Гибельная изнанка мира

Баки Баки не стал никого ждать. В ту же секунду, как в руках Старка заглох телефон, он вылетел из штаба на кристально чистый воздух, не обращая внимания на то, что Сэм и Старк кричат ему вслед. Уже готовилась к выходу бригада медиков, одетых в защитные костюмы и медленных. Они повернули головы в направлении Баки, но тот даже не замедлился. Нужно было настоять тогда, раньше, думал он, следуя по тропке, по которой ушёл Стив и которой до этого пришёл Росс. Не стоило ждать. В ту же секунду, как Росс умер, как из его глаз, дёсен и носа потекла кровь, Баки тотчас же должен был просто бежать, приготовиться к тому моменту, когда Стив выберется из смертельной ловушки. Возможно, он просто поддался сантиментам, заметив, что Стив видит его на экране — что он сам может видеть Стива, — и это держало его на месте до последнего возможного момента. Лесной воздух был недвижим, словно всё вокруг замедлилось на контрасте с сердцем Баки, бьющимся, словно паровой молот. Между толстыми стволами древних деревьев просачивались солнечные лучи, а вверх поднимались, исчезая, облачка пепла. Баки перепрыгивал через поваленные стволы и замшелые валуны, а вскоре местность пошла в гору, поднимаясь к самому основанию кратера. Когда Баки заметил Стива, тот лежал в зелени на склоне и светился, окутанный солнечным светом и радиацией настолько, что был похож на мираж, поблёскивающий в плотном кустарнике. Он был похож на ангела, упавшего на землю с небес, изломанного и безгрешного. Баки добежал до него, упал коленями в густую траву, уже протягивая руки, чтобы вцепиться руками в ткань его комбинезона, словно сможет встряхнуть его и разбудить. Глаза Стива были закрыты, и Баки прижал его к груди, несмотря на то, что на языке оседал металлический радиоактивный привкус. Он чувствовал себя практически богохульником, когда тряс Стива за плечи, вытягивая оттуда, где он чуть не сгинул. А затем Стив открыл глаза и моргнул, словно это Баки светился слишком ярко. — Бак, — сказал, а скорее болезненно прошелестел он. Больше он не произносил ни звука, но и глаз не закрывал. Его губы были тёмно-серыми, и казалось, он дышит через слой ила, сипло и сдавленно. Росс перед смертью выглядел так же, словно каждый глоток воздуха приходилось проталкивать через слой жидкой грязи. Под конец медикам пришлось подключить его к системе искусственного дыхания, всунуть в горло пластиковую трубку и закачивать воздух в лёгкие, пока его не схватило судорогой и сердце не остановилось. Баки коснулся груди Стива. Сердце в ней билось бешено, словно у скаковой лошади под конец гонки. «Держись», — подумал Баки, а может, сказал вслух. За рёвом в ушах он не слышал собственных слов. Где же бригада медиков? Баки обвёл диким взглядом лес, окружающий их, а затем снова посмотрел на Стива. Его глаза всё ещё были открыты, но взгляд блуждал, словно Стив вовсе забыл, что Баки здесь. Его нужно передать медикам. Вряд ли они были далеко, но в густом лесу сложно было передвигаться в защитных костюмах и с громоздким оборудованием. Стив казался тяжелой ношей, но Баки удалось поднять его на руки и прижать к груди, одной рукой придерживая за плечи, а другой обхватив под колени. Русая голова Стива покоилась у него на груди, то и дело склоняясь вниз, словно сил держать её прямо у него не было. Его кожа была горячей от жара, сжигавшего его изнутри. Баки вцепился в него крепче. «Не уходи». Рукой, которая обнимала Стива за плечи, Баки ощущал, с каким трудом тот делал каждый вдох. — Бак, — повторил Стив. Его лицо было бледно, глаза полузакрыты, и их голубой блеск угасал, и Баки не был до конца уверен, понимает ли Стив на самом деле, что Баки здесь. — Я здесь. — «Не уходи, останься со мной». Стив что-то неразборчиво шепнул, а затем поднял руку, которая до того покоилась у него на животе, и коснулся лица Баки. Это был безмерно нежный жест, словно Стив держал птенца, который скоро точно умрёт, и Баки ощутил одновременно жар и холод. Этот жест был похож на прощальный. Он опустил голову: глаза Стива были широко распахнуты, но, казалось, они не видели Баки. Они смотрели куда-то ещё, словно Стив уже покинул эту реальность, и перед ним простирались райские красоты. Когда тёплые пальцы Стива легли на лицо Баки, кожу под ними закололо; это было похоже на благословение. Баки закрыл глаза, наслаждаясь прикосновением. Когда Стив уронил руку, внутри у Баки резкой яростной волной поднялась паника, а воздух спёрло в горле. — Стив, — выкрикнул он и, не получив ответа, мог только бездумно цепляться за его осязаемое тело, пытаясь вытащить Стива оттуда, куда он стремился уйти. Стив дышал глубоко, а его глаза блуждали по синему небу и деревьям. Он облизнул верхнюю губу, и Баки увидел кровь на его зубах. Его взгляд уплывал, вскользь пробегал по Баки, а затем он смежил веки, словно слишком устал, чтобы держать глаза открытыми. Баки нашёл медиков у подножия холмов — они с трудом пытались взобраться на первый пригорок. Двое из них держали носилки, и Баки, подойдя прямиком к ним, устроил Стива на брезенте. Медики засуетились с противоположной стороны, срезая ножницами заражённую одежду и укрывая Стива простынёй. Как только Баки был готов отодвинуться и встать с одной стороны от носилок, чтобы оттранспортировать их туда, где уже ждал вертолёт, Стив распахнул глаза, взмахнув ресницами, и внезапно взглянул прямо на Баки ясным и сфокусированным взглядом. — Сейчас медики будут тебя эвакуировать, хорошо? — сказал ему Баки, стараясь говорить как можно мягче, чтобы Стив не услышал, как ему страшно. Стив нашарил его руку, лежащую у него на рёбрах, и переплёл их пальцы, словно Баки был привязью, а он сам — воздушным змеем, которого относило ветром в небеса. — Не Росс меня создал,— сказал он, будто думал об этом несколько часов, а не терял то и дело сознание. Его лоб блестел от пота, светлые волосы темнели от влаги и липли к бледной коже. Баки вытер ему лоб, прижал к нему металлическую ладонь, надеясь унять пылающий жар. — Да, не он, — успокоил он. — И не Эрскин меня создал, — продолжил Стив, останавливаясь, чтобы вдохнуть. — А тебя создал не Зола. И не ГИДРА. Мы не оружие. Мы создали друг друга. Баки поцеловал его в лоб, чувствуя на языке соль, пот и что-то мерзкое и химическое. Ему казалось, что он стоит, открытый всем ветрам. Он подумал обо всех поломанных участках в своём мозгу и в сердце, о том, как эти уродливые, болезненные части, казалось, роднились с темнотой внутри Стива и каким-то образом делали их обоих цельными. «Мы создали друг друга». — Я люблю тебя, Стив, — сказал он. Глубинный страх в его груди улёгся, утих. Казалось, его озарило какой-то величественной, редко произносимой вслух истиной, и теперь, когда она была принята, он мог гораздо яснее видеть вселенную, великую и обширную, которая простиралась вокруг него бесконечными кругами. — С тобой всё будет в порядке. Стив кивнул и улыбнулся. Его глаза были цвета рассветного неба, и на этот раз, когда Стив их закрыл, Баки не боялся. Перелёт до базы Мстителей был долгим. Медики оставили попытки отогнать Баки и просто обходили его, когда прикрепляли к Стиву капельницы и датчики. Сердце Стива то замедлялось, то ускорялось, температура подскакивала, а затем спадала, и так продолжалось по кругу, и это выводило Баки из равновесия. Стив не открывал глаза и не шевелился — лишь изредка вздрагивал, когда его охватывал жар или озноб. Баки и сам чувствовал лёгкое головокружение, о чём не собирался упоминать при медиках; радиация тяжёлым вкусом оседала в горле. На полпути он ощутил, как у него самого поднялась температура, под веками начало жечь, и пришлось сглатывать, чтобы унять тошноту. Он видел, как медики в плотных костюмах, столпившиеся вокруг Стива, бросают взгляды и на него. Баки мельком смотрел на показатели приборов и видел, что для Стива они зашкаливали. Если бы не сыворотка, он умер бы уже трижды. Баки крепче сжал его руку. Прямо на выходе со взлётно-посадочной площадки в штаб-квартире Мстителей ждала камера радиационной очистки, и Баки наконец заставили отойти от Стива. В Нью-Йорке моросил дождь, серый и сырой — лето было на исходе. Воздух пах травой и бензином; Баки прижался к бледным губам Стива крепким поцелуем, а затем дал увести себя на санобработку. Он стоял под горячим душем, и глаза едва не выжигало дезинфектантом. Когда он вышел из кабинки, рядом материализовался доктор с тонким планшетом в руках. — Сержант Барнс? У вас зафиксирована лучевая болезнь в лёгкой стадии. Мы хотели бы понаблюдать за вами следующие сорок восемь часов и взять несколько анализов, чтобы узнать, вызывает ли излучение какие-то длительные изменения в вашем организме. — Никаких тестов. — Баки покачал головой. Даже после самого предложения у него по спине поползли мурашки. — Никакого наблюдения. — Он глубоко вдохнул, унимая не проходящую тошноту. Этого явно ожидали. Доктор принял его отказ со спокойствием. — Пейте много воды. Не уходите далеко. Капитан Роджерс находится в триста шестой палате. Это этажом выше. — Он улыбнулся. — Если будете не в силах терпеть жар или тошноту, дайте знать медсестре. Они обрили Стива. Теперь его подбородок был гладким, а на голове снова осталась лишь короткая щетина. Его лицо казалось Баки странным и обнажённым теперь, без густой бороды, которую он носил долгие месяцы в глуши. Он был худ. Баки уже и забыл, сколько веса Стив потерял и как мало набрал в пещерах. Его руки лежали по бокам от тела ладонями вниз, и резко выступающие кости на запястьях вновь пугали Баки, словно они снова оказались в той тюрьме глубоко под землёй. В углу палаты стоял стул, и Баки подтянул его к кровати, не обращая внимания на снующих вокруг медсестёр. В этой маленькой комнатке проходящие дни сливались в один. Старк появлялся и исчезал, казалось, без всякого распорядка. Сэм и Наташа на краткое время присоединялись к его дежурству, но оба они официально были объявлены в розыск за преступления против Соединённых Штатов, так что спустя всего несколько часов после прилёта они вернулись на частном самолёте в Ваканду. Стив то выплывал из бессознательного состояния, то возвращался в него, а в первые мгновения после пробуждений что-то бессвязно бормотал. Иногда — о свете и цвете. — Так красиво, Бак, — сказал он однажды, выглядывая за окно, где тянулась тусклая зелень тренировочной площадки. — Все эти травинки. Они растут. Баки кивал, держал его за руку и старался не думать о том, что сделала с ним радиация. В другие разы Стив просыпался от кошмаров, заново переживая дни, проведённые в лаборатории или в вулкане. Он съёживался, словно воспоминания оживали и расписывали стены вокруг него. Он не кричал и не плакал, но выражение абсолютного ужаса на его неподвижном лице было едва ли не хуже. Баки чувствовал себя беспомощным, будучи в состоянии лишь шептать ему успокаивающую чепуху и изо всех сил сжимать руки, пытаясь вернуть его в реальность. Несколько раз возвращались врачи. Они вежливо и уважительно просили разрешения взять у Баки образцы крови, волос или клеток кожи. Баки неизменно отказывался. Они говорили, что ищут признаки, что лучевая болезнь прошла сама собой, но Баки подозревал, что на самом деле они искали признаки, что излучение совместно с сывороткой спровоцировало очередные изменения. — Я в порядке, — продолжал говорить Баки, выпроваживая их. — Это всего лишь я. И меня больше не рвёт. И жара нет. И руку я заново не отращиваю. Я в полном порядке. Истину он держал при себе. В первое утро после возвращения с вулкана Баки проснулся на койке в палате Стива, открыл глаза и осознал, что ноющая боль от тёмных пятен в его голове, боль, которая стала своеобразной частью его сознания, прошла. Внезапная лёгкость была похожа на потерю конечности, а отсутствие боли — болезненно само по себе. Он задержал дыхание, в ужасе ожидая, что с любым движением знакомые волны боли вернутся. Но ничего не происходило. Весь день Баки буквально ходил на цыпочках, наслаждаясь ощущениями и пытаясь смириться с тем, что боль неизбежно вернётся. «Должно быть, это просто временная передышка, — снова и снова прокручивал он в голове. — Не привыкай к ней. Не надейся, что она продлится ещё». Впрочем, боль не вернулась; ни в тот же день, ни в последующие. Позже Стив постепенно приходил в сознание, но испытывал невыносимые головные боли, отчего свет был ему невыносим. Он продолжал страдать странной аритмией, словно его сердце не могло найти верный ритм. Он не ел — говорил, что от еды его тошнит. Баки казалось, что он заново переживает бруклинскую зиму, и воспоминание о ней оказалось таким ярким, что он испытал шок. Он ясно помнил узкую грудь и острые скулы Стива, ощущал запах дыма и нечистот, холодок, пробегающий по спине, и сквозняк от дребезжащих окон. Он исследовал воспоминание, изучал его, рассматривал со всех сторон — но оно сохраняло яркость и живость. Когда после обеда пришли врачи, чтобы осмотреть Стива, Баки подумал, не упомянуть ли об этом, но слова застряли в горле. Отсутствие боли и ясная память казались фантазией, чем-то слишком хорошим для правды. Вакандские доктора неоднократно говорили ему о том, что излечить мозговые нарушения, причинённые за годы пребывания в ГИДРе, невозможно. Он боялся, что, если скажет вслух, всё исчезнет так же быстро, как и появилось. Врачи проведут исследования, и прежние нарушения появятся на экранах, а Баки поймёт, что излечение оказалось миражом. Впрочем, сегодня они сосредоточились на Стиве. Он быстро выздоравливал — быстрее, чем они ожидали, — а в химическом составе его крови обнаружилось нечто интересное, и если бы Стив только им позволил… Стив был в достаточно ясном сознании, чтобы замотать головой в ответ на разговоры докторов о дальнейший проверках. — Мне они не нужны, — твёрдо заявил он, сидя на постели и обхватив себя руками за живот. На следующий день Стив, казалось, пришёл в себя ещё больше — гораздо больше, чем за несколько прошедших месяцев. Воспользовавшись моментом, Баки отправился к Ванде. Она прилетела днём раньше — Тони выбил для неё и остальных какое-то соглашение по амнистии, как только прибыл в Конгресс со всей информацией, добытой на Росса. Министерство обороны и выборные чиновники начали отчаянно отгораживаться от программы Росса. В обмен на то, чтобы разные мельчайшие подробности о базе в Антарктиде оставались засекреченными, правительство принесло извинения всем тем, кто был объявлен предателями после Заковианского соглашения. Ванда встретила Баки по пути из конференц-зала и положила обе руки ему на виски. Воздух наполнился алым, и Баки показалось, что его разум окутало тёплым паром, который на мгновение затуманил мысли, а затем его сдуло порывом прохладного воздуха. Ванда отстранилась с широко распахнутыми и сияющими глазами на нежном лице. — Они пропадают, — с нескрываемым восхищением сказала она. — Тени, тьма, повреждения — они растворяются, как будто их и не было. Баки судорожно сглотнул и облегчённо прикрыл глаза. Так значит, ему не примерещилось. — Это из-за облучения? — спросил он, сам удивившись, как хрипло звучал его голос. Могло ли ему так сильно повезти? Ванда сжала губы и приложила к ним палец. — Не могу сказать. Это что-то сильное, и оно оказало очистительный эффект. Я какое-то время понаблюдаю. — Спасибо. — И затем он ушёл, шагая с такой лёгкостью, которой раньше не замечал. Тем же вечером им со Стивом разрешили покинуть медицинское крыло и переехать в маленькие апартаменты в жилой части базы. В них была кухня, гостиная и одна спальня с огромными панельными окнами, выходящими на лес. Стив сидел за кухонным столом, всё ещё одетый в больничную пижаму, и разглядывал собственные пальцы. — Не хочу знать, что я сделал, — тихо признался он Баки, пока тот окунал чайные пакетики в исходящие паром кружки. — Не хочу знать, изменило ли меня снова облучение. Не хочу… думаю, так будет лучше. Может быть, когда-нибудь. Но не сейчас. Баки сел рядом и накрыл ладони Стива своими. — Как бы ни повлияло облучение… — Ему пришлось прерваться и прокашляться. — Я знаю, что с тобой творили ужасные вещи. Знаю, что ты был свидетелем других ужасных вещей. Но я думаю… Вернее, Ванда думает. Я сегодня ходил к ней, и она подтвердила. Я думаю, что это меня вылечило. Все поломанные части моего мозга, которые никто не мог починить. Кажется, теперь они снова целы. Стив проглотил слова, которые хотел сказать, распахнул рот, а затем поднял руки и закрыл лицо ото лба до подбородка. — Я так рад, — неразборчиво — из-за ладоней — пробормотал он долгое мгновение спустя и сделал глубокий дрожащий вдох. — Я так рад, что из этого вышло нечто хорошее. Затем он наклонился, обхватил лицо Баки своими большими ладонями и поцеловал так крепко, словно им совсем не нужно было дышать. Больше той ночью они не говорили. После Баки ходил к Ванде каждую неделю, чтобы она проверяла, как продвигается исцеление повреждений. Она заикалась о томограмме, но Баки отказывался. — Никаких докторов. Никаких учёных. Никаких тестов, — решительно говорил он, и оба они — и Ванда, и Стив — понимающе замолкали. Каждую неделю Ванда непременно обнаруживала, что излечивается всё больше повреждений, что ткань мозга регенерирует, а тёмные тени выцветают. — Ты выздоравливаешь, — благоговейным голосом говорила она. — Теперь вопрос только во времени. Но даже когда к Баки вернулись воспоминания, сразу проверять триггеры не хотелось. Слишком велик риск, говорила Ванда, что это обнулит результаты или нанесёт ещё больший урон. Лучше подождать. — Ты поймёшь, — убеждённо сказала она Баки, — когда придёт время. В морозный осенний день, когда в воздухе запахло первым холодным штормом, Баки понял, что готов. Поскольку за окном ещё было темно, они решили проводить испытания в одном из тренировочных залов в дальней части штаб-квартиры, куда столь ранним утром точно никто не придёт. За огромным окном, напротив которого расположился Баки, виднелось серое небо без единого намёка на рассвет. — Ты уверен? — мягко спросила Ванда со своего места на полу, где она сидела, скрестив ноги. Её волосы были убраны назад, а пальцами она осторожно водила по обложке красной книжки, которую держала в руках. — Нет нужды торопиться. Мы можем подождать ещё. Баки подёргал оковы, удерживающие его у стены. Они были крепкие, прочные, но не причиняли боли — и их хватит, чтобы удержать его, если он потеряет контроль, услышав слова, которые вот-вот зачитает Ванда. Стив стоял позади Ванды, сжимая кулаки так, словно готовился к войне. Он начал набирать массу, потерянную в Антарктиде: его лицо разгладилось, а скулы больше не выглядели такими острыми, словно ими можно было резать стекло. Он всё ещё практически не говорил о том, что случилось в Йеллоустоуне, глубоко под землёй, с Пирсом, но с тех пор в его глазах появился какой-то покой, словно он мысленно решил давно мучавшую его загадку. Он всё ещё просыпался от кошмаров, но лицо его стало спокойнее, чем раньше. Баки сосредоточился на Ванде и глубоко вдохнул. Затем кивнул. Время пришло. Когда Ванда начала читать, он не сводил глаз со Стива. У того глаза были чуть влажными, но широкие плечи он расправил, как делал всегда — сейчас ли или восемьдесят лет тому назад. Ни у кого, думал Баки, когда Ванда зачитала третье слово, нет воображения столь мощного, чтобы хотя бы придумать Стива Роджерса. — Рассвет, — сказала Ванда по-русски, и Баки подумал о первом антарктическом рассвете после их побега. Они сидели на вершине ледяного тороса в тени горы и наблюдали, как мир перерождается под лучами солнечного света. — Печь, — прочла Ванда, и Баки подумал, каково это, когда Стив притягивал его к себе, когда они соприкасались руками и ногами и целовались. Он подумал об их кровати — тёплой, с заправленными под основание простынями, которые пахли ими обоими. — Девять. Добросердечный. Возвращение на родину. Родина. Дом. Баки улыбнулся Стиву. — Один. Грузовой вагон. Баки расслабился, чувствуя, как напряжение утекает из тела. Его переделали. Он не оружие. Мысленно он вернулся к долгому переходу через льды, где единственным источником тепла на многие мили вокруг был Стив. Они выжили. Вместе. — Баки? — позвал Стив, подходя ближе. Его глаза напоминали звёзды, а сильные пальцы, которыми он погладил щёку Баки, были такими нежными. Он был тёплым, живым, он был настолько Стивом, что у Баки заныло в груди — но это была хорошая, очищающая боль. За окном по зелёным полям штаб-квартиры Мстителей простирался рассвет, окрашивая деревья и здания в тёплый розовый. — Я здесь, — ответил Баки. — Всё хорошо. — Он наклонился, подставляясь под поцелуй. Они были древними, осознал Баки, когда Стив вцепился в него. Они прожили годы, сложившиеся в столетия. Оба они повидали многое, обоих их испытало десятилетиями страха и боли, причинённых худшими из людей. Их создали и разрушили, и они возродились заново. Они прошли через огонь и бурю и выстояли, и всё ещё были вместе — несломленные. И это, подумал он, прекрасно.

Конец

Первый лейтенант Томас Пирс В Вайоминге, в опустевшей тёмной комнате, бледные пальцы дёрнулись по земле, а мгновение спустя лопнули тонкие верёвки.