Нить времени

POV Полина Принц уже начал проявлять нетерпение, когда появился Нэд Пойнс. Если бы меня попросили охарактеризовать человека, которому было доверено отвезти меня в Уэльс, я бы вполне обошлась одним словом — проходимец. Вся его наружность — невысокая жилистая фигура, подвижные руки, цепкие внимательные глаза просто кричали: перед тобой плут! Впрочем, высокий лоб говорил о наличии ума, а полные мягкие губы выдавали Пойнса за человека скорее доброго. - Ты опоздал! - недовольно бросил Генрих Пойнсу. - Ах Хэл, - добродушно улыбнулся Нэд, - знал бы ты, что в заведении мистрисс Финч есть одна…. - Черт бы тебя драл, Пойнс! - возмутился Генрих, - уж не видишь ли ты, что со мной дама, которой не пристало слушать твои росказни о срамных девках! Я изо всех сил старалась не рассмеяться — о срамных девках даме слушать никак нельзя, а выражение «черт бы тебя драл» - самое для дамы подходящее. - Я не спрашивал тебя, почему ты опоздал, - продолжил Хэл, а я подумала, что и в правду наследника английской короны так называли друзья, а не старик Шекспир выдумал это странное прозвище, - я лишь хотел сказать, что ты заставил меня ждать. Дать бы тебе плетей, если бы знать, что они возымеют на тебя хоть какое-то действие! - Твоя правда, Высочество, сколько Нэда не секи, все бестолку. Все еще ворча на Пойнса, Генрих помог мне слезть со своей лошади и, сложив руки «лодочкой», подсадил меня на коня Нэда. Долгих прощаний не было. Принц бросил Пойнсу кожаный мешочек с деньгами а мне короткое «Прощайте, мисс Полина», и ускакал обратно. Пойнс пустил коня рысью. Надо вам сказать, что когда лошадь идет шагом по мощеной булыжником улице, это одно, но когда быстро скачешь по грунтовой дороге — это совсем другое. Где-то часа через два, может, чуть больше, я прокляла и эту дорогу, и Пойнсова коня, и самого Пойнса, и все на свете. Спина ныла, потому что облокотиться на грудь Нэда я совершенно не могла себе позволить, по той же причине ноги чуть не судорогой сводило, ведь мне приходилось сильно стискивать бока лошади, чтобы не свалиться, моя пятая точка, я была уверена, превратилась в один сплошной синяк. И что самое страшное — мы не покрыли и четверти пути. Нужно ли говорить, что к концу путешествия я чувствовала себя так, как будто меня сняли с той самой дыбы — двигалась с трудом, болела каждая косточка, перед глазами все плыло и почему-то двоилось, к тому же дико болела голова. Заметив, что ноги меня почти не держат, Нэд подхватил мою тушку на руки и понес в замок. И ни фига романтичного в этом я не видела — от Нэда несло потом, лошадью и еще почему-то рыбой, так что я с трудом сдержала рвотный позыв, когда, уже оказавшись внутри, он поставил меня на ноги. Встречал нас управляющий замка Карнарвон, сэр Ричард Клиффорд, важного вида господин лет сорока — сорока пяти. Прочитав письмо Генриха, он склонил свою абсолютно лысую голову в легком поклоне, негромко сказал «Добро пожаловать, миледи, прошу следовать за мной». Я попыталась было уверить его в том, что никакая я не леди, но он то ли не слышал меня, то ли вовсе не слушал. Комната, которую отвели мне, находилась на втором этаже. На, черт бы его взял, очень высоком втором этаже. Лестница, по которой мы с сэром Ричардом поднимались, казалось, никогда не закончится. Потом была галерея, потом длинный коридор. В общем, как только я оказалась в комнате, тут же, даже не раздеваясь, рухнула на кровать и провалилась в тяжелый сон. Мне снился то современный ночной Лондон, переливающийся огнями, то пресловутое зеркало в Британском музее, из-за которого я очутилась здесь. Снилась я сама, пытающаяся сделать селфи, глядя в то самое зеркало. Последний сон, который я запомнила, прежде чем проснуться, был о том, как Генрих в обнимку с Пойнсом, оба пьяные и счастливые, вываливаются из заведения мистрисс Финч и орут непристойную песню. Проснувшись, я совершенно не чувствовала себя отдохнувшей. Решив, что делать мне абсолютно нечего, я еще какое-то время просто валялась в кровати, потом, наконец, встала и, наскоро умывшись водой из стоящего на столе перед кроватью кувшина — вот дикость то — умываться из кувшина! - я решила выползти из комнаты и пойти поискать того самого доктора, о котором говорил Генрих. К моему счастью, никуда ползти (на счет того, смогу ли я идти, у меня были большие сомнения) не пришлось. В дверь сначала постучали, а потом, не дожидаясь ответа, в комнату вплыл (именно вплыл, не вошел, потому что то, как колыхались обширные телеса вошедшего, напоминало качание на волнах медузы) совершенно седой старик. Впрочем, передвигался он достаточно быстро, вид имел самый живой и добродушный, нос красный и глаза хитрющие. - Разрешите представиться, моя леди, - начал он зычным басом, - я сэр Джон Уидон, лекарь, пользую всех обитателей этого замка, а также являюсь личным врачом Его Высочества принца Генриха. Не соблаговолите ли и Вы, моя дорогая, назвать мне свое имя? И нет ли у Вас для меня послания от Его Высочества? От такой напыщенности я сначала слегка обалдела, потом назвала себя, не забыв добавить, что никакая я не леди, попросила старика изъясняться менее высоким стилем и отдала ему письмо принца. Сэр Джон прочитал письмо один раз, вздохнул, перечитал еще раз, вздохнул снова, сделался печален и посмотрел на меня с какой-то жалостью: - Далеко же от дома тебя занесло, девочка, - ласково произнес доктор. И я не выдержала, разрыдавшись самым позорным образом, навзрыд. Все напряжение, в котором я пребывала последние двое суток, вся усталость после долгой поездки, все выливалось сейчас слезами. Сэр Джон не пытался меня успокоить, давая всем слезам пролиться наружу, только осторожно гладил меня по голове своей большой, теплой рукой, и я постепенно успокоилась сама. - Сможете ли Вы помочь мне, сэр Джон? - задала я самый главный для себя вопрос, - сможете ли Вы помочь мне вернуться? - Нет, девочка, - покачал головой старик, - я доктор, могу штопать раны и толочь порошки от мигрени, а как шастать туда-сюда из будущего в прошлое и обратно - этому я не обучен. Почему-то я совсем не расстроилась, глупо было питать надежду на то, что средневековый врач сможет вернуть меня домой. Я еще раз умылась холодной водой, в последний раз шмыгнула носом. Наверное, нужно принимать действительность такой, какая она есть. И себя саму в этой новой действительности. В конце концов, я вполне себе хорошо устроена — у меня есть комната в самом настоящем замке, наверняка, меня не оставят без еды и питься (кстати, может, уже попросить о том и о другом?), осталось только найти себе занятие, чтобы не сходить с ума от безделья. Да хоть бы и доктору помогать толочь его порошки. От моей помощи сэр Джон отказываться не стал. Да и помощью это можно было назвать с большой натяжкой. Работы у доктора было немного, потому как народу в самом замке было мало. А больных на тот момент не было вовсе. Поэтому мы с доктором чаще проводили с непонятными мне травками и порошками какие-то эксперименты, один из которых закончился веселым фейерверком, после которого мои ресницы чудом не выпали — вырвавшийся из колбы огонь чуть не опалил мне лицо. Мы много разговаривали, и я с удовольствием рассказывала сэру Джону про свое время. С открытым ртом слушал он о современной медицине, жалея о недоступных ему сейчас методах врачевания. Меня же веселили рассказы доктора о детских годах принца. «Парень он добрый, но иногда любит учудить», - такой вывод делал сэр Джон обычно после своих рассказов. И если какие чудачества иногда и заканчивались переломом или вывихом, то «тут уж ничего не поделаешь». Признался сэр Джон однажды, выпив лишнего, что иногда, крайне редко, дабы удержать принца от проказ, приходилось пописывать его августейшей заднице клистирную трубку. Короче, я пришла к выводу, что на здоровье Генрих не жаловался. Сама «августейшая задница» почтила нас своим присутствием через двенадцать дней моего пребывания в Карнарвоне. А еще через несколько часов после того, как принц переступил порог замка, все пропало.