Драбблы.

— Переодевайся, — рычит брат после минуты полного возобновления контакта с вашей вселенной. На тебе сейчас прекрасное бордовое платье, с открытыми плечиками, глубоким декольте и голой спинкой, изгиб которой подначивает провести вдоль позвоночника рукой. Он облегает тело плотно, подчеркивает и уравновешивает женскую фигуру, соблазняет парня с каждой секундой больше и не препятствует совершению греха. Он ведь брат, а не лучший друг или твой бойфренд, живущий с тобой не первый год. Он ведь брат, родная кровь, и она не должна сейчас бурлить в венах смотря на тебя. Чонгук успел проклянуть все на свете: несчастных дизайнеров, организаторов концерта, на который ты едешь, твою способность играть на фортепиано и даже младшую сестру, что помогала подбирать наряд. Эта маленькая оборванка всегда совала свой нос и привносила частицу своего взрывного присутствия, а тут четко видно влияния ее предпочтений в платье. Ты не понимаешь, за что достался такой брат. Почему даже накануне твоего совершеннолетия он оберегает, печется о тебе, как о малышке, не способной решить что-то самой. Твоя жизнь под строгим контролем, руки в наручниках, а ключик от них у Чонгука. Он смотрит презрительно, с прищуром и ждёт твоего ответа, а ещё больше повиновения. Но тебе не хочется переодеваться. Ты выглядишь в этом платье прекрасно, самой нравится и не только фигурой, а и все целостностью. Ещё ты хочешь показаться в нем на сцене, чтобы парень, занимающий в последнее время все твои мысли, оценил и, возможно, сказал комплимент. — Не хочу, — цедишь тихо, припуская голову вниз. А Чон злится, он почти в ярости и ты чувствуешь это, ведь макушка печет — он прожигает ее взглядом. — Ты считаешь, что взрослая, но на самом деле не понимаешь, к чему это может привести, — он обводит фигуру глазами, намекает на представленное амплуа и приближается большими шагами к тебе. Сердце замирает, когда широкие, шершавые и теплые ладони накрывают голые плечи, сжимают пальцами дискомфортно. — Ты не понимаешь ничего, потому что слишком мала… — в его голосе чувствуется беспомощность и сожаление. С чего бы таким нотам проскальзывать в его властности? Но на самом деле за братской любовью скрывается гораздо большее, настолько серьезное, что Чонгук сам пугается и корит себя за эти чувства. Он брат, а ты его маленькая сестрёнка. Ни больше, ни меньше, но фантазия рисует картины, от которых рука сама тянется опустить ладонь на растущую эрекцию в штанах. Если бы ты знала, как стыдно ему за сперму, струёй выстреливающую в ванной комнате при одном лишь упоминании твоего разморенного после горячей воды тела. Как стыдно за твое нижнее белье, по «счастливой случайности» хранившееся в его шкафу. Ему стыдно за свои чувства, влечение к тебе. — Мне скоро восемнадцать, — хочешь сказать большее, но почему-то что-то душит изнутри и не позволяет. — Мне все равно, ты в этом никуда не пойдёшь, — он разворачивает на сто восемьдесят градусов и провожает в твою спальню под тяжёлым взглядом. Ты не можешь перечить, не можешь идти против него, потому что «брат знает лучше». Он всегда защищал тебя и сестру, все делал ради вашего блага и всегда был прав. — Что такое, доченька, что с твоим лицом? — из-за угла появилась мама с фартуком на поясе и кухонной тряпочкой в руках. Она прибежала с кухни на странные крики и твои возмущения, думала, что вы тут собираетесь драться. — Ничего мам, просто коллективное осуждение моего образа на выступление… — ядовито плюешь в сторону брата и демонстративно хлопаешь дверью, пока тот качает головой и говорит этим жестом матери, мол: «подростки такие неуправляемые». Он сам спешит в свою комнату. Закрывается на замок и прикладывается затылком о деревянную поверхность двери. В очередной раз в штанах тесно, кажется, что они сейчас прорвутся, ведь платье сидело на тебе прекрасно, подчеркивало правильно красоту. Он не хочет в очередной раз кончать с твоим именем на устах, но именно это он сейчас и делает. Касается возбужденного органа через джинсы, трётся, толкается в руку и с позорным надрывом в голосе скатывается на пол, затруднительно дыша. — Прости меня, Т/и… — шепчет в глухую тишину и подмечает за собой, что стоит сменить джинсы вместе с бельем, ведь виднеется уже темное пятно на паху. Если бы все было намного проще, если бы ты не была кровным родственником, все было бы проще! Но это звучит слишком хорошо, для правды. Поэтому остаётся жить с этими мучениями, держаться из последних сил, дабы глупостями не разрушить семью, которую Чон всем сердцем любит. Только вот не знает он, что ты совсем ему не родственница, не сестра, даже не двоюродная. И не узнает, пока тебе не исполняется восемнадцать лет.