Нить времени

POV Кэт Через неделю ты получаешь по почте конверт. Ты даже догадываешься, что находится в этом конверте, и когда ты распечатываешь его и держишь в руках вновь выписанный чек на твое имя и дарственную на дом в Белсайз, ты не удивляешься. Ты знаешь — отправь ты документы назад, еще через неделю ты получишь их снова. Ты просто знаешь Локи. Но ты не спешишь обналичивать чек. Ты даже не едешь посмотреть на дом, хотя тебе и хочется. Но ты и не отсылаешь документы обратно. Не то чтобы тебе стыдно за то, что тогда бросила их Локи в лицо, но и обижать его отказом еще раз ты тоже не хочешь — в конце концов это его право как мужчины — позаботиться о ребенке. Вообще это все — мышонок, новый дом - можно было бы назвать осуществлением твоей мечты о простом женском счастье, если бы не тот факт, что мужчина твоей мечты присутствует в твоей жизни как-то косвенно. А сейчас не присутствует от слова вообще. Зато неожиданно в твоей жизни становится очень много Тора. Он просто возникает на пороге твоей квартиры в один прекрасный день. В одной руке у него здоровая розовая коробка, на которой нарисован кукольный домик, и он выглядит совсем как настоящий, в другой — игрушечный грузовик, пожалуй, слишком большой для игрушки, и тоже точная копия настоящего. - Че, как, девчуля? - Тор ставит игрушки на пол и через секунду сжимает тебя в железных объятиях — ты в который раз ловишь себя на мысли, что однажды твои ребра не выдержат жестких обнимаешк братьев Одинсонов. - Я тут принес, - Тор показывает на игрушки, - не знал, кто у тебя родится, мальчик или девочка. Решил — не прогадаю в любом случае. Ты уже знаешь, кто, Кэт? Ты отрицательно качаешь головой. Сама не знаешь почему, но ты не хочешь знать заранее пол ребенка. Тебе достаточно того, что он здоров. О чем всегда предупреждаешь врача УЗИ при очередном обследовании. Сейчас тебе интересно, почему это Тор разгуливает на свободе. - Выпустили под залог, - отвечает тебе Одинсон, - этот хитрый сукин сын Бауман… Тут — ты глазам своим не веришь — Тор вдруг смущается, как ребенок, которого застали в тот момент, когда он без разрешения залез в шкаф за конфетой. - Ты это, девчуля, извини типа. Все мой поганый язык. Я ж понимаю — ему нельзя всю эту грязь слушать, - и Тор косит глазами на твой уже довольно большой живот, - а че, потрогать можно? И широкая ладонь Одинсона бережно опускается тебе на живот. - Пихается, мелкий! - довольно скалится Тор. Тебе приятно торово умиление, как приятен любой будущей мамочке восторг окружающих по поводу ее будущего малыша. Но тебе не терпится спросить Тора, что с его братом. - Пизд…, прости, Кэт, я хотел сказать, Локи под залог не выпускают. Эй, эй, девчуля! Ну ты че, ну? Ты че разнюнилась?! Ты ща тут потоп устроишь! - Тор, как и все мужчины, терпеть не может женских слез и не знает, как успокоить тебя, когда ты вдруг вздумала рыдать. - Это все гормоны, - пытаешься отшутиться ты, размазывая слезы, - беременные иногда ревут ни с того ни с сего. - Ага, особенно когда вспоминают моего братца, - Тор смотрит на тебя ласково и смущенно чешет макушку. - И что, много таких? - спрашиваешь ты, и слезы начинают литься с утроенной силой. - Каких таких? - не понимает Тор. - Которые из-за твоего брата плачут! До Одинсона, наконец, доходит, что в сказанной им фразе ты видишь двойной смысл. - Ох, девчуля! Ну епт! Я хотел сказать — ну ты че? Я ж не то имел в виду. Почему-то ты совсем не стесняешься брата Локи, наоборот, тебе хочется от души прорыдаться, спрятавшись лицом на его широкой груди. И ты с удовольствием утыкаешься носом ему куда-то в район ключиц и вдыхаешь его запах — совсем не такой, как у Локи. Никаких сложных парфюмов — Тор пахнет недавно выстиранным бельем, которое посушили на свежем воздухе, чистым телом и немного яблоками. Тебе хорошо и уютно в его запахе, его руки легко гладят тебя по голове, успокаивая. Он большой и теплый, и ты просто рада тому, что он есть. - Локи выкрутится, Кэт, - шепчет Тор, не делая попытки отстраниться. Его простая клетчатая рубашка, должно быть, вся мокрая от твоих слез, но ему все равно, - вот увидишь, он все уладит. Это же Локи — он купит с потрохами весь этот долбан…, прости, весь этот суд, если уже не купил. Ты поднимаешь на Тора полный надежды взгляд. И он звонко целует твою щеку и, смутившись, отстраняется: - Он скоро вернется к тебе, Кэт. Ты только фыркаешь в ответ, и тогда Одинсон, нахмурившись, спрашивает: - Что? Прислал тебе чек и подарил особнячок? Ты киваешь головой. - Хочешь надеру ему задницу? Ты снова качаешь головой, на этот раз отрицательно. - Он придет, Кэт, - задумчиво произносит Тор, - ты нужна ему. Вы с ребенком нужны ему. - Это он тебе сказал? - твои слезы высохли, но зато ты опять чувствуешь, как зла на Локи. - Нет, девчуля, - улыбается Тор, - он только и твердил, что ты ни за что теперь не позволишь ему быть с тобой. Вот как я догадался! И тогда ты улыбаешься тоже. Тор помогает тебе с переездом. Просто однажды в твою квартиру вваливаются неизвестные тебе люди и начинают деловито запаковывать мебель в специальную пленку. Руководит всем этим безобразием Тор. Ты пытаешься поначалу сопротивляться — в конце концов, с чего это Одинсон распоряжается здесь, как у себя дома? Но он просто берет тебя за плечи и отставляет в сторону. - Не мешайся, девчуля, не дай бог зашибут. Почитай вон журнальчик. Или запихай в чемодан бельишко, все польза. Ты возмущена, ты хочешь запустить в Тора чем-нибудь, что потяжелее, но, с другой стороны, ты понимаешь, что рано или поздно переезда было не избежать, и лучше сейчас, пока ты еще хоть что-то видишь из-за своего большого круглого живота. Дом тебе нравится. Он так тебе нравится, что ты буквально замираешь перед невысоким белым заборчиком, не смея открыть калитку и подойти ближе. Он кажется небольшим, может быть из-за низкой покатой крыши, а может быть из-за оплетающего одну его стену плюща. Другая стена дома — это окна от пола до потолка — ты вспоминаешь, говорила ли когда-нибудь Локи, что тебе нравится, когда в доме окна от пола до потолка, и не можешь вспомнить. Эти окна выходят на зеленую лужайку, и тебе тут же хочется поставить сюда пару шезлонгов и барбекюшницу, и тебе кажется, что вон там, в конце участка, неплохо смотрелась бы собачья будка, и ты думаешь, что, возможно, однажды все это здесь будет. Внутри дом пахнет недавно сделанным ремонтом. Оглядывая комнаты, ты думаешь, что, пожалуй, ничего не будешь тут менять. Тебе нравится и веселенький желто-терракотовый цвет, в который выкрашена кухня, и сдержанные тона, в которых выполнена отделка гостиной, а когда ты видишь спальню, отделанную жемчужно серым с белым, ты просто жалеешь, что не переехала раньше. Единственное, что тебе не нравится — дом слишком большой для тебя одной. Этот дом так явно предназначен для того, чтобы в нем жила семья, чтобы из комнат наверху слышался детский смех, чтобы по светлому ковру в гостиной галопировал большущий добрый лохматый пес, чтобы Локи, чертыхаясь (еще бы ему не чертыхаться, ведь следы от собачьих лап на ковре придется вытирать ему, иначе ты всю плешь ему проешь за испорченный ковер), выгонял бы пса обратно во двор. Эта картинка — Лафейсон и собака — возникает у тебя перед глазами каждый раз, как только ты смотришь на ковер в гостиной. В конце концов ты просишь Тора убрать этот ковер вообще. Тор возмущается, говорит, что ребенку, когда тот подрастет, будет холодно играть на полу. Но ты знаешь, Тор лукавит — ребенок здесь будет ползать еще не скоро, а сейчас Тору самому неуютно ходить по голому полу босиком, но удобство Одинсона тебя мало заботит — ты просто стараешься не думать о его брате. Ты пытаешься убедить себя, что и без него вы прекрасно справитесь — ты, мышонок и иногда, может быть, Тор. Беда в том, что у тебя плохо получается. Тебе даже иногда кажется, но это настолько хорошо, чтобы быть правдой, что ты стараешься не думать об этом… Так вот, тебе кажется, что Локи купил этот дом уже давно. И купил он его именно для того, чтобы все это было — мышонок, шезлонги и барбекюшница во дворе, и даже испорченный собачьими лапами ковер. Ты не можешь ответить себе, откуда у тебя такие мысли. Может быть потому, что в каждой комнате, в каждой детали отделки этого дома тебе чудится рука Локи. Ведь это ему могла бы понравиться темно-зеленая мозаика в ванной комнате, или же легкая изящная мебель в кабинете. Ты думаешь о том, мог ли Локи наклеить на окна и на потолок детской золотистые звезды, вырезанные из плотной фольги. Возможно, тебе просто хочется думать, что Локи приобрел этот дом, чтобы однажды вы стали здесь семьей. Ты спрашиваешь Тора, когда Локи купил этот дом, но он лишь пожимает плечами и говорит, что «хрен его знает, темнилу мелкого». Между тем, судебные процессы над Лафеем и братьями Одинсонами в самом разгаре. Каждый день в интернете ты находишь статьи, описывающие ход дела. Несколько раз тебя саму вызывают в суд в качестве потерпевшей по делу Лафея и в качестве свидетеля по делу Локи и Тора, но обе стороны — и обвинение, и защита — видя твое положение, вопросами тебя не мучают. Во время каждого заседания, на которое тебя вызывают, ты видишь Локи, как он сидит рядом с Исааком Бауманом. В безупречном костюме, с идеально уложенными волосами Локи выглядит так, будто присутствует на каком-нибудь дорогом аукционе, а не на судебном процессе, на котором он же является обвиняемым. А надменное выражение его лица и чуть пренебрежительный взгляд, который он иногда бросает по сторонам, только усугубляют это ощущение. И когда ты смотришь на Локи, тебе хочется, чтобы все, кто присутствует сейчас в зале суда вдруг, как по мановению волшебной палочки, куда-нибудь исчезли. Тебе хочется остаться с ним наедине, хочется прижаться щекой к его щеке, хочется, наконец, сказать ему, как сильно ты его любишь, как измучилась без него. Тебе хочется этого настолько, что ты в отчаянной попытке не разрыдаться прямо здесь, в зале заседаний, до такой степени крепко сжимаешь кулаки, что на ладонях остаются красные полукружия от твоих ногтей. Сам Локи на тебя почти не смотрит. По крайней мере, его взгляд задерживается на твоей довольно заметной, благодаря мышонку, фигуре не чаще, чем на ком бы то ни было. И каково же твое удивление, когда в то самое время, как ты отвечаешь на очередной вопрос Баумана, Локи вдруг улыбается во все тридцать два и подмигивает тебе самым нахальным образом. Ты тут же теряешь нить, ты вообще забываешь, на какой вопрос сейчас даешь ответ. Но почему-то тебе становится так весело, тебе кажется, что все это — огромный зал, куча праздного народу — зрители, как в цирке, заняли все свободные места, присяжные, адвокат, судья в дурацком парике и черной конфедератке — все это вдруг кажется тебе каким-то убогим фарсом, в котором тебе по непонятной причине приходится участвовать. И еще тебе кажется, что этот фарс скоро закончится. Это подмигивание Локи, естественно, ловишь не только ты. В зале полно журналистов, и уже через какой-то час после окончания заседания или даже еще раньше кадры улыбающегося Лафейсона расходятся в интернете, и под этими кадрами появляются сотни комментариев — одни возмущены таким поведением обвиняемого, другие находят это очень остроумным, в любом случае, незамеченной шутка Локи не остается. Из-за переезда, обустройства на новом месте и судебного процесса ты не замечаешь, как летит время. Тем не менее примерная дата родов, которую тебе называет врач, плюс-минус пара дней, обведена в твоем календаре красным. И когда ты просыпаешься посреди ночи из-за того, что отошли воды, ты не паникуешь. Ты звонишь Тору и в скорую. Ты берешь небольшую сумку, в которой у тебя заранее собраны все вещи, которые могут понадобиться тебе в больнице, ты достаешь из бюро документы и тихо ждешь приезда Одинсона и медиков. Те приезжают быстро и практически одновременно. Но тебе кажется, что ты ждешь уже несколько часов. Низ живота тянет, справа налево разливается тупая боль, и когда парамедики, поддерживая за руки, ведут тебя к машине, ты громко стонешь. В автомобиле скорой ты не сдерживаешься и стонешь очень громко. В больнице ты начинаешь кричать. Санитары катят тебя на каталке в сторону родовой, Тор семенит рядом, держа тебя за руку. И все бы хорошо, если бы ему вдруг не приходит в голову чудесная мысль: - А ведь надо Локи сказать. И тогда ты кричишь уже не просто безликое «А-а-а-а-а!», ты кричишь вполне конкретное «Черти бы драли твоего Локи! Долго и в извращенной форме! Я убью его, засранца! Тор, клянусь, я его прикончу! Пусть только приблизится ко мне — пришибу!» Роды длятся относительно недолго. Ты благодаришь бога за то, что тебе не приходится, как некоторым женщинам, сутки производить на свет ребенка. Через каких-то три часа врач показывает тебе твоего мышонка — красного, сморщенного, орущего, живого мышонка. - У Вас девочка, - говорит врач и передает ребенка медсестре, которая заворачивает его в пеленку. Ты и сама уже видишь, что это девочка. Ты глаз не можешь оторвать от смешного маленького существа, которому ты только что подарила жизнь. И когда ты берешь своего ребенка на руки, то думаешь, что всю жизнь жила ради вот этого самого момента — ради первого прикосновения к своему мышонку. Тор навещает тебя на следующий день. Он приносит цветы для тебя и кучу погремушек для ребенка. Он отчего-то смущается и краснеет. Он спрашивает, можно ли ему подержать твою дочку, но когда ты разрешаешь, то ожидаемо робеет и просто протягивает палец и гладит девочку по кругленькой щечке. - Она красивая, - шепчет он, наверное, боится, что испугает ребенка, если будет громко басить, - на тебя похожа. Ты, если честно, не знаешь, на кого похож твой ребенок. Тебе кажется, что ни на кого. Сам на себя. - Пахнет вкусно, - улыбается Тор, - молоком. Ты пожимаешь плечами. А как, он думает, пахнут маленькие дети? - Не дай бог, как у мелкого характер будет. И ты влепляешь Одинсону подзатыльник. В этот момент открывается дверь, и две медсестры (одна бы не справилась) торжественно вносят в комнату громадную, просто каких-то невероятных размеров корзину белоснежных роз. - Это доставили только что с курьером, - объясняет одна из сестер, - для Вас, мэм. У тебя замирает сердце — то есть фактически — тебе кажется, что несколько секунд сердце просто не бьется. А затем колотится, как будто его завели при помощи дефибриллятора. Ты осторожно протягиваешь к цветам руку и достаешь маленькую открытку, прикрепленную к одному из бутонов. Четким аккуратным почерком Локи написано одно единственное слово: «Спасибо».