I hear the sound, echoes beneath Angels and skylines meet And I'm straining to reach The light on the surface, light on the other side I feel the pages turning I see the candle burning down Before my eyes, before my wild eyes I feel you holding me, tighter I cannot see When will we finally Breathe… Fleurie — Breathe
Та ночь была полна боли. Физической, адской, но она даже в сравнение не шла с тем, через что прошел ты. Я вытерпел. Вытерпел, когда меня отволокли в пыточную, когда намертво пристегнули к каталке, когда ввели тот самый яд, о котором говорила Тереза… Вытерпел, даже тогда, когда каждая клетка организма практически умоляла о смерти. От самоубийства меня удержали только ремни. В том положении, в котором меня оставили, я даже пальцами пошевелить не мог, а уж тем более сам себе навредить. Даже вывихнуть шею было проблематично. Только и мог что кричать через кляп, стискивать в зубах резину так, что сводило челюсти, и молиться, чтобы все закончилось. Время остановилось для меня. Темнота в глазах, необъяснимый страх, паника, осознание полной беззащитности перед обстоятельствами. Яд одновременно и обострил некоторые чувства и ослабил другие — зрение, слух. В один момент мне показалось, что все это исчезло. Я слышал только чужие голоса, которые говорили, как мне поступать. Бился, терялся в этом бесконечном лабиринте из боли, будто по венам вместо крови пустили электричество. Я слышал плач. Почему-то был уверен — плачет Тереза. Собственные же крики оставались как за водной стеной. Потом голос Дженсона, пара глухих ударов, будто что-то уронили. Снова боль — будто кости ломают, выворачивают, выкручивают — как пластилин. Воздуха постепенно тоже становилось все меньше, а страх будто только наоборот — возрастал. Не знаю, сколько времени я там был. Постепенно все закончилось. Я стал различать собственный голос, понял, что тело свело судорогами. В голове — одна лишь четкая мысль, чужие слова, чужой голос. Крысуна. В голове перемешались воспоминания. В мою реальность закрались те вещи, которые мне внушил ПОРОК. Я перестал отличать одно от другого, потерялся. Под ядом легко запрограммировать на любые действия. Человек волей-неволей перестает понимать, что на самом деле стало причиной его страданий. Это случилось со мной. Они связали мою боль с воспоминаниями о тебе. С твоим голосом. С твоими глазами. С твоими крыльями. Не знаю, как я смог это осознать. Помню, боль еще долго не хотела уходить. Какое-то время я просто лежал, пытаясь наглотаться воздуха, научиться заново дышать. Вспоминал как двигаться и как унимать дрожь в теле. Привыкал к яркому свету лампы надо мной. Мне казалось, теперь так всегда будет — что я навсегда останусь таким, связанным, беспомощным, где-то на границе между самим собой, светом в конце несуществующего тоннеля и болью. Но нет. За мной пришли. Дженсон в сопровождении Поултера и еще нескольких солдат. На тот момент у меня уже совсем не осталось сил на драку. Меня кое-как подняли на ноги, повели… нет, поволокли опять куда-то, потому что мой организм практически отказывался функционировать. Никогда я еще не был настолько трупом. Что снаружи, что внутри. Всего какие-то десять миллилитров яда превратили меня из лучшего солдата в простой кусок мяса. Боль вытеснила все — силы, эмоции, желание жить… И тебя.***
Этот вечер я провел в одиночестве. В своем номере, снова запертом снаружи. Как и следующий день. И еще один. И еще. Я снова потерялся во времени. Меня просто бросили у двери, а я был вымотан настолько, что сил не было даже доползти до кровати и посмотреть на часы. Зрение никак не фокусировалось, глаза отказывались воспринимать цвета, слух же напротив — обострился. Но кроме могильной тишины и собственного едва заметного биения сердца я не слышал ничего. Изоляция. Не знаю, сколько я провел там, практически не двигаясь с места. Я был в сознании, просто исказилось время. Прошла вечность, прежде чем я смог подняться — сначала на колени, потом на ноги. Движение снова отдало жуткой болью в мышцах, я не упал — чудом. Добрался до раковины, умылся. Черно-белые цвета. Моя помятая рожа в зеркале — внешне я зарос, над бледными губами и на подбородке проступила щетина. В глазах… Кажется, полопались капилляры — слишком темные они вне радужки, с прожилками. В остальном я не походил на умирающего. Внешне яд почти не оставил следов. Силы возвращались довольно быстро. Боль в мышцах утихала, кажется, движения помогали мне прийти в норму. А вот в голове — полный хаос. Ты. Картинка размазывалась. Я с трудом мог вспомнить вещи, которые еще недавно, казалось, знал наизусть: твои губы необычной формы, вечно хмурые брови, светлые лохматые волосы, которые сейчас так отросли… Крылья. Татуировка. Голос. Глаза. Это не мое. Ты больше не мой. Ты перестал быть моим, потому что сердце больше не щемило в груди при одной мысли о тебе. Казалось, сердца теперь вообще нет. Я — солдат, который ловит и убивает монстров. Ты — мутант. Мой долг был сдать тебя ПОРОКу. Твое место в этой тюрьме. Теперь твоя жизнь — это бесконечные боль и унижение. Ты просто игрушка, которая мне наскучила. Просто часть прошлого. А старые игрушки надо отдавать другим — тем, кому еще интересно с ними поиграть.***
Пытки повторялись. Раз в три дня — как оказалось, для того чтобы прийти в норму не требовалось очень много времени. Меня вытаскивали в одну и ту же комнату, каждый раз вкалывали одинаковую дозу. Организм привыкал к боли. Медленно, постепенно. Я смирился довольно быстро. Прогнулся под ПОРОК, под Дженсона, забыв о самом главном. О своем обещании. — Знаешь, как мы нашли его, Митч? Это же ты привел нас к нему. Мы бы и не заподозрили никогда, что у нас под носом мутант, если бы не кипишь в стриптиз-клубе «Восставшие из ада», я правильно произнес название? Я каждый раз слышал сквозь боль его голос. Слова, которые унижали. Тебя, меня, как мантру повторяли мое ненастоящее имя, звание, долг, настраивали против тебя. — Ты ведь не знал тогда, что эти чмыри, потеряв свою элитную шлюху, станут разбазаривать направо-налево о его сверхспособностях? О возрасте. Кажется, этому Крылатому больше шестидесяти. И исцеляться он умел — в его работе это было очень полезно, такое прекрасное тело и всегда как новое… Не знаешь, почему теперь он перестал, м? Я смутно понимал, о чем говорил Крысун. Лежал на каталке, постепенно отходя от боли, пытался восстановить последние временные события. Который раз я уже на этом пыточном столе? Третий? Пятый? — Ты помочь ему хотел, я знаю. Хотел вытащить своего мальчика из этого плохого места, забрать себе, защитить… а в итоге что? Теперь он страдает еще больше. Разница лишь в том, что ему не платят за его услуги. И это… Моя вина. Крысуна я больше не слышал. Дальше — провал в памяти.***
Помню, я снова вышел на службу. Тогда еще все кончилось не до конца, мне периодически промывали мозги. А заодно — испытывали, чтобы понять, в какой конкретно момент я окончательно потеряю волю. Приказ был доставить заключенного в камеру к гриверу. К тому самому монстру, чей яд в меня вкачивали. Среди всех мутантов этот был самый опасный из когда-либо пойманных: гадкое огромное насекомое, искусственно созданное человеком, вышедшее из-под контроля. Огромные лапы с острыми лезвиями, бритвами, металлическими шипами и прочими орудиями смерти, хвост с ядовитым жалом на конце, маленькая голова с противными клешнями, панцирь. Превосходная реакция, высокая скорость и главное — никакой жалости. Идеальная машина для убийств. И источник превосходного ресурса — яда, о существовании которого догадываются немногие, а я лишь знал потому… ох, даже и не припомню, откуда в моей голове взялась эта странная мысль, в которую я до сих пор свято верил. Вот мы с еще одним солдатом тащим бедного паренька в новую камеру. Он упирается, со страхом смотрит мне в глаза, что-то говорит. Не слышу его, стараюсь не спотыкаться о шлейф белых крыльев, которые все еще теряют перья. Вот уборщикам работы! Мальчишка даже идти нормально не может. Ноги ему сломали, что ли? Пытается переставлять их, но в итоге стопы подворачиваются, и он падает. Меня это только злит, но я стискиваю зубы. Уилл снова помогает его поднять, парень буквально повисает на наших руках. Не обращаю внимание на его отчаянные мольбы. Он мне никто. По правилам, охранники не имеют права уйти из камеры гривера, пока там находится еще один мутант. Следить, держать наготове пушки, если вдруг один из них решит напасть. А гривер нападал всегда. Поэтому сегодня охрана нужна была только тому ангелочку, которого мы привели сюда. Приказ есть приказ. Я обязан был его выполнить без лишних вопросов. Если Дженсону нужно, чтобы гривер ужалил мутанта, мы, солдаты, доставляем его сюда лично. Добыть яд у этого монстра очень тяжело, он очень опасен для людей, которые работают на ПОРОК, поэтому, естественно, никто не хочет рисковать, собирая яд для обычного пленника. По всем законам Магомедовой Горы легче уж заволочь его сюда, а умрет — не наши проблемы. Мы затолкали ангела в камеру. Включили лампы только по углам стены с дверью, в глубине так и оставили темноту — монстр может взбеситься от резкого света. Солдаты взяли в руки по оружию и нацелили в темноту. Я расстёгивал наручники на будущей жертве гривера, а парень жался ко мне спиной. Кажется, думал, что будет так более защищенным. Наивный. Я вдохнул смутно знакомый запах. Еле уловимый, приятный. Кажется, ягоды… Нет, фрукты… Нет, чай… Черт, никак не мог разобрать. Втянул носом воздух, а потом понял, что так пахнут светлые волосы парнишки, который цеплялся дрожащими руками за мою форму и тоже вглядывался в темноту. Откуда я знаю тебя, Крылатый? Я на миг выпал из реальности. Всматривался в чужую худую спину с неровными большими и маленькими пятнами синяков и царапинами, где-то свежими, где-то уже превратившимися в шрамы. Спина без татуировки, зато с крыльями, которые выходят из лопаток. Я провел рукой по ним — просто не удержался. По светлой коже пробежали мурашки, и ты сжался, теперь полностью прислонившись ко мне спиной, разведя крылья в стороны. Я почувствовал холод, исходящий от твоего тела, почувствовал мелкую дрожь. Ты не издал ни звука, даже когда ужасная тварь, находившаяся на другом конце комнаты, вдруг заревела. Я услышал скрежет металлических ног, кажется, потянул тебя назад. Знал — гривер на цепи, дальше белой линии на полу он дотянуться не сможет, а значит и находящихся в комнате не тронет. Но опять не успел, меня отпихнули в сторону. Солдатик какой-то. Оттащил назад и зажал в углу, держа пушку наготове. Только не в меня целился — в тебя. Ты упал на пол, стоило поддержке в моем лице пропасть. Почему твои ноги больше тебя не держат? Что случилось, почему ты не встаешь… Почему пятишься, пытаешься подтянуться руками… Ты — не он. В моей голове будто снова щёлкнули переключателем. Я понял, что мне, в общем-то нет никакого дела до парня, который валяется сейчас там — на полу за линией, слабо бьет сломанными крыльями — будто они помогут улететь. Гривер успевает налететь на него раньше. Я даже не отвожу глаза. Где-то внутри чувствую, как расползается животный страх перед этим монстром и… жалость к ангелу. Убить его не дают. Солдаты стреляют ровно в тот момент, когда пятиметровый жук, наконец, вонзает жало в беззащитную голую спину мальчишки, глаза которого тут же расширяются, приобретают черный цвет. Демонический. Монстр падает на бок, с лязгом вытащив иглу из жертвы. Усыплен. Безопасен. Но чувство страха почему-то меня не покидает. Только теперь я боюсь совсем не гривера. Парень смотрит на меня. Рот раскрыл в немом крике, глаза абсолютно ничего не выражают. Он стоит на коленях, совсем не может шелохнуться. Вижу, как тяжело вздымается его грудь, вижу, как на его руках вздымаются вены, а потом… потом по ним течет что-то черное. Тело мальчика непроизвольно дергается, будто в судороге, белые крылья начинают медленно расправляться… Чернеть. От основания, от самых лопаток, между которыми как раз вошла игла. Чернота медленно расплывается в каждое перышко, а он… а ты не спускаешь с меня глаз. А потом в голове слышу крик — твой. — Беги! И я срываюсь с места. Позволяю страху вырваться наружу, вылетаю за пределы камеры подальше, бегу быстро, еще быстрее, пока это возможно. Секунда, не более. Позади — взрыв, меня сшибло ударной волной, я падаю на руки, отлетая на приличные два места от места «аварии». Оглядываюсь — никакого огня нет, но вижу из камеры, откуда я только что сбежал, выбило дверь. В ушах дико звенит, сердце колотится как бешеное. Я оставил тебя там. — Митч, мать твою, что это только что сейчас было?! До меня, будто из-под воды, увеличивая громкость, доносится голос Уилла. Друг, который в это время совершал обход в коридорах, подбежал ко мне и сейчас пытался добиться какого-то внятного ответа — а что я мог сказать ему? Сам толком еще не осознал, что произошло, и почему простую жизнеспасительную команду «бежать» услышал только я. Неужели все солдаты, которые остались там не слышали твоего крика? Неужели, теперь они мертвы? А что тогда с тобой? Я не отвечаю ему. Отмахиваюсь, бегу обратно к полуразваленной камере. Стены снаружи более-менее целы, а вот внутри… Внутри темнота. Стены пробиты до кирпича, стена с зеркалом, отделяющая смотровую от камеры разрушена совсем. На полу осколки. Одна из ламп искрит по бокам, другая не горит вовсе. Замечаю посередине чей-то силуэт. Внутри назревает ком страха. Вижу, этот «кто-то» шевелится. Слишком тихо, чтобы быть гривером. — Крылатый? Не узнаю собственный голос. Слишком громко говорю, эхо разносится по всей комнате. Твой силуэт дергается. Я слышу всхлипы. Вижу, как ты обессилено опускаешь крылья. — Н-не приближ-жайся… К-ко мне… Я срываюсь с места. Спотыкаюсь о чей-то труп, падаю, снова поднимаюсь, бегу в полную темноту — к тебе. Прижимаю — крепко-крепко, боюсь отпустить, боюсь забыть снова. Чувствую, как ты «оживаешь», пытаешься дышать, снова чувствуешь в себе яд, и тело непроизвольно начинает сначала крупно дрожать, дергаться, биться в конвульсиях. Ты стонешь от боли, почти что кричишь… Уже слышу за спиной крики — Уилл, охрана, Дженсон… Лишь бы тебя не тронули, лишь бы с тобой… Сознание мутнеет снова. Опять память. Опять дальше провал.