И Истина явилась

      Подземное сооружение.       Когда Скалли вытащили из вертолёта и бросили на землю, она начала приходить в сознание. Мозг пронзили вспышки белого света. Всё её измученное тело болело. Когда её потащили за волосы по мокрому неровному асфальту, слёзы сами потекли у неё из глаз. Если бы можно было закричать, она бы кричала. Боль была невыносимой. Через несколько минут она опять потеряла сознание.       Второй раз придя в себя, она обнаружила, что лежит одна на холодном цементном полу. Запястья и рот уже не были стянуты липкой лентой. На коже появились рубцы, болезненные и саднящие. Постепенно глаза привыкли к слабому освещению. Её закрыли в тюремной камере, размером не больше шестнадцати на шестнадцать. Цементные стены, некрашеные и сырые, производили впечатление гнетущей неприступности. В одном углу камеры был туалет, умывальник со шкафчиком, а вдоль соседней стены — устойчивая стальная полка, с двух сторон крепящаяся двумя массивными цепями. Снизу полка держалась на подпорке. Она догадалась, что это кровать, хотя это больше напоминало стол для вскрытий в академии ФБР в Квантико.       Лёжа на полу, Скалли была рада, что цементный пол холодит её распухшее лицо. Она не могла вспомнить, сколько ударов получила от нападавших, прежде чем её решимость сопротивляться была сломлена. Она устроила адский бой. Малдер сказал бы примерно следующее: «Неплохо для белой женщины». Хотя понятно, что он не нашёл бы ничего смешного в сложившейся ситуации.       Она была удивлена тому, как быстро включились её навыки самозащиты, полученные в ФБР, хотя она не использовала их много лет. Но перед суперсолдатами это было бесполезно. Суперсолдаты. Скалли передёрнуло, когда она вспомнила первую встречу с одним из них — это был Билли Майлз. Суперсолдаты фактически неодолимы, за исключением восприимчивости к определённому виду металла, известного как магнетит. Это их единственное слабое место.       О чём они с Малдером думали? Когда дата новой колонизации наступила и прошла, им с трудом верилось, что всё осталось позади. Наверное, они просто хотели нормальной жизни, ведь так долго она им только грезилась. Как они могли так быстро стереть эту дату — 22 декабря 2012 года — из памяти, зная в глубине души, что пришельцы никогда не остановятся? Может, это был их предел, и они хотели несколько лет пожить для себя, прежде чем вихрь завертится и начнётся настоящая битва?       Они с самого начала знали, что этот день неизбежен. Много лет назад, сидя в больнице после убийства сестры, Скалли спросила Малдера о справедливости происходящего. «Думаю, что иногда мы ничего не решаем. Думаю, так было суждено», — вспомнила она его ответ. Тогда она не согласилась с ним. Но теперь, оглядываясь назад, понимала, что он был прав.       Хотя по каким-то причинам реколонизация была отложена, сейчас она снова началась. Скалли была в этом уверена. Уже в который раз они стали пешками в чужой игре. Они думали, что способны остановить это, что у них есть хоть видимость контроля. Теперь она поняла, как они ошибались. Они никогда ничего не контролировали, даже ту партию игры, в которой были задействованы.       Не давали покоя и мысли об Уильяме. Каким он стал? Она так и не смирилась с его усыновлением. Это была единственная возможность оградить его от безумия, от тьмы, которая преследовала их с Малдером. Хоть она и научилась сдерживать эмоции, связанные с его потерей, однако никогда не выпускала его из сердца. Он всегда был там, вместе с робкой надеждой, что когда-нибудь они воссоединятся. Малдер тоже скорбел о сыне, но, в конце концов, они сошлись во мнении, что ему лучше с приёмными родителями. Была ли она всё так же уверена в этом сейчас?       Не желая размышлять над вопросом, на который нет ответа, Скалли подползла к ближайшей стене и прислонилась к ней. Какое-то время ей пришлось подождать, чтобы прекратилось головокружение. Тело занемело, и было похоже, что это пройдёт очень нескоро. Она сняла джинсовую рубашку и бросила её на стальную койку. Рубашка принадлежала Малдеру, и Скалли была рада, что осталась в ней. Нужно было ещё обследовать рёбра, проверить, нет ли переломов. К счастью, те несколько ударов, что она получила в область диафрагмы во время схватки, кажется, повлекли за собой только ушибы.       С носом дела обстояли иначе — было ясно, что он сломан. Медленно поднявшись, опираясь о стену, она подошла к умывальнику. Повернув ржавый вентиль, она с наслаждением плеснула ледяную воду на лицо, приводя себя в чувство.       Над умывальником было установлено небольшое зеркало. Она внутренне содрогнулась, увидев своё отёкшее лицо и распухший смещённый нос. Ей стало нехорошо от мысли, что его нужно вправить, но, будучи врачом, понимала, что сделать это необходимо.       — Куй железо, пока горячо, — пробормотала она. — Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня, — она схватила нос и с хрустом вернула его на место.       От боли подкосились ноги, и она вцепилась в умывальник, пока не прошёл первый шок. Слёзы жгли глаза и ослепляли. Кровь стекала в раковину. Она умыла лицо. Когда кровотечение приостановилось, снова посмотрела в зеркало и покачала головой. Она бы всё отдала за пакет со льдом… или хотя бы за бутылку холодного пива.       Подойдя к железной койке, она легла, повернулась на бок и обвела взглядом неприветливое помещение. Смотреть было особо не на что. Четыре стены, потолок, пол. Стальная дверь — единственный вход и выход, но и она заперта. Внизу она увидела щель, по высоте как раз для подноса с едой. Она содрогнулась от мысли, что эти мучения могут затянуться.       Ей вспомнился голос — тот самый, что звал её, когда она была в вертолёте. Она догадалась, что это был Малдер, и сердце её сжалось. Она боялась за него не меньше, чем за себя. Он кричал, потому что хотел помочь, или ему тоже делали больно? Муки неизвестности грозили полным упадком духа, и она отогнала от себя эти мысли. Она скомкала рубашку, поднесла её поближе и вдохнула его слабый запах.       Пожалуйста, Господи. Храни его. Храни Уильяма. Храни меня.       Ранчо Ван де Кампа — Фокс Кэньон, Вайоминг       Уилл специально развёл костёр под каменным выступом, где его нельзя было заметить. Он ничем не рисковал. Он знал ферму своей семьи, раскинувшуюся на много акров, и соседние фермы так же хорошо, как любой местный житель. Он знал тропинки, ведущие в горы, знал нижние ущелья, знал, где какие заборы сломаны и точно знал, где можно спрятаться. Во всяком случае, до тех пор, пока не разберётся, что делать.       Ему нужно было время подумать и погоревать. Для того, чего он хочет, время уже вряд ли наступит. Тем более, его желания радикально изменились за последние несколько часов. Какая теперь разница? Он один. За такой короткий промежуток времени у него отобрали всё. Жизнь никогда не будет прежней.       Свернувшись калачиком у костра, он и не помышлял о побеге. Он любил своих родителей и не мог смириться с мыслью, что ему придётся их оставить. Всю ту первую ночь он проплакал, сожалея, что так и не рассказал им о своих чувствах. Это было несправедливо, и он мучился чувством вины, считая, что должен был разделить с родителями их участь. Почему Ты не взял и меня? Почему?       Неожиданным ответом на его отчаянные мольбы в памяти вдруг всплыли слова отца, который как-то раз сказал ему: «Пути Господни неисповедимы, сынок. Что бы ты ни думал, у Бога всегда есть план, как нам помочь во всех обстоятельствах жизни. Это не значит, что всё и всегда будет нравиться, но мы должны принимать всё как есть во Имя Его». Теперь Уиллу оставалось только понять, с чего начать.       Он встал, пригладил волосы и потянулся. Он был обессилен и физически, и эмоционально, но всё равно нужно было проверить, как там ДиСи. Конь стоял рядом на привязи и довольствовался обилием листвы. Ещё засветло он напился вдоволь из ручья, так что до утра за него можно было не переживать.        — Остались только мы с тобой, — признался Уилл, обнимая коня. Прохладный ветерок шевелил гриву.       Найди двенадцать.       Уилл выпучил глаза от испуга. Огляделся вокруг — не прячется ли кто-то в темноте. Расстроенный, что позволил воображению взять над ним верх, он вернулся под выступ, развернул спальный мешок, который был привязан к рюкзаку, и уселся у потухающего костра.       Найди двенадцать.       Он снова всмотрелся в темноту, зная, что теперь это не разыгравшееся воображение. Он слышал голос, но не видел ничего за пределами круга света, отбрасываемого костром. Сняв кроссовки, он залез в спальный мешок, как будто тот мог уберечь его от окружающего мира. Прячась глубже, он почувствовал что-то в кармане. Это оказалась бумага — та самая, что была в руке его мамы. Он вытащил её, стараясь не думать о засохшей на ней крови. Оперевшись о седло, как о подушку, он осторожно развернул бумагу и разгладил её на коленях. При свете костра он прочёл:       «Свидетельство об усыновлении… Данным извещается, что Джеймс и Мэри Ван де Камп назначены законными опекунами. Документы на усыновление оформлены в штате Вайоминг, 8 апреля, 2002 года. Супруги Ван де Камп получают опекунство над ребёнком мужского пола, возраст: 10 месяцев».       Уилл поднял взгляд от бумаги.        — Я усыновлён? — спросил он, борясь с внутренним ощущением предательства. — Я не Ван де Камп… Я… Я — никто.       Уже засыпая, напуганный и подавленный, он задался единственным вопросом. Если он действительно никто… тогда почему те люди хотели убить его?       Дом Малдера и Скалли — Чилмарк, Массачусетс.       Малдер сидел на ступеньках парадного входа, накрытый одеялом, в которое его завернул кто-то из команды спасателей, вытащив из воды. Если бы не пара пожилых людей, прогуливавшихся по пляжу и видевших, как он боролся с вертолётом, его бы унесло отливом.       Вокруг мелькали мигалки всех машин службы спасения острова. Позади него сновали люди в форме. Свет горел по всему дому и снаружи. Каждую комнату сфотографировали и проверили на отпечатки пальцев. Малдер отключился. Он видел всё это и раньше на других местах преступлений, но сейчас это было личное. Полицейские делали свою работу. На их месте он делал бы всё то же самое.       Начальник полиции Джим Вентворт и ещё один офицер вышли из дома и остановились на крыльце, вполголоса о чём-то разговаривая. Офицер засунул несколько пластиковых пакетов с вещдоками в карман.        — Я хочу, чтобы эти образцы были исследованы немедленно. Мне всё равно, кого вам для этого нужно будет разбудить. О результатах сразу доложите.        — Есть, сэр, — ответил офицер и быстро ушёл.       Вентворт посмотрел на Фокса. Он помнил его ещё мальчишкой, а сейчас вокруг него столько загадок. Вентворту нужно будет постараться не отойти от процедуры расследования по личным причинам. Да, они с отцом Фокса были хорошими друзьями вплоть до того, как Билла убили. Похоже, в этой семье творилось неладное — а он даже ничего не знал. Многое годами держалось втайне. Он покачал головой и встал напротив Фокса.       — Чёрт, тяжело задавать вопросы, требующие ответов.       Малдер молчал. Судя по отстранённому взгляду, он либо подумал, что Вентворт всем так говорит для порядка, либо пытается собрать воедино всё происшедшее.       — Говоришь, был сегодня в Фалмуте? Ты можешь это доказать? — спросил Вентворт, садясь рядом с Малдером на деревянные ступеньки. — Фокс?       Малдер моргнул, как будто только сейчас заметил присутствие Вентворта.       — Во сколько ты сел на паром?       — В полвосьмого, — ответил Малдер и достал из кармана намокший от воды корешок билета.       Он дал его Вентворту, при этом отрицательно покачав головой.       — Что такое?       — Я знал, что что-то не так. Я понял это, как только пролетел вертолёт.       — И что?        — Я пытался предупредить её.       — Предупредить о чём? Ты видел Дану, когда приехал домой?       — Они тогда её уже забрали, — сказал он, глядя вдаль.       — Ты уже упоминал о них… как будто знаешь, кто это сделал. Послушай, я не смогу помочь, если ты не скажешь мне всё, что знаешь. Я хочу помочь, Фокс. Мы с твоим отцом дружили… и с матерью, пока она не уехала из Виньярда. Всё пошло наперекосяк после того случая с твоей сестрой… — сказал он, вспоминая.        — Самантой.        — Точно, Самантой. Слушай, ты должен быть откровенен со мной… скажи мне правду.       — Эти люди не специализируются на правде.        — Какие люди? — спросил он, но Малдер не ответил. — Ты ударил Дану?       Малдер зло глянул на него.        — Не смотри на меня так. Мы живём не в век невинности. Может, мы и ограждены от того дерьма, что происходит на материке, но это не значит, что подобное не может случиться здесь, у нас. Пока я не получу хоть какие-то ответы, ты мой главный подозреваемый. Как бывший агент ФБР, ты знаешь, что я должен опираться на факты, а факты таковы: в доме всё разгромлено, повсюду кровь, и Дана исчезла. Поэтому я спрашиваю опять…        — Я бы никогда её не ударил.        — Что это у тебя на рубашке?       Малдер тяжело сглотнул. Он боялся, что кровь на его одежде принадлежит Скалли. Он уже собирался ответить, как вдруг что-то привлекло его внимание. Не ответив Вентворту, он встал и сделал несколько шагов к подъездной дорожке. У самого края, там, где заканчивалась трава и начинался гравий, он присел на корточки, подобрал прутик и что-то им сдвинул на земле.        — Хотите знать, что произошло с Даной? — позвал он Вентворта, который быстро подошёл и опустился на колени рядом с ним. — Тогда найдите подонка, который курил вот это.       Окурок «Морли» предстояло подвергнуть тщательному анализу. ***       Малдер ходил, пытаясь понять, что же произошло. Его терзала мысль о том, что Скалли стала частью всего этого, что это её кровь на столешнице, на полу, на его рубашке. Но нет, это ещё не установлено. Он должен сохранять надежду, что это вовсе не её кровь, а иначе… Его охватывал ужас.       Он заглянул на второй этаж, где полиция уже завершила осмотр. Проходя мимо комнаты, которая когда-то была его детской, он вспомнил, какой она была раньше. С тех пор отсюда исчезли полки с настольными играми и книжками «Стар Трек» в мягком переплёте. Теперь это спальня для гостей. То же самое стало с детской Саманты. В обеих комнатах теперь царил хаос: ящики комодов были раскиданы, матрасы изрезаны, а все вещи из шкафов выброшены на пол.       Войдя в их со Скалли спальню, он почувствовал, как сердце рвётся у него из груди, и едва сдержал подступившие слёзы. Как и другие комнаты, она была разгромлена. Единственная разница — смятые одеяла в крови. Он заставил себя отвернуться, отгоняя мысли о том, что там могло произойти.        — Как? — спрашивал он себя, пытаясь не думать «а что, если?..».       Втянув голову в плечи, он вошёл в ванную. Дверцы большого, во всю стену, шкафчика были открыты, полотенца вытащены в спешке. Малдер знал, почему. Он знал, что Скалли надеялась отыскать. Присев, он вытащил оставшиеся полотенца. Из заднего кармана достал складной нож и провёл лезвием по переднему краю пустой полки. Он повернул запястье, и полка отскочила, оказавшись на полу вместе с разбросанным бельём.       Из тёмной ниши за тем местом, где была полка, Малдер вытащил чёрную металлическую коробку. Поднявшись, поставил её на туалетный столик, и только тогда заметил, что цепочка Скалли всё ещё обвивает его пальцы. Когда он подобрал её с кухонной столешницы? Он закрыл глаза, пытаясь припомнить, но ответ затерялся в событиях этой ночи. Вспомнилось, что цепочку с крестиком подарила Скалли её мама. Она редко его снимала. Это был материальный признак её личной веры — веры в распятого Спасителя.       Вера. Он подумал о том, каким испытаниям подвергалась вера Скалли все эти годы. Она никогда её не теряла. Возникающие трудности только приближали её, поощряли ещё больше полагаться на её Бога. Была ли у него когда-либо такая вера? Давал ли он себе эту возможность? Он верил в существование инопланетян, потому что видел их, а что насчёт Бога? Он его когда-нибудь видел? Действительно ли Бог существует? Открыв глаза и глядя на крестик в руке, он хотел верить, но также хотел и ответов. Понимая, что ни того, ни другого у него нет, он положил крестик в карман.       Затем он открыл крышку металлической коробки. Внутри лежали два Зиг-Зауэра, его и Скалли, и две полные обоймы. Он поднял чёрную кожаную кобуру и вытащил пистолет, взвешивая его на руке. Когда-то пистолет был продолжением его руки — он уже успел забыть это чувство… Сейчас оружие снова удобно легло в ладонь, и знакомое ощущение вернулось, принеся с собой, как ни странно, уверенность и покой, — хотя символом умиротворения для Скалли был, наоборот, её крест.       Загнав обойму в рукоять, он положил пистолет на столик и закрепил на поясе кобуру. Вторую обойму засунул в карман. Привычным движением зафиксировал оружие в кобуре и поставил коробку обратно в шкафчик. Вернув на место полку, он бросил несколько полотенец внутрь и закрыл дверцу.       Глаза слипались, но спать он не собирался. Вместо этого он выключил свет в спальне, сел в плетёное кресло возле окна и стал слушать равномерный шум прибоя. По щеке скатилась слеза. Он попытался сфокусироваться на Скалли, наладить с ней связь, но не смог. Он не почувствовал ничего, кроме страха.       Какое-то движение в темноте внизу мгновенно включило его мозг. Так и есть — кто-то идёт к сараю на заднем дворе. Если бы свет на террасе не горел, вторжение осталось бы незамеченным. Кто бы это ни был, он изо всех сил старался двигаться в тени. Инстинкты взяли верх. Малдер сбежал по лестнице, вышел через парадную дверь и, обогнув угол дома, направился к заднему двору. Полицейские уехали полчаса назад, поэтому кто бы ни пытался сейчас проникнуть, он полагал, что сделает это незаметно.       Остановившись у двери сарая, Малдер прислушался. Внутри определённо кто-то был. Взяв в руку пистолет, он толкнул дверь, направив оружие перед собой. При слабом свете с террасы он различил коренастую фигуру, чья спина являла собой отличную мишень.        — Не двигаться! — приказал он. — Держите руки на виду.       Он вошёл в сарай и закрыл за собой дверь.       Малдер.       Малдер щёлкнул выключателем, разгоняя тьму. Увидев повернувшегося к нему Гибсона, он опустил пистолет. Они подошли друг к другу и обнялись. Вернув оружие в кобуру, Малдер указал Гибсону на старый кожаный диван, который украшал когда-то его квартиру в Александрии, а сам присел на край старого деревянного стола.       — Я знаю, что Скалли в беде. Я хотел предостеречь её, но не знал, как связаться с ней… или с тобой.        — Как ты узнал?       — Я учусь в аспирантуре в Вудс Хоул. Я шёл домой, когда надо мной пролетел вертолёт, но я не сразу сообразил, что происходит. Я пропустил паром.        — Я был на том пароме. Но я тоже не успел.       — Это были не люди.       — Суперсолдаты?        — Ага. — Он помолчал немного, затем продолжил: — Я соскучился по вас. Хорошо, что вы с Даной вместе. Это то, чего вы оба хотели.       — Да уж. Истина где-то рядом…       — Я не хотел лезть не в своё дело.        — Я знаю, Гибсон. Это твой дар.       — Да Господи, дело не в этом, Малдер. Я же говорил тебе, когда мы прятались в Уид Хоуп. Мы с тобой очень похожи, даже если ты не хочешь это признавать. В нас есть нечто общее, это нас объединяет — и ты знаешь, о чём я. Вот почему они так давно хотели нашей смерти… Близится время перемен, и то, что стало частью тебя… частью нас с тобой, с каждым днём становится всё сильнее. В конце концов, ты уже не сможешь отрицать это. Помнишь, что я тебе говорил?        — Помню.        — Скоро всё произойдёт, хотим мы этого или нет. Подготовка у них идёт полным ходом.       Малдер знал, что Гибсон прав. После того, что произошло сегодня, ему оставалось только согласиться. Всё пришло в движение, и никто — ни Малдер, ни Скалли, ни Гибсон — были не в силах на это повлиять.       — Кстати, Малдер, чтобы ты знал… они до сих пор хотят тебя убить.        — Ничего страшного, — уверил его Малдер. — Это желание взаимно.