Нить времени

POV Хэл Я всегда думал, что такие сильные чувства, как ненависть, злость и тому подобные всегда будоражат кровь, заставляют разум кипеть, а тело гореть огнем. Но сейчас, когда стража увела Полину, а вслед за ними убрался и мой младший брат, я чувствовал какое-то необъяснимое ледяное бешенство. Как будто в мое тело впиваются тысячи маленьких холодных игл, как будто воздух, которым я дышу, пропитан инеем, и я глотаю этот холодный воздух, и он доходит до самого моего сердца, сковывает его морозом. Я старался двигаться очень аккуратно, я боялся прикасаться к предметам, думая, что тронь я хоть что-то, и оно тотчас тоже станет ледяным и пойдет трещинами, расколется. И в то же время мне хотелось что-нибудь разбить, разрушить, уничтожить. Отец, подумалось мне, знал меня куда лучше, чем я предполагал. И поэтому то и запер — боялся, что я действительно могу что-нибудь, или, не дай бог, кого-нибудь, уничтожить. Родного брата, например. Именно мысли о брате помогли мне успокоиться, на немного пригасить в себе бушующее во всю ледяное пламя. Кто, как не брат, смог убедить князей церкви выдать приказ об аресте Полины? Кому, как не ему, по силам было заставить отца думать, что мое заточение в покоях пойдет на пользу мне же самому? И понятно, откуда ветер дует — никто иной, как Ральф Невилл и его люди были свидетелями нашего с Полиной исчезновения. Чем, как не колдовством, могли они это себе объяснить? Невилла я мог понять — чем больше становилось его влияние на Джона, тем могущественнее становился он сам. Что же говорить, если младший брат займет трон вместо старшего? Влияние сэра Ральфа станет практически безграничным. В досаде схватился я за голову, да и было с чего досадовать — младший брат, постоянный друг по детским играм и позже по юношеским забавам сейчас, выходит, враг мне? С того самого момента, как мои наставники начали готовить меня к будущему царствованию, я отчаянно надеялся, что меня избегнет участь многих моих предшественников — быть преданным тем, кто с тобой одной крови, кого полюбил, едва он родился. Полюбил не почему либо, не за какие-то особые заслуги, а просто так, как любят дети — ни за что. Что ж, видимо, надежды мои пошли прахом. И раз уж я осознал это, мне придется приложить все усилия, но не допустить, чтобы брат занял трон. И не потому даже, что сядет он на него только если я лягу трупом, а потому что человек, предавший брата, предаст и свой народ. Всю ночь, не сомкнув ни на минуту глаз, я пытался придумать, как мне выбраться из заточения. Это для начала. И это было непросто — стражники, что стояли по ту сторону моей комнаты, были людьми Джона. Предложи я им денег, посули земли или титулы — не станут и слушать. Попытаться напасть — но они вооружены, а у меня нет и тупого ножа, и если я не совладаю с ними, Джон удвоит охрану. Да и дело было не столько в брате, сколько в отце — узнай он, что я ослушался его приказ и бежал — кто знает, вполне мог пустить за мной погоню и посадить после уже не под домашний арест, а в тот же Тауэр. И тогда с надеждой вызволить оттуда Полину придется расстаться. Мысли о том, как ей приходится в тюрьме, я старался гнать прочь из головы — лишнее беспокойство только вымораживало сильнее, мешало думать. Потом, когда все закончится, когда она, живая и невредимая, будет со мной рядом, когда, успокоенная тем, что находится, наконец, в безопасности, она будет спать у меня на руках, тогда только, я знаю, тот страх за нее, что сейчас старался я спрятать на самом дне своего сердца, вырвется и накроет с головой. Так всегда бывает после боя — когда ты уже его выиграл, тогда и приходит к тебе понимание, чего тебе только что удалось избежать. А сейчас я, как ни старался, не мог придумать способ выбраться из комнаты. Прошло несколько дней. Стражники ко мне даже не заходили. Все мои просьбы позвать брата, передать отцу, что я желаю его видеть, да хоть бы позвать ко мне доктора Уидона — мало ли, а вдруг я внезапно занемог? - оставались без ответа. Буквально: мне никто не отвечал. Еду приносил мальчишка-слуга. Я бы без зазрения совести взял его в заложники и потребовал бы, чтобы меня выпустили, если бы он был хоть кому-нибудь нужен. К сожалению, я мог даже задушить беднягу — никто бы и пальцем не пошевелил, чтобы ему помочь. В конце концов мне ничего не оставалось делать, как привлечь стражей не совсем оригинальным, но всегда работающим способом. Слуга обычно приносил еду вечером, поэтому, как только солнце стало клониться к закату, я лег на пол, притворился бесчувственным и приготовился ждать. Едва парнишка перешагнул порог, как тут же закричал «На помощь!» Стража не заставила себя ждать. Надо отдать им должное, они не растерялись. Один велел мальчишке бежать звать доктора, а второй наклонился ко мне, чтобы проверить пульс. С него то я и начал. Резко вскинув кисти и согнув пальцы, я ударил ими бедняге по глазам — нет, не благородное умение владеть мечом было нужно сейчас мне, а опыт уличных потасовок в Истчепе. Стражник взвыл и опустился на колени, пытаясь ладонями закрыть лицо. Но я ему этого не позволил. Ужом скользнув ближе к нему, я, пока тот не успел опомниться, выхватил висящий у него на поясе нож, вогнал его бедняге в бок и тут же вскочил на ноги. Как смог я так быстро расправиться с одним противником — один бог (ах нет, бог в данный момент на нас не смотрел), один дьявол знает, но парнишка-слуга едва успел добежать до двери. Не особо целясь, я послал нож ему вдогонку, и тот вонзился в косяк прямо напротив его головы. Мальчик испуганно замер. - Ни с места! - крикнул я, и тот послушался. Второй охранник пошел на меня, угрожая мечом. Я подумал было взять оружие у его убитого товарища, но вместо этого просто дал вооруженному стражнику приблизиться ко мне. Раскрыв руки и подставляя под меч грудь, я на все сто был уверен, что тот не посмеет причинить мне вред — все-таки я оставался наследным принцем, и его задачей было охранять меня. И как только кончик меча коснулся моей груди, я увидел в глазах своего противника сомнение и понял, что победил. Я небрежно отвел от себя клинок, не отрывая взгляд от стражника. Теперь он смотрел на меня почти что испуганно. На мгновение возникла мысль о том, что именно я сейчас творю, что из воина превращаюсь в убийцу, что эти двое ни в чем не виноваты передо мной, а только исправно несли свою службу. Может быть из-за этого я решил пощадить второго и всего-лишь крепко его связал после того, как ударил сначала коленом в пах, а затем со всей силы кулаком по шее, которую он подставил под мой удар, согнувшись пополам. Мальчишку-слугу я не тронул вовсе — тот подошел ко мне сам и позволил себя связать, едва я спросил его, не хочет ли он разделить участь второго или, может быть, даже первого стражника. Оказавшись в галерее Вестминстерского замка, я бросился к покоям Джона. И какова же была моя радость, когда, постучавшись, я не услышал ответа. Дверь была заперта. Мысленно посылая благодарность Пойнсу за то, что выучил меня такому несложному и полезному делу, как вскрытие замков, я ножом открыл тот, что запирал дверь в комнату брата. Стол был завален бумагами. Как мог быстро, я прочитывал их и клал на место, не особо заботясь о том, чтобы сохранять прежний порядок. Уличит ли меня брат в том, что я рылся в его вещах — мне было на это наплевать. Через несколько минут я держал в руках — боже мой, я просто взвыл от досады на глупость и беспечность своего братца — переписку с королевским французским двором! Ей богу, они хотя бы шифр какой придумали! Нет! Черным по белому, по-французски, изящным почерком Джона были написаны уверения в том, что как только наш отец отойдет в мир иной, а я взойду на трон, он со своей стороны приложит все усилия, чтобы не дать мне развязать войну между нашими странами. А если Господь распорядится иначе, и на трон сядет сам Джон, то французский король может быть совершенно уверен в мирных намерениях двора английского. Ах, Джон! Можно ли было быть таким наивным, таким еще ребенком! Я держал в руках письмо (или черновик письма, уж не знаю, отправил брат его копию или только намеревался) и недоумевал. На минуту даже эта ледяная ярость, что придавала мне сил последние дни, как будто начала подтаивать, на минуту любовь к брату, желание уберечь его от необдуманного поступка чуть было не взяли вверх. Захотелось обнять его, захотелось схватить его за плечи и как следует встряхнуть, закричать «что же ты, глупый, делаешь?!», но я не позволил себе этой слабости. Несколько минут назад я убил человека, которого брат приставил сторожить меня. Не до сантиментов! Джон появился спустя час. Если он и был удивлен, увидев меня здесь, то хорошо смог скрыть удивление. - Брат, - то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес он, - ты все-таки смог выбраться. - А ты сомневался? - спросил его я, и у меня получилось таки выдавить из себя, выплюнуть это слово — брат. Слово слетело с языка, и осталась горечь. - О чем ты думал? - Джон явно чувствовал себя хозяином положения, - за дверью двое моих людей. Стоит мне крикнуть… - Ты не будешь кричать, Джон, - я постучал о ладонь свернутым в трубочку письмом, - если не хочешь, чтобы под стражу взяли тебя. Брат посмотрел на меня с недоверием. - Неужели ты думал, что его никто не прочитает, Джон? Что никто никогда не узнает? И все-таки выдержки моему брату было не занимать. - Я думал, что ты не сможешь прочитать его, Гарри, - с какой-то даже усмешкой заявил он, - помнится, ты в юности предпочитал волочиться за продажными девками, нежели заниматься французским. - Продажные девки иногда кажутся благоразумнее, чем ты, брат. Уж у них то хватит ума не оставлять у всех на виду то, за что их можно прищучить. - Да как ты посмел сравнить меня со шлюхами?! - в руке у Джона блеснуло тонкое лезвие кинжала. - Джон, а ты думал, с кем я могу тебя сравнивать после того, как прочел это письмо? И нашим, и вашим — вот как называется твоя игра с французами. Ну да не будем выяснять отношения. Ты сейчас уберешь свою игрушку, ответишь на несколько моих вопросов, и я уйду. Спрятанный в рукаве нож, который я предусмотрительно прихватил с собой после того, как обезвредил охрану, легко скользнул мне в ладонь. Драться с братом не входило в мои намерения. Но приходилось быть начеку - этот идиот вполне мог броситься на меня. Что и вышло. Схватка была недолгой — все-таки я был сильнее и опытнее. Пара движений — и я выбил кинжал из рук брата, а его самого прижал к стене. Уперев локоть ему в горло, я надавил и, когда тот начал задыхаться и хватать меня за руку, пытаясь ослабить хватку, я задал первый вопрос: - Как ты узнал, что мы будем в моей комнате? - Ч.. что? - хрипел Джон. - Вы ждали нас с Полиной у меня в комнате. Почему там? - Уидон, - простонал брат, - старый дурень. Ох, стоило чуть пощекотать ножом его толстое брюхо, как он запел! - Что он сказал? - Что эта твоя девка, Гарри… что она, дескать, не из нашего времени. И иногда ее приносит, да не куда-нибудь, а прямехонько в твою спальню. Я опустил локоть, но влепил брату звонкую оплеуху. - Вы посмели угрожать старику?! - я снова почувствовал, как тысячи ледяных иголок впиваются мне под кожу. - Ты пропал, брат. Тебя не было два месяца… Люди Невилла видели, как ты и она просто исчезли посреди сражения. Мы допросили Пойнса... - Вы допросили Пойнса?! — я влепил гаденышу еще одну пощечину. Представляю, как они его допрашивали. - У вас хватило низости пытать раненого? - Да кто его пытал, Гарри? Он рассказал все, что знал о ней, едва получил пару зуботычин. А знал он немного, судя по всему. - Где он сейчас? Он жив? - я сдерживал себя из последних сил, настолько велико было желание наброситься на брата с кулаками. - Жив! Что ему сделается? Мы оставили его в Карнарвоне. - А доктор? - И с доктором все в порядке — наверняка пьянствует где-нибудь в Истчепе. - Что с Полиной? - больше всего боялся я задавать этот вопрос. Вернее, боялся ответа, который на него получу. - Сегодня был суд. Твоя девка во всем призналась. В том, что околдовала, соблазнила и похитила тебя, Гарри. В том, что… А, много в чем… Послезавтра ее сожгут на костре, как ведьму и еретичку. Ледяные иглы вонзились мне в самое сердце. Дыхание перехватило. Очень хорошо представлял я себе, что значит суд Святой Инквизиции. Я зажмурился и медленно вздохнул, как будто глотнул колючего морозного воздуха. - Клянусь, брат, если дознаватели хоть пальцем ее тронули… Если хоть один ее волос... Я за каждый их удар, за каждое их грязное прикосновение спрошу с тебя, Джон. Веришь ты мне? Брат долго смотрел мне в глаза. Уж не знаю, что он там видел, но то, что сейчас перед ним не его любящий брат Гарри, не наследник короны — добрый принц Уэльский, а кто-то совсем другой, незнакомый и жестокий, это было совершенно точно. Потому что Джон первый отвел взгляд и куда-то в сторону прошептал: - Верю. Никто твою девку пальцем не тронул, сама во всем призналась. - Молись, чтобы это так и было! - заявил я, - а сейчас мне нужны деньги, Джон. Много. Все твои деньги. И твой плащ. И ты отошлешь своих охранников и дашь мне беспрепятственно выйти из дворца. Брат молча кивнул. Не таясь — смысла прятаться от меня сейчас ему не было никакого — он отодвинул на первый взгляд незаметную панель на стене, за которой оказалось пустое пространство. Там Джон, по-видимому, держал ценные вещи. И почему же не положил туда письмо французам? Неужели просто не успел? Или до такой степени считал себя безнаказанным? Из тайника брат извлек два небольших кожаных мешочка с деньгами и отдал мне. Затем нашел для меня теплый дорожный плащ. После чего открыл дверь и отослал прочь охранников. Благодарить его я был не намерен. Вместо благодарности я распорядился: - Я сейчас уйду. И ты сделаешь все возможное, чтобы отец не обнаружил мой побег. Как ты это сделаешь — мне плевать. Еще ты убедишь отца, что нет никакого смысла держать меня под стражей. Когда я вернусь, я должен быть свободен. Джон кивнул головой, соглашаясь. - Еще. В моей комнате двое связанных и один покойник. Это тоже твоя забота. Избавься от них. - Но Гарри… - Не зли меня, брат! Опять сдержанный кивок. - И самое главное, Джон... Теперь на меня смотрели совершенно больные, чужие глаза. И я не щадил их хозяина. - Этот ублюдок, Невилл, носит кольцо в форме головы волка. Оно мне нужно. Как и то, которое, наверняка, вы забрали у Полины. Это было кольцо в форме змеи, пожирающей свой хвост. Ты принесешь мне эти кольца, Джон. - Кем ты себя возомнил, брат?! - закричал младший принц, - думаешь, я теперь у тебя в рабстве? - Ты хуже, чем в рабстве, - я потряс у Джона перед носом его письмом, - ты теперь мой со всеми своими потрохами. Джон, все еще не веря в то, что произошло, молча качал головой из стороны в сторону. А я не давал ему время прийти в себя: - Вот это твое письмо, брат, это даже не колдовство и ересь. Это государственная измена. Ты же не хочешь оказаться в Тауэре, как государственный изменник? Не хочешь, Джон? Тогда будешь делать все, что я велю! Ты понял меня? - Я понял тебя, брат, - был мне ответ. Закрывая за собой дверь его комнаты, я услышал тихое: - Будь ты проклят!