* * *
До сих пор ему не приходилось бывать в пятом корпусе. Но найти его и нужную аудиторию не составило труда. Куда более оживлённый, чем здание их колледжа, физмат-корпус смеялся, шумел и постоянно бубнил что-то себе под нос. Тут и там на подоконниках сидели студенты, залипали в телефоны, болтали компашками, показывали друг другу какие-то чертежи и записи. Надо же, точно такие же оболтусы, как и у них в колледже, только старше. На Юру никто не обращал внимания, так что он спокойно спросил дорогу у пожилого вахтёра, и поплёлся, куда сказали. Обычно в препараторскую должны вести две двери — из коридора и из самой поточки. Но, не увидев никаких чёрных ходов, Юра подошёл к аудитории с табличкой «В-3» и заглянул внутрь — пусто. Ничем не примечательная серая дверь обнаружилась справа от доски, и Юра успел дважды сосчитать до десяти, прежде чем набрался смелости поднять кулак. Напружиненные ноги, казалось, только и ждали сигнала, чтобы сорваться и унестись как можно дальше отсюда, но он же, в конце концов, сам согласился. Юра тихо хмыкнул себе под нос: как будто ему дали выбор. Послать своего преподавателя, которому не только должен целый экзамен, но которого ещё и опосредованно оскорбил — оригинальный способ загладить вину. Собравшись с духом, он наконец постучал. — Да, — донеслось с той стороны. Когда Юра зашёл внутрь, первым порывом было втянуть голову в плечи. Вроде и потолок обычный, нормальный, но после просторного амфитеатра аудитории типичная комната в двадцать квадратных метров, освещённая одной только настольной лампой и сплошь уставленная книжными шкафами по стенам, откровенно располагала к клаустрофобии. Присмотревшись, Юра разглядел, что на полках и столах вокруг стояло множество статуэток, разных физических моделей и таблиц с цифрами и формулами в рамках, а в углу под крохотным тёмным окном нашёлся даже глобус. — Здрасьте. — Здравствуй, — отозвался Отабек Арманович, вставая из-за своего стола у одного из стеллажей, и указал на стул рядом. — Проходи, сади... тесь. Юра, будто в кандалах, пошагал к указанному месту – тяжело и медленно. На ходу расстёгивал куртку, нервно стягивая шарф и сдерживая неясную панику, всколыхнувшуюся внутри. Примерно так же он обычно чувствовал себя перед кабинетом стоматолога — вроде бы и надо, но страшно до жути. В голове мелькнула отстранённая мысль, что они с аспирантом, оказывается, почти одного роста. Почему-то раньше он этого не замечал: на лекциях с верхних рядов так сразу и не понять, а на переменах в разномастной толпе других студентов меньше всего задумываешься о чьём-то росте. — Да можно на «ты», — проворчал он, — я не принципиальный. На вечно каменном лице аспиранта вдруг явственно проступило облегчение, Юра аж засмотрелся. — Извини, я никак не могу привыкнуть. Все мои студенты ненамного-то младше меня, и выкать им получается с трудом. Если тебе так удобнее, то... — Нет, мне норм, — отрезал Плисецкий, плюхнулся на стул и уронил портфель под ноги. Отабек Арманович дошёл до выключателя у двери, зажёг верхний свет и вернулся за стол. Юра тут же расслабился плечами: горло перестало сжимать густой и душной темнотой, и он смог нормально вздохнуть и осмотреться. Заметил забавную модель на краю стола — несколько металлических обручей с общей осью и шарик в центре. Фигурка была неподвижна, но что-то подсказывало, что вращаться она умеет красиво и релаксово. Отабек Арманович тем временем вытянул руки на столе, сцепил пальцы в замок и посмотрел так долго и внимательно, что Юра невольно заёрзал на стуле. — Итак, тебе предстоит сдать долг с зимы и экзамен в текущем семестре. Все эти темы связаны между собой, и, пропустив одну, высока вероятность не понять всё остальное. Я предлагаю тебе пройтись по всем темам с начала курса, чтобы заполнить пробелы, и захватить некоторые будущие темы, чтобы усвоить связь между ними. Юра слушал молча, медленно сознавая, что его ждёт. Опять всё заново, снова через тернии формул, крючков, завитушек и графиков. Блеск, всю жизнь мечтал. — Как думаешь, — продолжал математик, — зачем школьников заставляют учить все предметы подряд, независимо от личных склонностей и планов на будущее? — Вырабатывают стадный инстинкт делать то, что делают все? — не раздумывая, выдал Плисецкий. Отабек Арманович только выразительно поднял бровь. — Чтобы жизнь мёдом не казалась, — снова попытался Юра и снова неудачно. Преподаватель молча ждал. — Ну ладно, ускоряют естественный отбор, чтобы неспособные отвалились ещё до девятого класса. Отабек Арманович негромко вздохнул и после паузы заговорил так же ровно, как и всегда, будто и не было с ним сегодня ничего необычного. Будто не он два часа назад сидел в корпусе колледжа с лицом утопленника и глазами брошенной больной собаки. — Все эти абстрактные знания тренируют восприятие. Девяносто пять процентов всех учащихся никогда в жизни не применят на практике или в быту ни одной из пройденных в школе геометрических теорем, формул тригонометрии или свойств интеграла. Но кем бы в итоге ни стал человек, разносторонний образ мысли ему пригодится везде. Юра понял, что хмурится, когда лоб между бровей начал ныть от напряжения. Преподаватель сделал паузу и продолжил ещё чуть медленнее: — Человек может всю жизнь мыслить образами и категориями, но, когда придётся столкнуться с абстракцией, он просто зависнет, как зверь перед зеркалом. Животные не воспринимают своего отражения, а люди не ориентируются в непривычных формах представления информации. — Я ничо не понял, — честно признался Юра. — Что и требовалось доказать, — мягко подытожил Отабек Арманович. — Возможно, ты как раз из тех, к кому неприменим традиционный подход к преподаванию непрофильных предметов. — Чего? — набычился Юра. — Это вы меня щас так аккуратно тупым назвали? — Это я сейчас так неаккуратно критикую нашу систему образования. Разным людям нельзя талдычить одно и то же и ждать, что все они одинаково усвоят материал. — М-м... Мне уже говорили, что я нестандартно мыслю, — буркнул Юра, снова сверля взглядом блестящую головоломку с шариком. — Это плохо? Отабек Арманович посмотрел как-то странно — исподлобья, настороженно. А потом принялся искать что-то среди бумаг у себя на столе. — Нет. Плохо пытаться перестроить себя под других, — сказал он и вытащил из стопки несколько листов. — Так, для начала давай посмотрим, что вообще ты помнишь из школьной программы по математике. Готов?* * *
Для каждого ад выглядит по-своему. Для кого-то это поход на дикую природу, для кого-то — гнездо с клубком ядовитых змей, кто-то в ужасе от упоительных ароматов кондитерской со сладостями, которые им категорически противопоказаны. Юре же пришлось встретить свой персональный ад внезапно и сразу с полным погружением. Ему показалось, будто его окунули в чан с кипящим маслом, когда Отабек Арманович начал зачитывать список тем и задавать несколько вопросов по каждой: что знаешь о ней, из чего состоит, можешь вспомнить примеры? Практически экзамен за прошедшие десять лет, только без оценок. Домой Юра приполз в таком состоянии, что смог только снова отказаться от дедовых пирожков, ввалиться к себе в комнату и со стоном упасть носом в подушку. Его словно пропустили через мясорубку, а потом наспех склеили обратно. Но при этом Отабек Арманович смог расставить в его голове часть информации по местам так, что Юра и впрямь взглянул на ненавистный предмет под другим углом, как на ту головоломку, которую приметил у него в препараторской: сложную, запутанную и непонятную, но цельную, явно несущую какую-то свою тайную миссию в масштабах этого чокнутого мира. Очень хотелось расспросить о ней, рассмотреть поближе, повертеть в руках, но домой всё-таки хотелось больше. Тем более что Отабек Арманович предложил ему заниматься каждый понедельник после пар, и Юре даже в голову не пришло возразить или возмутиться, настолько он был вымотан и сбит с толку. Он лежал пластом на диване уже с полчаса, когда в кармане квакнул уведомлением телефон. Юра попытался вытащить его, стараясь как можно меньше шевелиться самому, но прочитал имя в пуше и чуть не подпрыгнул: GaDJet! Ну наконец-то, вылез. Юра судорожно смахнул вылупляшку в сторону, открывая диалог, и ещё полминуты сидел, кусал губы, костеря чересчур медленный вай-фай. Наконец приложение загрузилось, и первое, что бросилось в глаза — необычно длинное сообщение. В груди тут же неприятно кольнуло, но Юра заставил себя не скакать по строчкам, а спокойно прочитать с самого начала: «Привет! Извини, что так долго молчал, только сейчас смог ненадолго выбраться. Я очень рад, что у тебя там налаживается. Уверен, всё получится, ты только продолжай стараться! Ты сможешь, ты достаточно упрямый, насколько я успел заметить. Дело в том, что у меня сейчас сложились не самые простые обстоятельства, в ближайшее время не смогу бывать в сети, и встречу нашу, пожалуй, тоже придётся отложить на некоторое время. Очень надеюсь, что ненадолго, но пока не могу сказать точнее. Поддерживаю тебя от всей души. И спасибо большое за музыку, твои треки очень выручают меня сейчас. До связи! Береги себя». Телефон выскользнул из ладони и плюхнулся на покрывало экраном вниз. Ещё несколько секунд Юра по инерции смотрел на свои руки, потом подхватил трубку и трижды перечитал сообщение. Не может быть, он, наверное, что-то не так понял. Дела, бывает, ну молчал долго, ну ещё немного помолчит. Но почему тогда в груди уже не просто колет, а ноет, скрипит и высасывает всё живое? Он будто оказался на вокзале и смотрел вслед набирающему скорость поезду. Юра зажмурился, помотал головой, больно ущипнул себя за плечо. Не помогло. Всё-таки не стоило ничего ему говорить. Надо было тогда заткнуться и просто извиниться, что не пришёл. Не стоило рассказывать о себе, и уж тем более лишним было упоминать парня от Армани и свои учебные проблемы. И самое идиотское — не надо было к нему подмазываться, даже если очень хотелось. Держал бы все свои эмоции и комплименты при себе, ничего бы не случилось. Юра упал лицом на диван, как и его телефон, зарылся носом в мягкий плед и завыл так горько и отчаянно, что через минуту к нему в комнату постучался дедушка. — Ну что ты, Юрочка, — сказал он, присаживаясь рядом и обнимая внука за плечи. — Не переживай ты так, перемелется — мука будет. Расскажешь, что стряслось? Юра изо всех сил сдерживался, чтобы не всхлипнуть. Повернул голову набок, когда воздух в покрывале кончился. И глаза вроде сухие, аж режет, а из носа вдруг потекло. Вот что называется «до соплей обидно». Из-под дедовой ноги выглянул наглый Потька, запрыгнул на диван и прошёлся Юре по бедру, мазнув по лицу пушистым хвостом. Юра чихнул. Поднялся, сел, крепко обнял и деда, и кота. Перемелется, конечно. Только как бы самому в эти жернова не загреметь...* * *
Гаджет не появился ни к ночи, ни назавтра, ни через день. До самой среды Юра ходил как в воду опущенный, множество раз открывал диалог, перечитывал его последнее сообщение, начинал набирать ответ, но никогда не дописывал до конца. То он звучал оправданием, то жалкой мольбой, то совершенно безосновательным наездом. В любом случае ничего подобного Юра отправлять не хотел, поэтому стирал, пытался заново и снова удалял, так в итоге ничего не ответив. Мила звонила несколько раз, что-то писала ему Вконтакте, но Юра не брал трубку, не открывал её сообщений, в конце концов просто выключил все уведомления и звуки. Ему очень нужно было отвлечься, но только не в их с Гошкой чумной компании, которая наверняка только ещё больше разбередит. Посреди последней пары Юру осенило настолько гениальной, насколько и бредовой идеей, что он едва досидел до звонка и побежал к деканату изучать общее расписание на доске объявлений. А чуть только нашёл, что искал, пулей рванул на второй этаж к философам. Парень от Армани уже запирал аудиторию и о чём-то говорил с одной из студенток. Девчонка никак не хотела умолкать и отлипать от преподавателя, пока он сам не замер на месте, заметив решительно шагавшего к ним Юру. Студентка тут же, фыркнув, испарилась, но едва ли Отабек Арманович вообще обратил на это внимание: — Юрий Плисецкий? Добрый день. — Да, здрасьте, — буркнул тот, вдруг осознав, что даже не придумал толком, как объяснить то, что он сейчас собирался сказать. — Я тут, в общем, подумал... Это всё — ну, наши занятия, в смысле — может затянуться, если оставить их только раз в неделю. И я хотел спросить, если... Ну короче, у вас не найдётся времени ещё в какой-нибудь день? Я готов заниматься чаще. Это была вторая яркая эмоция, которую Юра видел на лице преподавателя за всё время обучения. Если бы в коридоре не было так шумно, он бы, наверное, даже услышал треск этой каменной маски, которую тот постоянно носит, так сильно вытянулось его лицо, так широко распахнулись раскосые восточные глаза. Впрочем, Отабек Арманович быстро взял себя в руки, но увиденного у Юры уже было не отнять. — Конечно, — сказал наконец математик. — Я просто не ожидал, что ты возьмёшься с таким рвением. — Я... нет, дело не в этом, — тут же смутился Плисецкий, отвёл глаза и вцепился пальцами в лямку портфеля на плече. — Просто мне очень надо... экзамен сдать, — наконец нашёл он подходящий предлог. — А то долг же висит, и вам подстава, и мне билетик в военкомат. Отабек Арманович опять посмотрел, как тогда, долго и проницательно, будто рентгеном просканировал, но допытываться не стал: — Хорошо, я понял. Давай посмотрим, что у нас со временем. Сверившись с его ежедневником, договорились на понедельник, среду и пятницу. Четверг ещё можно захватить по числителям, если понадобится. Юру устроило. Парень от Армани тоже выглядел довольным. — Когда сегодня заканчиваешь? — спросил он. — Да вроде как уже, — ответил Юра. — Тогда можем поехать вместе. Я тоже всё. Юра насторожился. А это вообще нормально, что тебя препод подвозит куда-то? Ну, во-первых, напомнил он себе, не куда-то, а в другой учебный корпус. И не просто так, а на занятия, которые они только что обсуждали. Так что... всё в порядке должно быть, да? Тем более, он сам предложил, Юра не напрашивался. — Окей, — решился он наконец, и они направились к лестнице. При взгляде на посеревший от грязи и мартовских дождей тёмно-зелёный форд в голову приходило что-то про преподавательские зарплаты и гранты на научную работу, но вслух Юра решил ничего не говорить. Вообще на машине до пятого корпуса ехать было всего ничего, каких-то пять-семь минут, и то если не повезёт встать на двух светофорах. Но всё равно в дороге они молчали. А о чём говорить-то? Какая шикарная в марте погода? Как быстро бензин дорожает? Или как круто Юра всякую хрень в тетрадях на полях рисует? Время в неловком молчании тянулось, как вчерашняя жвачка, Юра даже нарочно прибавлял шаг, пока они шли с парковки корпуса до аудитории В-3. Отабек Арманович не отставал, успевая по пути здороваться за руку чуть ли не с каждым вторым встречным. Юра только хмыкал под нос, но молчал: всё отчётливее становилось стыдно за недавние перепалки, шпильки и бардак на лекциях. Когда они вошли в препараторскую, Отабек Арманович включил свет и указал на тот же стул. Юра снова засмотрелся на блестящую головоломку с обручами и шариками, но вот так сразу о ней спрашивать было как-то неловко, и он попытался начать с нейтрального, кивнув в глубину комнаты, где стояли несколько других столов: — Тут кто-то ещё работает? — Да. В отличие от проходного двора на кафедре, здесь тихо и спокойно, — ответил математик, стягивая шарф и набрасывая пальто на вешалку. — Только в разное время. У всех своё расписание, так что мы редко пересекаемся с другими аспирантами. Но и профессора сюда тоже, бывает, заглядывают. Раздевайся, жарко. Обратно к вешалкам Юра не пошёл, скинул куртку на спинку стула. Краем глаза увидел, как Отабек Арманович одёргивает пиджак, достаёт из нагрудного кармана и сматывает наушники. Маленькие чёрные капельки, те самые, которые почему-то выбешивали перед каждой лекцией. Штекер уходил в крохотный плеер, размером не больше спичечного коробка. Следующий вопрос сорвался с языка сам собой: — Что вы там постоянно слушаете? На переменах, между парами... — Заметил, — едва различимо усмехнулся аспирант, опустив глаза. — Разные лекции и дополнительные материалы. Часто не хватает времени читать их в печати, так что... Значит, всё-таки не музыка, подумал Юра. Жаль, а можно было бы обсудить, если бы во вкусах сошлись. Он бы ему того же Гаджета порекомендовал, хоть как-то просвещал бы чувака в мире хорошей музыки. — Это для научной работы? — Диссертацию пишу. Скоро защита. — Когда? — Как допустит научный руководитель и комиссия. Предварительно в начале лета. Интересно, значит, ему тоже своя комиссия предстоит. Может, он и не такой блатной, как Юра думал раньше. Совесть ещё сильнее заскреблась где-то в желудке, Юра уткнулся взглядом в первую попавшуюся деталь интерьера — модель с обручами на краю стола. Потянулся к ней, тронул одно из металлических колец — холодное, тяжёлое. — Можно?.. — начал он, не совсем уверенный, как правильно договорить. — Конечно, — отозвался Отабек Арманович. — Только он немного заедает сначала. Вот. Он тоже протянул руку через стол и сильнее подтолкнул самое большое кольцо, случайно задев Юрину ладонь. Юра отдёрнул пальцы, словно обжегшись: рука преподавателя оказалась горячей и сухой. Почему-то смотреть на него было неловко и страшно. Собственные ладони моментально вспотели, и Юра зажал их между колен, всё ещё делая вид, что наблюдает за маятником. Тот и правда очень релаксово качался и красиво вращался внутренними кольцами с шариком, Юра бы даже залип, если бы мог на нём сосредоточиться. — Прежде чем мы продолжим, я бы хотел кое-что сказать, — сказал Отабек Арманович, снова сцепив на столе пальцы в замок. — Пожалуйста, не воспринимай математику, как ты выражаешься, шайтанской тварью... — Блин, ну простите! — взвыл Юра и для верности закрыл горящее лицо руками, ощутив, как со спины на шею уже бесконтрольно перетекал беспощадный жар. — Я же не думал, что... — Я не об этом, — спокойно прервал его математик. — Попробуй посмотреть на неё с другой стороны: это язык. Просто ещё один язык, принцип построения которого тебе надо освоить. И не для галочки или строчки в дипломе, а чтобы расширить кругозор, получить ещё одну степень свободы. Кстати, ты помнишь, что это такое? — Это... — с сомнением протянул Плисецкий, бросив взгляд на всё ещё качающийся маятник. — Это направление, в котором вращается тот шарик? — Плоскость, да, — кивнул Отабек Арманович. — Видишь, ты всё нормально воспринимаешь, нужно только правильные параллели провести. Кстати, чем отличаются параллели от обычных прямых? — Тем, что не пересекаются, — чуя подвох, словно начинающий сапёр, попытался Юра. — При каком условии? — не отставал преподаватель. — Если они... Господи, у них там ещё и условия какие-то есть. Он снова глянул на головоломку. Серебристые круги вращались себе вокруг оси друг сквозь друга, как будто им и дела не было до Юриных мучений. Они же столько раз пересеклись уже, но почему-то ни разу не столкнулись. Они же не параллельные тогда? — Если они лежат в одной плоскости? — на вопросительно-утвердительной ноте закончил Юра. И тут же поднял брови от удивления: он понял. Не вспомнил, но сам додумался! И пусть это программа пятого класса, всё равно же сам сообразил. Ну, и головоломка эта чуть-чуть помогла, так просто к месту пришлась. — Хорошее начало, — сказал Отабек Арманович, как будто даже похвалил. Не очень похоже, конечно, но уже хоть что-то. — Продолжим?* * *
Юра стоически продержался две недели. Мозги скрипели и дымились как никогда раньше, глаза начинали слипаться ещё до того, как соседского ребёнка укладывали спать, даже Юрины ручки не выдерживали такого академического напряжения и начинали истекать чернилами прямо посреди занятия. Он приходил домой, вымотанный и молчаливый, мало ел, сидел в тишине и почти не бывал в соцсетях. Мила, отчаявшись достучаться до него сообщениями или звонками, однажды просто явилась вместе с Гошкой к нему домой. Но на все замечания и вопросы друзей и дедушки у Юры было заготовлено идеальное алиби: — Ну чего вы, студента в аврале, что ли, не видели? И, в общем-то, это была правда за одним небольшим уточнением: в этот аврал Юра загонял себя сам, совершенно сознательно и с каким-то даже мазохистским удовлетворением, каждый вечер растекаясь полуживой оболочкой по дивану и отшвыривая в сторону телефон с новой кучей разных уведомлений, кроме самого нужного и долгожданного. Восприятие начинало притормаживать, как и собственные реакции на происходящее. Так, до него только спустя час после ухода Милы и Гошки дошло, что они как-то подозрительно долго и крепко держались за руки, или одним утром, глядя на помятого себя в сверкающем зеркале, сообразил, что в квартире идеально чисто, хотя он сам уже давно не прибирался и даже не помогал дедушке. Он старался исправляться, пытался успеть везде и всюду, но каждый раз снова приползал домой и валился на диван, выключаясь, как был, в одежде и с телефоном в руке. GaDJet перестал писать совсем, хотя читал все Юрины сообщения. Выложил пару постов с плейлистами в Factory, и Юре стоило неимоверных усилий вовремя закрыть вкладку и не включить треки. А говорил, что занят... Хотя, кто знает, может, они давно уже отложены были? А может, это вообще админы собрали. Не всё ли равно? Юра больше не ходил в его инстаграм, не копался в музыкальных афишах и контекстной рекламе с рекомендациями концертов. Наушники свои вообще спрятал в книжном шкафу между учебниками и одёргивал себя каждый раз, когда в голове начинала звучать очередная навязчивая мелодия. Единственное, в чём он всё ещё не мог себе отказать, это иногда отправлять в замороженный диалог пару слов. О себе, о погоде, об учёбе, о настроении, даже о парне от Армани однажды написал. Но ни на что из этого не получил ответа, и то и дело метался от состояния «Да пофиг, не очень-то и хотелось...» до «Ну напиши хоть что-нибудь, гад, я же вижу, что ты в сети!» Видимо, пока ещё нет. Не всё равно. А те несколько часов в неделю, когда он мог вынырнуть из этого полубольного бреда и немного отвлечься, были заняты погружением в математику. В препараторской поточной аудитории В-3 пятого корпуса их университета Отабек Арманович пичкал его знаниями, словно фаршированный перец рисом. И всякий раз, когда Юре казалось, что в него больше не влезет, математик умудрялся объяснить ему что-то ещё и только после этого отпускал домой с новой порцией письменных упражнений. — Как тренер в самой жёсткой качалке!.. — вздыхал замученный Юра в телефон, с удивлением ощущая открывшееся второе дыхание и странное желание быстрее прорешать задания, пока не забыл разобранный материал. — Можно подумать, ты знаешь, что такое «качалка», — язвила довольная Мила в ответ и подсовывала трубку Гошке, шипя, чтобы тот тоже сказал что-нибудь подбадривающее. — Так вы всё-таки нашли общий язык? Плисецкий сначала огрызался, затем игнорировал, а потом просто клал трубку, не прощаясь. Какой там язык, он же совсем недавно ни слова не понимал, о чём там на лекциях шла речь. А теперь со священным ужасом не только узнавал отдельные термины, но и различал типы графиков, которые Отабек Арманович рисовал на маркерной доске, улавливал смысл корней и степеней, больше не путал переменные с константами и мог объяснить свойства функций. Иногда Юра запоздало осознавал, что в объяснения незаметно просачивалась и физика. Отабек Арманович всегда говорил, что они с математикой тесно связаны, а поди различи, где кончалось одно и начиналось другое, когда преподаватель так складно и с удовольствием рассказывал тему за темой и приводил образные примеры, что даже на человека становился похож. Был-был зануда, типичный ботаник, а дали ему в родной стихии поплескаться, так он и превратился вдруг из жабы... Чудеса да и только, Юра аж заслушивался. Не то чтобы математика ему от этого стала приятнее, но теперь хотя бы предстоящий экзамен не казался эшафотом. С этим уже можно было жить, и Юра держался. Пока в один прекрасный день Отабек Арманович не принёс на занятие гитару. — Это что? — ошарашенно замер Юра в дверях, не донеся куртку до вешалки. — Наглядное пособие, — как всегда, невозмутимо ответил аспирант. — Сегодня на примере струн будем разбирать пределы и окрестности точек. Пипец, приплыли. Он же нарочно себя от музыки изолировал, чтобы душу не травить лишний раз. — А без гитары... никак? — почти без надежды спросил Юра, медленно опускаясь на своё место перед преподавательским столом. — Как? Ты разве не любишь музыку? — Отабек Арманович поднял на него такой изумлённый взгляд, что захотелось извиниться. Просто так, за то, что брякнул что-то не то. — Люблю, — об этом язык не повернулся врать. — Просто как-то... Да нет, ничего. — Ладно, — не очень уверенно заключил математик и, аккуратно взяв гитару за гриф, уложил её перед собой на стол. — Тогда начнём. Знаешь ли ты апорию про Ахиллеса и черепаху? — Эм... А что такое «апория»? — почесал в затылке Юра. Всё занятие он ёрзал на стуле, старался не отвлекаться и не уходить в прострацию, когда Отабек Арманович зажимал смуглыми пальцами то один лад, то другой, то растопыривал ладонь так, чтобы захватить на струне с первого по пятый лад. Очень старался, но не мог перестать представлять руки одного подлого диджея, который крутил ими пластинки в клубе, сжимал руль крутого мотоцикла или стягивал за горловину чёрную толстовку с белой линией на груди. Чёртовы руки! Чёртов Гаджет! Чёртова гитара! Отабек Арманович объяснял что-то про амплитуду и частоту, про бесконечную делимость пространства и времени, почему Ахиллес никогда не догонит черепаху. Потом они плавно перешли к определению окрестности точки, и преподаватель отщёлкнул звонкий флажолет на двенадцатом ладу. Обертона, деление синусоиды и предел всей этой цепочки гребней слились в один какой-то мутный блюр, размытость за запотевшим окном. Юра с силой надавил ладонями на глаза, и аспирант замолчал. — Может, хватит на сегодня? — раздалось обеспокоенное из темноты. Юра молча кивнул пару раз. — И, пожалуй, без заданий обойдёмся. Всё равно до практики не добрались. Юра убрал руки от лица. Гитара со стола исчезла, листы с планом занятия — тоже. Аспирант всё ещё сидел напротив и внимательно наблюдал: — Ты в порядке? Домой сам доберёшься? — Конечно. Щас на воздухе полегчает. — Я могу подвезти, если нужно. — Нет, правда, я в норме, — сказал Юра быстро, подхватывая с пола портфель. — Просто устал. И это... спасибо вам. Он дважды останавливался по пути к вешалке. Какое-то неясное сомнение копошилось в мозгу, не давало покоя. Он мог бы спросить прямо, ничего такого в этом не было, но вдруг Мила тогда ошиблась? Выглядеть ещё большим придурком ему бы не хотелось, и так уже отчудил. — Ты точно в порядке? — спросил Отабек Арманович, встав из-за стола, когда Юра в очередной раз тормознул. — Давай-ка мы отменим занятия до следующего понедельника. По-моему, тебе не помешает отдохнуть. — Знаете, вы не похожи на других преподов, — вдруг выдал Юра в ответ. — Я вообще думал, что все математики — очкастые ботаники. Ну... такие мне до сих пор встречались. Пару раз... Отабек Арманович тихо усмехнулся и покачал головой: — А все математики, которых я встречал, были такого преклонного возраста, что после переезда из Казахстана я поначалу даже решил, что мне на физмат ещё рановато. Почему-то мозг зацепился за это совершенно ординарное «рановато», но в голове всё ещё пыхтела и побулькивала, закипая, такая каша, что выстроить логический ряд не удавалось. И Казахстан ещё этот... Стало быть, он казах, а не татарин? — А вы правда играете? — пробовал зайти Юра с другой стороны, параллельно обматывая шарфом шею. — Немного. — И музыкантов разных знаете? — не отставал он. В этот момент Отабек Арманович почему-то напрягся, снова занемел строгим лицом, словно Юра у него прикурить попросил: — Ну, кого-то знаю. А что? — Да так, ничего, — пожал плечами Юра и набросил куртку, вжикнув молнией. — Просто хотел рекомендациями поделиться. Есть, например, один местный диджей. Вы вообще слушаете такую музыку? Гаджет зовут. Знаете его? — Что-то слышал, — сказал математик и как будто спиной ещё закаменел. — У него... интересная электроника. — А лично? Отабек Арманович снова помолчал, не отводя глаз и, кажется, даже не моргая. — У тебя всё-таки что-то случилось? — Нет. Нет, ничего, — сказал Юра и закинул портфель на плечо. — Просто интересно. На улице дышалось не в пример легче. Порывистый ветер легко подхватывал мелкую морось со снегом и швырял их в лицо, отрезвляя, приводя в чувство. Юре показалось, что домой он добрался, по крайней мере, вдвое быстрее обычного, а мокрый ботинок, которым, оказывается, дважды наступил в лужу, вообще заметил только в прихожей. Скинув обувь и куртку, он кинулся к компьютеру и не вылезал почти до самой ночи, перекапывая соцсети в поисках всего, что могло быть связано с ником GaDJet и именем его преподавателя по математике. В том, что они действительно знакомы, сомнений не оставалось. GaDJet и правда мог рассказать ему о Юре, когда тот сдуру вывалил в чате всё, что накипело. А парень от Армани прикинул расклад и взялся за нерадивого студента всерьёз. Вроде всё логично, картинка складывалась из разрозненных кусков, и только один последний никак не хотел вставать на место, расталкивая кривыми острыми гранями весь остальной рисунок: почему Отабек Арманович это скрывает? Ну, знаком и знаком, мало ли у кого странных друзей-приятелей. Вон, Милка с Гошкой вообще оба двинутые, и ничего, дружат же как-то. А диджей GaDJet такой крутой перец, что дружбой и даже знакомством с таким человеком гордиться надо! Юра и сам гордился... до поры. Единственное, но малоприятное объяснение напрашивалось само собой: Гаджет больше не хотел с ним знаться и попросил приятеля о себе не упоминать. До конца в это не верилось, слишком уж это было непохоже на простого и душевного парня, с которым Юра болтал по полночи, с которым обменивался тонной любимой музыки, которому сотнями кидал молчаливые, но многозначительные «👍» и получал такие же в ответ, даже реплики которого предсказывал за секунду до присланного сообщения. Без которого из него словно живой кусок выдрали, а разрыв зашить забыли. Юра снова открыл набивший оскомину диалог с простынёй собственных сообщений и отправил ещё одно. Последнее, пообещал он себе: «Я тебя всё равно найду!»