I'm bigger than my body I'm colder than this home I'm meaner than my demons I'm bigger than these bones. And all the kids cried out, «Please stop, you're scaring me» I can't help this awful energy God damn right, you should be scared of me Who is in control? Halsey — Control
Дверь в камеру открылась. Ты начал упираться еще на пороге, чувствовал, что сейчас произойдет что-то нехорошее, чувствовал подвох. Я держал тебя крепко, ты только жалобно скулил, мотал головой, пытался попросить меня не вести тебя в камеру, практически повис на мне, поэтому пришлось тряхнуть тебя как следует и чуть ли не кинуть в комнату за железной дверью. Ты упал на пол, потеряв равновесие и больно ударившись плечом. Зажмурился, попытался принять сидячее положение, замахал крыльями. Пришлось помочь тебе, а заодно снять наручники — в камере они без надобности. Стоило мне расстегнуть, ты тут же избавился от кляпа и кинулся мне на шею, крепко обхватил руками, чуть всхлипнул и прошептал в самое ухо: — Не уходи, Дил, пожалуйста! Я опешил. Секунда понадобилась, чтобы вспомнить, что я должен сделать. Я резко отпихнул тебя в сторону и встал на ноги. — Дил? — Ты ошарашено смотрел на меня, не понимая, что произошло. — Митч. Меня зовут Митч Рапп, — холодно поправил я тебя, отводя глаза. Не мог на тебя смотреть. Слишком больно от того, что больно тебе. Мы ведь обещали друг другу. Ты — мой Томми, а я — твой Дилан, и никаких масок или придуманных имен. А сейчас я просто втаптывал это в грязь. — Чт-то ты такое говоришь… Ты поднялся на ноги и снова попытался приблизиться ко мне. Взял за руку, попробовал развернуть меня к себе, заглянуть в лицо, понять, что произошло, что не так… Но я практически сразу перехватил тебя за горло, чуть выше ошейника и впечатал в стену. Ты испуганно забился под моей хваткой, начал жадно глотать воздух… Уилл достал пистолет, готовый в любую секунду выстрелить в ангелочка за неповиновение. — Отставить! — рявкнул ему я. — Пусть Крылатый знает, — я повернулся уже к тебе, выплевывая в лицо слова: — Ты мне никто, слышишь? Я чуть сильнее стиснул ладонь на твоем горле. Ты обеими руками вцепился в мою руку и сдавил буквально до синяков — не со зла, скорее, просто инстинкт, защитная реакция. Крылья отчаянно бьются за спиной, теряя перья. В глазах слезы — ты не понимаешь, почему любимый человек, почему я так с тобой поступаю. А я сейчас просто застрелиться готов, потому что знаю, не смогу жить с мыслью, что причиняю тебе боль. А потом я отпустил тебя, стоило пересечься взглядами. Потому что не мог я. Знал, увижу твои карие, и все — конец мне, умру на месте, рассыплюсь на тысячи осколков. Потому что это твои глаза, мои любимые, те, которые никогда не должны смотреть на меня так. Ты упал на пол. Кашляешь, держишься за горло одной рукой, дрожишь. А я, как последняя тварь, просто стою над тобой и спокойно смотрю. Внутри буря, а голос такой холодный, безжизненный. — Ты игрушка, Крылатый. И всегда ею был. Никто, пустое место, жалкий мутант, который не должен жить среди людей. Твое место здесь. И для меня ты тоже никто. Сиди, думай, переваривай информацию. У тебя будет еще полно времени для этого. Не помню, как вышел от тебя. Не помню, что сказал мне Уилл, не помню, как на все это отреагировала Холланд, которая все это время находилась в камере. Ты не кричал вслед. Ничего не сказал мне. Только сейчас я понял, как это больно. Как больно тебе, когда ты слушал мои слова — будто ножом в спину, будто насквозь вырезаю сердце, которое теперь одно на двоих. Ты ведь мой Крылатый, мой Томми. А я твой — мы связаны. Так почему я вынужден обрекать тебя на страдания? Но на выходе меня ждал Дженсон. При виде меня опять на лицо наползла гадкая улыбочка — я сразу почувствовал, что меня вот-вот вырвет. Противно стало от происходящего. От самого себя. Его надежды я оправдал, а твои? — Мистер Рапп, как я рад, что вы уже здесь. Задержитесь, пожалуйста, думаю, вам на это будет интересно поглядеть. Он сам зашел в соседнюю дверь. Я знал, там находилась узкая комната, нечто вроде наблюдательного пункта: стекло в пол стены, через которое видно все происходящее в камере. Причем, если находиться в самой камере — вместо стекла видно лишь зеркало. Такие штуки обычно ставят в допросных, очень удобно. В комнату зашли лишь я и Дженсон. Я предполагал, что он решит устроить похожую подлянку. С него бы сталось — заставить меня смотреть на то, как тебя пытают или забрасывают в камеру к другим монстрам — частая практика. Но то, что тебя решат свести именно с Холланд… Какой я идиот. — Крылатый, да? — она, наконец, подала голос. Будто по сигналу, будто ждала, пока двое единственных зрителя займут свои места по ту сторону «экрана». Моя старая знакомая поднялась с пола, гремя цепочкой на ноге и подошла поближе, немного поправив рыжие волосы. Давно я не видел эту девушку. Она изменилась. Без макияжа, в одной белой медицинской сорочке, глаза практически пустые, светлые, пухлые губы чуть приоткрыты. Она наклонила голову в бок, присматриваясь к тебе. Ты даже не шевельнулся. Не посмотрел на нее. Кажется, все еще не мог отойти от моих слов, не мог поверить, что я… — Они наблюдают за нами, ты знаешь? Твой любимый Дилан. Вон там. Холланд показала пальцем на зеркало. Ты тоже поднял глаза — заплаканные, посмотрел на свое отражение, куда-то между мной и Дженсоном. Не видел нас. А Холланд видела. — Надо же, он тебе имя свое сказал. А я не знала до последнего, — она как-то жутко засмеялась. — Как в его духе. Хотя, кто знает, может и оно тоже фальшивка. Сколько там у него имен? Дилан, Митч, Томас… м… кажется, я кого-то забыла. Я молился, чтобы она замолчала. Она просто мстит мне, вываливая на тебя правду. Мстит за то, что я заставил ее себя полюбить — не силой, нет. Тогда еще нет. Тогда я создал ей иллюзию любви: врал, говорил, как она мне важна, мы вместе строили планы на будущее, она доверяла мне — эта рыжая роковая красотка, которую я затянул в постель после первого знакомства. Подстроенного знакомства, конечно. Уже тогда я знал, что в конце концов она окажется в ПОРОКе, ведь именно это и было моей целью. А метод… Действенный, жестокий. ПОРОК и не на такое был способен. Я и не на такое был способен. — Он всегда такой был. Мне он назвался Томасом. Типа фамилия — Эдисон, родители поиздевались таким образом, раз фамилия странная, то и имечко должно быть подстать, вот и назвали в честь такой знаменитости… Вскружил голову… Говорил, что любит… Свидания, романтика, секс… Секс, после которого и из постели-то вылезти не всегда получалось… Ты вскочил с места, закрыл уши руками, зажмурился, стал ходить кругами. Нет, нет, ты не мог это слышать. Только не про меня, ты не верил… — …И потом сдал. Потому что другая была. Знакомо, да? Тебя уже пускали по рукам? Он подкладывал тебя под других? — Замолчи, замолчи… Он н-не мог… Он этого никогда не сделает… Ты проговорил это сквозь стиснутые зубы, уткнувшись лбом в зеркало. Теперь я мог разглядеть, что тебя потряхивает до сих пор. — Значит, нет еще. Все впереди, Крылатый, — Холланд легкомысленно пожала плечами и улыбнулась, будто сама с нетерпением хотела посмотреть на то, что, по ее словам, ждало тебя в будущем. Она была счастлива, что сейчас на ее месте другой. Я знал, что сейчас Холл видит меня насквозь — не просто через зеркало, она научилась заглядывать в душу. И мучила сейчас ни сколько тебя, сколько меня. — Перышки теряешь… — она подобрала с пола белое перо, повертела в руках, протянула тебе. Ты отшатнулся от нее, как от чумной, упал бы наверняка, если бы не стена за твоей спиной, в которую ты вжался. Сердце мне подсказало, что ничего хорошего в этом не было. Что-что, а пока мы жили с тобой бок о бок, даже когда в ванной я заставил показать тебя крылья, ни одного пера ты не проронил. — А ты вообще кто? Ты… такая же как я? Холланд рассмеялась. Это у нее уже, скорее, нервное. Она давно уже была не в себе. Отчасти, виноват в этом был я. — Банши. Знаешь, я смерть чувствую. Слышу то, чего другим не дано. Когда-то у меня и имя было… Давно. Пока твой дружок не сдал меня ПОРОКу. — Не смей упрекать меня за чужие поступки, — ты резко вздернул подбородок, наконец, пересекся с глазами Холланд. — И Дилана не смей, он не мог… — Ты сам-то себе веришь? Повисло молчание. Ты уже не верил.***
С последней нашей встречи прошло около трех дней. Тебя мурыжили в одной камере с Холланд, и я понимал, что ни к чему хорошему это не приведет. Каждый день я приходил и наблюдал за тем, как ты постепенно сходишь с ума. Ты постоянно ходил, закрывая уши, будто пытался закрыться от чужих голосов, шептал под нос, иногда срываясь на крик, просил прекратить. Холланд разговаривала. Много, обо всем, о некотором — обо мне — по нескольку раз. Будто нарочно вдалбливала в твою голову факт о том, что я предатель. Что для меня это в порядке вещей — сдать человека, который полюбил меня всем сердцем, в тюрьму, загубить жизнь, сделать больно. Я уже и сам начинал верить, что это так… Потому что это было правдой. С Холланд — правдой. Раз в день приносили еду. Не я. Уилл просовывал в откидное окошко на двери ровно две порции чего-то не очень вкусного на вид. Ты не ел. Каждый раз, стоило окошку на свободу приоткрыться, ты срывался: кричал что есть сил, бился, молотил ногами и руками дверь, надеялся, что Бог есть по ту сторону двери, и рвался туда. Холл смеялась, даже когда ты начинал бросаться едой. Снаружи — ноль реакции. Больше всего я боялся того, что с тобой могла сделать Холланд. Я знал, что она сошла с ума. Она всегда была немного не в себе, а теперь совсем повернулась, стоило оказаться в ПОРОКе. Я к этому руку приложил — еще одно достижение в папку сломанных жизней. Ее и солдаты немного побаивались, хоть она никогда не применяла физическую силу — она действовала всегда на какую-то внутреннюю часть человека — душу, что ли? — умело давила на совесть, забиралась в мысли, влияла на подсознание. С ней никто не мог находиться подолгу. А ты… Тебя заперли там против воли. Неудивительно, что после ты возненавидел меня.***
Когда я пришел за тобой, я и не думал, что все повернется именно так. Мы с Уиллом зашли в камеру. Тебя не сразу заметили. Холланд сидела на полу у дальней стены, увидела меня, лишь улыбнулась дьявольски и показала пальцем в противоположный угол за дверью. Я понял — не хорошо это. Я оглянулся. Там на полу сидел ты, уткнувшись лицом в колени. Мне показалось, что ты плачешь. Сердце сжалось, я даже сам не заметил, как присел рядом, вопреки тому, что зарок дал не показывать чувств, и еле слышно прошептал: — Крылатый? Ты поднял глаза — красные, опухшие, полные боли, но вопреки всему сухие. Губы дернулись, будто в усмешке, а в следующую секунду ты кинулся на меня, как сорвавшийся с цепи пес. Повалил на пол, с размаху врезал мне в глаз так, что искры посыпались. Я с трудом сообразил, что происходит. Второй удар прошелся уже по скуле, я чуть увернулся, поэтому и ты расквасил кулак о мою кость, зашипел от боли, но все равно продолжал разъяренно махать кулаками. Я приготовился принять все удары — заслужил, я знал это! Знал, что не смогу загладить перед тобой свою вину, прямо сейчас готов был поплатиться за это — кулаками мягко еще… но ударов в лицо больше не последовало. Тебя оттаскивали от меня. Уилл перехватил тебя, брыкающегося, за крыло и потянул назад. Ты кричал, ругался по-черному, клялся убить меня… И все это под жуткий смех Холланд. Вот кто действительно был бы рад моей смерти, вот кто тебя надоумил, внушил тебе это, вот кто был просто счастлив, наблюдая, как его враг лишается самого дорогого. Не знаю, чем я руководствовался, и что было в моей голове. Я не думал — подскочил на ноги, кинулся к тебе, получил пару раз ногами по почкам и ниже живота — не до синяков сейчас, из-за адреналина боли не чувствую. Уилл уже не может сдерживать тебя из-за крыльев, его хватка слабеет, а я успеваю перехватить сначала пинающиеся ноги, потом и тебя всего вместе с крыльями, крепко сцепив собственные руки в замок за твоей спиной. Держу, Томми, тише, прошу… Ты же самое дорогое, что у меня есть, неужели не чувствуешь? — Сука, убью! Пусти! Я тебя ненавижу! — ты вырывался как бешенный, пытался кусаться. — Успокойся! — рявкнул я на тебя, но слова мои только возымели обратный эффект. Ты отчаянно зарычал и что есть силы напряг крылья, пытаясь их расправить и расцепить «замок» из моих рук. Долго сдерживать тебя я не мог. Даже представить никогда не мог, сколько было силы в твоих крыльях, один твой взмах ими — и меня сшибло на пол. А в следующую секунду я увидел, как Уилл достал палку — нечто наподобие солдатской биты, мы и такую используем для усмирения мутантов. Мой крик «нет!» застыл в зародыше. Поултер с размаху ударил тебя по правой ноге. Ты спиной к нему стоял, не увидел сразу, а потом было поздно. Вскрикнул, ушибленная нога подкосилась, и ты упал на пол. Последовал еще удар — по спине. Уилл вошел в раж, разбавляя удары битой пинками. Не метил — бил по крыльям, которыми ты пытался закрыться, по рукам, ногам, в живот, по ребрам… Я просто не мог смотреть. — Стой, остановись! Поултер, это приказ! Фраза подействовала, как код. Приказывать я мог — ранг у меня был выше. Уилл тут же прекратил избиение и перевел взгляд на меня. Я уже был рядом — выхватил трясущимися от злобы руками биту и отшвырнул подальше, под нос ему прошипев: — Веревку принеси. Дважды повторять не надо было. Он отошел в сторону, по рации передав мои слова солдатам снаружи, а я подошел к тебе. Ты все еще закрывался руками, съежился, ожидая удара дальше, дрожал. Мне понадобилось время, чтобы вспомнить о том, чего мне ни в коем случае делать не следовало — не показывать. Не показывать, что сейчас я убить за тебя готов всех и каждого. Не показывать бурю внутри и не давать ход слезам. Не показывать, что я испытываю жалость, не показывать, что сердце — в клочки. Что ты, что все эти багровые пятна под кожей, внутренние кровоподтеки, синяки на руках, ногах, разбитое колено, костяшки пальцев, лицо, спина, бока, ребра — что все эти следы побоев на тебе причиняют боль и мне тоже. Уилл вернулся с веревкой через минуту. — Пусти м-меня… — ты всхлипнул, попытался отшатнуться, когда я взял тебя за запястья и завел их за спину. — Н-не понимаешь, я нен-навижу… — ты снова зло дернулся, но слишком слабо, зашипел от боли. Крылья, кажется, тоже были сломаны. Ты больше не мог взмахнуть ими. Я видел, что движения теперь тебе будут отдаваться болью в мышцах. — Я н-не хочу тебя знать… Зачем все это? Почему я… Почему… Ты говорил, ч-что любишь, что рассыпаешься без м-меня… Я терпеливо приматывал твое запястье к локтю, параллельно пропуская веревку по плечам и перетягивая торс. Крепко, чтобы ты больше не брыкался и не царапался — чтобы вообще не шевелил руками, не напрашивался на новые избиения. Лучше веревки, чем сломанные кости. А сам молчал, из последних сил стараясь держаться. Ты так близко, а я не могу помочь тебе, обнять. Прикасаюсь к твоей коже и все равно делаю больно — уж лучше сразу пристрелите. И ведь эти слова, я правда говорил! О боже, как я хочу сейчас сказать тебе, что все это правда, что я люблю тебя, что все будет хорошо, что я вытащу тебя, Томми! Любой ценой вытащу… Но вместо этого я лишь тихо произношу, но и этот звук разносится эхом по камере: — Я соврал.