Все, что захочешь

Пазл. Еще один. Размеренные движения рук. В голове четкий алгоритм действий: собрать все детали так, чтобы головоломка сошлась. Соберется рисунок — и все станет ясно, четко. Может, и сердце перестанет колотиться так бешено, и обычно хладнокровный Ниа перестанет волноваться, вновь обретя спасительный самоконтроль? Он сидит в общей комнате тем же пятничным днем, основные занятия и ланч прошли, и все ученики по стародавней традиции собираются здесь: пообщаться, посплетничать, поиграть… Внешне он никак не выдает волнения. И по-прежнему отстранен ото всех, закрыт, безразличен. Вот только сегодня это всего лишь маска, а под ней… Ниа самому страшно туда заглянуть: столько противоречивых эмоций, будоражащих чувств, непривычной неуверенности в себе… и нетерпеливого ожидания. И наконец, он появляется. Вбегает с улицы, веселый, раскрасневшийся, шумный, сразу притягивая к себе взгляды всех детей. За ним, как обычно, следует Мэтт. Он подходит к одной из компаний и сходу встревает в разговор, не заботясь о высоте тона — водится за Мелло такая черта. Начинает что-то рассказывать. Никто и не думает возражать: харизма главного баламута оказывает гипнотическое воздействие. Сразу забыта прежняя болтовня, теперь в центре внимания только он. …Разве кто-то в силах отвести глаза от ярко-полосатого хищника, когда тому вздумается обратить на тебя свой тяжелый непроницаемый взгляд?.. — Ты слишком шумишь, Мелло, — холодный безразличный голос Ниа вдруг прерывает его занятную историю, которую с пристальным интересом слушает та компания. Вокруг Мелло воцаряется тишина: его друзья потрясены, и сам Мелло, очевидно, больше всех. Он изумленно оборачивается к сопернику: чтобы Ниа сам первый заговорил с кем-нибудь? Да еще и с подобной претензией? В первую секунду ему кажется, что он ослышался, и потому переспрашивает: — Что?! Что ты сказал? — Я сказал, что ты слишком шумишь, — невозмутимо повторяет сидящий на полу гений, ни на секунду не отрываясь от собирания пазла. — Ты сам не замечаешь, что ты разговариваешь слишком громко. Твой голос перекрывает все остальные, и в комнате из-за тебя стало некомфортно. Ты мешаешь мне и другим. Ниа поднимает глаза на недруга, и тут Мелло кажется, что где-то в их глубине мелькает насмешка. Для вспыльчивого парня этого больше, чем достаточно. — Ты что, заболел, Ниа? — он еще выбирает выражения, еще улыбается, но уже одними губами: на лице проступает еле сдерживаемое бешенство, хорошего настроения как не бывало. — Как я могу тебе мешать? Чем ты таким занимаешься, чтобы этому помешать? — Я собираю пазлы… — спокойно отвечает Ниа, зачем-то поднимаясь на ноги и не сводя жесткого взгляда с взбешенного конкурента. — Да что ты говоришь! — теперь Мелло откровенно издевается. — А я и не заметил… Думал, что ты делаешь что-то действительно важное: ну, там, готовишь итоговую контрольную, или помогаешь L расследовать дело Киры, или… шпионишь за всеми, по своему обыкновению! Вокруг раздаются смешки, но Ниа интересны не они, а открывшийся новый факт: значит, Мелло заметил, как он, не отрываясь от своих игрушек, одновременно наблюдает за другими. Любопытно… — Еще один пазл… — понял ли сам Ниа, что произнес это вслух? — Что?! — Не кричи, Мелло, — морщится Ниа. — Я тебя хорошо слышу. Как, впрочем, уже все в этой комнате. Я сказал, что ты — словно пазл… Дальше ему договорить не пришлось. Его прерывает молниеносный удар, который белокурый любитель игр предвидел и поэтому сразу дернулся назад, пытаясь увернуться. Но реакция Мелло во много раз быстрее. …Стремительный тигр во власти собственных диких инстинктов… И пусть не как целился — по зубам, но в скулу впечатывается его кулак, заставляя Ниа отлететь назад, прямо в стену, со всего размаху ударяясь об нее головой. Разрывающая боль мгновенно наполняет его мозг, теперь ему понятно выражение: «Из глаз сыплются искры». Кровь струится одновременно из разбитой скулы, изо рта и носа, и мало того, пропитывая белые волосы, капает с затылка. Рубашка Ниа из белоснежной постепенно превращается в алую. Присутствующие вскрикивают почти одновременно и быстро окружают место действа, образуя плотное кольцо. Кто-то застывает, кто-то, наоборот, пытается подойти поближе, Мэтт железной хваткой перехватывает друга, не давая тому продолжить. Впрочем, Мелло, увидев такое количество крови, сразу остывает и больше не рвется в бой. Он замирает, все еще бессознательно сжимая кулаки, и ошеломленно смотрит на поверженного им врага. А тот, пытаясь вытереть рукавом кровь с лица, смотрит ему прямо в глаза, и Мелло никак не может разобрать, что означает этот прожигающий насквозь взгляд. Ясно только, что страха в нем нет. Тогда что? И в эту же минуту в комнату заходит еще ничего не подозревающий директор приюта — Роджер Рувье. Многолетний опыт работы с детьми позволяет ему тут же сориентироваться в ситуации. — Мелло! Ниа! — он неожиданно быстро для своего почтенного возраста пересекает комнату, раздвигая столпившихся в плотное кольцо ребят. Он видит застывшего Мелло, но Ниа, лежащий в быстро растущей луже крови, тут же привлекает все его внимание к себе, заставляя ахнуть от ужаса: крови действительно много. — О боже! — выдыхает он, наклоняясь, беря лежащего подростка за руку, прощупывая пульс, а другой рукой одновременно проводит по окровавленному лицу и дальше по волосам, пытаясь оценить серьезность травм. — Ниа, не шевелись, я немедленно вызову врача. А ты, Мелло, — он обернулся, бросив гневный взгляд на виновника инцидента, — шагом марш в мой кабинет и жди меня там! Нам с тобой предстоит длительная беседа… Так, всем остальным разойтись… Сара, — обратился он к стоящей неподалеку девочке, — сходи за доктором. И еще мне нужно четыре добровольца, чтобы перенести пострадавшего на носилках, кто готов? Минута, и картина разительно меняется. Общая комната пустеет, остается только сам Рувье, лежащий Ниа и четверо старшеклассников, вызвавшихся помочь. Быстро приходит врач, также как и директор, проверив пульс и осмотрев травмы, задает Ниа несколько вопросов о самочувствии и перекладывает его на носилки. …Спустя полчаса Ниа сидит в кабинете врача: уже умытый, раздетый по пояс, а вокруг него колдует молодая медсестра — мисс Джонс, — пытаясь легкой болтовней отвлечь своего юного пациента от неприятной процедуры обработки ран. Их не много: на скуле и затылке. Лед и антисептик легко справляются с болью и кровотечением, но с носом ей приходится повозиться несколько дольше. Впрочем, Ниа ведет себя идеально: не сопротивляется, терпеливо все сносит и лишь иногда морщится, когда антисептик начинает пощипывать. — Ну вот, теперь ты вновь чистый и красивый, — воркует она, ни на миг не отвлекаясь от своего занятия. Ниа чуть усмехается: — Разве? — Ты мне не доверяешь? — мисс Джонс изображает негодование. — Сейчас закончу и дам зеркало, чтобы ты увидел: ни одного пятнышка! Только брюки грязные и еще волосы, но тут уж я бессильна помочь: дойдешь до комнаты и тогда помоешься и переоденешься, чтобы стать идеально чистым! Ну, а синяк и ссадину так быстро не уберешь, уж извини… — Я не об этом спросил… — Хм… — руки медсестры так и порхают. — А о чем? — Вы сказали, что я красивый. Девушка на мгновенье замирает, с новым любопытством разглядывая мальчика. — Конечно, — доброжелательно отвечает она после короткой запинки. — Конечно, ты красивый. И такой белый… как рождественский снег! — похоже, сложных тем для нее не существует. — Это всего лишь генетическая мутация… Но вы же понимаете, что ваше мнение исключительно субъективно… — Ты смешной! — прерывает его девушка, вновь проверяя ушибленный затылок. — Причем тут субъективность? Ты не урод, не ущербен. Что еще? Черты лица правильные, типично англо-саксонский овал лица, а глаза вон какие огромные! Ну и волосы, конечно, …тебя невозможно не заметить… Ты симпатяга! А девушка у тебя есть? Ниа удивленно смотрит на медсестру: такое о себе он слышит впервые. — Нет… — Ну, все понятно… Значит, скоро будет! Ниа чуть улыбается, но не возражает. Едва ли он верит в то, что когда-нибудь у него появится девушка. Он совершенно безразличен к противоположному полу, да и вообще никогда не интересовался вопросами физической близости. Он не просто отстранен от других людей, он словно не принадлежит этому миру вовсе и ничего для себя в нем не находит ни физически, ни духовно. Одни лишь головоломки, логические загадки, сверхсложные ребусы будоражат его натуру, поэтому он так азартно ухватился за возможность стать преемником L. Но теперь есть Мелло… …Его беспощадный хищник… Ниа болезненно морщится: воспоминание о единственном важном в его жизни человеке чувствительно отдается в рассеченной скуле. Медсестра Джонс тут же это замечает: — Больно? — Нет, не очень… только скула еще ноет… В эту минуту в кабинет заходят врач — доктор Томпсон и директор Рувье, которого дети, по его просьбе, привыкли называть просто Роджером. — Ну, все теперь в порядке? — улыбается доктор. — Вы закончили, мисс Джонс? — Да, вот только Ниа жалуется на боль… — Она, конечно, еще будет тебя тревожить какое-то время, но не волнуйся: я выписал тебе обезболивающие и специальную мазь, которая просто творит чудеса: дней через пять от твоих ран и синяков и следа не останется, будешь, как новенький… — Я бы не хотел принимать лекарства, доктор Томпсон, они пагубно влияют на мозговую деятельность… — Не беспокойся об этом, Ниа, — прерывает его Роджер, — я объяснил доктору Томпсону твою ситуацию, и он заверил, что вред от этих таблеток будет минимальным… — Только принимать их надо обязательно, — вставил врач. — Иначе каждый вечер будешь ложиться спать с головной болью, а это еще хуже. Договорились? — Да, — кивает в ответ подросток. Роджер благодарит врача и мисс Джонс и, обняв своего ученика за плечи, уводит из кабинета. Они вместе идут длинными коридорами в противоположное крыло дома Вамми — там, где расположены личные комнаты детей. — Я провожу тебя до комнаты, Ниа. — Вы о чем-то хотите поговорить со мной? Роджер кивает: — Конечно. Нам есть что обсудить, согласен? Мальчик задумывается. — Вас все еще ждет Мелло в кабинете… — Ты беспокоишься о Мелло? — Роджер выразительно поднимает одну бровь. — Так, Ниа? — Я не беспокоюсь о Мелло, — тщательно подбирая слова, отвечает он. — Но вспомните: вы же сами нам часто повторяете, что заставлять кого-то себя ждать — некрасиво, это дурной тон и признак неуважения. — Я это помню, Ниа, но в данной ситуации, думаю, ему полезно будет подождать. Пусть немного остынет. А то неровен час, еще бросится с кулаками и на меня… — усмехается директор. Его воспитанник больше не возражает. Наконец, они доходят до комнаты Ниа. По тому, как неспешно и основательно закрывает за собой дверь Роджер, вундеркинд понимает, что разговор будет обстоятельный. Он чуть вздыхает: больше всего ему бы сейчас хотелось побыть одному. — Ты устал, Ниа? — пусть возраст директора приюта и перевалил за шестой десяток и голова седа, его проницательности мог бы позавидовать любой из его маленьких гениальных учеников. — Немного… — Не беспокойся, я долго тебя не задержу… Да ты садись, садись. Тебе не стоит сейчас переутомляться. — Это неудобно, ведь вы же стоите… — Ох, Ниа… — вздыхает Роджер, оглядывается по сторонам и, найдя стул, пододвигает его к себе и садится. Скрещивает руки на груди. Глядит поверх маленьких круглых очков, которые Ниа помнит на нем, сколько живет в приюте. — Иногда ты бываешь слишком правильным. Только тогда его ученик садится на край своей кровати, подтягивает одно колено к себе и по привычке начинает накручивать локон волос на палец. Он молчит, обдумывая последнее замечание директора. Нет, он знает, что на самом деле он вовсе не правильный. А в свете недавно осознанных фактов даже, скорее, наоборот. Слишком неправильный для этого мира. Но ставить об этом в известность Роджера он, конечно, не собирается. И еще ему приходит в голову мысль, что сегодня он услышал о себе много нового, того, о чем никогда не задумывался. — Доктор Томпсон сказал, что с тобой все в порядке, — вновь заговорил Рувье. — Гематомы на лице и затылке пройдут, раны затягиваются, у тебя нет ни сотрясения, ни каких-либо прочих повреждений, так что об этом не беспокойся. А крови было так много, потому что удар пришелся по касательной, и кроме скулы задеты щека и нос, а твои кровеносные сосуды расположены слишком близко к поверхности кожи. И, возможно, слишком тонкие, потому легко повреждаются. Только тебе надо пару дней отдохнуть, в том числе и от умственной деятельности, но тут проблем нет: впереди выходные, а преподавателей я предупрежу, если для тебя домашние задания станут утомительными, можешь их не выполнять — разумеется, только в этот раз. А поскольку ты потерял немало крови, тебе следует лучше питаться. Кстати, врач посоветовал тебе в эти дни побольше есть сладостей, например, конфеты или шоколад… — Вряд ли я захочу есть шоколад, — перебивает его Ниа абсолютно нейтральным тоном, и Роджер Рувье никак не может понять, сыронизировал ли его ученик или, по своей привычке, лишь констатировал факт. — И не стоит беспокоиться. Раз повреждений нет, значит, умственный покой мне не обязателен. — Ну хорошо. Теперь ты расскажешь мне, что произошло? Почему вдруг Мелло на тебя набросился? — Кажется, я взбесил его своим замечанием. — Ты сделал ему замечание? — Да, я сказал, что он разговаривает слишком громко и мешает окружающим и мне. — И все? — И еще я сказал, что он похож на пазл… — Все ясно, — директор Вамми пристально смотрит на невозмутимого мальчика. — А зачем ты это ему сказал? Ниа на мгновенье задумывается. — Я не собирался произносить это вслух, получилось само собой… — Что ж… и после этого он начал тебя избивать? Ниа поморщился. — Нет, Роджер, Мелло не избивал меня. Он ударил меня лишь раз, попал по лицу, а я потерял равновесие, не удержался и упал, ударившись головой об стену. — То есть ты стоял, когда он тебя ударил, правильно я понял? — Совершенно верно. Я знаю, — продолжил Ниа, — что со стороны это смотрелось жутко, но на самом деле все было не так страшно. — Хорошо, спасибо за рассказ, Ниа, кажется, я все понял, — Роджер встал и повернулся к двери. — Можешь быть уверен, что Мелло понесет заслуженное наказание. — Я как раз хотел попросить вас, — быстро проговорил подросток, — отнестись к нему снисходительнее… Директор замер и вновь обернулся к своему юному собеседнику. — Что? Ты просишь за Мелло? Но… почему? — Потому что отчасти я сам виноват в произошедшем, — Ниа невозмутимо смотрит на директора и продолжает крутить свою прядь. — Всем известен взрывной темперамент Мелло, его несдержанность и его личная антипатия ко мне. Не стоило его задевать… — Ниа, может, ты и повел себя неосмотрительно, но едва ли это оправдывает его агрессивные действия! — Да, я знаю. И все же я повторяю свою просьбу… — Ты его боишься? Боишься, что он тебе отомстит? На губах Ниа мелькает странная улыбка: — Нет, Роджер. Я его не боюсь. — Тогда я не могу понять твоих мотивов… — Все просто: вы сами сказали, что никаких проблем со здоровьем мне этот инцидент не создаст, Мелло повел себя импульсивно, но потом сразу остановился… — Я видел, как его держал Мэтт… — Да, но он и не пытался вырваться! — Ниа становится настойчивее. — Он не стал бы продолжать избивать меня, я абсолютно в этом уверен. Роджер с минуту смотрит на ученика: тот по-прежнему невозмутим и спокойно выдерживает его пристальный испытывающий взгляд. — Хорошо, Ниа. Как пострадавшая сторона, ты имеешь право голоса в этом вопросе. Но учти, что полностью снимать ответственность с Мелло я не стану. Ниа кивает: — Конечно. Это было бы нецелесообразно. — Вот именно. Ладно, теперь отдыхай. Роджер уже держится за ручку двери, как вдруг вновь поворачивается к Ниа: — Только скажи мне, я не понял… Увидев там разбросанные пазлы, я сначала решил, что он ударил тебя сидящего. А оказывается, ты перед этим встал… Зачем? Ты же не мог не понимать, что Мелло скорее ударит тебя, когда ты стоишь, чем если бы ты остался сидеть? Тогда, возможно, он отыгрался бы лишь на твоих пазлах. Ничего не изменилось в лице хитроумного ценителя головоломок, взгляд столь же ясен, а голос нейтрален: — Да, я уже предвидел развязку и решил уйти. Думал, что успею сделать это. Но я ошибся. Взгляд Роджера похож на два острых кинжала: режущий, проникающий внутрь, стремящийся добраться до сути. Он демонстрирует неявный факт: его владелец умнее всех своих воспитанников, именно поэтому ему удается столько лет обучать, растить и воспитывать самые сложные натуры: ведь к общим проблемам возраста неизбежно добавляется еще и фактор их уникальности. Каждый из них — целая вселенная, которая зачастую не познана ими самими. А пожилой директор умудряется быть для каждого из них авторитетом, и справляться с этими вселенными: со всеми вместе и с каждой по отдельности. — Это не похоже на тебя, Ниа. — Да, — отвечает, пожалуй, самая загадочная вселенная и прячет какой-то секрет в глубину своих сложных материй. — Что ж… Говорить больше не о чем и, пожелав Ниа как следует отдохнуть, он уходит. Не спеша направляется в свой кабинет, впереди еще один непростой разговор с другим несравнимо более агрессивным учеником. Что-то не дает директору Вамми покоя, но он не может понять что. Если бы Ниа рассказал ему, но… «Да, Ниа, если б я не знал тебя лучше, я бы тебе поверил». Сам Ниа, оставшись, наконец, один, с минуту еще сидит на кровати. Он обдумывает последний вопрос Роджера и приходит к выводу, что даже сверхпроницательный директор Вамми не сумеет докопаться до правды: вся эта ситуация была давно продумана и спровоцирована самим пострадавшим. Нетрудно было вывести вспыльчивого Мелло из себя. Для этого Ниа и поднялся на ноги. Знал, что тот поддастся искушению и ударит ненавистного конкурента. Пожалуй, единственное, чего он не смог предвидеть — что ударится головой об стену. Но рана не серьезна, так что причин для беспокойства нет. А значит, дальше случится так, как просчитал Ниа… На следующий день становится известно, как наказали Мелло. Роджер отличный психолог: он знает слабые места всех своих учеников, и потому может на любого оказать воздействие. У Мелло будет целых четыре дня, чтобы оценить это на собственной шкуре. Он заперт. Нет, не где-то в холодном темном подвале, просто в своей комнате. Нельзя выходить никуда, даже на занятия. Два дня из четырех выходные, а оставшиеся пропущенные он потом догонит в учебе сам. Самое тяжелое в таком наказании — запертое пространство и изоляция от остальных. Для парня невыносимо и то и другое. И надо же такому случиться, что половина срока наказания пришлась на уик энд. Словно нарочно. Сначала Мелло не осознал всей тяжести своего положения. Он был удивлен и даже обрадован, когда услышал решение Роджера. Он думал, что легко проведет это время, отдохнув от занятий. Он явно недооценил своего директора. Уик энд на то и уик энд, что в эти дни у учеников появляется больше свободы. Они могут гулять так долго, как им того хочется, могут общаться столько, сколько им вздумается. Иногда их вывозят на экскурсии или пикники. В этот раз обошлось без поездок. Но Мелло все равно невыносимо тошно. …Дикий тигр, запертый в клетке, отчаянно мечется: он не умеет жить в неволе. Ниа эти два дня ждет. Нет, он не просто ждет, он становится самим воплощением ожидания. Он отсчитывает время назад. Он продолжает делать ежедневные дела. Он не пренебрегает домашним заданием, не забывает и о врачебных рекомендациях. Он мажет специальной мазью свои ссадины, и те неожиданно быстро заживают. К исходу выходных ярко-фиолетовый синяк на скуле бледнеет, превращаясь в неясное темно-желтое пятно. Гематома на затылке тоже ощутимо меньше, но по вечерам его донимают головные боли. Приходится пить таблетки. Он приходил еще раз к врачу, был осмотрен, после чего доктор Томпсон заявил, что заживление идет идеально. Будто Ниа сам не знает об этом. После этого визита юный гений ненадолго выходит на улицу. Осень уже полностью вступила в свои права, заметно похолодало, хотя на удивление сухо и солнечно. Ниа стоит, подставив лицо холодным лучам, и думает о Мелло. Он давно понял: никакие разговоры или попытки объясниться не помогут. Мелло не слушает себя, не слушает собственное тело. Он тем более не станет слушать самого ненавистного ему человека. Необходима нестандартная ситуация, которая бы выбила Мелло из колеи, заставила бы взглянуть, наконец, правде в глаза. И Ниа придумал план: спровоцировать Мелло. Дальше просто. Конечно, последовало бы наказание. Оно и последовало, но Ниа не нужны чрезмерно суровые меры. Изоляция на несколько дней, собственная комната вместо карцера — идеальный вариант, который устраивает Роджера. И еще больше устраивает Ниа. Он представляет себе, как Мелло изводится в своей комнате, как начинает метаться из угла в угол, как злится и клянется отомстить своему проклятому сопернику. Ему, Ниа. Конечно, есть компьютер и телефон, Роджер демократичен и никогда без серьезной причины не лишает своих детей средств связи, но Мелло — не Мэтт. Он не станет, забыв обо всем, играть в видео-игры день напролет или болтать по телефону. Ему необходима свобода. И к концу выходных он уже будет готов найти любой предлог, чтобы нарушить условия наказания. Пусть это и грозит ему куда более суровыми мерами. Именно это и нужно Ниа. Воскресным вечером ожидание достигает своего апогея. Забывая дышать, юный интриган берет телефон и обстоятельно набирает давно заготовленный текст сообщения: «Давай встретимся через два дня. Надо кое-что обсудить». Через два дня заканчивается срок наказания для Мелло. Дальше Ниа занимается своими обычными делами, упрямо не обращая внимания на громко и неровно бьющееся сердце. Дочитывает нужную на завтра главу в учебнике, складывает тетради. Оставшееся время играет в солдатики, что стоят у него на полке, напротив кровати, вместе с другими игрушками. Любимые фигурки его немного успокаивают. Перед сном он принимает душ, шампунь оставляет на его волосах ненавязчивый травяной аромат, его любимый. Ниа чуть дольше рассматривает себя в зеркале, оценивает бледнеющий на скуле синяк, расчесывает влажные волосы. Вспоминает слова доброжелательной медсестры. Он красив? Мальчик пытается думать об этом, но это слишком сложно даже для него. Кто может сказать о себе такое наверняка? Наверное, девушкам проще судить об этом. Для них это важно, а для парней — принято считать, что нет. Но вот сейчас Ниа желал бы найти ответ. Нет, невозможно, слишком субъективно. Ниа отворачивается от зеркала, отбрасывая непривычные мысли, натягивает любимую белую пижаму. Он волнуется. После душа Ниа зябко в холодной комнате, и он, весь дрожа, быстрее запрыгивает на кровать, кутаясь в толстое одеяло. Под ним пока тоже холодно, но это скоро пройдет, постель вберет в себя человеческое тепло, а вместе с ним и запах мальчишеского тела. Согреваясь, Ниа незаметно для себя успокаивается и засыпает… — Просыпайся, принцесса! — насмешливая фраза грубо будит Ниа. Он, конечно, предвидел этот незаконный визит, но не ожидал от себя, что уснет. Ниа открывает глаза: в кромешной тьме он не сразу может разглядеть одетую в черное худую фигуру, лишь глаза Мелло по-кошачьи поблескивают, ловя из окна скудный свет уличного фонаря. Он сидит на подоконнике, возле приоткрытого окна, хотя вечером хозяин комнаты его закрывал, чуть наклонившись, на губах играет насмешливая улыбка: ночной визитер заметно доволен своей дерзкой вылазкой. Сердце Ниа пропускает удар. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает он, не выдавая волнения и по-прежнему кутаясь в одеяло. Мелло ухмыляется: — Ну, ты же сам меня позвал! — Я тебя не звал… — Да брось, Ниа, считай, что звал. Ты написал сообщение? Предлагал встретиться? — Через два дня… — Ну, знаешь… — насмешливо тянет Мелло, — мне не захотелось ждать. Так что давай говори, чего тебе от меня надо. Извинений? Тогда не дождешься… — Я знаю, и мне этого не нужно, — прерывает его Ниа. Мелло с минуту молча смотрит на него. — Тогда что? — Почему ты ударил меня? — Потому что ты обозвал меня… — Чушь! То, что я сказал, не было оскорблением и никоим образом не подразумевало его. Зачем ты пришел сюда? — Твою мать! Да ты сам…! — Ты не обязан был столь спешно являться… Что бы то ни было, этот вопрос не требовал такой спешки. — Нахер, Ниа, так чего ты хочешь?! — Мелло в ярости спрыгивает с подоконника, уже вновь готовый броситься на собеседника с кулаками. — Я хочу, чтобы ты ответил себе на те вопросы, что я задал. Мелло в изумлении застывает. Он все еще не представляет, куда клонит этот чертов интриган, но смутное тревожное чувство уже поднимается откуда-то из глубин его души, нашептывая о… чем? — И я хочу, чтобы ты честно ответил себе: зачем ты пришел сегодня сюда, ко мне, Мелло? Ночной гость раскрывает рот, чтобы послать куда подальше сбрендившего гения, но в этом момент Ниа распахивает на себе одеяло, и Мелло тут же всего опутывает теплый уютный и… невероятно манящий запах мальчишеского тела. Тот, что успела впитать в себя нагретая постель — запах тела Ниа. Реакция Мелло пугает, кажется, его самого. Он судорожно выдыхает, зрачки глаз расширяются. Он резко отшатывается, едва не отлетая от кровати почти к самой двери. Он настолько потрясен, что на несколько секунд теряет дар речи. Ниа тем временем неспешно спускает ноги, встает с постели и приближается к своему долгожданному посетителю. Конечно, он назначил встречу только через два дня, после отбывания наказания. Но лишь для того, чтобы Мелло ни о чем не догадался. Двухдневная изоляция и любопытство подтолкнули импульсивного драчуна к опасному и дерзкому плану: вылезти из своей комнаты и проникнуть к Ниа в ту же ночь, застав его врасплох. Вот только Мелло оказалось невдомек, что этот план придуман не им, а его злейшим врагом. Все вышло именно так, как задумал Ниа. — Будь честен, Мелло. Я это понял, теперь твоя очередь. Ниа задерживает дыхание и касается своими губами губ Мелло. Тот изумленно ахает, резко отстраняется и инстинктивно хватает Ниа за плечи, намереваясь оттолкнуть. Но вот взгляды двух пар глаз — голубых и антрацитовых — встречаются, и в глазах Мелло Ниа видит вспыхнувший огонь. Еще секунду Мелло колеблется, а потом… Вместо того, чтобы оттолкнуть, одной рукой он резко прижимает тело Ниа к себе, а вторую запускает в белоснежные волосы, притягивает пушистую голову к себе. Теперь уже сам впивается в теплые губы — решительно и страстно. Ниа становится трудно дышать, еще трудней думать. Думать о чем-то кроме губ Мелло, его рук на своем теле. От такой непривычной близости у Ниа кружится голова, и способность трезво оценивать ситуацию тает, словно снег под солнечными лучами. Обжигающие лучи. Обжигающий Мелло… Мелло тем временем не собирается останавливаться, он углубляет поцелуй. Его уже тоже захватило это новое чувство, оно стремительно растет в нем, пуская свои сладострастные корни, высвобождая потаенные желания. Возбуждение бежит по его венам, захватывает сознание, обостряет эмоции до предела. Его дыхание сбивается, руки крепким капканом вцепились в затылок и плечо Ниа. Губы становятся жестче, настойчивее, близость его тела сжигает последние остатки воли Ниа. И вот, не прерывая поцелуй, Мелло делает шаг вперед, настойчиво подталкивая Ниа к кровати. Через мгновенье Ниа уже лежит, опрокинутый и придавленный на белых, как он сам, простынях, а Мелло сидит на нем верхом, тяжестью своих бедер вжимая в постель. Ниа чувствует на себе сверлящий пристальный взгляд, в котором хищно проблескивает нарастающее возбуждение. Наконец, Мелло наклоняется, вновь целует — сильно, беспощадно, жестоко. Ниа трепещет, его захлестывают новые, незнакомые доселе желания. Больше нет мыслей и нет постоянного жесткого самоконтроля, есть лишь сбивчивое дыхание под требовательным ртом Мелло, тяжесть его тела на себе, его жестокие ласки, и нега, заполняющая собой все пространство и самого Ниа. Впервые он чувствует себя, наконец, живым, отогретым в уверенных руках Мелло, в его горячих объятиях. Впервые Ниа счастлив.