7 дней

      Идея Коннора изучить получше быт андроидов оказалась, мягко говоря, не лучшим решением. Наверное, то, что Хэнк называл железячными повадками, проще говоря — склонностью к расследованиям, в этот раз скорее не подбодрило его, а заставило всерьёз задуматься о логичности всего происходящего.       Действительно, от штаба андроидов, пожалуй, у базы было одно лишь название. На деле — обычная резиденция для жизни с небольшой офисной постройкой в центре. Прогулка по помещениям, на необходимость которой недвусмысленно намекнул его новый начальник — оказалась куда дольше, чем думал сам RK-800.       Незаметно подходил полдень, а за ним самый разгар дня. Навскидку можно было сказать, что в резиденции живёт около трёх десятков андроидов. Каждый из них так или иначе касался жизни Маркуса и не только знал, но и видел всю революцию, выпачканную в синей крови.       По правде говоря, незваному гостю было неуютно. Это читалось в его повадках: всюду, где он задерживался дольше, чем на полчаса, руки предательски сцеплялись за спиной, а когда андроид наконец разъединял их, приходило дикое желание скрыться в каком-нибудь уголке библиотеки или вещевого склада.       Словом, если бы Коннор мог радикально изменить внешность, он бы действительно сделал это. Просто он не знал, в кого он хотел превратиться — он, проще сказать, давно потерялся в мыслях, стремлениях, жизни.       Даже сейчас он не мог сказать, что испытывает в действительности — страх или радость от происходящего. Было как-то глубоко и при этом болезненно равнодушно. Он не верил ни во что это, хоть ему буквально дали доступ в мир, из которого андроид был с позором выброшен.       Для начала он изучил технические залы: просторные, покрытые свежей штукатуркой и металлическими плитами, они были довольно уютными, чего не скажешь о жилом корпусе. Зайдя туда, он столкнулся с чем-то новым для себя: столовой и библиотекой. Зачем это всё андроидам? Книги можно выгружать из баз, а беседовать за столиками без приёма пищи казалось минимум странным занятием. А ещё это странное чувство, оставшееся от программного сознания: запомнить это всё, каждую деталь. Нет он не предатель, но, сам того не понимая, он маниакально анализировал всё происходящее.       Всё было так, словно то, ради чего они — андроиды — боролись, оказалось обманкой. Но даже некому было об этом сказать, да и вряд ли будет, поэтому Коннор избегал взглядов, проскальзывая в следующий зал.       Не сказать, что он вызвал какие-то особые эмоции у обитателей корпуса отдыха. Они смотрели молча и, похоже, сами не знали, как реагировать на бывшего врага. Нет, Коннор привык к равнодушию или злости. Пугало то, что внешне они были нейтральны, но что происходило на внутренних каналах связи, по которым так часто общались творения Киберлайф?       Что они думали о нём?       Вторым, куда более удивительным открытием было то, что Маркус в буквальном смысле был везде.       За пару часов осмотра штаба Коннор отметил, что в среднем каждые двенадцать минут и сорок три секунды он видит знакомое смуглое лицо. Кроме этого, забавно было наблюдать за мимикой Маркуса. Он улыбался, как, бывает, говорят люди — всем лицом. До забавных трещинок у глаз, так умиротворённо и как-то красиво дыша, когда они вместе с Саймоном вглядывались в информационное табло.       Дышать красиво. Это было удивительно для Коннора — думать об этом. Думать о нём, Маркусе, и о том, как спокойно и естественно он дышит и принимает среду вокруг себя. Он так спокоен и доволен, что становится на секунду спокойно и самому Коннору.       Пока он видит Маркуса. Затем вновь лидер исчезает где-то в глубине помещений: складских, офисных, развлекательных, в тёплом свете полуденного детройтского солнца. Саймон смотрит за Коннором, хоть и скрывает это. Он слышал о том, что Саймон - один из приближённых Маркуса, хоть и очень мягкодушный на вид, этот андроид всем своим видом выражал то, что не собирается считать Коннора чем-то большим, чем мебель.       Несмотря на то, что Коннор смирился, Саймон был тем, к кому он действительно хотел подойти и пообщаться. О том, как живут андроиды, о том, что было после... Программа анализа отказывалась выдавать в Саймоне наивысшую степень настороженности и враждебности, что оставляло... Надежду. Надежду, что этот белокурый парень с мягким взглядом посмотрит так же на детектива, оторвавшись от своих повседневных дел. Посмотрит и хоть что-то да скажет.       Но этого не происходило. Логично.       День нисходил к вечеру, и Коннор, устроившись в той самой столовой, целесообразность наличия которой он отрицал в начале дня, всерьёз задумался о том, как он проведёт в этом месте такой длительный отрезок времени. Он сидел так около часа, попутно отослав пару сообщений Хэнку. Под тихий и мерный сумеречный разговор сверчков он обратил внимание на свои руки. Он помнил последние секунды. Помнил, как по запястью течёт его собственное техническое вещество, как подрагивает мизинец и указательный, как из последних сил он старается поднять эту самую руку не понять зачем, наверное, чтобы коснуться Маркуса и что-то сказать ему.       Что бы он сказал ему, если бы нашёл в себе силы дотронуться?       Прощай?       Прости?       Я всего лишь ошибся, все ошибаются, понимаешь?       В истории было слишком много людей, которые ошибаются. Но Коннор, перебирая одно за другим имя, с досадой понимал, что революция не щадит никого. У революции есть герои и жертвы. Иногда одно совпадает с другим, иногда, напротив, это диаметрально разное. Коннор не покинул зону комфорта, не бросился в отчаянное желание с головой, хотя там, на площадке, что-то заставило его промедлить пару секунд. Его, идеальную машину-ищейку. Как это объяснить?       Он не понимал того, как нежелание существовать в общем и бесконечная, чёрная печаль сломанной программы могли сосуществовать с хрупкой и в то же время типичной для него любознательностью и рассчитанной на тысячные процентов надеждой всё решить. Сейчас, когда он смотрел на настенные часы, он понимал, что полностью зависит от слов этого лидера-андроида, что он по сути в рабстве у судьбы.       В своей последней на сегодня прогулке Коннор незаметно застал медленный и плавный уход солнца. Хорошо, что он был тогда на верхнем этаже постройки одного из жилых зданий. Здесь точно жила группа андроидов — двери везде открыты, как в какой-то доброй утопии Томаса Мора.       Коннор прогуливался по длинному балкону, огибающему приятные стены постройки, а затем словил себя на ещё одной интересной мысли — он в одежде Маркуса и ему... приятно. Приятно, что кто-то кроме Хэнка поделился с ним чем-то своим, приятно, что эта материя такая естественная на ощупь...       Он не заметил, как совсем скоро ноги привели его к самой крыше, и внезапно он уверился: здесь, похоже, живёт Маркус. По крайней мере точно творит: запахи краски буквально захватили всё пространство, где-то в углу комнаты, скрытой старой стеной, точно был склад из масляных красок. В другом углу совсем скоро обнаружился мольберт.       От всего здесь сквозило той стариной, о которой с улыбкой говорил Хэнк, вспоминая своё детство. Это были тёплые воспоминания, а позже Коннор даже почитал подробнее о девяностых и нулевых годах. Судя по всему, данная часть постройки принадлежала этому времени.       Вот из чего состоял тот, похоже, не выносимый на общественное обозрение мир Маркуса.       Зачарованный, Коннор приблизился к мольберту, касаясь гладкого дерева. Он попробовал его наощупь, похоже, он был достаточно ветхим кое-где, но явно использовался часто и с определённой любовью.       На самом деле Коннор не понимал, почему он так решил: просто это всё было необыкновенно и странно.       В своих мыслях андроид не заметил прихода самого хозяина комнаты. Точнее, что-то заставило его не отдергивать руку от дерева и не стремиться уйти с места.       Маркус, увидев гостя, похоже, совсем не удивился.       Он лишь легко улыбнулся и спустя несколько секунд неспешно начал разговор.       — Хорошо, что ты пришёл,— доброжелательно проговорил он, глядя на мольберт, который только что изучал Коннор,— у меня как раз есть просьба. Но кое-что всё же важнее,— Маркус шагнул к собеседнику,— как тебе первый день у нас?       По правде говоря, Коннор чувствовал, что совсем не понимает своих чувств. Это было сложно описать точнее — он никогда не знал особо, что такое это в сущности — радость. С первого дня девиации он не помнил ни одного дня, чтобы его состояние хоть немного сходилось с тем, что было описано в базах касательно этого непростого чувства. Сейчас он тоже её не ощущал, но ему казалось, что он был близок к чему-то доброму внутри — лёгкому, невесомо-неожиданному.       Проблемы его, можно сказать, обходили.       — Я...,— невнятно начал Коннор, но затем успокоился и продолжил спокойнее,— честно сказать, ничего сам не понимаю,— он машинально чуть потянул край футболки, такой приятной на ощупь,— но мне точно не плохо здесь. На данный момент.       Маркус пожал плечами и просто молчал. С ним было как-то проще, не так, как с людьми. С ними нужно говорить, пытаться угадать их волнение, с андроидами и, как оказалось, с Маркусом, было совершенно нормально молчать. Он смотрел на Коннора и не требовал слов, но всё это было так непривычно, что Коннор отводил глаза, изучая предметы вокруг.       — Мастерская, да?— подметил он очевидное.       — Конечно, сложно назвать эту маленькую комнату таким словом,— ухмыльнулся андроид,— мастерская Карла была больше.       Если бы Маркус был человеком, то для такой комплекции ему приходилось бы слишком заморачиваться — как минимум четыре посещения спортивного зала в неделю. А еще эта любовь ко всему асимметричному и простому.       Маркус дошёл до угла комнаты и совершенно свободно разлёгся в кресле и задумчиво уткнулся кончиком указательного пальца в подбородок. Пользуясь молчанием Коннора, он сам о чём-то задумался и, похоже, мысль эта была не самой лёгкой.       — Кроме того, я не сказал бы, что ты тут часто бываешь,— острожно заметил андроид,— пыль много где, материалы разложены по местам. У лидера много забот?       Коннор выжидательно уставился в чужое лицо. Это было всё ещё необычно, но каждый раз легче — смотреть на Маркуса. Сейчас всё выглядело как доброжелательная беседа двух друзей, если бы не внезапная тревога в глазах Маркуса.       — Не сказать, что дел столько, чтобы я избегал всего этого,— он помотал головой,— собственно, как раз об этом и хотел сказать, как насчёт того, чтобы ты попозировал мне эти дни?