And I will be your hope When you feel like it's over And I will pick you up When your whole world shatters And when you're finally in my arms Look up and see, love has a face I am with you I will carry you through it all I won't leave you, I will catch you When you feel like letting go ‘Cause you're not, you're not alone Red — Not Alone
Толчок. Скрип кровати. Никаких криков. Будто отключили звук где-то там, в горле, закрыли на замок — и наружу не выпустить, не позвать на помощь. Дил, ты так мне нужен… — Что, сладкий, нравится? — пыхтит мучитель. — Я тебя хорошенько выебу… Такой милый мальчик… — дышит в ухо, отчего мне хочется сблевануть. Дил, где же ты… В дверь стучатся. Я подскакиваю на кровати, прячу крылья в татуировку и быстро накидываю на себя футболку, джинсы. Надо открыть, а то Крис будет ругаться. — Крылатый, открывай! — раздается невнятный бас снаружи, о дверь бьют кулаками… или ногами, непонятно. Опять напился. Не могу я его видеть в таком состоянии, с ним невозможно разговаривать. Тяжело вздыхаю, однако не вижу смысла оставлять спать его на крыльце. Проходили это один раз, мне же от пневмонии его лечить и пришлось. И выслушивать недовольные крики напополам с угрозами вышвырнуть меня из станища. Хватило. — О, солнышко, — пьяное лицо растянулось в улыбке. — Разбудил? Я старался. — Сколько просил не называть меня «солнышком», — раздраженно напомнил я ему, закрывая за ним дверь, и прошел обратно к кровати, плюхаясь на нее лицом вниз. Миссия выполнена, как говорится. Пьяный хозяин трейлера впущен, а значит спасен от простуды, остальное — не мое дело, можно спать дальше. — Брось, Крылатый, я ж на автомате, — пытается задобрить меня. Видимо, пьянка была по хорошему поводу, раз он в таком приподнятом настроении. — Знаешь, татуха, которую ты мне вчера сделал, что-то жжется… Посмотришь, а? Я с неохотой открыл глаза, вспоминая последнюю татуировку. Дерзкая надпись «не чавкай», набитая аккурат ниже живота. Ему показалось это оригинальным. «Прикинь, как телки обалдеют, гы-гы», — угарал Крис, пока я пытался сохранить похерфейс и не вызвать у него эрекцию своими прикосновениями. — Дай угадаю, ты посеял обеззараживающий крем и два дня ничем не смазывал? — равнодушно поинтересовался я, приподнимаясь на кровати. Крис как-то странно и натянуто улыбнулся, приподняв край футболки и спустил чуть резинку спортивок. Я включил лампу у кровати, чтобы было лучше видно и провел пальцами по рисунку. — Чего выдумываешь, ничего же не… Сильный толчок в грудь заставил меня повалиться обратно на спину. Фразу я так и не закончил, даже не успел толком понять, почему Крис вдруг так сделал. Вот только подняться и спросить мне уже не дали — мужчина тут же оседлал мою грудь. — Крис, что за шутки?! — возмутился я, пытаясь спихнуть его с себя, однако этот гад был слишком тяжелый. — Знаешь, я давно этого хотел, — хриплым голосом ответил Крис, выпуская из штанов своего «друга» внушительных размеров, уже наполовину возбужденного. Я испугался, перестав дышать. — Нет, ты же это не серьезно, Крис… — я заерзал, пытаясь вылезти из-под него, запинался. Мне не верилось, что человек, которому я доверился, кто со мной долгое время разделял крышу над головой, кто всегда был ко мне так добр, мог выкинуть что-то подобное. Горло сдавили холодные пальцы, а затем меж губ сунулся чужой член. Я запаниковал, закричал, стал пинаться и пытался мотать головой, чтобы он отпустил, однако ничего из этого не действовало: чем сильнее я пытался сопротивляться, тем меньше мне позволялось дышать. — Только не чавкай, солнышко… Толчок. Снова, еще один, кажется, сотый. Слишком долго, слишком резко и больно… Я не могу остановить это, не могу отключить эмоции, ощущения, как делал это раньше — просто все пропало. Просто я разучился. Насильник грубо хватает за плечи и рывком поднимает меня на кровати, отчего получается только шумно вдохнуть, почти тут же кидает на бок. Задирает ногу, затем вторую, окончательно укладывая меня на спину и прижимает их к моим плечам. Больно, из глаз хлынули слезы. Он сломает меня, если ляжет всем весом. Помогите… Дилан, пожалуйста, Дил… Отплевываюсь от грязи. Пытаюсь подняться, руки скользят. — Че ты там возишься? Летать передумал? — под одобрительное гудение публики, меня рывком ставят на ноги. — Крылья расправь и лети! — Крис подгоняет шлепком по заднице. От обиды стискиваю зубы. Слез решаю не показывать. Чужие руки толкают к лестнице, приставленной сбоку к фургону. Выбора нет: лезь и прыгай вниз, пока они не поймут, что это бесполезно. Не умею я летать. Внизу мне свистят. Ржут, расходятся в стороны, машут руками, мол, иди к нам, прыгай, Ангелочек. А я не хочу. Я знаю, что снова упаду мордой в грязь, знаю, что эти белые крылья за спиной никогда не поднимут меня в воздух — просто потому что никакой я не ангел. Испорчен. В спину толкают. Я не удерживаюсь, опасно наклоняясь вперед. Секундой позже земное притяжение все же берет свое: падаю вниз, лишь ненадолго замедляя падениями тем, что неумело машу крыльями. Что-то хрустит. Боль отдается в плечо. Всем плевать, им весело, пока я корячусь на земле. Не могу подняться. Не хочу. — Воу, воу, парни, стоп, — Крис машет руками. — Кажется, Ангелочек притомился работать крылышками, — от меня в ответ злобный взгляд, от парней вокруг — возбужденное гудение. — Что скажете, если он поработает немного другими своими местами? Сердце рухнуло вниз. Пока я пытался подняться на ноги и сбежать, Крис разматывал веревку. Они играли со мной, дразнили, как щенка: то толкнут в сторону так, что я снова валюсь на землю, так и не успев добежать до спасительной щели между двумя телами, то за крыло назад дернут, поймают — и вот, уже руки туго перевязаны за спиной, вместе с крыльями. — Погрубее с ним, ему это нравится, — раззадоривает парней Крис, пока двое других стаскивают с меня джинсы, щипают и больно мнут оголившиеся места. Только не сдаваться, Крылатый! Кроме себя тебе никто не поможет. Выход один — сопротивляться до последнего. — Поосторожнее с этой дыркой, — ухмыляясь, предупреждает мой бывший друг, когда кто-то пытается заставить меня ему сосать. — Ангелочек ведь зубки может показать… Ну же, не будь таким упрямцем, помнишь, что было тебе за это в прошлый раз? — прожигает меня глазами. Но вопреки его словам, во рту все же оказывается чужой член. Сдерживать слезы больше нет сил, слишком глубоко меня заставляют брать. Укусить — и дело с концом, вот только с прошлого раза я усвоил урок и не хочу терпеть избиения. Это слишком, чересчур, особенно когда уже все кругом знают про мою способность исцеляться. Хлыст бил так сильно, будто Крис хотел разрезать кожу до костей, ни на секунду не давал мне передышку: только рана начинала затягиваться, тут же удар. Когда, наконец, трахомарафон с моим участием заканчивается, меня просто оставляют на улице, напоследок, резанув веревки, но так и не освободив окончательно. Я устал. Нет ни сил, ни желания подниматься. Знаю же, что как только перешагну порог «дома» — снова окажусь в чужих руках, которым явно не хватило одного лишь минетика. С Крисом мы по-прежнему «друзья». Это он так называет, потому что я не могу никуда от него деться и из-за этого раз за разом позволяю ему себя ебать. Все чаще. Все меньше сопротивлений. Я подтягиваю ноги к себе, зажимая вывихнутое плечо. Слезы уже не держу. Крылья из белых превратились в грязно-коричневые, перетянули на себя всю грязь с земли. Ровно как и я. «Никогда еще не трахал ангела», — вспоминаются слова Криса, когда он впервые меня изнасиловал. Ненавижу. Ненавижу. Еле успеваю закрыть глаза, когда в лицо брызжет чужое семя. Мерзко, противно. Невозможно дышать, все провоняло чужим потом. Мелко дрожу от пережитого, когда чужие руки отпускают окончательно. Все кончилось. Но Дилан не пришел. Не вытащил. Не спас. — Молодец, мальчик, — насильник одобрительно похлопывает меня по бедру. — Повторим еще, я теперь часто к тебе заходить буду. Часто. Нечто похожее я слышал от Криса. Тогда еще все считал за несчастный случай, за пьяную выходку, шутку. Думал, не может он быть настолько бессердечным. Понял, что ошибся уже на следующий день. Я не хочу повторения. Не хочу. На меня накатывает истерика. Становится трудно дышать, перед глазами снова мелькают события прошлого, обрывки фраз. Дилан, который обещал все время быть рядом. Обещал мне, но в итоге оставил одного. Пора бы уже понять, Крылатый, что кроме себя тебе никто не поможет. Выход один — сопротивляться до последнего. Стискиваю в руках простыни. Из глаз по-прежнему текут слезы, только вот вместо прозрачной соленой жидкости на подушку капает чернота. Вопреки слезам четко вижу картину: ничего не подозревающий мужик, лицо которого я так и не разглядел, стоит ко мне спиной, упаковывает свой хер в штаны, застегивает ремень. Даже не видит, что у него под носом творится, какой идиот. А осколки от разбитой об мой лоб вазы, меж тем, поднимаются в воздух. Я отомщу. За себя, за то, что они со мной делали. Думали, Крылатый просто игрушка, беспомощная и не способная за себя постоять. Так раньше было — а теперь нет. Стекло поднимается в воздух. Мне мало тех нескольких осколков от вазы, хочу еще. Окна подойдут. Дребезжит стекло, и только тогда мой мучитель поднимает глаза — за секунду до неизбежного.***
Я открываю глаза. Сил совсем нет, вокруг какие-то расплывчатые светлые пятна, темнота и тишина. Становится страшно, потому что я не понимаю, что происходит. Под руками чувствую жесткую обивку сидения. И лежу как-то странно, лицом вниз. Первая мысль — мне что-то вкололи и теперь куда-то увозят. Паникую, поднимаюсь на руках — слишком резко, чуть не падаю в сторону, благо, удержали ремни безопасности, которые застегнули по обе стороны. Все равно задеваю ногой что-то мягкое, и вот оно падает вниз. Рюкзак? Понимаю, что на похищение это не очень-то смахивает. Во-первых, машина стоит на месте. Во-вторых, вокруг тихо. В-третьих, слишком много мне дали свободы. И на глазах похоже обычная повязка. Стаскиваю ее с головы, в глаза бьет резкий свет снаружи. Жмурюсь, однако через некоторое время все же удается привыкнуть к свету. Повязка перепачкана странной чернотой. Пятна на тех местах, где по идее находились мои глаза. Отбрасываю ее в сторону. Не хочу разбираться в возможностях своего организма. Тем более в памяти потихоньку начали всплывать недавние события, а не только те ужасы, которые мне снились. Голова трещит по швам, и очень хочется пить. Это был просто сон… Сон-воспоминания, просто череда последних событий, вперемешку с тем, что произошло очень давно. Просто уже никому не нужное, но пугающее прошлое, не более. Сейчас я в безопасности. Только вот снова один. — Дил? — зову его. Не узнаю свой голос. На хрип похож. Да и бесполезно звать, в машине никого нет. Решаю отправиться на поиски. Интересно правда, как я себе это представлял? Засада уже лишь в том, что мне тупо не хватает сил на то, чтобы расстегнуть ремень безопасности. Что за слабые руки?! Будто тело не мое, не слушается. Спина как-то странно саднит. Боль отдается, кажется, абсолютно во все мышцы. Похоже, ампутация крыльев повлекла за собой более серьезные последствия, чем все могли представить. Не хочу даже знать, как сейчас там что выглядит, да и смысл снимать и смотреть, если Тереза хорошо меня перебинтовала? Приходится вылезть по-старинке, натянув ремень и проснувшись просто так, не расстегивая. Это тяжелее, чем я думал: протерся спиной прямо о сидения… Где была моя голова, когда я это придумал? Такая адская боль, будто у меня на спине вообще нет кожи, одни оголенные шипы-нервы, что уж говорить о бинтах… Спустя какое-то время, я все же сумел прийти в себя после этой неудачной затеи с ремнями. Ладно, проехали. Далее — дверь машины. Слава богу, она не заблокирована. Так, стоп, сначала нужно одеться. Нахожу на сидении светлую рубашку, частично испачканную черным и почему-то с надорванным низом. Позже понимаю, что моя повязка на глазах, скорее всего, и была тем самым оторванным лоскутом этой рубахи. А теперь самое важное: белье и штаны. А то спасение жизни спасением, а «оперировали» меня прикрыв только простыней. Терезе будет как-то стыдно даже в глаза смотреть… Я ж почти не помню ничего, будто помутнение рассудка, мало ли, что я мог выкинуть. В рюкзаке нашел необходимое. Темно-бежевые шорты, которые были мне велики, а потому падали ниже колен, пришлось завернуть и подвязать под поясом. Рубашку сверху, пусть она и воняет чем-то похожим на железо — почти как кровь, только… не она. Открывая дверь машины, я чуть не вывалился наружу. Слишком сильно толкнул ее, однако удержаться смог. Вылез аккуратненько, сполз вниз. Мда, с упадком сил я как-то не подумал, как буду вставать на ноги. Но к счастью, это не понадобилось. Дверь сарая, где была припаркована машина, была открыта настежь. Света там еще больше, чем «в помещении» — день ведь, солнечно. Вокруг деревья, поля, подсолнухи. И Дилан ходит там, даже издалека узнаю его. Смотрю как завороженный, как его фигура ходит по обочине дороги и отрезает от цветов большие бутоны. Красивый, особенно рядом с яркими желтыми подсолнухами. Вот, к нему подбегает другая фигура — женская, кидается со спины, обнимает. Я потряс головой, а затем снова уставился вперед. Видение никуда не исчезло, напротив, вижу, как теперь и Дилан обнял ее в ответ. Тереза? Под ладонями стало жечь. Я отдернул руки от сена, которое почему-то начало дымиться и быстро затоптал искры босыми ногами. Ерунда какая-то… Это что, опять я? Смотрю, фигура Дилана вдалеке машет мне. Кричит что-то, но отсюда не слышно. Бежит навстречу. А я сижу на месте и понимаю, что злюсь на него. Не только за эти обнимашки. — Томми! Шумно выдыхаю, понимая, что эмоции берут верх. Я слишком долго его ждал, слишком сильно хотел увидеть, а он, гад, так и не пришел! — Ты… последняя… сука, О’Брайен! — кричу на него, бросая в его сторону сено. Дилан замедляется, удивленно смотря на меня, почти замирает на пороге, однако потом все же решительно продолжает идти ко мне. — Уебок! Ты оставил меня, хотя обещал! — почти срываясь на слезы, упрямо стараюсь подняться на ноги, придерживаясь за машину позади. — Ты был мне нужен! — Томми, милый, — Дилан почти смеется, пытаясь ко мне подступиться, вот только мне уже не до смеха. — Меня из-за тебя снова… снова! Я убил за это, ты понимаешь, сволочь! — плевать на ноги, я хочу ему врезать. Отрываю руку от машины, за которую держусь, и со всего размаху мечу кулаком в нос. Дилан был бы не Диланом, если бы не увернулся. Раз — и я по инерции падаю вперед. Два — меня подхватывают сильные руки. Три — я пытаюсь спрыгнуть с этого гада, но он надежно держит меня под пятую точку. Четыре — плюхаюсь задом на закрытый капот, матерясь и ругаясь не по-детски. Пять — в глаз дать мне ему так и не удалось, потому что Дилан-я-мастер-успокаивать-дерущихся-подростков-О’Брайен снова применил коронный против меня прием: зажал запястья за спиной. — Придурок! — ору на него, стараясь не смотреть в эти бесстыжие глаза, которые, вопреки ситуации светятся счастьем. — И после всего ты еще обвинил меня в связи с Тайлером! Да знаешь, кто ты после этого, ты… ты! Естественно, Дилану в голову пришел самый действенный способ заткнуть меня — поцеловать. Пинаться я больше не мог. Так и замер с широко раскрытыми глазами, пока вышеупомянутый «придурок» во всю исследовал и вылизывал мой рот — будто вкус запомнить хотел, будто именно это ему всю жизнь и было нужно — я нужен был. Наконец, он отстранился, немного приоткрыв рот — дышит тяжело, будто сейчас не целовался, а марафон пробежал. А потом прислонился ко мне лбом, а глаза не закрывает, шепчет. — Я так рад, что ты живой. Я почувствовал, как дрожат его руки. Он пытается быть ближе, пытается смотреть в глаза и не отпускать даже сейчас. Он боялся за меня… Боялся, ему до сих пор страшно! Я знаю, потому что без меня он бы не смог. Вообще. Рассыпался бы на осколки. И сейчас я ему что угодно готов простить, потому что я вижу, как он сейчас счастлив просто от одной мысли, что я — вот он. Живой. Пусть злой, пусть взбешенный всем тем, через что прошел, пусть и кричу на него, пусть и говорю, что ненавижу — но я здесь. С ним. Не могу отвести от него взгляд. Понимаю только, что влюбляюсь с каждым мгновением в эти глаза, в этот голос еще сильнее — хотя казалось, куда уж там? Я хочу взять все свои слова назад, хочу отмотать назад время и стереть то, как кричал на него несколькими мгновениями ранее — я ведь такой же! Я ведь тоже люблю. — Хуевый из меня парень, малыш… — Заткнись, — теперь настала моя очередь затыкать его поцелуями. Выдернуть ладони оказалось легче легкого — Дилан больше их не держал. Руки тут же оказываются у него на шее, пальцы сжимают рубашку — не отпущу теперь. Целуемся долго, жадно, нежно. Когда-нибудь потом, он в сотый раз напомнит мне, что у меня вкусные губы — как дождь. Но только потом, пока обоим станет катастрофически не хватать кислорода. Не хочу дышать. — Я так скучал, Дил… — сквозь слезы выдавливаю я, потому что действительно же скучал и ждал — не только вчера, а всю жизнь. Он смеется, тычась носом в щеку. Руки слишком заняты, чтобы вытирать ими слезы — он тоже боится отпускать, прижимает меня к себе бережно, осторожно, будто боится сломать, будто это не я, а какой-нибудь хрупкий игрушечный ангел — уронишь и рассыпется. — Я тут вам не мешаю, не? — Мешаешь, уйди… — почти огрызается Дил, но слишком уж сильна радость. Почти сразу тихо смеется. Тайлер хлопает заспанными глазами, чуть отводя камеру телефона в сторону, чтобы самому нас видеть. — Нормально! — наигранно возмущается парень. — Я тут вам материал в семейный архив снимаю, можно сказать, бесплатно, а вы, — он махнул на нас рукой. Я прячу алеющие щеки в воротнике чужой рубашки. Боже, Тай, так не вовремя… — Еще скажи, что хочешь снимать их первую брачную ночь, — сзади раздался смешок Терезы. Ну все, теперь я точно похож на помидор. — Ты как, Крылатый? Я натянуто улыбнулся и промямлил что-то вроде «нормально, все хорошо». Только вот судя по обеспокоенным глазам Дилана, да и всех остальных, они ожидали от меня более конкретного ответа. — Что? — я смутился окончательно. Что они еще хотят знать? Как я чувствую себя после изнасилования? — Дуреха! — Дилан потрепал меня по волосам. — Крылья как? Сказать, что я офигел — ничего не сказать.