***
- Нет, ты послушай, - девочка рядом садится, ноги поперек на него закидывает и с листка петь начинает. - Ты заблудилась, я тебя не спасууу. Максима локтем в бок толкает и от хохота сгибается, когда из-под одеяла вторым голосом доносится хриплое "У-ууу". - Ну, Мась, так у нас не получится ничего, - Кошелева все еще смеется, но попыток парня вытащить наружу больше не предпринимает. - Получится, только дай мне выспаться, и все допишем. Да и ты устала уже, наверное. Иди сюда, - край одеяла задирается вверх и мужская рука ее к себе ближе притягивает. В объятьях тепло и уютно, Кристина сопение тихое в районе макушки ощущает и в этот момент себя самой счастливой чувствует. Разворачивается в кольце из рук, волосы за ухо закладывает и целует в щеку. Макс спит. Грудная клетка мерно вздымается.За копной пшеничных даже лица не видно. Он Софе котенка брошенного напоминает, которого только подобрали. Шерсть в разные стороны, и когти готов в любой момент выпустить, если что не по нраву. Она волосы с лица убирает аккуратно, но руку за запястье перехватывают резко, тянут так, что завтра наверняка следы останутся. - Крис, Кристина. Пока парень в себя приходит глаза на образе перед ним фокус ловят. Такие же темные волосы, такая же длинна, а вот глаза другие, голубые с мелкими карими каплями возле радужки. И чтобы в оливковые их превратить хоть на минуту он бы многое отдал. - Нет, Максим. - Софа, - разочарованно вырывается, и этот тон до глубины души задевает ее почему-то. Просто Софа, подумаешь, тянет из этого болота когда все бросили. В этот момент она Трущева как никогда понимает. В жалости к себе утопать, да что угодно делать, удобно наверное, когда вокруг тебя виноваты все. - Софа. - Прости, я не хотел, - он руку из своей выпускает, подушечками пальцев бережно запястья поглаживая. - Давно здесь? - Нет, только пришла. Принесла тебе лекарства. - Я это пить не стану, - Софа делает вид, что слова эти не слышала, только емкость с прозрачной жидкостью ближе подносит. - Если ты не хочешь, чтобы этот раствор в тебя силой заливали, то придется, - такая перспектива мало кому понравится, и шансы на победу в такой ситуации у Максима минимальные. Он в лице резко меняется, все свое отношение к данной затее показывая. Софа выдыхает устало, руки опускает, ей борьба с мельницами ветряными тоже ни к чему. - Она больше не придет, - почти шепотом произносит, голову опуская все ниже. - Не говори так, - Анисимов к стене отворачивается, будто ребенок, у которого конфету любимую отобрали, обижается, одеяло повыше натягивает, пытаясь от девушки скрыться. - Нет, ты послушай. Сколько еще ты прятаться будешь? От меня, от семьи, от будущего? - Софе не догадывается даже, что слова Трущева почти полностью повторяет, но точно знает, что от себя не убежишь, чтобы ты не делал. - Кристины больше нет, но есть ты, - в голосе сквозит непрекрытая усталость и сожаление. - Жалеть себя будешь, или снова от кошмаров просыпаться. Чего ты этим добьешься? Ради нее, за нее живи, докажи остальным, что она не ошиблась и ты хоть чего-то стоишь! Лекарство на край тумбочки прикроватной ставит и тихо закрывает за собой дверь.***
Анимимов даже с постели не встает без острой необходимости. Стену взглядом буравит сутками, молча ест, с угрюмым видом персонал на пороге встречает. Кристина не появляется месяц, Трущева не видно уже две недели. Их столкновение случайное в коридоре встречей назвать вряд ли возможно. Сережа просто мимо проходит, будто бы с этим человеком в больничной пижаме совершенно не знаком. Отводит глаза и смотрит перед собой, будто теряет интерес. Он поддерживает связь с врачом лечащим, но в палату не заходит. - Такое часто бывает в практике. Слишком сильная привязанность к человеку, поэтому мозг отказывается признавать очевидное. Придумывает себе новую реальность. Когда связь слабеет, все приходит в норму. Это вопрос времени, кому-то для этого требуются месяцы, кому-то годы, - хорошие новости все же есть. Психологическое состояние восстановилось полностью. И если бы слова эти сказали несколько месяцев назад, Трущев выглядел бы посчастливее. Он свое слово сдержал, в больницу перестал ездить без повода, новости узнавал по телефону от Софы, и сейчас, впервые за две недели явился по просьбе врача. - То есть, с ним все хорошо? - в мысль, что все скоро закончится и Максим вернется домой, верится с трудом. Мысль проскальзывает, что идиот этот обязательно выкинет что-нибудь, чтобы выписку оттянуть. - Да. Только курс реабилитации проведем, и можете друга своего забирать, - врач кивает с улыбкой и захлопывает потрепанную карту. - А не разговаривает почему? - Потому что не хочет, видимо.***
Софа не сдается. Каждый рабочий день заходит после смены и просто сидит в палате. Иногда карты заполняет, отчеты дописывает, на которые не хватает времени. Но даже с ней он не разговаривает. Кивает легко, когда Софа порог комнаты переступает, и снова на стену взгляд переводит, или вовсе спиной поворачивается. Ей в такой обстановке находиться в тягость, но и в одиночестве оставить не получается, обещала же. Софа варианты разные ищет, книги по психологии какие-то старые нашла, силясь вспомнить курс университетских лекций. Этот парень слишком дорог, чтобы оставить его остаток своей жизни в серости этих стен прозябать. "Якорь" Нужно за что-то зацепиться, цель определить. И если друзья и семья бессильны, то остается только музыка. Он же музыкант. Это должно его спасти. Если она его из анабиоза не может вывести, может у Quin получится? Теперь Соня помимо отчета с собой плеер носит постоянно с разной музыкой и включает, когда приходит в гости. Он, кажется, и не слышит ее, виду не подает, но когда Авазашвили однажды его забывает в кармане куртки и решает сегодня без плеера обойтись, Максим голову отрывает от подушки и просит включить что-нибудь негромко. Это первая фраза в ее адрес за месяц, но Соня даже это достижением считает, хотя Макс больше на контакт не выходит. После этого Софа выбивает разрешение на перемещение по корпусу и в комнату отдыха его проводит, где пианино старое стоит, для декора, скорее. На крышке - цветок в горшке, педаль работает только левая и краска на клавишах осыпается, едва коснешься. Когда у Анисимова на лице улыбка появляется, огонек в глазах, жалеет только, что так раньше не сделала. Но он мелочи эти не замечает, пальцами по бортику проводит, стул ближе подвигает и принимается подбирать ноты. Они переплетаются между собой, мягко и робко комнату наполняют. Растекаются несмело, сбивчиво и непонятно, так что даже Соня, которая музыкалку едва закончила, понимает, что помарки есть. Но с каждой минутой ноты все уверенее звучат, точнее, звонче, и она за этим наблюдая сама непроизвольно улыбается. - Эм, п-п-привет, а мне можно потом тоже сыграть ч-ч-что-нибудь? - перед ней мальчик появляется внезапно. Из второго корпуса вроде, в своем отделении она его не видела. Высокий и худой, подросток еще совсем, явно даже двадцати нет. На голове шапка серая нелепая, рубашка в клетку излишне свободная; с ноги на ногу переминается от нетерпения. Несмело улыбается, почти не смотрит на нее, все внимание за спину адресовано. У парня такая заинтересованность в глазах читается, что даже страшно. Может все-таки действительно из ее отделения ребенок? Парень к Анисимову подходит несмело и через минуту начинает подыгрывать, на клавиши даже не глядя. Глаза закрывает и в мелодию погружается полностью. Самобытно получается, здорово, и мальчика не установить уже, кажется, пальцы над клавишами с бешеной скоростью летают, ритм наращивая. Анисимов не успевает за ним, путается и руки опускает, дает возможность брюнету доиграть. - Макс, - первый руку в знак знакомства протягивает. - Д-даниил. Даня, - смущенно на рукопожатие отвечает. - Откуда же ты взялся такой, Даниил? - ехидный смешок вырывается. Его, человека всю жизнь музыке посвятившего, только что ребенок сделал. И это неподдельный восторг вызывает и интерес. Бурцев руку в волосы запускает, в беспорядок их приводит, очки поправляет, в компании новых знакомых себя неудобно чувствует, улыбается скованно, но как только Максим разговор о музыке начинает, неловкость исчезает мгновенно. А Софа чуть в стороне за всем наблюдая с удивлением понимает, что получилось. У нее все получилось! Готова как маленькая девочка в ладоши хлопать, не зря все было. Даня от такого внимания смущается, шапку мнет в руках нервно, но не уходит. Чай, Софой заваренный, принимает с широкой улыбкой и на вопросы отвечает охотно. Рассказывает, что тоже пациент этой клиники, этажом ниже лежит. Подозрение на онкологию, и пока передоперационное обследование проводят он в стационаре остается. Ходит в музыкалку, рисует немного, песни пишет, а здесь с этим сложно. Запретили лишнюю нагрузку, чтобы точнее все тесты провести. Только парня это кажется совершенно не беспокоит, музыку важнее собственной жизни ценит. Поэтому и сбежал ото всех погулять немного. - Можно еще полчасика посидеть, - мальчик глазами котенка на Софу смотрит, кружку с дымящимся напитком в руках сжимая, и она против милой улыбки устоять не может. А когда еще и Анисимов с таким же выражением оборачивается, понимает, что у нее ни единого шанса на победу не было. Они еще час болтают, а потом Даню к этажу нужному сопровождают. Прямо в руки матери передают, которая сына среди больничных коридоров битый час ищет. Софа подмигивает на прощание, обещает поговорить о послаблении режима. Мальчик все предписания больничные выполнять обязуется, лишь бы к инструменту иногда пускали, и рукой машет. - Соф, а можно мне как-нибудь с Даней свидание устроить? - на обратном пути Анисимов поразговорчивее будет. Соня брови удивлено вскидывает, неужели парень его так сильно зацепил. Но Максим этот знак трактует по своему. - Да не в этом смысле, ну, ты поняла. Хочу поучиться у него, крутой малой. К тому же пишет сам, обещал показать кое-что. А без тебя меня отсюда не выпустят. После ситуации с его суицидом условия порядком изменились. И выяснять из-за его глупости это произошло, или потому что Трущев бросил его, не хотелось. Только теперь никаких лишних предметов в палате, даже карандаш нельзя в комнате оставить, мало ли, вдруг захочется подвиг свой повторить. - Хорошо, я постараюсь что-нибудь придумать.***
К Бурцеву его отводит Аня, которую назначили за ним присматривать. Они разговаривают много, и это обоим на пользу идет. Мальчик чувствует себя раскованно, и с каждой минутой Анисимов убеждается что он гений, иначе не назвать. Отвлекает его от нудного обследования, что никак не закончится, сутками в палате у него сидит, только к вечернему обходу возвращается к себе. Они бы и ночью сидели, но если в психиатрии Максиму все с рук спускали, то в онкологии медсестры построже и сразу после десяти за дверь его выставляют. Максим возвращается к себе и забирается с ногами на широкий подоконник, смотрит невидящим взглядом прямо перед собой, выворачивая нутро и с мазохистским удовольствием прокручивая перед глазами фильм последних нескольких лет. Внутри все взрывается, раскаленная лава бежит по венам вместе с кровью и вместо, Максим, кажется, состоит из неё. Глаза заволакивает дымкой, кадры стремительно сменяют друг друга: Кристина улыбающаяся после занятий, фикус на подоконнике их общей квартиры поливает, совместное их выступление у Трущева на днюхе, выбор кольца мучительный, даже Нази не выдержала и сбежала через час непрерывного поиска. Пленка обрывается. Когда Кристина ушла, он умер. Будто выкачали все изнутри, первые несколько дней вообще не ощущал ничего. Будто вакуум. Щелкнули пальцами, и все исчезло, растаяло, растворилось, выгорело без остатка. А потом вернулось и ударной волной разнесло в щепки. Он думал не справится. Не выплывет больше и просто камнем на дно пойдет. Поэтому пил, курил, дрался, устраивал разнос в квартире и снова пил. Пока она неожиданно не решила вернуться. И также неожиданно уйти. Свободное время в самоанализе утопает, слова Сони и Сережи из головы никак не уходят. Почему кажется, что они правы, что это действительно верно. Он за два года впервые о семье вспомнил. О маме, которая вслед за Трущевым никак не сдавалась. И сейчас не сдается, связь поддерживает через Сережу, звонит часто, на случай если изменится что-то. Осунулась вся, похудела, круги под глазами залегли. Все в церкви свечку ставит за непутевого своего, а тот даже не помнит, как она навещала его в первое время. Он откровенно говоря первые полгода вообще плохо помнит. Будто слова об автокатастрофе по ошибке сказали, и дома все хорошо, девочка с каре как обычно встречает его после работы в студии. Будто не было того мудака на встречке, и Кристины на пешеходный переход из парка выходящей, тоже не было, и он, на встречу с букетом фиалок спешащий, ничего не видел. От мысли, что улыбку ее теперь только на фото увидит, до сих пор потряхивает не на шутку. Слезы непрошенные в уголках глаз горошинами собираются. Истеричка. Хочется наизнанку вывернуть все, хлором продизенфицировать и избавится от идей надоедливых как можно скорее. Но что в итоге останется, если в нем кроме этих крупиц светлых ни черта нет?