Бесполезно удерживать сумасбродов от сумасбродств. И в конце концов, в мире ничего не изменится, если станет двумя-тремя дураками меньше.
Джек Лондон. Зов предков
Осень плавно переходит в свою позднюю пору. По ночам всё холоднее, а утра всё чаще щедро оделяют инеем всё вокруг — искристая игольчатая бахрома на перилах веранды и жухлой траве, на ветках кустов и деревьев и опавших листьях, на ягодах шиповника, растущего у амбара. Редкие лужи покрыты уже вполне приличной корочкой льда и становятся всё мельче, постепенно вымерзая. А я наконец-то нахожу время поподробнее изучить подвал. Дверь, ведущая в него, стальная, основательная, оснащена кодовым замком и может блокироваться изнутри, почти на зависть любому банковскому сейфу. От врагов, видимо. Честеру повсюду мерещились враги. Лестница, ограждённая перилами, ведёт вниз и хорошо освещена. Спустившись, я долго разглядываю обстановку. Подвал вместительный, очень, и разделён стеной ровно посередине на две зоны. В ближней части — для себя решаю именовать их «А» и «Б» — один угол занят бойлером, в другом углу — прямо в стене вентилятор, на который, похоже, завязана вся вентиляция в доме, огромный, как в какой-то лаборатории. Возможно, со старой дедулиной работы как раз. Честер мог. Фыркаю и иду рассматривать щиток, примостившийся у лестницы. Тоже не маленький. Очевидно, на всю проводку строения. Панель с бесконечным количеством тумблеров, а за ней такое же и ещё большее количество проводов, обозначенных цифровыми кодами. Закрываю щиток и хмурюсь в раздумьях: ну если есть куча кодов, значит должна быть инструкция! Вот только где она? Потому что если, не дай Ктулху, что-то вылетит, мне всю оставшуюся жизнь в этом копаться придётся, чтобы понять что куда. Ну почему нельзя было буковками подписать рубильники? Типа «кухня», «комната №1», «кладовка С»? С этим бы я как-нибудь разобралась. Ох, дедушка, любишь же ты всё усложнить. Любил… Ещё в части «А» целый угол отведён под прачечную — глубокая раковина, несколько тазиков, шкаф, заставленный чистящими-моющими средствами неизвестной марки, дальше две здоровые, явно не для домашнего использования, стиральных машины и сушилка, тоже производственного объёма. Там же нахожу и пару складных, напольных сушилок, и… барабанная дробь… ещё один генератор, довольно мощный, но тоже явно не основной. Мне всё больше кажется, что Честер напоследок обнёс какую-то закрытую лабораторию, список которых у него наверняка имелся — должность-то он занимал далеко не низкую. Вход в зону «Б» не запаролен, но тоже с замком, и эта часть напоминает лабораторное хранилище — всё, что там есть, это ряды стеллажей, уставленных коробками с ярлыками. Разная бытовая химия, о которой вспоминаешь, только когда она заканчивается. Ещё какие-то консервы и запасы, судя по маркировке, вообще для космонавтов. Часть полок уставлены ящиками — пустыми и с грунтом, и среди них я даже нахожу несколько с растущими грибами. На таких стеллажах другая подсветка. А ещё мне попадаются семена. Много и разные. О! Вот это полезная находка. Весной понадобится. Если мы доживём до весны, конечно. Всё больше склоняюсь к мысли, что где-то под домом электростанция, работающая на мане чёрной дыры или на флюидах Адской бездны, ведь каким-то образом откуда-то берётся эта прорва энергии на всю усадьбу, на подвал, на вентиляцию. Что ты сделал, Честер? Как ты это сделал? Как?! Но получить ответы мне уже не у кого — единственный, кто знал, сейчас мирно пребывает на каминной полке. А я… Я буквально ощущаю себя грёбанной имбой, потому что с такой ресурсной базой даже с учётом ребёнка, волкодава и того, что у запасов имеется конечный срок годности, мне можно не выходить наружу ближайшие лет двадцать без каких-либо проблем. Мне будет что есть и чем заниматься. Наконец-то осознаю в полной мере любимое дедушкино «дом автономен». Реально автономен. И да, Честер, ты был прав — тыковка говорит спасибо. Огромное, искреннее спасибо, дедушка. Ещё долго брожу между полок, трогая руками то одно, то другое, думая о чём-то совершенно не имеющем смысла, пока не замечаю за дальним стеллажом очередную дверь с кодовым замком. Открывается она на дату моего рождения, а за ней снова лестница. Вниз. — Ну что ещё за катакомбы, божечки-кошечки? — ворчу, спускаясь по едва освещаемым красными аварийными фонарями ступеням. У меня имеется несколько предположений, что там может быть, и мои ожидания от части оправдываются и не оправдываются тоже. Нет, это не адронный коллайдер и не атомная станция. Это второй уровень подвала — ещё одна дверь, тоже на коде, а за ней небольшой бункер, похожий на тюремную камеру. Отдельный сантехнический пятачок, встроенный шкаф, контейнеры на полках, пара откидных кроватей, откидной стол, складные стулья — всё компактно и удобно. Генератора, кстати, нет, но есть щиток, с рубильниками, которые отключают верхние этажи в ноль. Особенно впечатляют два из них — «Режим «Крепость» и «Полная дезинфекция». И что-то мне подсказывает, что подразумевается не травля сверчков, а уничтожение всей био-жизни внутри периметра дома. Последний аванпост, если враги прорвались в жилище. Подробная инструкция на дверце щитка подтверждает мои подозрения. Меня невольно передёргивает от скрытой за её холодной логичной рациональностью кровожадности. «Заблокировать дверь в бункер». «Вкл. режим «Крепость». «Откл. энергию нужного этажа». «Вкл. режим «Полная дезинфекция». «Ждать 6-8 часов». «Откл. режим дезинфекции». «Через 24-48 часов вкл. энергию на этаже и вентиляцию на полную мощность». «Через 3-4 часа можно разблокировать бункер и выходить. Лучше использовать индивидуальную защиту. Средства ИЗ в шкафу на второй полке снизу с левой стороны». Конечно же, я проверяю шкаф. В закрытом пластиковом контейнере четыре комплекта армейских респираторов. — Дедуля был совсем психом! Родители со странностями! Стоит ли ждать благоразумия от меня? С таким-то набором генов?! — от внезапно накатившей злости пинаю косяк шкафа и глухо вою от боли в ушибленной ноге. Прихрамывая, мчусь наверх по лестницам и яростно захлопываю дверь в подвал, да так, что вздрагивают стены и звенят стекла. И тут же по дому разносится громкий испуганный плач. Теперь уже вздрагиваю я, растерянно озираясь и не сразу понимая, что это Шерлок. Больше-то некому. Но он никогда раньше не плакал. — Прости, маленький. Тише, тише. Ну чего ты? Ну извини, Медвежонок, я не подумала, ч-ш-ш, — бормочу, прижимая его к груди и укачивая, мягко похлопывая по спинке. Он всхлипывает и трогательно жмётся ближе, и мне становится невыносимо стыдно за свою бессмысленную выходку. Так и нашёптываю ему какие-то глупости, пока он не засыпает. И теперь, успокоившись и будучи снова в состоянии мыслить разумно, я ясно понимаю, что случись такая ситуация, когда по дому рыщут захватчики, а у меня будет время и возможность уволочь Шерлока в бункер… то тем, кто вломился в усадьбу очень сильно не повезёт, потому что следовать инструкциям — это то, что я могу и умею с пяти лет. Отражение ухмылки на оконном стекле откровенно жуткое, но я не могу спихнуть это на что-то злое, ворочающееся в грудине, потому что нет там ничего лишнего. Ни демонов, ни призраков, ни тёмных сущностей, стремящихся захватить мою душу. И это не слетевшая «шелуха цивилизации». Это я. Только я. И я могу быть и такой тоже. Не возьмут меня в «дети цветов», потому что от Честера Микаэля у меня гораздо больше, чем от Ангела. Я могу быть жестокой, если мозг не увидит способ обойти это. А за окном снова сыплет снег. Эта зима будет очень долгой. Что ж, я больше не хожу в подвал, ну не дальше зоны «А». Да и Медвежонка одного оставлять не хочется. Он нуждается во мне, и так странно это осознавать. Сейчас наш мир замкнут друг на друге, но это не пугает, хотя, наверное, должно. Быть нужным кому-то — это всегда важно. А уж когда вся окружающая реальность на твоих глазах катится в тартарары, причём в самом прямом и буквальном смысле… Днём мы или продолжаем обследовать дом, или занимаемся чем-то незначительным. Я перебираю вещи деда или вожусь с уборкой, или изучаю содержимое стола в кабинете, где, кстати, в ответ на мои молитвы, находится инструкция от щитка. Шерлок лопочет в корзине или крутится на одеяле на полу, или жуёт хвост плюшевого динозавра, или обсасывает кубики — у него дел совсем невпроворот! А по вечерам я читаю ему и Пушистику книги. Маленькая идиллия. Декабрь проходит однообразно. Снаружи сплошные метели. Из дома почти невозможно выйти. Я чищу только пятачок у дверей технического, напрочь забив на веранду и парадный вход, только чтобы иметь возможность выпустить волкодава погулять. Но даже пёс валяется у единственного камина в гостиной целыми днями, выскакивая исключительно по нужде. На чердаке хранятся какие-то мамины платья, но я предпочитаю перешивать старую дедушкину одежду для себя. Получается не то, чтобы красиво, но сейчас то, что я выгляжу, как старый фермер, не самое главное. Шерлок ползает по ковру через Пушистика туда-сюда. Кажется, он может делать это сутками, с тех пор как пополз. Волкодав старательно притворяется мёртвым, но радостно лепечущего Медвежонка это мало волнует. А, знаете… а ведь всё не так уж и плохо. Засматриваюсь на мелкого и всаживаю иголку в подушечку пальца. Вздрагивая от неожиданности, удивлённо рассматриваю расползающееся пятно крови на клетчатой ткани рубашки, и улыбаюсь, сунув палец в рот. Забавно. После смерти Кевина, после родителей и всех моих злоключений казалось, что больше никакого счастья никогда. Но… вот они мы. Январь начинается снегопадами. Снег идёт без остановки не одну неделю подряд. Такими темпами нас скоро завалит по самую крышу. Я наконец разбираюсь с отоплением и теперь только камин иногда зажигаю для уюта. Шерлок, заметно окрепший и здорово подросший на постоянном питании, навёрстывает упущенное практически со скоростью света. Он уже вовсю ползает и лезет во все щели. Отвернешься на минутку и всё — весь дом кверху дном. Но я на него за это не злюсь. Вынужденное бездействие всегда угнетает, а так мы оба чем-то постоянно заняты. Он разносит, я собираю. Да и Медвежонку это только на пользу. Он растёт и развивается. Постоянно с ним разговариваю. Не знаю зачем, но мне кажется, что он меня слушает и вроде даже понимает. В любом случае ему это вряд ли повредит. У нас уже есть свои фишки. Когда я устаю от постоянного шума падающих вещей, то усаживаю его перед камином и ставлю перед ним коробку с фасолью. Она здесь очень крупная, просто огромная, сантиметров по пять в длину. И всё. Шерлок пропадает. Ему безумно нравится возиться с зёрнами, перебирая их или запихивая в пластиковую бутылку с широким горлышком, а потом греметь этой бутылкой и слушать, как шуршат бобы. Он может сидеть так часами, пыхтя и булькая что-то на своем языке, понятном только ему. Самое удивительное, что он ничего не тащит в рот, хотя первое время я опасалась, что он наглотается фасолин. А ещё ему нравится рисовать. Наверное, это странно, потому что он ещё такой маленький. Ему ведь ещё года нет, ну я так думаю. Найденный в одной из кладовок рулон обоев служит нам холстом. Карандаши нахожу в кабинете. Целую огромную коробку цветных карандашей и восковых мелков, и уже использованных и совсем новых. Делаю пометку в ежедневнике — поискать что-нибудь для рисования при следующей вылазке в город. — Это солнышко, — рисую кружок с палками, торчащими во все стороны. Шерлок сопит и чиркает зажатым в кулачок мелком, высунув от усердия свой маленький розовый язычок. — Ф-фаф! — тычет он пальчиком в получившуюся каракулю. — Совсем неплохо, мелкий! — улыбаюсь и провожу ладонью по мягким кудряшкам. Он смеётся и лезет обниматься. О, да! Обниматься Шерлок любит. Я прижимаю его к себе, целую в пушистую макушку, и думаю о том, как же всё-таки хорошо, что у меня не хватило твердости добить умирающего ребёнка. В один из солнечных февральских дней, мы выбираемся на улицу. Шерлок верещит от восторга, оказавшись в снегу. Он так рвался его потрогать, что отказать ему было очень трудно. Да и зачем? Он никогда раньше не видел снега. Это ведь его первая зима. Он хохочет, барахтаясь в сугробе и кидаясь снегом в пса. Что ж… Минут десять у меня есть, пока он не замерзнет, и я решаюсь проверить таки амбар, стоящий метрах в пятнадцати от дома. Внутри я ещё не была. Сперва не было ключей, потом было как-то не до него. — Через десять минут вытащишь мелочь из сугроба и отнесёшь на крыльцо, — говорю радостно виляющему хвостом псу. Эта собака серая улыбается в ответ. Как будто всё понимает. Иногда я подозреваю, что это и не пёс вовсе, а какой-нибудь инопланетянин, маскирующийся под волкодава. Или там… фейри какой-нибудь. Ну а что. Очень много сказок о фейри. Слишком много для того, что никогда не существовало. И вот теперь пёс скачет вокруг Медвежонка, видимо изображая шпица или ещё кого, пока я иду к амбару, периодически проваливаясь в сугроб. Навесной замок сильно заржавел, и, хотя мне удаётся подобрать подходящий ключ из связки, открыть замок у меня не получается. Обхожу строение в поисках другого входа, совершенно не волнуясь за мелкого. Пёс его не бросит. И сам не обидит, и в обиду не даст. И простыть Шерлок не успеет, даже если наестся снега. Вторая дверь, поменьше, обнаруживается с задней стороны, но она тоже заперта. Разве такая ерунда может остановить настоящего искателя? Сыщики не сдаются! И я лезу на сеновал по приставной лестнице, которая скрипит и шатается, но выдерживает. Створки закрыты на засов, тот примёрз, но, подёргав, мне удаётся его открыть. Внутри просторно. Вниз не спускаюсь, просто осматриваюсь, свесившись с навеса для сена, которого тут, кстати, немало. Хотя, может быть, это солома… кто его знает, я в этом не спец. Внизу почти ничего нет. Половина амбара заставлена стойлами. Мне, кажется, что именно так называются эти деревянные загородки. У дедули был скот или это вроде базовой комплектации? Что-то ни коров, ни лошадей я в своём детстве не припомню. Бросаю взгляд на часы — пора возвращаться. Как можно осторожнее спускаюсь по лестнице, но одна из перекладин всё же обламывается, и, лежа в снегу и глядя в небо, я радуюсь, что сейчас зима, а то не собрать бы мне костей после такого полёта. Выбравшись из сугроба, отряхиваюсь и бегу к дому. И не нахожу ни пса, ни детёныша. Но это ещё не самое страшное… дверь в технический распахнута. А на снегу вокруг — следы ботинок. Не моих. Резко выдыхаю. Нет, мне такие сюрпризы не нравятся. Паника скручивается под рёбрами тугой пружиной и подкатывает к горлу, перекрывая кислород. В кровь выплёскивается горячее, и нутро начинает жечь. Вдох-выдох. Дыши. Думай. Прижимаясь к стене, быстро заглядываю в технический, откуда раздается невнятный шум. Из-за плохого освещения мне не удается ничего толком разглядеть, и я решаю осторожно обойти дом. Почти у крыльца стоит грязный, предположительно темно-красный, BMW. В нём пусто. Пытаюсь рассмотреть содержимое салона через стекло. Заднее сидение полностью занято вещами, сваленными в кучу. Вряд ли «гостей» больше двух. Это в каком-то смысле радует. Возвращаясь, заворачиваю за угол и тут же натыкаюсь на незваного гостя. У него в руках по паре канистр с бензином. — Это не твоё. Верни туда, где взял, — делаю шаг назад, оглядываясь в поисках возможного оружия, но, как назло, вокруг только снег, синеватый от чистоты и сверкающий на солнце. — С чего бы это? — подросток неприятно ухмыляется, двигаясь по кругу, чтобы попасть к машине, пока я прикидываю шансы на победу в прямой схватке. Он мельче. Одет, как попало, намного легче меня — только несколько кофт и драная осенняя куртка. Да и в принципе, весит куда меньше. Волосы, грязные и спутанные, выбиваются из-под шапки и почти закрывают такое же грязное лицо. Голос высокий, ломкий. Определить возраст или пол на первый взгляд невозможно. Если уронить — задавлю массой. — Просто уезжай. И никто не пострадает, — отсекаю вторженца от автомобиля. Возможно, в салоне BMW какое-то оружие, недаром же он так рвётся добраться. — У меня есть идея лучше! — он хрипло смеётся и снова пытается обойти меня, но уступать ему никто не собирается. Мы топчемся кругами по сугробам. — Кри-и-ис! — орёт подросток, и из-за угла появляется ещё один незваный гость, такой же грязный и оборванный, но этот — точно парень, на лице неровные пучки пробивающейся щетины. Выше меня, тощий, но крепкий. — Забирайте то, что взяли и валите отсюда нахрен, — я спиной отступаю к их автомобилю. Расклад не в мою пользу, двоих мне не одолеть. — Ну нет! — визгливо кричит первый. — Давай убьём её и останемся в этом доме! Здесь же наверняка полно еды! И ты посмотри, какая она чистенькая! — Не стоит этого делать, Крис, — у меня неважное положение, и я не знаю, где сейчас Шерлок. Остаётся только надеяться, что пёс понял меня и не бросит его. — Убей эту суку! Ну же, Крис! Убей! Сейчас ты сдохнешь! — истерично вопит безымянный щенок. А я смотрю на парня, ещё на что-то надеясь, но в его глазах нет ни намёка на сочувствие. Крис швыряет канистры в снег и достаёт откуда-то из одежды пистолет. И, по тому, как он снимает с предохранителя и держит оружие в руках, я понимаю, что Крис знает, как им пользоваться не понаслышке. И бросаюсь за машину, надеясь, что он не станет стрелять по своему транспортному средству, но ещё до того, как я утыкаюсь лицом в снег, у меня закладывает уши от грохота. Это же сон? Просто дурацкий сон?! Мне так хочется в это верить, но, к величайшему сожалению, всё происходит наяву. Мелкая грязная тварь хохочет, и мне до смерти хочется вцепиться ему в глотку, чтоб больше не слышать этот визг. — Выходи, стерва. Обещаю, что убью быстро. А вот и Крис. Надо же, оно разговаривает. Голос совсем молодой. Ему лет пятнадцать, наверное, но взгляд, как у матёрого убийцы. Вот уж нет. Я не могу сдаться сейчас. Медвежонок, потерпи немного. Чарли скоро придёт за тобой. Хватаю снег ртом, чтоб заглушить рвущийся из груди крик, и лихорадочно оглядываюсь. Пользуясь прикрытием машины, отползаю к крыльцу и, вскочив на ноги, изо всех сил бегу за ближайший угол. Вслед мне раздаётся новый выстрел и яростный вопль. Пуля вырывает приличный кусок дерева из обивки над моей головой, но для меня сейчас главное — добраться до технического. Зимняя куртка Честера тяжёлая и сильно замедляет меня, расстёгиваю её на бегу и скидываю с плеч. Следующая пуля с визгом влетает в стену совсем рядом. Вскрикнув, шарахаюсь в сторону, но недостаточно быстро, чтоб увернуться от брызнувших во все стороны щепок. Правая щека начинает гореть, но мне сейчас не до неё. Ныряю в дверной проём и скрываюсь в полумраке технического, торможу, прижимаясь спиной к стене, и пытаюсь отдышаться, слушая, как Крис ругается и обещает придушить меня, когда доберётся. Что орёт второй чужак — непонятно. Выжидаю секунду, но никто не появляется, неизвестно чего они тянут. Глядя на ярко подсвеченный солнцем прямоугольник входа, я на ощупь открываю панель возле ручки двери, такую же как на парадном входе, но замаскированную просто под кусок стены, и активирую голосовой доступ нажатием кнопки. — Пароль: Паранойя. — Доступ разрешен, — тут же откликается знакомый механический голос. — Инициировать протокол «Крепость», вариант «Честер». — Принято. Режим «Крепость» активирован. Рядом щёлкает замок, блокируя вход на кухню, и хотя мне не слышно отсюда шуршание роллетов, я знаю, что они сейчас опускаются. Техническое закрывается на обычный ключ, поэтому с ним ничего не происходит. — Эт чё за херня?! А? Крис, ты тоже это видишь?! — возмущённый крик мелкого чужака вызывает у меня злую усмешку. Вот так. Хрена вам, а не дом. — Идите и возьмите! — кричу, выдавая себя с головой, и стискиваю до боли черенок подвернувшейся в руки лопаты. Не самый лучший ответ пистолету так-то. И он идёт за мной. В наступившей тишине, я слышу, как хрустит под его ботинками снег. Тень появляется в проёме на короткий миг, и вот он уже стоит напротив и целится в меня, а я держу лопату наперевес, хотя вероятность, что она мне понадобится, не особо велика. Лёгкий шорох у стеллажей сбоку заставляет меня отвести взгляд от его лица и проводить глазами густую серую тень, скользнувшую по стене. Меня пробивает на смех, и я нервно хихикаю, глядя сквозь чужака на фигуру за его спиной. — Я на это не куплюсь! И не надейся. Думаешь, я совсем идиот? — Крис оскаливается и злобно шипит. — Да, Крис. Именно так я и думаю, — никак не получается унять смех, но даже сквозь моё истеричное хихиканье прекрасно слышно глухое предупредительное рычание. У Криса вытягивается лицо и расширяются глаза от осознания того, что это никакая не уловка. Что за его спиной действительно что-то есть. Что-то опасное. Всё дальнейшее происходит как в какой-то параллельной реальности или в бреду. Или в плохом фильме. Одновременно случается следующее: Крис резко оборачивается; я со всей силы бью его лопатой по руке, в которой зажат пистолет; и челюсти Пушистика смыкаются на горле подростка. Пистолет, отлетев в сторону и ударившись о поленницу, выстреливает. Видимо, боёк сбит и ухаживали не очень. Пуля входит в стену над моей головой, отскочив рикошетом от стальной перекладины стеллажа с ящиками. Крис дёргается, пытаясь вырваться и ударить пса, но волкодав лишь крепче сжимает челюсть и мотает головой. Хлюпающий звук разрываемой плоти, и меня окатывает горячим фонтаном крови. Зверь выплёвывает на пол вырванное горло. А я, прижимая к груди подобранный пистолет, завороженно смотрю, как захлёбывается в агонии парень. Вздрагиваю испуганно, когда мокрый язык пса касается моей щеки. Он тихонько скулит и тычется в меня носом, пытаясь привлечь внимание. И я, обняв его за шею, стараюсь не разреветься. Шерсть на морде пса всклокоченная и мокрая от крови. Рывком стягиваю с головы вязаную шапочку и остервенело принимаюсь вытирать сначала своё лицо, затем морду Пушистика, лишь больше размазывая. — Крис? Крис, где ты? Ты убил её? — раздаётся крик снаружи, и я вспоминаю о втором чужаке. — Шерлок. Береги Шерлока. Охраняй! — приказываю собаке и решительно поднимаюсь. Да с какой стати эта мелкая тварь думает, что у него есть право топтать эту землю своими грязными лапами?! Это моя земля. Это мой дом. Это мой ребёнок и моя собака. И за это я буду драться. Потому, что теперь мне есть, что терять и для чего жить. Я проверяю, есть ли пули в магазине, передёргиваю затвор и выхожу из технического на улицу, щурясь от света.