Драбблы.

— Мой папа снова не пришёл… Он меня не любит, ведь так? — глазки очень большие смотрят на тебя сейчас, в них виден целый скрытый мир, и проглядывается обида.       Все дети уже ушли. Их давно забрали под ручки родители, сказали тебе теплое «до свидания» и вышли из группы, скрывшись за дверью. Но только один маленький человечек сейчас сидит вместе с тобой, укутанный в кардиган, и чуть ли не плачет на твоих коленях от того, что папа снова сильно опаздывает. — Что ты такое говоришь, Джису. Конечно папа тебя очень любит… — твой голос такой нежный и убаюкивающий, словно у мамы, которую девочка потеряла почти с самого рождения.       Сейчас она живет одна с отцом, в небольшой квартире, вроде бы как обеспеченная и накормленная, ведь Хосок (так звали мужчину) работал не покладая рук каждый день на нескольких работах. Только вот дом совсем холодный. В нем нет женской теплоты и ласки, не чувствуется бывалого уюта, совсем одиноко и неприятно.       Тебе хочется их двоих приютить, как брошенных котят, помочь и подарить заботу, которой давно лишены. Хосоку — уверенность и женскую поддержку, отчаянно нужную, как горячий чай в продрогший день; малышке Джису — материнскую любовь и ласку, безоговорочно заслуженную. Вот только Чон тебя будто сторонится, не спешит заводить отношения, потому что не забыл прошлые. — Я снова опоздал… — в обширную комнату ворвался растрёпанный мужчина, уставший весь — выжатый цитрус. — Я снова отнял у вас столько личного времени.       А тебе хочется его ударить за все это сожаление в глазах. Хочется накричать и в конце концов донести свои слова, только вот они не долетают, гора слишком высокая.       Он берет уже спящую девочку на руки, грустно улыбается, поглаживая пухлую щёчку, и сам чуть ли не плачет, прикусывая губу. — Пойдёмте, я подвезу вас, — все это прошептал почти неслышно, но от этой фразы захотелось дать себе пощечину и попросить повторить ещё раз.       Но при всей твоей радости, поездка оказалось очень тихой, даже магнитола не жужжала, а слышалось лишь тихое детское сопение на заднем сидении.       Боже, как начать разговор? Что сказать, чтобы не было так неловко? Ты ощущаешь явное напряжение в воздухе и, похоже, только одна. Ведь его лицо такое спокойное, оно не знает никаких неловкостей сейчас, лишь серьезно бдит за дорогой и изредка смотрит на зеркало вверх. — Я не знаю, как выразить вам мою благодарность… — он роняет эти слова очень тихо. Двигатель не работает, вы находитесь под твоим подъездом и сидите в полной тишине, что сейчас разбилась стеклом о кафель. — Без вас, я не знаю, что бы было с Джису. — Она очень хорошая девочка, Хосок, — улыбка будто сглаживает все неровности в атмосфере, делает ее приятной и более восприимчивой, — но ей очень одиноко от того, что вы проводите с ней мало времени. Подумайте над этим, возможно вам нужно найти девушку, с которой она захочет дружить, примет, как настоящего члена семьи. А также играть, если вы не успеваете проводить с ней время. Там дальше и его станет больше, не так ли?       Говоришь безукоризненно и чмокаешь его быстро в щёчку, выходя из машины, негромко хлопая дверью. Машешь стеснительно напоследок, сверкая красными щёчками в полумраке улицы, и исчезаешь за большой металлической дверью, оставляя парня сидеть с круглыми, как два блюдца, глазами. — Папа, я хочу, чтобы мисс Т/и стала моей мамой, — с усмешкой врывается наперед девчушка и улыбается мило, но чересчур двусмысленно, вгоняя папу в ещё больший ступор и непрошенное смущение, от котрого сердце в груди бьётся чаще.