Нить времени

POV Кэт Его зовут Локи. Это как щекотка — Ло-ки. Как будто кто-то рядом звонко и весело щелкнул пальцами. Странное имя. И тебе интересно, чем думали его родители, когда решили так назвать своего ребенка. Он представляется и протягивает тебе руку, и ты легко сжимаешь его пальцы и быстро отпускаешь, но тебе хочется удержать его ладонь в своей, и ты спрашиваешь себя, какого, собственно, черта? Он выглядит, как олицетворение успеха, он чувствует себя хозяином в твоем кабинете, он держит себя так, как будто бы прилетел в Массачусетс не уговаривать тебя поработать на него, а облагодетельствовать тебя. Ты принимаешь его предложение, и даже не потому, что оно чересчур щедрое, а работа, которой тебе предстоит заниматься, интересная, и даже не потому, что представителям известного по обе стороны Атлантики финансового синдиката «Одинсон Индастриз» обычно не отказывают. Ты соглашаешься, потому что чувствуешь буквально физическую потребность находится рядом с этим мужчиной, пусть и в качестве наемного работника. И ты не даешь себе труда подумать о том, почему так происходит. Ты не веришь в любовь с первого взгляда и прочую розово-сопливую лабуду, но ты честно признаешься сама себе в том, что ты попала в этого самого Локи, как муха в патоку, едва посмотрев в его похожие на прозрачный хризолит глаза, едва окинув взглядом резкие, скульптурные черты лица и высокую сухощавую фигуру. Его строгий костюм явно пошит на заказ, как и начищенные до блеска ботинки из мягкой кожи. Почему-то возникает мысль, что в костюмы его стали одевать, едва он вырос из памперсов, настолько естественно темно-бордовая тройка с небрежно расстегнутой нижней пуговицей смотрится на нем. Длинные темные волосы мягкими волнами падают мужчине на плечи. Тебе хочется их потрогать, запутать в них свои пальцы, и ты сжимаешь ладошку в кулак, заставляя себя сдерживаться. За все твои почти полные тридцать лет ты, Кэтрин Коулман, никогда никого не хотела так, как этого британского хлыща, и ты увольняешься из Масссачусетского технологического так быстро, как только возможно, и на следующий день после увольнения ты проходишь таможню в аэропорту Хитроу и в нетерпении ждешь, когда же на ленте багажа появится твой чемодан. Все оказывается еще лучше, чем ты думала. В твоем распоряжении лаборатория на Бетнал Грин, небольшой штат сотрудников и любые материалы и литература, какие тебе только могут понадобиться. Для тебя сняли отличную квартиру недалеко от работы, предоставили автомобиль, а твоя зарплата выросла втрое по сравнению с тем, что ты имела в США. Ты всем довольна. Ну, почти. Ох уж это твое «почти». Его настоящая фамилия Лафейсон, и Одинсоны — его четвертая по счету приемная семья. Его сводный брат Тор, старший сын и наследник большей части капитала Одина, имеет тело уличного громилы, улыбку ребенка и такие же голубые и чистые, как небо в июне, глаза. Формально он занимает должность управляющего одного из филиалов отцовской компании, но реально в своем рабочем кабинете Тор появляется не чаще пары раз в месяц. Все, что интересует старшего Одинсона — это коктейльные вечеринки с моделями, охота на лис и подпольные бои, которые он устраивает в закрытом клубе в Челси. Если ему приходится участвовать в заседаниях компании или присутствовать при подписании очередного контракта, Тор откровенно скучает и, если есть хоть малейшая возможность, посылает вместо себя Локи. Тор разговаривает, да и вообще ведет себя так, что ты бы подумала, что в его крепкой черепушке находится мозг размером с теннисный мячик, если бы не знала, что они с приемным братом получили блестящее образование. Но если Тору так удобнее — ты ничего не имеешь против. Ты вообще ничего не имеешь против Тора. Он просто достался тебе, как бесплатное и обязательное приложение к Локи. У младшего Одинсона, похоже, пусть и не такая, как у тебя, но тоже своего рода физическая потребность быть рядом с Локи, и разве ты можешь его за это винить? Ты знаешь, что концерн Одина, как паутиной, опутал сетью своих филиалов половину земного шара, и готова поручиться, что сам Один, как паук, дергает за нитки не только финансовые, но и политические структуры многих стран мира. А Локи, поскольку родному сыну главы корпорации банально неинтересно, почти всегда стоит за плечом Одина, когда сухощавая старческая рука того тянется к одной из ниточек паутины. За плечом. В тени. Устраивает ли Лафейсона такое положение — он ни за что тебе, да и никому, в этом не признается. Но ты уверена, что в его голове давно зреет план, как бы ему из этой тени выйти. А учитывая то, какую именно работу ты выполняешь для Локи, то ты смело можешь сказать, что в его планах, по меньшей мере, мировое господство. И тебя до одури пугают эти его планы, потому что прояви Локи малейшую неосторожность, и воплощение этих планов вполне может привести к тому, что ему банально свернут шею. Мало ли примеров в истории! Он оказывается в твоей постели через два месяца после того, как ты переезжаешь в Лондон. Все это время ты видишь Локи почти каждый день — он живо интересуется твоей работой. И он подчеркнуто корректен и никогда не позволяет себе ни единого слова или жеста, чтобы ты могла истолковать его интерес как-нибудь иначе, нежели рабочий. Но ты чувствуешь, своим шестым или черт знает каким еще чувством, что стоит вам чуть дольше зацепиться взглядами, случайно соприкоснуться руками, и он вздрагивает, будто задевает оголенный провод под напряжением. Ты вздрагиваешь тоже, потому что знаешь — физик ты в конце концов или кто? - замыкает всегда последнее звено электрической цепи. Поэтому однажды ты просто берешь дело в свои руки, и гори оно все огнем. Когда в конце рабочего дня Локи привычно спрашивает, все ли хорошо, и не нужно ли тебе что-то еще, ты, понимая, что он, как всегда, имеет в виду работу, посылаешь эту самую работу куда подальше и отвечаешь: - Мне нужен ты. В моей постели. Сегодня. Он долго смотрит на тебя, и чем дольше он молчит, тем сильнее и чаще бьется твое сердце, и почему-то не с левой стороны груди, а где-то в горле. Но ты ждешь ответ, не отводя взгляда от его прозрачных, ставших сейчас совсем темно-темно зелеными, глаз, и он, наконец, отвечает одно простое «хорошо». И после его ответа ты чувствуешь, что твое сердце бьется еще быстрее. Вы едете к тебе на его машине, оба на заднем сиденье, а за рулем верный цербер Локи — его телохранитель Терренс. И вы не держитесь за руки, не целуетесь, в общем, не делаете все те милые вещи, которые обычно проделывают любовники на заднем сиденье автомобиля прежде, чем они доберутся, наконец, до кровати. Вы просто сидите и смотрите каждый в свою сторону, и ты изо всех сил стараешься не думать о том, как все будет, но все равно думаешь, и эти мысли заставляют тебя нервничать. Еще тебя заставляет нервничать тот факт, что Локи рядом с тобой кажется совершенно, просто непробиваемо спокойным. Когда вы поднимаетесь в квартиру, ты на взводе до такой степени, что не сразу попадаешь ключом в замочную скважину. Локи сначала смотрит на твои мучения, а затем отбирает у тебя ключ. Прикосновение его руки теплое, и оно немного успокаивает, но ты еще на взводе, поэтому, когда Лафейсон справляется с замком, и вы оба оказываетесь по ту сторону двери, ты бестолково мечешься между гостиной и кухней — ты хочешь найти вино и бокалы. Тебе срочно нужно выпить, иначе вся твоя затея может пойти прахом — ты просто не справишься со своими нервами, а какой секс на нервяке? Но Локи надоедает твоя беготня. Он просто появляется на твоем пути, когда ты в очередной раз несешься из кухни в гостиную, и ты впечатываешься в его грудь и замираешь. Его ладони у тебя на спине, поглаживают, успокаивают, и ты слышишь его тихое «Ш-ш-ш-ш-ш». А затем он слегка касается твоего виска краешком губ и тихо спрашивает: - Ну что ты, м-м-милая? Ты же еще полчаса назад была такая смелая, кошечка. Его почти шепот теплый, бархатный, и ты успокаиваешься. Его губы скользят вдоль твоего виска, по щеке и вниз, к подбородку, затем снова вверх, он чуть прикусывает мочку уха, и целует нежную кожу за ухом, вдоль линии роста волос. Его руки почти неподвижно лежат на твоей спине, и тебе хочется, чтобы Локи уже нашел бы им применение, но он не торопится. Тебе хочется большего, тебе хочется, чтобы он оставил эти свои невинные поцелуи, тебе хочется ощутить его язык у себя во рту, и ты, впрямь как кошка, прижимаешься к нему еще ближе, трешься всем телом, чувствуя своими бедрами его возбуждение, нетерпеливо переступаешь с ноги на ногу. И его руки, наконец, опускаются вниз, слегка сжимают твои ягодицы, поглаживают, опять сжимают, и ты стонешь и запускаешь ладони в его волосы. Они гладкие и мягкие, совсем такие, как тебе всегда казалось. Ты пропускаешь локоны сквозь пальцы — черный шелк медленно струится. Мгновение — и ты с силой, потому что тебе почти хочется причинить ему боль, дергаешь волосы вниз, заставляя его откинуть голову назад и подставить под твои поцелуи шею, и ты целуешь, совсем без нежности, почти кусая, думая о том, что наутро останутся отметины, но тебе плевать. Локи останавливает тебя, просто обхватив ладонями твое лицо, не давая двигаться. С минуту он внимательно смотрит на тебя, как будто изучает, как будто видит впервые. Затем кивает головой, будто бы соглашается с чем-то, и наконец целует тебя по-настоящему, глубоко, голодно, так, как тебе всегда хотелось. Его язык неторопливо исследует твой рот, скользит по деснам, облизывает губы, Локи нежно прикусывает нижнюю и вновь проникает языком внутрь. Он прерывает поцелуй только для того, чтобы спросить «Куда?», и ты кивком головы указываешь на дверь в спальню, и снова целуешь его. Почти не прерывая поцелуй, вы, то и дело сталкиваясь коленями, пытаясь не отдавить друг другу ноги, оказываетесь в спальне, и тут Локи отпускает тебя. Несколько секунд он оглядывает спальню и довольно ухмыляется. И ты понимаешь, что он задумал, и тебе становится стыдно и сладко одновременно. Справа от кровати большой шкаф-купе с зеркальными дверцами, а почти напротив — трюмо. С какой стороны ни посмотри, будешь видеть свое отражение. Мужчина разворачивает тебя лицом к зеркальным дверцам шкафа, заходит тебе за спину, и начинает освобождать тебя от одежды. - Ты красивая, знаешь? - горячий шепот обжигает твое ушко, и краска смущения заливает щеки от того только, что ты видишь в отражении, как его длинные пальцы исследуют твое обнаженное тело. Склонив голову к твоему плечу, Локи тоже смотрит в зеркало, но на его лице нет ни капли смущения. Он, смотрит на вас, как художник на только что нарисованную картину, оценивает, насколько хорошо получилась работа. И это смущает тебя еще больше. Наконец он раздевается сам, торопливо, не боясь помять костюм, швыряет его в сторону, наступив носком на пятку, снимает ботинки. Ты видишь в зеркале напротив его широкие плечи, острые лопатки, почти по-мальчишески худую спину, крепкие ягодицы и длинные, просто какие-то бесконечные ноги, и думаешь о том, что могла бы часами смотреть на открывшуюся тебе картину, но Локи не дает тебе насладиться зрелищем. Он подхватывает тебя под попку и усаживает на столик трюмо, сам разводит твои ноги пошире и устраивается между ними. С минуту ласкает тебя рукой, для того, чтобы доставить удовольствие, и для того, чтобы удостовериться, что ты уже влажная, и, приставив головку ко входу, слегка толкается, но не входит до конца. - Хочешь? - дразня, спрашивает он. Как будто ты скажешь «нет». Как будто бы он позволил тебе сказать что-то другое. Ты только киваешь и подаешься бедрами вперед, пытаясь насадиться на его член, почувствовать его внутри. Но Локи не разрешает. - Скажи мне, - просит он, отстраняясь, и ты недовольно шипишь и крепко вцепляешься пальцами ему в плечи. - Локи, - ты буквально выдыхаешь это имя, тянешься вперед, целуешь тонкие губы, и снова на выдохе — Локи, пожалуйста. - Что «пожалуйста»? - продолжает издеваться он, и ты сдаешься: - Я хочу тебя, сейчас, в себе, - ты почти ненавидишь его, но желание перевешивает. Он входит осторожно, как будто боится причинить боль, пару раз толкается, останавливается, как будто ему мало было той сладкой пытки, которую он только что тебе устроил, и снова спрашивает: - Могу я? Ты почти кричишь: - Да! Да, черт! Локи! И он, наконец, начинает двигаться, и ты наблюдаешь за его движениями в зеркале напротив. Очень быстро, как-то непозволительно быстро ты чувствуешь, что еще пара фрикций, и ты получишь долгожданную разрядку. Видимо, он чувствует нечто подобное, поэтому вновь останавливается, разворачивает тебя спиной к себе и укладывает грудью на столик трюмо. Ладонью нажимает на поясницу, заставляя прогнуться, и входит в тебя сзади. Ты видишь ваше отражение в зеркале, и это самое бесстыдное и самое красивое из всего, что ты когда-либо видела. Руки Локи сжимают твои бедра, его движения становятся быстрыми, нетерпеливыми, он наклоняется к самому твоему уху, шепчет, какая ты внутри узкая, какая горячая, тебе хочется ответить, как тебе нравится чувствовать его в себе, но ты как будто не можешь вспомнить ни единого слова. Все, на что тебя хватает, это громкие стоны, и ты стонешь, не пытаясь себя сдерживать. Еще несколько движений внутри тебя, и ты чувствуешь пальцы Локи у себя на клиторе. Он кружит, надавливает, сжимает, и через несколько секунд ты кончаешь, громко выкрикнув его имя. Еще немного, и он кончает тоже, но молча — ты только видишь, как искажаются не то мукой, не то удовольствием, черты его лица, а потом он прижимается влажным лбом к твоему плечу и какое-то время ты слышишь его рваное, тяжелое дыхание. Удовольствие сменяется разочарованием, когда на телефон Локи приходит сообщение. Он читает текст, хмурится и сообщает, что ему нужно идти: - Прости, милая, - он касается твоего виска торопливым поцелуем и начинает одеваться, на ходу объясняя: - Сегодня во время делового ужина Тор поругался с кем-то из отцовских партнеров. Я должен все уладить. Тебе интересно, почему косяки Тора должен всегда улаживать Локи. Еще больше тебе интересно, почему из-за Торовых косяков должна страдать ты — в конце концов, тебе, как и всем женщинам, после секса хочется обнимашек и милой возни под одеялом, но ты молчишь, ты просто не смеешь задать эти вопросы Локи, потому что знаешь, что он воспримет это не как проявление заботы, а как попытку вторжения в его личное пространство. И ты просто даешь ему собраться и уже на пороге говоришь «Мне было хорошо». И он обещает, что позвонит. И сдерживает обещание. Через две недели.