Ты моя, просто смирись

Страх. Это такое противное чувство, липкое, холодное, лишающее человека возможности не то, что двигаться, но и говорить. Особенно когда твой страх, твоя фобия с тобой в одном помещении и смотрит в глаза, чего-то ожидая. Обернувшись, я, пытаясь сделать шаг назад, упала на пол, больно ударившись задницей и поясницей. Слезы сами собой навернулись на глаза, но я нашла в себе силы встать, ибо этот сученыш позарился на святое, на моих близких. — На кой хрен тебе мой отец? — спросила я, даже не заикнувшись и смотря Николаю в глаза, словно разъяренная кошка, готовая защищать котят, коими были мои близкие. — Не смотри на меня так. Это будет сюрпризом, — сказал Николай, подойдя ко мне и взяв пальцами мой подбородок, заставив поднять голову. — Какой взгляд. Как же он меня заводит. — Думаю, что у твоей следующей малолетней шлюхи взгляд будет не лучше, импотент старый, — сказала я, даже не думая о последствиях, ибо за меня говорил мой страх, страх за жизнь отца. — Не смей трогать мою семью. — Или что? Что ты мне сделаешь? — спросил он, гладя меня по щеке, а вторую положи мне на затылок, начиная наклонятся к моему лицу своей мордой, пусть и красивой. — С твоим отцом, котеночек, ничего не случится. Обещаю, если ты пообещаешь не избегать меня и не пытаться сбежать. — Нафига тебе малолетка? — спросила я, ударив его по руке и пытаясь отойти, но он тут же переложил руку, по которой я ударила, с моей щеки на мою талию, не давая мне отойти. — Пусть ты и малолетка, но нужна мне, — ответил Николай, прижав меня к себе, наклонившись к моему лицу, обжигая мои губы своим дыханием. — Очередная ванильная ересь, — сказала я, ударив мужчину макушкой в подбородок, о чем пожалела, ибо голову пронзила боль. — Черт подери! Больно! Ты что, блядь, из адамантия или вебраниума сделан? — Попалась же мне драчунья, — пробормотал мужчина, потирая подбородок и обижено, как ребенок, смотря на меня, от чего я была в ахуе. — Если что, кухня на первом этаже, слева от лестницы. Можешь есть все, что хочешь. — С чего такая доброта? Решил загладить свой омерзительный поступок? — спросила я, опять задрожав от воспоминаний, но желание увидеть маму давало мне сил, которых, я надеюсь, хватить, чтобы пережить эту неделю. Проверив свои карманы и взглядом осмотрев комнату, я не увидела своего телефона. — Где мой телефон? — Он тебе тут не нужен, — сказал Николай, достав из кармана своих безуcловно дорогих брюк мою мобилу. — Поэтому он побудет у меня. — Верни мой дебилятор! — воскликнула я, вспомнив, как мой отец называл мой телефон. — Я хочу позвонить маме и папе, а так же брату. Я давно им не звонила. — Раньше тебя это не волновало, — как-то небрежно сказал Николай, пожав плечами. — Николай, блядь еби твоего папашу, Андреевич. Будьте доброй сучкой и верните мой телефон! — потребовала я, протянув руку за телефоном, но, блядь, я мелкий синий гном по сравнению с ним. — Во-первых, просто Коля. Во-вторых, завтра я займусь твоим воспитанием, ибо не пристало девушке материться, — сказал просто, блядь иди ты на хуй, Коля. — А теперь пошли, покажу тебе дом. — Слушай ты, пидрила чокнутый. Сам займись своим воспитанием. Вроде бы тебе, ебать-копать, около тридцати лет, а ты, сучара такая, поднял руку на шестнадцати летнюю девушку, а после изнасиловал ее. Так кто тут должен своим воспитанием заняться? Именно! Ты, еб... — хотела было я пафосно закончить свою речь, но Николай, видимо устав от моей эпично-матерного монолога, не менее эпично заткнул мне рот, поцеловав меня. Блядь... А я думала, что так только в сопливых романах бывает: красавец затыкает разгневанную девушку страстным поцелуем. За своими мыслями я не заметила, как он взял мои руки в свои, сплетая свои пальцы с моими. Я, етить, даже не заметила, как его язык проскользил ко мне в рот, тут же начиная ласкать мой язык, который я сперва пыталась спрятать. Но через пару секунд я начала пытаться своим языком вытолкнуть язык Николая из своего рта, что его явно забавляло. В моих глазах неосознанно собрались слезы, тут же начиная бежать по щекам намного лучше чем я на физ.ре из-за прокуренных легких и хуевой выдержки. — Все в порядке? — спросил Николай, разорвав поцелуй, после которого между нами осталась ниточка слюны. — Убери свои руки! — воскликнула я, вновь впав в истерику, ибо этот поцелуй был слишком похож на тот, с ужасным привкусом абсента и мяты, из-за мятной конфеты, которую я тогда съела. Я держалась, держалась, когда он обнял меня, но не выдержала его поцелуя. Не смогла сдержать себя и слезы, которые ручьем лились из глаз. Упав задницей на пол, я обняла колени, уткнувшись в них лицом, продолжая плакать, даже не услышав как он вышел. Или не хотела слышать?