Драбблы.

      Ты уже порядком надоела парню своей непрошибаемостью. Сквозь уши пролетают его слова, которые несут в себе искреннюю заботу и волнение. Но ты лишь головой киваешь и отмахиваешься постоянно, мол: да, я все поняла и больше такого не повториться. Но сцена проигрывается заново, будто диск засунули в дисковод и нажали кнопку перемотки.       На улицах холод пронизывал одежду любой толщины, а снег вьюжил с колоссальной силой, срывая капюшоны с прикрытых шапками голов проходящих мимо людей. Но ты всегда пренебрегала собственным здоровьем, не заботилась о последствиях. Выходила постоянно с голой не закрытой шеей, позволяя ледяному потоку обжигать молочную кожу. Чонгук постоянно злился, срывал с себя теплый вязаный шарф и свою девушку в него заматывал, недовольно бурча под нос, отчитывая, подобно маленькой девочке, которая ослушалась материнского указа. — Сколько раз я тебя уже говорил про это, Т/И? — Парень недовольно сводит черные брови к переносице, прожигая тебя строгим, укоризненным взглядом, желая пробудить в своей пасии еле слышные отголоски совести.       Молчишь, не желаешь отвечать, ведь знаешь, все это бесполезно. Чтобы не проронила в свое оправдание, как бы не пыталась отмазаться, он все равно читал тебе огромные лекции на тему здоровья и как его важно беречь, особенно такой хрупкой, миниатюрной и часто болеющей девушке, как ты.       Закрыв глаза, и затаив дыхание ждёшь первые тяжёлые ноты его басистого в гневе голоса. Но лишь тишина медленно проскальзывает между вашими телами, подхваченная безмолвным ветром, без позволения, игравшего с твоими густыми волосами, торчащими из-под аккуратно надетой шапки.       Тяжкий мужской вздох вдруг окатил твою шею теплым потоком воздуха, согревая ежесекундно, заставляя кожу плавиться податливым воском. Ты до сих пор молчишь, ведь язык, кажется, самозабвенно проглотила и даже не заметила каким образом, но произнести что-либо не в силах. А он продолжал измываться нещадно, почти невесомо прикасаясь тёплыми, как парное молоко, губами и водить вдоль мышц холодным кончиком носа, пуская в одночасье электрический разряд по телу с неопределенным количеством вольт.       Выдыхаешь тяжело, протяжно, выпуская изо рта прозрачно-белый пар, расплывавшийся меж молекулами воздуха так же быстро, как и прекрасный алый цветок на твоей шее.       Вдруг становится ужасно стыдно до зардевшихся щек, ведь люди оборачиваются, с подозрением косятся в вашу сторону, награждая взглядом полным негодования, но Чонгуку плевать. Ему глубоко чихать на общественное мнение и выводы, сейчас у него есть дело, которое он намерен довести до конца.       Парень крепкой рукой плотнее прижимает твою талию к себе, губами сильнее, в уже измождённую от поцелуев шею, вжимается, мучает, ласкает. — Х-хватит… Люди ведь смотрят. — Глубоко в груди удерживаешь желание стонать во весь голос, ведь самообладание уже укатилось в самые дальние, пыльные уголки сознания. — Сама виновата в том, что оставила шею без какой-либо защиты. Раз мороз не может заставить тебя прикрыть ее, это сделаю я. — В его голосе отчётливо слышны властные нотки, уверенность и намерение проучить тебя. Ощущаешь, что не в силах сдерживаться. — Прости меня, обещаю, что больше такого не повторится никогда, только прекрати… Ах… — Лицо горит, пылает так, будто преждевременно попала в самое раскалённое место в мире — ад. И черт бесстыдный, что обитает там, пытается довести до белого каления.       Уже знакомый тяжкий вздох доносится до уха и чем-то мягким, таким приятным на ощупь и ворсистым обматывают вокруг пульсирующей шеи. Шарф. Теплый, приятно пахнущий парфюмом с освежающими полутонами зеленого чая. Это любимый аромат Чонгука, и ты прекрасно понимаешь почему. Когда этот чудесный запах попадает в лёгкие, мыслями ты уже сидишь в какой-то прекрасной и ухоженной беседке, грамотно выстроенной посреди благоухающего зелёного сада, довольствуясь благовонием кружки чая, стоящей на столе. В такие продрогшие будни до сладкой неги в теле приятно представлять подобные картины в голове. — Пошли в какое-нибудь кафе. Там мы согреемся и выпьем кружку горячего шоколада с воздушными зефирками. — На красивом лице сияет добродушная улыбка (будто сейчас совсем ничего не произошло из ряда вон выходящего) и заставляет тебя спуститься с собственно выдуманного Эдема на землю. Ты киваешь смиренно, и следуешь вслед за своим парнем без лишних слов, переплетаясь пальцами рук.       Ты совсем не нуждалась в том тепле, что целиком окутывает вошедших в кафе посетителей, ведь твое тело уже давно согрелось, а внутри в пепел превратились почти все органы благодаря лишь одному человеку, совершенно со спокойной душой и ехидной ухмылкой ведущего тебя отведать сладкого, как он сам, горячего шоколада. Урок был усвоен, возможно и не навсегда, но на очень долгое время, ведь прожитый тобой стыд выжжется тавро́м на шее, и будет служить вечным напоминанием о сегодняшнем дне.