М2М: Камертон

      – Здесь не любят тех, кто часто выигрывает. Таких нигде не любят.       Глубокий голос за спиной пугает до мурашек, и Сяоджун с трудом подавляет желание сорваться с места немедленно и бежать. Останавливает простой расчёт: спринтер из него никудышный, везения – ноль, так что добежит в лучшем случае до перекрёстка, ещё более тёмного, чем тот, на котором он сейчас стоит, а там точно споткнётся. Или его опрокинут, побьют, расчленят и сбросят куски плоти в канализацию – это сейчас модно. В сериалах. Сяоджун уже четыре на подобную тематику посмотрел, и два из них даже с Марком, который визжал на каждой второй жестокой сцене, слабак!       Но речь не о Марке, а о том, что довольно страшно оборачиваться и видеть в метре от себя человека, который выше почти что в полтора раза, гораздо шире в плечах и смотрит так, будто съедает по младенцу на завтрак. Обедает девственницами, а на ужин предпочитает десерт в виде старческих пальчиков. Сяоджун поспешно прячет телефон в нагрудный карман куртки, щёлкает кнопкой и пытается быть невозмутимым:       – То есть, таких, как я.       – То есть, ты уносишь отсюда по миллиону каждую неделю, парень. – Кивает на слабо мерцающую красным вывеску лото по правую руку от себя. – Это здорово портит настроение моему боссу, а когда он не в духе, то мне приходится разговаривать с наглыми малолетками на холоде. Занятие не очень, если честно, жалко время тратить, так что предлагаю договориться.       – Сколько? – Сяоджун ведь не дурак, просто у него фантазия богатая. Со стороны кажется, что он слишком много улыбается, витает в облаках, и для полного образа неприспособленного к жизни романтика не хватает только гитары за спиной, но это правда только отчасти. В такие моменты, как сейчас, в случае опасности, он умеет сдерживать паршивенькое чувство юмора и говорить по существу. – Я могу хоть сейчас перевести на любой счёт всю сумму. За сегод...       – За все шесть недель, что ты здесь ошиваешься. Ну и проценты сверху, чтобы красиво округлить до десяти. – Его мягко, но опасно поправляют.       Чёрт.       У него нет этих денег.       Вздох.       Он знал, что это рано или поздно случится. Всегда осторожный, старающийся не привлекать внимания, он уносит ноги подальше от игровых автоматов до того, как владельцев игорных клубов начинает что-то смущать. Но не в этот раз. Или маячки-алгоритмы Хендэри перестали быть незаметными, или вышибала умнее. Мельком осматривая махину, которая оказывается на шаг ближе, Сяоджун решает, что просчитался он именно во втором вопросе. Белая рубашка, закатанные рукава и металлический бейдж на груди – «Лукас» – так выглядят проблемы, к сожалению, наделённые интеллектом.       Время позднее, на улицах давно никого нет из-за комендантского часа в китайском квартале. Мало кто рискует ошиваться за пределами не особо уютных норок, если только не знает, какие из камер уличного наблюдения не работают. Сяоджун вот знает и прикладывает к сердцу тот невесёлый факт, что если его сейчас побьют – никому до его сдыхающего тела до самого утра дела не будет, и это может плачевно кончиться.       – Мне нужно время, чтобы отдать всю сумму. Хотя бы неделя.       Лукас коротко смеётся и качает головой:       – Чтобы ты за это время обчистил ещё несколько машин, жулик?       – Я не жулик.       – Ну да, ты удачник, точно.       Над головой довольно символично покачивается пара красных фонариков. Точнее, они разбиты, давно не светятся, так что на красные тянут с трудом, но Сяоджун вдруг думает о том, что ему проще расплатиться в подворотне натурой, чем собрать шесть миллионов, принести их в мешке или на карте и унести потом обе ноги, но к такому он решительно не готов. Анализы не сданы, ноги не бриты, чесночные сухари грыз с час назад.       – Ты совершенно зря боишься. – Лукас наклоняется и бормочет Сяоджуну на ухо, казалось бы, совершенно безобидные слова. – Не в моих правилах трогать безобидных девочек. Если только они не стонут и просят, конечно.       А вот это уже слишком. Простое правило «Сначала делай, а потом думай, ты же не Цыган» срабатывает безотказно: Сяоджун резко хватает Лукаса за плечи, заставляя наклониться ещё ниже, и одновременно с этим метит коленом в солнечное сплетение. Попадает. Это становится понятно по сиплому выдоху и тому, что обидчик чуть наклоняется вбок, что позволяет нырнуть ему под руку и таки рвануть вдоль невысоких построек с цокольными этажами, надеясь на чудо.       Сейчас наверняка сработает сирена, если засветиться в поле зрения красного глаза какой-то из рабочих камер, и тогда будет совсем туго. Но в данный момент, лихо перелетая через мусорные баки и на бегу активируя электронный браслет, Сяоджун думает только о том, как остаться в живых, а не о возможных штрафах за нарушение ночного режима. Он даже рад будет, если его загребут патрульные – уж лучше они, чем его догонит мстительная махина и вырвет руку с мясом.       – Джипс, у меня проблемы, у меня очень большие проблемы, – едва проговаривает, захлёбываясь воздухом, в браслет. – И если ты сейчас спишь, а я из-за этого умру, то...       Договорить не успевает – летит лицом в тротуарную плитку, и это очень, очень больно. Рукав любимой кожаной куртки рвётся с жутким треском, правая сторона лица вспыхивает огнём, парень не успевает ничего сообразить, как его буквально за шкирку приподнимают над землёй и швыряют в ворота ближайшего дома.       Грохот. Одним только чудом Сяоджун успевает выставить вперёд руки, чтобы сохранить остатки лица. Взрывается болью вывихнутая кисть, ноют ударенные в очередной раз колени, когда он падает, и поза собачки на четвереньках – не лучшее продолжение вечернего приключения, но могло быть и хуже. Чужая ладонь ложится на шею и грубо сдавливает, пока перед глазами не начинают плыть в белом киселе синие звёзды.       – Ты жив только потому, что всё ещё должен денег – раз, и потому что мне нравится твоё кольцо – два. – Лукас опрокидывает Сяоджуна на спину, и пока тот пытается вспомнить, как правильно дышать, бесцеремонно стягивает с большого пальца правой руки тонкое чёрное украшение. – Я знаю, из чего оно сделано и сколько стоит. Заберёшь, когда вернёшь долг. Через три дня. Десять миллионов.       Звёзды пляшут в диком темпе. Обычно блёклые, как и положено всему ненастоящему, они вдруг разгораются одна ярче другой, и можно снова играть в любимую забаву, когда представляешь то, что было раньше, много лет назад. Шумящее у кого-то под окнами море, горланящие требовательно чайки-любительницы таскать с ладоней корки хлеба, мягко вибрирующий животик довольного жизнью пушистого кота. Все эти мечты, обрывочные фантазии накрывают с головой, и вдруг становится не так уж и важно, доживёшь ли ты до утра.       Сяоджун (для друзей – просто Сяо) знает цену счастью. Приходится тратить уйму сил, быть наблюдательным и изобретательным, чтобы добиться чьей-то смущённой, секундной улыбки, а вот чтобы сдаться – целое ничего. Он раскидывается беспомощной звездой на холодном бетоне и честно собирается сдохнуть, когда электронный браслет начинает мерзко сигналить о входящем вызове. Одна трель, вторая, третья, Сяо пытается как можно больнее ударить запястье о бордюр, чтобы пытка прекратилась, но это не помогает избавиться от раздражителя. Срабатывает автоответчик, и искажённый помехами вскрик Марка еле долетает до слуха:       – Не двигайся там! Буду через пару минут.       Не двигайся.       Очень смешно и вполне в репертуаре Марка Ли.       Прикрыв глаза, «на минуточку, спать внезапно охота», парень проваливается в обрывочный сон. Так ему, по крайней мере, кажется. По факту же он просто теряет сознание и приходит в себя, когда Марк выливает на него половину содержимого термоса, с которым никогда не расстаётся. Кажется, это вода с мёдом и лимоном – вкусно, и Сяоджун довольно облизывается, пытаясь с помощью друга принять сидячее положение. Выходит раза с шестого, но и на том спасибо.       – Выглядишь ты, мягко говоря, плохо.       – А грубо?       – Хуёво.       – Так и думал.       Дорога домой занимает сорок минут. Иногда Марк помогает привалиться к стене, иногда – суёт в рот карамельки, чтобы не стошнило, хотя, если честно, от терпких облепиховых леденцов как раз ещё больше тянет оставить желудок за ближайшим поворотом. Царапины на лице успевают затянуться гнойной коркой, и Сяоджун больше над комментариями своего спасителя не смеётся – больно. Впрочем, и сам Марк перестаёт нести чушь, чтобы подбодрить. Он такой же тощий, как и Сяо, так что порядком устаёт, пока они добираются до нужного подъезда с привычным затхлым запахом отсыревших коробок и машинного масла и в лифте жмут на кнопку четвёртого этажа.       Оказавшись в каком-никаком, но родном доме, Сяоджун еле доползает до кресла прямо в уличной обуви, вытягивает ноги и закрывает глаза, откидываясь на мягкую спинку. Только сейчас его догоняет злость, по большей части – на себя, но этого он пока не понимает. Слепая ярость обычно выжирает логику, совесть, способность думать о последствиях собственных эмоциональных вспышек, так что он просто злится, царапая и без того потрёпанный дерматин подлокотников. Марк говорит, что поищет перекись и почитает в Интернете, как правильно вправить сустав, но это всё проходит мимо ушей.       Зато Сяо прекрасно слышит тихие шаги по ворсистому ковру, который дотошно убирают дважды в день, потому что у кого-то аллергия на пыль, да и танцы с пылесосом – лучший способ успокоить нервы. Хендэри стоит посреди общей комнаты – Сяоджун чувствует это с закрытыми глазами, но встречаться взглядами не хочет. Упрямо сжимает губы и злится, злится, злится. В конце концов, его плеча осторожно касаются, и это срабатывает страшнее детонатора.       – Не трогай меня! – Сяо пытается ударить подошедшего вплотную, колени к коленям, парня, и тут же завывает, потому что от резкого движения изувеченная кисть грозится отвалиться и покатиться по земле бесполезным шариком. Он прижимает её к груди здоровой рукой, зло смотрит снизу вверх и практически шипит: – И не делай вид, что тебе жаль. Тебе не жаль. Тебе никогда не жаль, что я делаю всю грязную работу, пока ты отсиживаешься здесь, занимаясь непонятно чем и непонятно зачем. Видеть тебя не хочу!       Вскочив на ноги и грубо оттолкнув Хендэри плечом, Сяоджун уходит на кухню и громко хлопает за собой дверью. Конечно, он видит, как опускается голова того, кто молчаливо принял на себя последствия чужого стресса, замечает, что руки его обессилено опускаются, как мёртвые, и без того худой, высокий Хендэри кажется ещё более тонким. Но это радует – Сяоджун будет гореть в аду за такие мысли, но он искренне рад, что хоть так может почувствовать важность той ерунды, которой занимается большую часть своего времени во имя размытых целей. И элементарно – чтобы выжить.       Чтобы были пропитанные антисептиком бинты, которые Марк бесцеремонно шлёпает Сяоджуну на щёку и предплечье. Чтобы можно было спокойно попросить достать из холодильника кусок репы и сжать её в зубах с глухим воплем, когда стремительно распухающая кисть не без помощи того же Марка возвращается в относительно нормальное состояние.       – Ты прости, что я уши развесил, но он не виноват в том, что ты тупой. Не больше трёх ходок в одно место, помнишь? А ты рискнул, потерял бдительность и получил за это по тыкве. Всё логично.       – И без тебя знаю, – огрызается Сяо.       – Тогда чего орал-то? – Марк брезгливо отряхивает пальцы после того, как выкидывает в мусорное ведро и ненужные уже компрессы, и ни в чём не повинный овощ с полукруглым следом укуса. – Истеричка.       – Завались, и без тебя тошно.       – Погоди... Ты без кольца?       – Я же просил завалиться.       – Лады, лады, не кипятись больше.       Марк вздыхает, качает головой и достаёт из холодильника безалкогольное пиво – «Фу, конечно, но у вас же ничего другого не водится», – прекрасно зная, что каждое его слово будет литься керосином в открытое пламя. Если всучить многоуважаемой истеричке в руку холодную банку, бросить в микроволновку сырные палочки и уткнуться носом в телефон, есть вероятность, что больше никто не пострадает. За то недолгое время, что они знакомы, Марк успел худо-бедно выучить и понять натуру ближнего, потому даже гонку запускает и несколько минут сосредоточенно кривит лицо, пытаясь выиграть в очередном заезде.       В какой-то момент Сяоджуна прорывает, и он честно признаётся, что устал. Что он хочет мыть посуду не после еды, а перед, оставлять мусор на ночь за дверью, а не бегать в спортивных штанах и тапочках в два после полуночи. Раз в месяц хотя бы напиваться в смерть и танцевать в ночных клубах. Хочется, чтобы сессия была единственной его проблемой, а девчонки больше не отшивали по той жалкой причине, что если идти с ним на свидание, то каблуки всё испортят.       Марк смотрит на друга как на припадочного. Он недолго думает, а потом подхватывает со стола пустую банку из-под пива и бьёт Сяоджуна по уху. И ещё разочек. И по хребту. И по пальцам, которые почти дотянулись до ножа на столе.       – Не смей поднимать зубочистку на человека, который спас тебе сегодня жизнь. Завтра, например, я могу уже не захотеть бежать через половину города, чтобы затащить твою тушку домой. – Качает головой. – Поговори с Джипсом. Это единственная твоя проблема. – И уходит.       – Что бы я без тебя делал, умник... – Проговаривается вслед с сарказмом, но без особого энтузиазма. – Подчистишь камеры, чтобы я нигде не светился?       – Уже, – приглушённый ответ из прихожей.       Пять минут на то, чтобы найти эластичный бинт и зафиксировать кисть – так она ноет, но менее ощутимо. Ещё десять – чтобы вяло дожевать сырную закуску и сполоснуть пару тарелок. Очень странно осознавать себя зажатым в тисках простого быта, когда ещё час назад корчил мошенника года, а позавчера и вовсе вора. Умом Сяоджун понимает, что деньги лишними не бывают, что ни у Марка актёрских способностей не хватит, ни у Хендэри – решительности, чтобы провернуть то, за что обычно берётся он один, но... Очень больно бьёт тот факт, что ему попросту рисковать нечем, когда другие много за что цепляются, начиная от семьи и заканчивая любимыми волнистыми попугайчиками.       С долгом Хендэри разберётся за считанные секунды, но вот кольцо отца сейчас болтается у какого-то урода в кармане, и от этого здорово кроет.       Только под самое утро Сяоджун решает сунуть нос в комнату Хендэри. Он не особо любит туда заходить с тех самых пор, как на столе у зашторенного наглухо окна появилось оно, но сегодня ему везёт: рабочий угол закрыт раскладной перегородкой. Немного потоптавшись в дверном проёме, старательно делая вид, что его ничуть не смущает внимательный взгляд сидящего на полу Хендэри, Сяо подходит ближе и садится рядом. Только по другую сторону от напольной лампы. Как ни в чём не бывало он спрашивает:       – Что читаешь?       Ему молча протягивают тонкий потрёпанный каталог в мягком переплёте. Это не книга – сборник репродукций работ неизвестного художника. Там море, много чаек, звёздное небо, и иногда встречаются коты.       «Море правда делало ‘ш-ш-ш’, а звёзды – мигали?»       Сяоджун так же жестами отвечает, наконец глядя в глаза и улыбаясь с облегчением:       «Правда».       «Хотел бы я это увидеть и услышать».       «Я могу рассказать».       «В который раз?»       – Тебе всё равно нравится.       И они ложатся на пол, как в детстве, голова к голове, и Сяо тянет ладошки вверх. У него не так много времени, прежде чем мама заметит, что он не занимается, а снова сбежал в окно и где-то теперь дурачится, пачкая дорогую одежду. Она не знает, что он всегда переодевается, прежде чем ускользнуть на улицу, да ещё и тащит из дома всё, что криво лежит, но может пригодиться его новому другу в воплощении мечты всей жизни. Если Хендэри хочет построить самого большого робота в мире, чтобы все плохие люди его боялись, слушались и становились хорошими, то кто он такой, чтобы говорить, что звучит это откровенно глупо?       Да, действительно глупо, но когда и твои собственные мечты утопичны, то вслух так не говорят.       Было бы здорово снова видеть голубое небо. Или по-настоящему чёрное. Нырять в него, как в ванну, наполненную водой, окрашенной тёмной, «космической», ароматической бомбочкой в синее, фиолетовое и серебристое, и чтобы на теле оставались звёзды. Чтобы гореть так же ярко, летать высоко и изучать всё то, о чём пока даже не догадываются.       – Закрой глаза. Представь, что ты лежишь на мягком, тёплом песке. До воды не так далеко, а твоим пяткам щекотно из-за мелких ракушек, которые иногда докатываются на пенных гребешках волн. Море делает так: ш-ш-ш, ш-ш-ш, ш-ш-ш. Ты открываешь глаза и видишь небо. Ты видишь звёзды, и они щурятся, глядя на тебя сверху, а ещё... – Увлёкшись, Сяоджун не сразу замечает, что его волосы осторожно прочёсывают пальцами. Он перехватывает их и, держась за безымянный и мизинец, заканчивает невпопад, но от сердца: – Прости, что сорвался. Ты же не выгонишь меня спать на коврике возле вешалки?       Хендэри беззвучно смеётся и несильно толкает в бок, прежде чем приподняться на локте и улыбнуться самой яркой из своих улыбок.       «Мир?»       Ничего красивого сказать Сяо не успевает, потому что боковым зрением замечает шевеление у окна. Он довольно резко вскидывается и с ужасом наблюдает, как из-за перегородки выглядывает андроид, над чьей головой Хендэри ещё не закончил работать. У робота нет волос, нет кожи на лбу, нет ушей, и взгляд его мало тянет на боязливый. Любопытный – да.       – Ёб. Твою. Материнскую. Плату. – Это чтобы не заорать, защитная реакция, которую Сяоджун чеканит с завидной дикцией. – С каких пор оно ещё и подсматривает?