Comatose… I'll never wake up without an overdose Of you! I don't wanna live I don't wanna breathe 'Less I feel you next to me You take the pain I feel Waking up to you never felt so real I don't wanna sleep I don't wanna dream 'Cause my dreams don't comfort me The way you make me feel… Skillet — Comatose
— Ты этого добивалась, да? Вот почему ты сказала Дженсону, что я могу его охранять! Все из-за меня, верно? Ты с самого начала видела и знала, что мне будет больно, но все равно продолжала меня выгораживать, Тереза! Наш сеанс психотерапии начался не так, как следовало ожидать. Я даже не дал ей поздороваться. Затянул в собственный номер, чтобы поговорить тихо и без свидетелей, но… Над первым пунктом мне еще работать и работать. — Митч, успокойся! — Ты не понимаешь нихера! Его запихнули в камеру к Холланд, он теперь все знает! И меня винит, он ненавидит меня! Как я могу спасать человека, который… Я осекся. Тереза не знает. Никто не знает о том, что я задумал. — Это ты надоумила Дженсона. Устроили мне вдвоем психологическое испытание. Знали же, ты с самого начала насквозь меня видела и о чувствах к нему ты тоже знала с самого начала. Не смотри на меня так! Я не идиот! Я прекрасно понимаю, что раз я нужен Дженсону, чувства к Крылатому только помеха. Неправильная расстановка приоритетов, так? Но вместо того, чтобы меня убрать, вы решили сломать — зачем избавляться от такого ценного сотрудника, можно же просто воздействовать на него по-другому, посадить на короткий поводок, и он будет как шелковый, да? Я психовал уже в открытую. Меня трясло. Удивительно, как я еще мебель не громил — вместо этого что есть сил с отчаянным рыком врезал боксерской груше. Еще раз, еще, пока не полегчало. Тереза молча наблюдала. Смотрела на мою реакцию, но вопреки всему ничего не записывала в блокнот, как обычно. А потом вдруг резко сказала: — Я знала о чувствах. И ты прав — именно поэтому я попросила Дженсона приставить тебя к Крылатому. — На чистосердечное тянет, — констатировал я, осматривая разбитые в мясо костяшки. И перчатки не надел, лох. — Скажи, что было бы, если бы я с самого начала запретила Дженсону вообще допускать тебя к работе? Ты бы целыми днями торчал в спортзале, вот, как сейчас изматывая себя до полусмерти, и корил за то, что ничего не можешь сделать для него. А сейчас ты хотя бы рядом с ним. Я задумался. Тереза была права. Но… стоит ли ей верить? Что если это все снова обман, снова она притворяется другом, а потом… Для нее ведь нет ничего важнее ПОРОКа. Так с какой стати ей вообще было впрягаться за меня, я ей никто вообще, мы даже в отношениях никогда не были. — Мне больно, Тереза. От того, что его пытают на моих глазах. Ты знаешь, что было сегодня? Они надели на него железные наручники и подвесили за руки к потолку, заставили летать таким образом. А он не может летать — крылья сломаны, перья сыпятся. Ты видела когда-нибудь, чтобы птицы теряли перья в таких количествах? А они летать его заставили, он пытался взлететь выше, чтобы железо не врезалось в руки. И так, и так боль, понимаешь? И я за этим наблюдал. А он смотрел так, будто… будто… Уже не с ненавистью. Уже с жалостью, с разочарованием. Потому что я его подвел. Он продолжал плакать и все равно пытался подтянуться вверх, помогая крыльями, пыхтел от боли, но спасти его не просил… У него все запястья в крови остались! — А ты думал легко все? Митч, если ты любишь, то боль будет. Без этого никуда. А ты любишь — значит и дальше останешься хладнокровным убийцей. Для всех, кроме Крылатого. Я помогу тебе его вытащить… — С какой стати?! Тебе это зачем? Ты же идейная, ПОРОК — дом родной, зачем… — Тебе не понять, — тихо и сквозь зубы проговорила Тереза. Я молчал. Не нравилась мне эта идея. С одной стороны, я сам только что признался ей, что замышляю что-то, а она зачем-то впряглась за меня перед начальством. У нее хорошая репутация, есть доступы в такие места, куда нет у меня, она много знает, умеет просчитывать людей наперед… Но могу ли я действительно ей доверять? Мотив не ясен. Все свои эмоции она тщательно скрывает, я даже не уверен, что и этот разговор — не очередная уловка. Что если это просто манипуляция? Что если она думает, что стоит дать мне спасительную ниточку, я тут же за нее ухвачусь? Даже если эта ниточка на другом конце оказывается привязанной к бомбе? — Гарантии? — Я могла не впрягаться. Смысл мне оттягивать время. Тебе бы просто вкололи в шею яд гривера, под его воздействием внушили нужную информацию, и ты бы сам с удовольствием пытал Крылатого. Смысл мне и ПОРОКу идти более долгим и менее эффективным путем? Веско. Только что за… Неужели тот монстр, гривер, дает яд? И ПОРОК нашел ему… — Видишь, только что я выдала тебе еще один полезный секрет. Я на твоей стороне, Митч. Я давно уже этот выбор сделала, еще когда анализы твои подменила, чтобы алкоголь присутствовал. Ну? Я молчал. Думал, пытался прочитать в ее глазах хоть какую-то долю правды. Но там — непробиваемая стена. — Ясно. — Тереза отвернулась, так и не дождавшись ответа. — Сеанс окончен.***
Вечером я вызвался сам отнести тебе еду. Обычно это делал Уилл в то время, как по графику у меня начиналось свободное время (которое я, кстати, убивал на подготовку к нашему побегу, почти перестал спать по ночам — надо было продумать каждую мелочь). Но сегодня я решил покормить тебя сам, очень уж мне не нравилось то, что ты почти не ел ничего с тех пор, как сюда попал. Я даже прихватил с собой яблоко из столовки — часть своего завтрака, знал же, что все, чем кормят мутантов больше на помои похоже. Надеялся незаметно подсунуть его тебе. Но стоило мне открыть дверь в камеру и зайти… Сердце перестало биться. В камере ты был не один. Не знаю, как факт о визите Дженсона прошел мимо меня. Может, начальник заявился сюда спонтанно, а может намеренно скрыл от меня это. Он пришел навестить тебя. Не просто поговорить — нет, за ним обычно не водится такое, он решил… попробовать. Ты лежал на столе. Уж не знаю, кто его сюда притащил, но его прикрутили к полу так, что не сдвинуть. К ножкам его приделали цепи, которые кончались железными наручниками у тебя на руках. Тебя разложили на нем лицом вверх, в рот втиснули резиновый кляп, который поглощал твои крики и отчаянные мольбы остановиться. К ошейнику прицепили никому ненужную цепь, которая теперь просто свисала с края стола, побрякивая от движений. Крылья безжизненно лежали на столе. Ты почти не сопротивлялся. Я стоял у двери как вкопанный, вцепившись пальцами в поднос с «едой». Сердце кричало, но я приказал паникующей мышце оставаться на месте. И самому что есть сил сдерживать порыв злости, терпеть, держаться, не показывать, не показывать… Тебя насиловали. Дженсон. Пристроился, сука, между твоих ног, задрал одну вверх, другую поддерживает под коленкой, стискивая свои пальцы на бледной коже до синяков, рычит от наслаждения и толкается в тебя, сотрясая стол. А ты уже больше ничего не можешь. Заметил меня у дверей, бросил отчаянный взгляд, полный страха, а потом зажмурился и закричал — громко, от боли, пытаясь из последних сил вырваться от насильника, пока тот кончал внутрь тебя. Чересчур много спермы, ты не хочешь принимать в себя это. Меня трясло. Никто, сука, никто не смеет трогать тебя! Поднос полетел в сторону. Я сорвался с места, на ходу вытаскивая пистолет и пустил пулю прямо в затылок Крысуна. Бывший начальник замер, почувствовав боль, обернулся, но глаза его были уже пусты. А потом никчемное тело, не успевшее вовремя застегнуть ширинку, упало на пол. — А, Митч? Я очнулся от своего короткого ведения. Крысун, наконец, закончил свое «дело» и застегивал молнию на брюках. — Вы как раз вовремя, — он кинул взгляд на стол, где ты все еще лежал: полуживой, скованный и весь в белесых следах чужой жизнедеятельности и пота. — Что ж, этот мальчик станет потрясающей игрушкой. Что-то вы бледный, Митч. Не отравились? Ответа на вопрос он дожидаться не стал. Крыса почувствовала, что в помещении кот и поспешила скрыться, напоследок попросив меня зайти к нему. Я не убил его только потому, что сейчас на первом месте был ты. Стоило закрыться двери за спиной, я тут же кинулся к тебе. Поднос упал так же, как недавно падал у меня в мыслях. Яблоко покатилось по полу, а я все пытался отпереть наручники от твоих рук. — Черт, черт… Томми… Я сам не заметил, как из глаз потекла мокрая дрянь. Ты сдался — увидел меня и тоже сорвался на слезы. Плакал, жалобно мычал что-то в резину, мотал головой, в панике дергал руками, но слишком слабо — сил не было. Я бросил затею с руками и расстегнул ремешки на затылке, откинул кляп в сторону. — Н-нет, н-не трог-гай… М-меня… — сквозь слезы проговорил ты, жмурясь и отворачиваясь от меня. Боишься. Боишься, что я тоже тебя такого сейчас… — Все хорошо, все хорошо… — я попытался успокоить, хотя сам с трудом верил в свои слова — голос дрожал. — Ключ… Ты помнишь куда он дел ключ? — В у-углу… Я огляделся, буквально сразу приметил металлический ключик на полу у двери. Быстро подобрал его и стал ковыряться в наручниках. Открылись сразу. Как только ты был свободен, я и правда наконец сгреб тебя в охапку — всего грязного, но моего. А ты плачешь, дрожишь, не можешь сдержать рваные всхлипы, зажимаешься от меня, не обнимаешь в ответ, но и не отстраняешься. — Все-все… Тш-ш… Все, тебя больше никто не тронет… Никто и никогда, я обещаю… я клянусь… Я по-прежнему прижимал тебя к себе, обнял, практически пересадив на себя. Надо было тебя помыть — в камере был душ и туалет, поэтому я аккуратно стянул тебя со стола и… Черт, ты был такой легкий! Казалось, даже легче, чем когда жил со мной. Что они сделали с тобой? Что я с тобой сделал? В душ мы дошли. Я аккуратно положил тебя на пол. Ты почему-то не хотел меня отпускать. Вцепился в шею, плакал, кажется, теперь с удвоенной силой. Я успокоил тебя нежным поцелуем в уголок губ. Так нежно, как умею только я. Ты притих. Позволил мне снять цепь с ошейника, но сама удавка не далась. Конечно, кода у меня нет, а вскрыть его не так просто. Даже от воды ему ничего не будет. Я включил воду. Холодная, никак не могу сделать теплее. Поступил по-другому: отцепил от формы тканевый капюшон и намочил его водой, а потом аккуратно протер им твое лицо, кожу, даже крылья, пытался стереть засохшую кровь и сперму. Так всяко теплее будет, чем просто поливать тебя душем. В слив вместе с водой уносило белые перья, которые сыпались с тебя, словно с осеннего дерева. Я старался не рассматривать тебя, но игнорировать синяки и увечья было трудно. Со вчерашнего дня к стертым запястьям добавились еще глубокие порезы от чужих ногтей, яро хватавшим тебя за бедра и от… ножа? Ты уже почти не плакал. Слезы кончились или смешались с водой. Только тихо всхлипывал, закрыв глаза и руками пытался постоянно держать меня — просто знать, что я рядом. Вода постепенно согрелась — ровно настолько, чтобы я мог запихнуть тебя под струи воды, а сам ненадолго вернуться в комнату. Нашел яблоко — единственное съедобное, что осталось после того, как я уронил поднос. А заодно нашел твои джинсы, на удивление целые и не слишком грязные, только чуть заляпанные кровью. Потом вернулся к тебе, застав тебя в отключке. Ты совсем не двигался, лежал с закрытыми глазами, облокотившись на стену, будто труп. Я переполошился. — Томми… Эй, ты жив? Томми… — я чуть похлопал тебя по щекам. Ты открыл глаза, кажется, с трудом осознавая, где ты. Увидел меня, глаза попытались вернуться в обычные, человеческие карие. Через какое-то время получилось. — Если бы это ты был, я бы тебе сам дал… — хрипло проговорил ты, пока я снова поднимал тебя на руки. — Господи, придурок… Я никогда, слышишь! Никогда так с тобой… — Холланд сказала… — Плевать! С тобой я никогда так не поступлю! Ты — не Холланд, ты — все для меня. Это не я подослал Дженсона, даже думать не смей о том, что я мог такое… Ты затих, уткнувшись мне в шею. Я был рад, что ты решил не подвергать мои слова сомнению, хотя в глубине души знал, что поверить ты мне не скоро сможешь. Мы сели на полу. Я помог надеть на тебя джинсы и снова посадил поближе к себе. Достал нож, отчего ты вздрогнул и сжался, но я только стал аккуратно чистить яблоко и резать его на кусочки. — Держи. Тебе надо поесть, — я протянул тебе дольку. Ты помотал головой. — Томми, я не хочу, чтобы ты отключался. Ты устал, ты теперь не бессмертный, помни это. Поешь — сколько можешь. Это просто яблоко, — терпеливо объяснял я. Ты посмотрел на меня. С недоверием, будто дикий зашуганный зверек, которому предложили еду. Не ловушка ли это? Не отравлено ли? Не дразнят? — Томми, если ты не будешь есть, они накормят тебя насильно, — я попытался не угрожать. Ты чуть помедлил, потом нерешительно взял яблоко и засунул в рот кусочек. Начал жевать, зажмурился. Я снова взял тебя за подбородок и нежно поцеловал, чтобы успокоить. Чтобы ты расслабился. Чтобы не боялся меня.***
— Почему тебе нужно, чтобы я жил? Ты спросил это, когда мне все же удалось скормить тебе все яблоко. Обнимал и целовал после каждого кусочка. Снова почувствовал себя живым. Вдохнул запах твоих мокрых волос, кожи, от которых немного веяло чужими запахами. Мы не разговаривали. Я просто не мог сейчас объяснить тебе всего. Я хотел ответить. Что просто люблю. Не успел. В камеру пришел Уилл с еще четырьмя солдатами. Я понял — за мной. Только выдохнул, а ты наоборот — перестал дышать и крепко вцепился в меня. Чувствую, не отпустишь, не дашь им забрать. — Томми, не волнуйся, — твердым голосом сказал я, пытаясь успеть сказать хоть что-то, прежде чем меня уведут. — Со мной все будет нормально. Только держись, делай то, что они говорят, не нарывайся на новые травмы… — Дил, нет! — ты снова дрожал. Зрачки расширились, глаза снова превратились в черные колодцы, руки цеплялись за меня — уже не только твои. — Я обещаю, мы увидимся еще, Томми! Все будет хорошо… Меня рывком подняли с места. Я не сопротивлялся. Знал — только хуже сделаю, не себе, так тебе. Если я буду рыпаться… со мной могут сделать плохое. За свою шкуру мне не страшно, я боюсь, что ты полезешь защищать и сам пострадаешь. Тебя сейчас вообще не стоило волновать лишний раз, я чувствовал, что ты уже на грани срыва. На моих запястьях со спины сомкнулись наручники. С обоих сторон держали двое, один поднес пушку ко лбу. Дернусь — пальнет. Уилл что-то нерешительно сказал, насчет того, что это лишнее, но, судя по всему, здесь приказы отдавал не он. Стоило тебе увидеть пистолет, ты закричал, кинулся ко мне, порываясь спасти. Тебя еле успели поймать, оттащить назад. Моего ангела. А я как заведенный повторял «мантру», пока меня не вывели за дверь, старался не отпускать твои глаза до последнего — может, вижу их последний раз. — Все хорошо, Томми, все хорошо… Хотя на самом деле, это было далеко не так. Я знал, что мне хана. Знал, что Дженсон обо всем догадался и раньше, просто ждал момента. Просто Тереза немного поводила его за нос, но он на мне отыграется. Сегодня — в кабинете, или куда там меня ведут. Я не прошел проверку и теперь, хотя бы на сегодняшний день, я не должен был притворяться перед тобой. Просто не сейчас… Я обещал вытащить тебя. Знал, что лучше было убить — и тебя и меня, не мучиться. План мой разрушился. Меня раскрыли — чувства на поверхности. Только сейчас понял, что Крысун просто на многое закрывал глаза. Что там Тереза говорила насчет яда гривера? Вот, есть у них способ заставить меня делать то, что им надо. И я уже ничего не смогу сделать против них, а ты… Тебя это сломает. И что же теперь лучше — смерть или это? Так почему я до сих пор верю в тот маленький шанс, что мы выберемся? Почему я так отчаянно пытаюсь сохранить тебе жизнь?