Нить времени

POV Хэл Остаток ночи я провел в заведении мистрисс Финч. Если я и хотел узнать что-то о судьбе Пойнса или Уидона, то это было единственное место в Лондоне, где бы я мог это сделать. Сама хозяйка, Долли Финч, рассказала мне, что сэр Джон закатился в кабак месяца два назад, как раз когда пошли слухи о моем таинственном исчезновении. И он был перепуган чуть не до смерти. Пил, как дурной, недели три. Пока не появился и Нэд Пойнс. Выглядел он — краше в гроб кладут, по всему видно, потрепало беднягу. И оба они вместе с сэром Джоном отправились в Хершам, откуда Пойнс был родом. Там Нэд под присмотром старого доктора должен был окончательно поправиться. Что ж, хотя бы эти двое были более или менее в порядке. Я сказал Долли, что желал бы видеть ее брата. Сэм Финч славился тем, что мог достать все, что угодно. Не бесплатно, разумеется. И не важно, что могло понадобиться его клиенту — создавалось впечатление, что Сэм, если ему заплатить достаточно много, мог стащить даже корону с головы моего отца. Наутро, выслушав мою просьбу, Сэм Финч подумал пару минут, назвал сумму, и мы ударили по рукам. Я потребовал у Сэма не много, не мало, а женский труп. Нет, упаси Боже, ему не придется никого убивать. Мертвых тел хватает как в прозекторских, так и, чего греха таить, в грязных лондонских подворотнях. Мне же предстояло убедить начальника Тауэрской тюрьмы, чтобы завтра на рассвете вместо Полины Рощиной, колдуньи и еретички, аутодафе предали неизвестную покойницу. Именно для того, чтобы подкупить тюремное начальство, мне и нужны были деньги, которые я взял у Джона. Уговаривал хозяина Тауэра я на удивление недолго. Просто положил справа от него мешочек с деньгами, а слева свой кинжал. Угадайте, что он выбрал? На рассвете следующего дня Сэм Финч подкатил к воротам Тауэра повозку, на которой лежало тело недавно умершей от чахотки женщины средних лет. Оно то и должно было сгореть сегодня на потеху толпе. А толпа, нужно думать, не увидит подвоха. Мертвую вполне могут принять за лишившуюся чувств — мало ли казней видела лондонская толпа! Зато я получил Полину. По распоряжению начальника тюрьмы ее привели к боковым воротам, где ждал я, укрытый плащом, чтобы не быть узнанным никем, кроме господина начальника. На первый взгляд с ней все было в порядке. По крайней мере следов побоев я не заметил. И шла она сама, хотя и медленно, но спину держала прямо, а голову высоко поднятой. Увидев мой плащ и капюшон, она, вероятно, приняла меня за палача, потому что, едва я сделал шаг навстречу к ней, попятилась, и, вскрикнув, начала оседать на руки одного из конвоировавших ее стражей. Смотреть, как чужие руки, пусть и вынуждено, касаются ее тела, я не мог. Буквально вырвав Полину из рук стражника, я, не теряя времени на то, чтобы привести ее в сознание, как мог устроил ее в седле и сам сел сзади, удерживая девушку от возможного падения. Как только за нами закрылись двери негостеприимного Тауэрского замка, я поспешил покинуть Лондон. Кто знает, как быстро обнаружится мой побег. В том, что Джон сможет долго скрывать этот факт, у меня надежды не было. Едва выехав из города, я пустил лошадь в галоп. Вероятно, от скачки Полина и пришла в себя. Вскинулась, забилась в моих руках, не понимая, видимо, как оказалась она на скачущей во весь опор лошади. - Тихо, милая. Все хорошо, - прошептал я ей на ухо, осаживая лошадь, - все уже позади. - Хэл?! - она повернула ко мне голову. Прямо на меня смотрели ее темно-серые, как воды Темзы осенью, глаза. Постепенно выражение недоверия сменила — хотел бы я сказать радость, но нет — в ее глазах появилась какая-то обреченная усталость. Как будто бы ей было все равно, что она спаслась от казни, ей было безразлично, куда я ее везу, что будет дальше. - Все хорошо, родная, - повторил я еще раз, слегка целуя ее в макушку, - все закончилось. Все уже закончилось. Она не проронила ни слова, а только откинулась мне на грудь и затихла. От нее пахло тюрьмой — немытым телом и страхом. Она была бледна, ее волосы грязны и спутаны, а платье измято, но она была здесь, рядом со мной, и я увозил ее от всех тех, кто мог причинить ей вред. Ехали мы долго — хорошей дороги до имения Пойнса в Хершаме не было. Накатанная колея то появлялась, то прерывалась, и мне приходилось преодолевать то заросшее вереском поле, то негустую, но длинную полоску леса, а напоследок еще и пересекать вброд Темзу. И когда мы, наконец, добрались до дома Нэда, было почти совсем темно. И я всерьез начинал беспокоиться за Полину. Подол ее платья промок насквозь, когда мы переправлялись через реку, и ей, вероятно, было ужасно холодно — я чувствовал, как она дрожит. Семейство Пойнса проживало в низком, но крепком доме, который стоял на въезде в Хершам. После смерти отца у Нэда остались мать с сестрой. Чем они жили? Вероятно, тем немногим, что посылал им Пойнс - хозяйства никакого они не вели, и скотину не держали. Даже небольшой огород напротив дома, и тот пребывал в запустении. Кроме редких кустов репы и редиса, я ничего не рассмотрел. Едва я переступил порог, держа на руках свою драгоценную ношу, как ко мне тут же бросились Нэд и Джон Уидон. Как же я был рад видеть их обоих! Нэд, чертяка, совсем оправился от ран. Признаться, на нем всегда все заживало, как на собаке. Сэр Джон также был здоров, по-прежнему толст и по своему обыкновению весел. Кликнув сестру, Пойнс приказал ей натаскать и нагреть воды, а после помочь Полине вымыться. И как только с этим было покончено, я попросил доктора осмотреть девушку. - Она здорова, Хэл, - сказал Уидон, выходя из комнаты, которую семейство Пойнсов отвело для Полины, - вот только немного не в себе. - Не в себе? - с беспокойством переспросил я. - Она чудом избежала гибели, Хэл, мальчик мой, - покачал головой старый доктор, - как, думаешь, должна она себя чувствовать? Я дал ей лекарство, и вскоре она уснет. А когда проснется, будь с ней рядом. Приласкай ее, Хэл, и она оттает. Когда я вошел в комнату, Полина сидела на кровати, со всех сторон обложенная мягкими подушками и до носа закутанная в одеяло. На меня девушка даже не взглянула — ее взгляд застыл, прикованный к одной ей известной точке в пространстве. - Полина! - негромко позвал я, но мне не ответили. Тогда я сел на краешек кровати, нащупал через одеяло ее руку и несильно сжал. - Полина, посмотри на меня, - попросил я. Наконец-то она повернула ко мне голову. - Мне холодно, Хэл, - прошептала девушка, - мне теперь всегда холодно. Я приподнял одеяло и нашел ее ладонь — пальцы Полины, ее кисть, предплечье — все было совершенно ледяным. Господи! Да она же только что после горячей ванны! Не думая, что могу ее напугать, смутить или как-то оскорбить, я быстро разделся и нырнул к ней под одеяло. - Иди сюда! Иди ко мне! - я прижал ее к себе — холодную, как мрамор, и такую же неподвижную. Нет, в моем поступке не было ничего романтического — я всего лишь хотел согреть ее теплом своего тела. И Полина обняла в ответ. Крепко обхватила меня обеими руками поперек туловища, ноги свои переплела с моими. Наши тела были так близко, что, казалось, между ними не осталось свободного пространства. Чувствовал ли я возбуждение? Нет. Не мог я вожделеть ее сейчас — даже мысль о том, что я мог бы взять ее такую — доверчивую и растерянную — казалась мне преступной. День назад я стал убийцей. Чтобы спасти ее. Насильником я не буду. Чуть отстранившись, я высвободился из ее объятий — она только простонала «Хэл, не оставляй меня!» - Я здесь, милая, - успокоил я девушку, - я никуда не уйду. Опять укутав Полину одеялом так, чтобы снаружи остались только ступни — самое холодное место сейчас на ее теле, - я осторожно взял в руки сначала ее правую ножку, и немного потер, чтобы кровь в венах бежала быстрее. Аккуратно, чтобы Полина не чувствовала щекотки, я тихонько подул на ступню, а затем нежно поцеловал каждый пальчик, прошелся губами вдоль высокого подъема, обласкал нежную пяточку. Когда, наконец, я почувствовал, что ее правая ножка уже не такая холодная, я проделал то же самое с левой. - Как хорошо, Хэл! - услышал я и улыбнулся — наконец хоть какая-то положительная эмоция. Успокоенный, я вернулся на свое место рядом с ней. Она снова обняла меня, прижалась крепко-крепко, и я чувствовал ее всю, нежную и теперь теплую. Она ровно дышала, уткнувшись лицом мне куда-то в район солнечного сплетения, и я подумал, что мне никогда в жизни не было так уютно, так комфортно и так… правильно. И горько было оттого, что сейчас я окончательно уверовал в то, что так давно сформулировал для себя, но не хотел принимать — она, действительно, не должна быть здесь. Ее место — в ее мире. Здесь она постоянно будет подвергаться опасности. А я не всегда смогу защитить. И не вынесу, если потеряю ее. Да и что я мог бы ей предложить? Себя в качестве любовника? Сомнительное удовольствие — быть любовницей наследного принца — одно неверное движение, одно необдуманное слово — и конец твоей репутации, а значит и конец твоей спокойной жизни. Общество придворных — это настоящий змеиный клубок. В брак я, по всей вероятности, смогу вступить исключительно в династических целях. А если будет ребенок? Бастардам, тем более королевским, живется ох как не сладко! Так что как ни крути — без меня ей будет куда лучше. Да и судя по ее рассказам, все несчастья случились с ней только потому, что мы имели несчастье встретиться. Я нежно погладил ее по щеке, поцеловал краешек губ и сказал ей, надеясь, что она еще не спит и услышит меня: - Ты не должна больше появляться здесь, слышишь? Она вскинулась, посмотрела на меня так, будто не хотела верить услышанному. - Но Хэл… Я приложил палец к ее губам, заставляя молчать. - Ты была права во всем — твое место не здесь. В моем мире ты не сможешь быть в безопасности. А я не смогу всегда быть рядом. Она шмыгнула носом, словно девочка, у которой отняли игрушку. Я ненавидел себя за то, что делаю. Но видит Бог, я делал это для нее. - Но мой жених… Лафей убьет его. - Поверь, Полина, ни один мужчина не сможет жить спокойно, зная, что его женщина ради него пережила то, что переживаешь сейчас ты. Если он, конечно, достоин называться мужчиной. - Но… - Пожалуйста, давай обсудим все завтра, - попросил я ее, - обещаю, я достану для тебя кольца. А сейчас тебе нужно поспать. Она тяжело вздохнула, кивнула головой — ее носик проехался вверх-вниз, задевая мою кожу где-то в районе ключиц — движение такое легкое, такое интимное, что мне захотелось сию же секунду затолкать недавно сказанные мной слова себе же в глотку, захотелось прижать ее к себе еще крепче, еще ближе, захотелось никогда никуда не отпускать. Полина вздохнула еще раз и произнесла так тихо, что я не был уверен, что правильно ее понял: «Ну и пусть», а затем отвернулась от меня и затихла. Уснула. - Дурак ты, твое Высочество! - мысленно обругал я себя. А наутро её не было.