. И теперь у братства Шаунча на шее немалая вира да кровная вражда, не до караванов станет им!       — С главой Мэем? — уточнил Юйцзинь. Ссора двух кланов цзянху могла запросто испортить Ланчжоу весь праздник.       Трактирщик вытаращил глаза и замахал руками.       — Да что вы такое говорите, молодой господин! С Цзянцзо враждовать — это ж проще самому взять да утопиться! Нет, с Тяньцюань им счёты сводить, да где-нибудь подальше отсюда; а мы себе станем тихо жить по-прежнему да праздники праздновать. Мы-то ведь люди маленькие, нам бы пошлины пониже да ночи поспокойнее…       — Достаточно, — перебил его Цзинжуй. — Мы всё поняли, почтенный, благодарю вас.       Трактирщик ловко подхватил монеты вместе с подносом и пятясь покинул беседку.       Юйцзинь посмотрел ему вслед. После всего рассказанного мысль напроситься ночевать в эту милую уютную беседку исчезла, вильнув хвостиком. Наоборот, хотелось поскорее отсюда уйти.       Потом он посмотрел на Цзинжуя и налил себе ещё чашку: чай всё-таки был неплох, хоть и не с Эмейских предгорий.       — Не стоит тревожиться, — проговорил он как мог мягко. — Твой батюшка Чжо и твой брат Цинъяо справлялись одной рукой и не с такими врагами.       — Что это был за важный краденый груз, ради которого поместье Тяньцюань взялось сопровожать лодку, как простые цзоу-бяо? — с горечью сказал Цзинжуй и махнул рукой. — Ещё бы знать, сколько во всех этих байках правды… ладно. Скорее всего, никого из них уже нет в городе.       — А нам с тобой надо подумать о достойном ночлеге, — подхватил Юйцзинь, и вдруг его осенила блестящая мысль. — Старшина ведь сказал, что ни одного корабля не будет возле берега, верно?       Цзинжуй посмотрел на него непонимающе.       — Сказал.       — Значит, берег будет пустой? От набережной до самой воды — ни тюков, ни бочек, ни склада брёвен?       — Вероятно.       — Отлично! — выпалил Юйцзинь и вскочил. — Идём со мной! я знаю, что нам нужно делать!       Для начала они посетили лучшего торговца тканями. Тот, слегка одуревший от ярмарочного наплыва покупателей, долго не мог понять, чего хотят молодые господа и почему так много; но после всех речей и поклонов Янь Юйцзинь нашёл наконец нужные слова: «Почтенный, вам ведь наверняка случалось подбирать ткани на шатёр для купальни!» С точно такой же просьбой они явились к циновочнику, потом к продавцу подушек и закончили свой обход лесным складом на окраине города, где Юйцзинь с плотником долго вычисляли высоту требуемых столбов. Везде их заверили клятвенно, что заказ будет выполнен к вечеру, невзирая ни на какие праздничные сложности.       — Я понял, — сказал Цзинжуй, когда они вышли из облака ароматов всех древесных смол, ступая по мягкому ковру из опилок. — Здешний берег частенько заливает паводками, поэтому там никто не строит домов и растут там только ивы и ольховник. Сейчас самое начало лета, весенние дожди уже закончились, а снега в горах ещё не тают в полную силу, значит, подъёма воды можно не опасаться.       Юйцзинь хлопнул друга по плечу.       — И мы будем смотреть гонку из первого ряда, с лучших мест! — торжествующе воскликнул он. — Удивительно, как до этого не додумались ещё сто человек! Вместо того, чтобы тесниться в душных харчевнях и толкаться локтями с огромной толпой на набережной, мы будем дышать свежим воздухом в ивовой роще и жить просторно, как подобает благородным людям!       Они обошли весь берег, выбирая место, и наконец определились и приказали слугам расседлать лошадей и пустить их пастись. Поляна была уютная, будто комната в хорошем доме: от набережных её отделяли красивые купы деревьев, а от реки не отгораживало ничего и могучая мать-Хуанхэ лежала перед ними во всём своём великолепии насколько хватал глаз. Шум с набережных доносился сюда приглушённым и скорее походил на шелест шёлкового опахала, чем на гомон и гвалт сотен людей, а аромат благовоний приятно смешивался с прохладным дыханием огромной реки. Юйцзинь собственноручно развёл маленький костёр из сухого валежника, чтобы закрепить своё право на это благодатное местечко, после чего они с Цзинжуем растянулись прямо на траве, всего лишь подложив пару плащей, а слуги принялись распаковывать седельные сумки.       — Еду можно будет заказывать в ближайшем заведении на набережной, — рассуждал вслух Юйцзинь, — они будут рады отдать навынос что угодно и ещё спасибо скажут, что мы не занимаем у них стол. Замёрзнуть нам не грозит: ночи стоят воистину летние, я это сам проверил, когда… — он едва успел поймать себя за язык.       — Когда ночевал в деревне? — рассеянно спросил Цзинжуй, разглядывая очередной подходивший к пристани корабль; пристани отсюда были как на ладони.       — Э-э-хм, — протянул Юйцзинь. История так и чесалась на губах. — Ну, словом, я немного припозднился на охоте, и нам пришлось заночевать прямо в лесу.       Цзинжуй приподнялся на локте и уставился на него, подняв брови.       — Ты спал на голой земле?!       Янь Юйцзинь оскорбился. Он, конечно, не был таким опытным путешественником, как некоторые, и вообще по чести говоря считался юношей довольно изнеженным и привередливым, но не настолько же, чтоб не выдержать настоящую воинскую ночёвку!       — Не совсем, — уклончиво ответил он, — но в целом это была ночь на свежем воздухе, и поверь, было совсем не холодно.       — Молодой господин! — как раз вовремя окликнул его А-Чи. — Тут притащили какие-то тюки и спрашивают вас!       Через час на поляне уже вовсю кипела работа: кругом копали, строгали, поднимали, тянули и устанавливали. К сумеркам их пристанище было готово — стояли высокие столбы, были натянуты на них плотные полотнища роскошных тканей, на траву вместо пола уложены циновки и устроены постели из мягчайших хлопковых дяньтоу и валиков. Слуги притащили из ближайшего трактира целые короба всякой лакомой снеди и теперь раскладывали её на блюда и наливали в миски суп из громадного глиняного горшка, от которого поднимался душистый пар. Наши господа отужинали как принцы, сидя под пологом из дорогих тканей и глядя на реку через широкий распахнутый вход. Юйцзинь торжестовал, и даже Цзинжуй отбросил тягостные мысли и вернулся к своему обычному бодрому состоянию духа.       А когда над матерью-Хуанхэ развернулись золотисто-алые знамёна заката и загорелись яркие огни на пристанях, оба путешественника от восторга захлопали в ладоши, как мальчишки; да и то сказать, кем же они ещё были.       — Завтра пойдём делать приношения речным богам, — вслух планировал Юйцзинь, любуясь, как золото над водой становится багряным и фиолетовым. — Потом сходим на площадь посмотреть на танцоров и акробатов, потом купим самых лучших фруктов на рынке и заодно познакомимся с фруктовщицами! уж поверь мне, здесь мандаринами торгуют самые прекрасные девушки всего левого берега! Или ты предпочтёшь какую-нибудь танцовщицу, Цзинжуй?       Его друг залился румянцем, хорошо различимым даже в закатном свете.       — Стоило тебе уехать из дома, как ты готов позабыть все правила благопристойности, — покачал он головой и встал. — Если уж тебе так нужны танцы, я вспомнил, что сегодня обещан танец золотых цепочек на набережной. Не хочешь взглянуть?       Юйцзинь тоже вскочил, лукаво улыбаясь. Пусть Цзинжуй иногда и строит из себя твердокаменного моралиста, но разузнать заранее про местные развлечения это ему не помешало! К тому же, вдоль набережной было расставлено и развешано столько фонарей, фонариков и факелов, что наверняка будет и ночью светло как днём.       Слугам приказали оставаться на поляне: те как раз запаривали в большом ведре овёс для лошадей и отвлекать их не стоило. Молодые господа прошли под самым обрывом, что служил подножием городу, поднялись на ближайшую пристань, а уж оттуда направились по лестнице в город — ступеньки были каменные, что лучше всего другого свидетельстовало о богатстве славного порта Ланчжоу.       — Позвольте пройти, — вежливо обратился Цзинжуй к какому-то бездельнику в заляпанной куртке-кучжэ, разлегшемуся прямо на одной из ступеней.       Тот вместо ответа хмыкнул и вытянул руку, задрав вверх мизинец.       Юйцзинь ловко перепрыгнул через нахала на следующую ступеньку и поддел его носком сапога под рёбра. Парень покатился вниз, сбив по пути с ног ещё двоих-троих таких же оборванцев.       Наверху заливисто свистнули, и к молодым господам оттуда ринулась ещё троица бездельников, обидевшихся за товарища; сам обиженный наконец остановился в самом низу лестницы и теперь лез оттуда вверх на четвереньках, выкрикивая всякие жуткие угрозы.       Что ж, драка на праздник была делом совершенно обычным и можно даже сказать традиционным.       Им не хотелось доставать мечи, и поначалу Юйцзинь и Цзинжуй вполне обходились кулаками; но драчунов прибавлялось, а потом и вовсе заблестели ножи, так что взяться за оружие всё-таки пришлось. Впрочем, Цзинжую хватило двух ударов плашмя и одного свистящего замаха от «птицы, скрывающейся в лесу» — бездельники шарахнулись, а потом и вовсе бросились наутёк, сверкая пятками. Юйцзинь, которому и ударить-то толком не довелось, гордо вложил меч в ножны и поздравил друга со славной победой, хохоча во всё горло.       Из-за этой потасовки они пропустили начало танца — то есть тот завлекательный ритуал, когда вдоль набережной идут «отборщики» и приглашают из толпы в хоровод самых красивых девушек, вручая избранницам по жёлтому обручу, обмотанному цветами; из этих обручей после и составляется длинная «цепочка», и вся суть танца в том, чтобы держаться за обручи и не разрывать строй, какие бы замысловатые движения не приходилось проделывать. На время праздника город забывал о строгих правилах и обыкновениях, так что в цепочку становились рядом дочери рыбаков, лавочников, купцов и знатных семейств, а вести хоровод обычно поручалось какой-нибудь из дочерей главы управы или другого видного чиновника. В этом году на Дуань-у в Ланчжоу прибыл сам глава уезда, и его младшая дочь, ясноглазая Ли Лихуа, возглавляла танец, раскрасневшаяся и набравшая полную свободную руку цветов от восхищённых юношей из толпы. Каждая девушка имела право позвать в хоровод одного юношу, и из этих избранников уже собралась почти такая же длинная вторая «цепочка» — обручи там были серые, имитирующие серебро.       Юйцзинь и Цзинжуй купили у проходившего мимо торговца все цветы из корзины и с этим благоухающим снопом устроились в самом первом ряду толпы, готовые быть выбранными тоже — или уж хотя бы собираясь забрасывать цветами красавиц.       Музыканты были расставлены вдоль всей набережной, так, чтобы не было «дыр» в звуках музыки. Две «цепи» скользили, сходились и расходились, сплетались сложными спиралями, на это стоило бы смотреть с балкона или даже с крыши, но стоять вот так в толпе, дышать упоительными ароматами и всласть кричать и бросать цветы было ещё веселее. К огорчению Юйцзиня, его так и не выбрали; а Цзинжуй, получив приглашающий знак от хорошенькой девушки в розовом платье цюйцзюй, покраснел и вместо согласия молча протянул танцовщице сразу три огромных пиона. Его место тут же занял другой счастливый избранник, бросив на трусишку уничтожающий взгляд, а Цзинжуй отступил на шаг назад и расположился у Юйцзиня за плечом.       — Можно подумать, ты сговорён и поэтому блюдёшь предбрачную чистоту! — шёпотом возмутился тот, поневоле тоже попятившись и теряя тем самым всякий шанс оказаться в хороводе. — Это же просто танец, расслабься и повеселись вволю! На то и праздник, разве не так?       Вместо ответа Цзинжуй кивком указал ему куда-то вверх, где из окон тоже свешивались люди и летели цветы.       Наверху было небо, уже совсем тёмное и казавшееся ещё темнее от яркого освещения набережной; а ещё там был возвышавшийся наособицу дом в два этажа, под вычурной крышей с драконьими головами по углам; и на втором этаже был балкон, где стояла одинокая фигурка, закутанная в белоснежный дасюшен и скрывающая голову и лицо под вуалью.       Юйцзинь ошарашенно заморгал. Незнакомка на фоне тёмного окна и тёмного неба казалась самой Чжи-нюй, сошедшей к смертным, чтобы украдкой поглядеть на праздник… а ещё ему, с его близоруким зрением, примерещилось что-то неуловимо знакомое в очертаниях её фигуры и в скромном наклоне головы.       Он решительно выкинул эти мысли из головы и принялся просто любоваться. В самом деле, мне уже повсюду видится барышня Гун, словно я окончательно сошёл с ума, как влюблённые в дурацких романах!       — Вот, — шёпотом сказал Цзинжуй, как будто это всё объясняло.       — Ты ожидаешь небесную возлюбленную, воплощенную скромность и целомудрие? — Юйцзинь понимающе покивал. — Что ж, мой друг, думаю, тебе её найдут родители, когда придёт время! а пока пусть это тебе не мешает веселиться с земными красавицами! Идём же!       «Цепочки» в своём причудливом танце как раз добрались до конца набережной. Там, под нависающими огромными скалами, на мощеной площадке были расставлены столы с угощением от городских старшин, и танцоры вперемежку со зрителями принялись пить, лакомиться и обмениваться шутками и восхвалениями.       — Сам посуди, — разглагольствовал Юйцзинь с набитым ртом, — вот я же тоже восхищаюсь, скажем, сестрой Нихуан и безнадёжно страдаю по неприступной барышне Гун, но спроси любую девушку в «Янь Люсинь» или в «Лувэй Дьен» — разве хоть одна была недовольна Янь Юйцзинем? Спроси любую, Цзинжуй!.. Цзинжуй?       Он даже не заметил, как толпа разделила их. Как ни крутил Юйцзинь головой, как ни поднимался на цыпочки — друга нигде не было видно.       Он выбрался из этого водоворота и устроился на краю набережной, где фонари были поярче. Мимо проходил факельщик, Юйцзинь окликнул его и нанял за два вэня, добавив ещё и факел к освещению — теперь Цзинжуй точно должен был его заметить. Мимо шли люди, болтая и смеясь, дожёвывая даровое угощение. Одинокая фигурка с балкона уже исчезла, дом стоял тёмный и молчаливый, ставни и двери были закрыты, словно бы и не в праздник; а то бы, пожалуй, стоило постучаться туда и подарить оставшиеся цветы «для прекрасной барышни, кем бы она ни была, и счастливого вам лета!» — в Дуань-у такой подарок бы не отвергли. Наконец ему надоело ждать, и он побрёл по набережной в сопровождении своего факельщика; в конце концов, Цзинжуй знает, где они живут, и вполне сможет добраться туда самостоятельно!       Над средней пристанью он невольно замедлил шаги.       У причала стоял самый необычный корабль, который только доводилось видеть нашему путешественнику за всю жизнь. Даже в столице не встречалось ничего подобного!       Эта «песчаная лодка» была огромной — не меньше сорока шагов в длину и почти столько же в ширину… как такое возможно?! Посреди корабля, на самом настоящем помосте размерами сродни городской площади, возвышался настоящий дом, пусть всего в один этаж, но зато с башенками; а по четырём углам высились настоящие мачты с полуразвёрнутыми парусами, готовыми унести это причудливое изделие рук человеческих прочь от земли — или вовсе на небо, как показалось разгорячённому воображению Юйцзиня. Он даже протёр глаза кулаками, напоминая себе, что почти ничего не пил сегодня вечером и потому пьяным снам было не время.       С пристани на корабль по ступенчатым сходням поднялись несколько человек и в их числе женщина в шляпе с вуалью, закутанная в тёмный плащ; двое убрали сходни, и диковинный корабль отошёл по речной струе, направляясь вниз по течению. Отплыв подальше, на судне развернули паруса и, поймав ночной ветер, двинулись к противоположному берегу, всё больше становясь похожими на обычную крупную джонку. К тому моменту, как наконец-то появился Цзинжуй, корабль было уже не различить в ночном сумраке, разве что несколько огоньков горело там, всё удаляясь, — совсем не похожие на яркие праздничные огни.       Оказалось, что Цзинжуй задержался по пустячному и приятному поводу: в праздничной толпе он встретил знакомую семью и пришлось обменяться с ними подобающими приветствиями и пожеланиями, а потом рассказать о здоровье его уважаемых родичей и о делах в славной столице. Юйцзинь отыгрался за ожидание, живописуя в самых ярких красках удивительный корабль, посмотреть на который Цзинжую не довелось, — тем забавнее было рассказывать, и красок как раз хватило на весь путь по набережной до пятой пристани, откуда они благополучно спустились на берег, не встретив по пути никаких новых бездельников на ступеньках.       Их жилище ожидало, готовое к уютной ночи; слуги позаботились прикупить несколько славных фонариков у торговцев наверху, так что поляна стала похожа на обычный дворик в хорошем столичном доме. Шум на набережной понемногу затихал, разве что в дальнем её конце всё ещё пускали фейерверки — там продолжалось веселье, на участие в котором у нашего Юйцзиня уже не оставалось сил.       Утешив себя тем, что впереди ждут ещё пять дней праздника, он снял сапоги, растянулся на холщовых даньтоу, закутался в одеяло и пожелал Цзинжую сладких снов; и даже не успел услышать, что ответил ему друг, так как сразу заснул.       Пробуждение было странным.       Ему снился причудливый и беспокойный сон. Ржали лошади, смотрела с дерева зелёными глазами огромная рысь и скалила зубы, подобно собаке; берег Тополиного острова заливала вода, поднималась всё выше, перекатывала волны через ступени Золотого зала, а господин Су сидел там совершенно спокойно и молча смотрел, как с огромного корабля падает толстый пузатый человек в богатом платье… потом барышня Гун вместо пипы заиграла на флейте, и вдруг вода стала человеческой рукой и потрогала Юйцзиня за босую ногу… он с криком сел, ничего не видя спросонок и слыша вокруг себя только тихий плеск и шелест.       — Цзинжуй!.. — закричал он, вскочив с постели и уже совершенно точно попадая ногами в воду.       — Да, — мрачно отозвался из темноты его друг. — Это именно то, что ты думаешь.       Воды было по щиколотку. Вода была холодная. Вода залила поляну, шатёр, костёр и вообще всё вокруг. Каким колдовством это произошло, ведь вчера до кромки по косогору было больше пяти шагов!..       Мимо Юйцзиня прошлёпал по воде А-Чи, схватил в охапку мокрую постель и куда-то поволок. Сам Юйцзинь только рукой махнул: какой толк был спасать эти тряпки!       Они с Цзинжуем выбрались из-под навеса и обнаружили, что весь берег затоплен. В мутных мелких волнах отражалась луна.       Второй слуга протащил мимо них мокрые сёдла — куда-то в сторону пристани.       — Где лошади? — крикнул ему Цзинжуй.       — Уже на берегу! — отозвался слуга издали. Должно быть, в прошлом тоже был всадником тяжёлой кавалерии, раз кинулся сперва спасать лошадей, а не господ.       Юйцзинь выловил у стенки шатра своё мокрое платье и горестно принялся одеваться. Цзинжуй последовал его примеру. Потом они пошлёпали следом за слугами по воде под высоким обрывом, над которым стоял сухой и безопасный город, и наконец добрались до пристани, куда слуги уже перетаскали почти всё их имущество, кроме собственно шатра и вчерашней посуды. Пристань возвышалась над водой всего на пару бу — это против вчерашних десяти-двенадцати.       Они поднялись наверх и сели на краю пристани, свесив мокрые ноги.       Несколько запоздавших гуляк спустились поглазеть, поахать и выразить сочувствие. От них наши путешественники узнали, что после недавней постройки нового канала такие происшествия стали обычным делом: никто не знает, когда и сколько воды спустят оттуда через плотины в реку, руководствуясь какими-то своими собственными резонами. Никаким оповещением людей, живущих ниже по течению, хозяева канала себя не утруждают, и остаётся только надеяться, что их рукотворные наводнения не испортят Ланчжоу праздник, особенно гонку.       Юйцзинь и раньше слышал нелестные отзывы о строителях и хозяевах этого проклятого канала, но даже не подозревал, что дело обстояло настолько вопиюще плохо. Судя по мрачному лицу Цзинжуя, тот как раз подозревал.       — Чем заливать дорогие поля, лучше выпустить воду в реки и смыть парочку деревень, — хмуро сказал он. — Куда смотрит Управление Работ, хотел бы я знать!       Юйцзинь понятия не имел, куда смотрит уважаемое Управление. Сам он смотрел на тёмную воду, которая ласково колыхалась у самых ног и которая столь же ласково лишила путешественников такого прекрасного ночлега.       Это было настоящее бедствие.