Там какой-то "Граммофон"...

В голове сделалось пусто. Всё, о чем мог думать Джон, это о кисти блонди на нем и неуместной ткани, тонкой и влажной, отделявшей его естество от прикосновения чужой ладони. Нахальные ледяные глаза словно ждали чего-то, не отпуская ни на минуту. О, как этот взгляд отличался от характерного для господина Лагата, когда он восседал в компании собратьев по разуму на Совете отстраненный, надменный и скучающий. Сейчас же было такое впечатление, что он намеревался сожрать клирика заживо. — Почему кровь… не красная? — тяжело сглатывая, выдавил Престон, понимая, что с ним происходит нечто неправильное и одновременно настолько прекрасное, что впору орать запрещенные песни, смеясь и рыдая, вдыхать все эти тревожащие воображение ароматы, которые внезапно открыло его обоняние, и плясать до самого утра. В общем, делать все то, за что в Либрии полагалось сожжение. Джона распирало незнакомое чувство — неистребимая жажда действия в теле, прежде никогда им не испытываемая, и он едва сдерживал себя, покрывшись потом. Терпеть эту жажду становилось все сложнее, и почему-то она предательски концентрировалась в паху приятной щекоткой, требовавшей сделать хоть что-нибудь! В ответ на вопрос Лагат скользнул глазами к вздыбившимся брюкам Престона, тонко и многозначительно улыбнулся, а затем потянулся рукой к его лицу и надавил подушечкой порезанного пальца на жесткую неподатливую губу, едва проникая внутрь. — Вкус другой — верно? — развратно улыбнулся Гидеон, как, наверное, не улыбался ни один блонди в Танагуре. Он знал толк в провокации — это была целиком и полностью его стезя на поприще развлечений, за которые на Амои отвечал не кто иной, как Лагат. Окутав Престона облаком золотых волос, блонди медленно подался вперед за поцелуем. Джон в последнюю секунду отмер и схватил локоны на его затылке, удержав от прикосновения. В горле пересохло. С такого близкого расстояния лицо Лагата показалось ему невероятно красивым. Так и не поймешь, кто перед тобой — прекрасный юноша или девушка, настолько гладкой выглядела его кожа. Правда, для девушки рост и ширина плеч Главы Танагуры были великоваты. Зажатые в кулаке волосы переливались золотом. От блонди пахло лавандой и свежестью. Хотелось отпустить, хотелось ощутить не только вкус его странной крови во рту, но и испробовать сладость губ, ощутить упругость языка. Тело будто взбесилось и требовало наброситься на дзинкотая, игнорируя все доводы рассудка, тот ведь определенно не был женщиной, но будил в нем дикие желания. Клерик услышал в оглушающей тишине, как скрипнула кожа на черной перчатке, — до того крепко он стиснул кулак. От сильного толчка в грудь Глава Мидаса потерял равновесие и завалился на спину под ноги Джону. Впрочем, он подыгрывал потерявшемуся в ощущениях Джону, иначе вряд ли бы клерик так легко столкнул его на пол. Посмеиваясь, блонди выдохнул и раскинул по сторонам руки, позволяя себя как следует рассмотреть. Его раззадорило выражение лица обычно безучастного ко всему клирика, в чьих черных колючих глазах теперь бушевало пламя. Откровенно говоря, ему понравился ничем не прикрытый телесный голод, отражавшийся на лице Престона. Идеально сложенное тело выделялось белизной кожи на фоне темных половиц, и, глядя на него, Джон поймал себя на том, что у него подрагивают пальцы. — Ты… не одет… Мне… — задохнулся Джон, потрясенно замолкнув и глядя, как блонди скользнул себе рукой промеж ног. Сделав несколько поглаживающих движений, Лагат от удовольствия бесстыдно облизнул влажные губы. — Чего ты добиваешься? — рассержено прошипел Джон, ерзая в кресле из-за ставшего болезненным стояка. — И почему Прозиум не действует? — Действует кое-что другое, — слегка двинул бедрами вверх Гидеон, лениво оглаживая свой член, и Престон сделался пунцовым. Блонди не был намерен сознаваться в том, что подменил ампулы. Значит, Прозиум отключает эмоции? С этим трудно бороться. Зато теперь они на равных. Ну… почти на равных, не считая афродизиака для пэтов. — Ненавижу, — проскрежетал клерик, в следующую секунду срываясь с места и наваливаясь на дзинкотая. Он крепко сжал горло смеющегося блонди, но отчего-то все стало только еще хуже. Черная кожа перчаток на нежной шее заставила Престона шумно сглотнуть. К тому же блонди ерзал под ним, притираясь к паху. И уж чего клирик никак не ожидал, так этого того, что Лагат закатит глаза, опустит ладони ему на бедра и притиснет к себе сильнее, а после, задыхаясь, начнет активно тереться об него. — Нет-нее-е-ет, — прохрипел Гидеон, — ты не ненавидишь меня, Граммофон. Ты меня хочешь. Видел бы ты… сейчас свое лицо… Смутившись, Престон резко отпустил его и попытался отстраниться, но чужие руки на бедрах держали намертво. Лагат приподнял уголок рта в кривой улыбке: — Не будь идиотом, Джон. Ты же изучал руководство? Поэтому должен знать, чего я хочу. Чего хотим мы оба. В голове у Джона будто сорвало клапан, такая буря эмоций пронеслась за секунду в неуспевающем адаптироваться к новый ощущениям и эмоциям мозгу. Конечно, он изучал руководство, и если бы не прозиум, покрылся бы липким потом, наблюдая все эти эмоционально-непристойные сцены! — Это что, приказ? — произнес он побелевшими губами. — Да, — без тени улыбки кивнул Лагат. «Приказ» клерик принялся исполнять яростно, но с какой-то страдальческой беспомощной складочкой промеж бровей. Внезапно оказалось, что Гидеон вовсе не собирался безучастно принимать от любовника грубые объятия и несдержанные укусы-поцелуи и вполне способен «постоять за себя». Пробарахтавшись минут пять на полу, Джон почувствовал, что его рывком подняли в воздух и с легкостью, будто он — взрослый мужчина — ничего не весил, швырнули на кровать. — Вот ты и попался, — сладко проворковал блонди, оказавшись сверху с проворством военного андроида, и от его медового голоса Престона мороз пробрал по коже. Господин Лагат играючи вытряхнул клирика из одежды, правда, схлопотав несколько раз по своему идеальному лицу и под ребра, что, похоже, дзинкотая лишь раззадорило. Ведь любовник ему попался на редкость крепкий, малоопытный и неожиданно страстный, и то, как Престон обращался с всемогущим блонди, которого иной раз боялись случайно задеть рукавом одеяния, приводило Главу Мидаса в восторг. Пэты, тискавшие друг друга на вечеринках, не вызывали в нем даже намека на желание, и уж точно Гидеон никогда не рассматривал человека в подобном качестве — в качестве возможного любовника. Да, видел бы их сейчас Рауль… Рауль-Рауль. С ума сошел бы Рауль. Наверняка! Джон не считал, сколько раз кончил за ночь, потому что в какой-то момент начал отключаться в процессе. Золотистые волосы лезли в рот и в глаза и были буквально везде, как и горячие руки Лагата, а что блонди творил ртом, категорически следовало запретить законом. И наверняка либрианским законом такое точно-точно было запрещено! Но где теперь Либрия, и где он сам… А он сам… — Черт! Ты что ааааа-ааааа! — он захлебнулся криком, потому что при всей подготовке к такому невозможно быть готовым. Во время очередного минета, счет которым клирик давно потерял, частью игры стало легкое проникновение пальцами в его девственный тыл и массаж простаты. Обильная смазка на ладонях блонди его не насторожила, ведь первые пару раз именно он брал шумно стонавшего Гидеона, и такой резкой смены ролей никак не ожидал. Блонди в постели оказался на редкость горячим, изобретательным и ни в коей мере не напоминал то ледяное белое изваяние, больше похожее на статую, чем на человека, каким показался ему при первой встрече. — Ну не думал же ты, что все будет так просто, — ожёг шёпотом его ухо Лагат. — Маленький глупый клирик… Покричи для меня. По-кри-чи! Джон стиснул зубы и зарычал, когда Гидеон принялся раскачиваться на нем. Большая горячая ладонь скользнула под живот и нашла его член, безошибочно правильно сжимая. Размер у блонди был, мягко говоря, немаленьким и распирал изнутри так, что у Престона разве что слезы не шли из глаз, но на очередном плавном толчке он что-то задел внутри, и болезненное удовольствие искрой прокатилось по телу. Один раз, второй, третий… и на четвертом Джон вцепился намертво в кровать под собой и толкнулся навстречу блонди. Клирик скользнул вверх рукой, ухватив за свисавшие светлые волосы по обеим сторонам от его шеи, чтобы контролировать движения размеренно трахавшего его дзинкотая. — Давай же… давай… еще не всё, — нашептывал Лагат срывающимся голосом, пока Престон самозабвенно тянул его вниз. Спина клирика вспотела, мышцы рельефно проступали под кожей и, когда он крупно вздрогнул и приподнялся под Лагатом, открыв рот в немом крике, тот заставил его повернуть голову и впился поцелуем в пересохшие губы, наслаждаясь очередным оргазмом Престона. Джон обессиленно обмяк в его хватке, и Гидеон, вместо того чтобы отпустить его, начал резко двигаться, словно пытался войти еще глубже, и через несколько мгновений выгнулся, выдыхая свой самый первый и необыкновенный пик, эйфорию спустя долгие часы, полученную в постели с человеком. Это было так необычно, так неправильно и так… ново. Блонди осторожно лег на бок и прижался губами к позвонкам под линией коротко стриженных черных волос, легко провел языком по солоноватой коже. Престон пах мускусом, потом и чем-то почти звериным, мужским, чего напрочь лишены были все пэты в Эосе. Как такое в принципе можно сравнивать? Гидеон не сразу вышел из него, а еще какое-то время наслаждался ощущением единения. Дыхание человека выровнялось, и Лагат не был уверен в том, потерял ли клирик сознание сразу после этого раза или обессиленный мгновенно уснул. В комнате стало намного светлее. Над стальной Танагурой занимался рассвет. — И что теперь? — тихо спросил Гидеон у его спины, подсвеченной первыми лучами скупого солнца. Дзинкотай провел ладонью по жилистой руке клирика, огладил плечо и прошелся пальцами по острой скуле, но тот спал мертвым сном, никак на его прикосновения не реагируя. Не то же самое, что спать сидя в кресле, накачавшись Прозиумом и вскакивать от каждого шороха. Утром в постели Джон проснулся один. Болело все тело, как после хорошего боя. У кровати застыл юноша, одетый в форму фурнитура, каких было полно в башне, где проживали блонди. Поморщившись, клирик резко поднялся с кровати. — Ваша одежда, господин, — сообщил мальчик, низко поклонившись и протягивая ему комплект точно такой же, как тот, что вчера оказался раскиданный по всей спальне. Подобрали, привели в порядок и принесли, пока он спал. Раздраженно забрав вещи, Джон молча натянул на себя только брюки, остальное швырнув на постель. Руки тряслись. — Иди, — сухо велел он фурнитуру, чтобы тот поскорее оставил его в покое. Память потоком хлынула в едва проснувшийся мозг, и Джон выругался. Да что с ним такое вчера произошло?! Каким образом он… Прозиум! Он судорожно принялся обыскивать комнату, затем заглянул в ванную, вывернул карманы сюртука, оставшегося висеть на кресле. — Проклятье! Чертов блонди! — в сердцах выругался он. Лоб покрылся испариной. Его раздражало буквально всё. Успокоиться. Надо было успокоиться. Слишком много всего произошло. Слишком много противоречивых эмоций разрывало его изнутри. Щека жутко зачесалась, Джон потер это место и с удивлением уставился на увлажнившиеся пальцы. — Ч-что такое? Вторую слезу он вытер значительно быстрее. Горло перехватило спазмом. Последний раз он плакал после казни Мэри О’Брайен. Как он мог забыть об этом?! А Вивиан? Когда сожгли Вивиан, его не оказалось рядом! Он был на совещании клириков. Обнаружили очередное доказательство действия организованного подполья и требовалось разработать новую стратегию по выявлению врагов режима. Почему его должна была волновать эмоциональная преступница, даже если это его собственная жена? Она ведь нарушила закон. Закон… Все, что он успел, это добежать до раковины и вывернуть туда остатки вчерашнего скудного ужина. Он всё забыл. Абсолютно всё. И революцию, и растерянность на лицах проснувшихся в новом мире людей, впервые увидевших солнце, а не заклеенные белой бумагой окна, чтобы прекрасный рассвет не будил в них чувств. Чувства. Радость, гнев, удовольствие, любовь. Почему? Его боялись. Боялись даже те, на чью сторону он встал. Он пытался найти себе новую женщину, но каждый раз адское пламя печи и испуганные глаза Мэри в ту последнюю секунду превращали его в сумасшедшего. Он не мог ни с кем быть, и ему не было места в новом мире. А когда Джон однажды напился и случайно свернул голову одному типу в баре, назвавшего его жену шлюхой, попутно перерезав всех дружков наглеца, Престона, учитывая все его заслуги перед новой властью, погрузили в анабиоз и отправили на автоматическом корабле «покорять новые горизонты». Первые колонисты именно так и добирались до новых планет. Скорости были не те, и одной человеческой жизни не хватило бы, чтобы куда-либо долететь, ведь тогда всё только начиналось. Участники проекта «Abyss Think Tank» еще даже не родились, и Амои была лишь куском безжизненного камня. Почему-то челнок Джона никуда не прилетел. Он так и не проснулся, а персонал на борту погиб. Когда торговцы нашли его корабль, то не поняли, что он такое, и решили, что парень в странном саркофаге наверняка принадлежит амойцам — экзотические пэты ведь по их части. Они понятия не имели, что найденному кораблю лет столько, что впору назвать его доисторическим. Собственно, так Джон и попал к Ясону, и тот факт, что у него развилась всего лишь амнезия и Рауль сумел вывести его из многовекового стазиса, был вообще феноменальным.

* * *

— Где его носит? — раздраженно спросил Лагат, натягивая белоснежные перчатки. Андроиды за спиной, не отлипавшие от Главы Мидаса ни на секунду, равнодушно следили за периметром и сделали шаг следом, стоило ему сдвинуться. Блонди и так чертовски опаздывал, как вдруг оказалось, что Престона, с утра бывшего не в духе, нигде нет. В итоге, додумавшись поинтересоваться у секретаря, куда подевался его человек-телохранитель, Гидеон нашел пропажу в зале для пэтов. Обычно при посещении Администрации Мидаса некоторые просители оставляли своих любимцев в том помещении на попечение фурнитуров, чтобы пэты не путались под ногами. Сейчас в зале никого из посторонних не могло быть. Лагат еще из коридора услышал звуки рассекаемого лезвием воздуха и потянулся к сенсору. Створка отъехала в сторону, и его взору предстал Джон во всей своей строгой красоте. Либрианский Грамматон-Клерик первого класса снял систему перезарядки и хранения оружия, сложив беретты на один из фуршетных столов, скинул черный китель и рубашку, оставшись по пояс голым, и с точностью машины самозабвенно отрабатывал связки в центре пустого зала. Лезвие свистело в воздухе, то сверкая как молния, то замирая у самого пола. Гидеон на несколько секунд подзавис, до того красивым животным показался ему блестевший от пота Джон. В каждом движении чувствовалась мощь, холодный контроль и выверенность, которая для обыкновенного человека казалась нереальной. — Я опаздываю на Совет, — ледяным тоном сообщил блонди, опомнившись от наваждения. Клирик тут же остановился, вложил катану в ножны и чуть склонил голову, не двинувшись с места. Прозиума в его крови давно не было, впрочем, как и афродизиака для пэтов, на который подменил Лагат жидкость в капсулах, да и алкоголь давно выветрился. Он часов шесть как вернул себе самообладание. — Прошу прощения, сэр, но я больше не могу исполнять обязанности вашего личного телохранителя, так как эмоционально скомпрометирован, — равнодушно заявил он. Джон вспомнил, что Юрген научил его держать себя в руках и без наркотика. Юрген — красивый, статный блондин. Он понравился ему. Теперь уже клирик не был уверен в том, как именно — как тот, кто открыл для него чувства и умение ими управлять, учитель? Друг? Или… Они слишком мало времени провели в беседах. Юргена слишком быстро убили. Он пожертвовал собой ради того, чтобы Престон добрался до «Отца-Основателя», отдал себя на растерзание политической машине, превратившись в горстку пепла, который затем подмешивали в удобрения. — Вот как? — надменно приподнял бровь Глава Мидаса, свирепея под маской деланого равнодушия. Лагат не терпел, когда ему отказывают. Но сейчас чувство, которое переполнило его, тоже оказалось в новинку — Джон уязвил его самолюбие после всего, что между ними было. Увы, в некотором роде для Гидеона их «игры» тоже не были эпизодом, который так просто выкинуть из головы. Особенно из головы, которая никогда ничего не забывает и обладает абсолютной памятью машины. — Вы разве не читали рапорт? Секретарь должен был вам передать… — Вот так вот? Ни с того ни с сего? — зло прищурился дзинкотай. — Думаешь, мне так нужна была твоя идиотская охрана? Совсем спятил без своей дури? Лагат и сам не понял, то ли он зол, то ли… обижен? Плевать. Разберется потом. Он сделал шаг в сторону клирика. Надо было ответить нахалу. — Уж кому, как не тебе, знать, что убить меня не так-то просто. Ты со мной таскаешься из-за своей дурацкой выходки в аэрокаре! Если б не Ясон, я бы вообще не стал ввязываться в это дерьмо! Ты — это последнее, что мне нужно! — Тем более, — не моргнув и глазом, согласился ледяным тоном Престон. — Раз мои услуги вам никогда и не требовались, не вижу никакой проблемы в том, чтобы покинуть этот пост. Я — боевой клирик, сэр. За все время работы в Тетраграмматоне никогда не охранял людей. Только убивал их — эмоциональных преступников, пока сам не превратился в одного из них. Не помню, сколько их было. Этих мужчин, женщин, детей. Они все слились воедино, и что-то мне подсказывает, что в анабиоз меня отправили не по собственной воле… Но многое я уже вспомнил. — Меня это не интересует, — отмахнулся Лагат. Чужие душевные терзания дзинкотая не трогали, а вот опоздание и собственная задетая гордость очень даже. — Одевайся и едем. Хватит молоть чушь. — Без Прозиума мне снится все время один и тот же сон: мою жену арестовывают и уводят на глазах у детей. Ее приговаривают к сожжению в печи, а я в день ее казни после совещания выезжаю в рейд. Каждодневная рутина. Я тогда ничего не почувствовал. Вообще. — Хорошо, — опускаясь на стул в белом чехле и стягивая левую перчатку, закатил глаза Лагат, когда понял, что поток откровений никогда не прервется, потому что Джон на какой-то своей одному ему понятной человеческой депрессивной волне. — Подойди сюда, а то мне плохо тебя слышно! Уж это-то ты можешь сделать? Джон приблизился на несколько шагов, продолжая разглагольствовать: — И работа телохранителя для меня весьма непривычна… — Угу, — поддержал беседу блонди, неспешно снимая вторую перчатку. — Я ведь защищал за свою жизнь всего два объекта. Понимаете? Мистер Лагат? Сэр? — И какие же? Надеюсь, успешно, — деловито поинтересовался Гидеон, просовывая руки за пояс его штанов и не обращая внимания на дернувшийся на шее клирика кадык. — Да, успешно, — Джон громко сглотнул, когда горячая ладонь дзинкотая ухватила его за самое сокровенное. — П-первый раз это была собака. Т-точнее, щенок. Ох! Он шумно выдохнул и дернулся, потому что, крепко сжав его член, Гидеон присосался к влажной от пота коже на его животе, оставив смачный засос, и повел языком вниз. Сердце подпрыгнуло и, казалось, застряло вместе со словами в горле, дыхание сбилось, а вся его хваленая выдержка, которой он научился у Юргена, совершенно не помогала. Джон с удивлением понял, что дело вовсе не в афродизиаке, которым накачал его Лагат. Да, он выяснил, что за дерьмо было в той ампуле. И вот теперь он чист, но стоило блонди взяться за него всерьез, как тело перестало подчиняться, а возбуждение накрыло лавиной. Ему нравятся мужчины?! Да, Юрген тоже был блондином со светлыми глазами и при всей своей мужественности смотрелся виктимно. Просто тогда Джон не понял природы своей глубокой симпатии к предводителю повстанцев. Настолько глубокой, что даже согласился встать на сторону революции? Катастрофа! Ка-та-стро-фа! — Рассказывай-рассказывай, — смачно хлюпнул Глава Мидаса, оторвавшись от пунцовой головки, и придержав опешившего клирика, чтобы он не осел от «впечатлений» на пол. — А черт! — хрипло выдавил Престон, перехватив блонди за запястья. — Обычно такие находки клирики сжигают. Огонь очищает от скверны. — Да-да, ты про милого щенка, я помню, — хищно улыбнулся Гидеон и глубоко вобрал его член, вырвав из клирика очередной стон. — И-фто-флучилофь-ф-фобакой? — одновременно умудрился он произнести фразу, смысл которой не сразу дошел до Джона. От подобного непотребства Престон пробормотал что-то невнятное и вцепился Гидеону в волосы. О, он обожал крепко наматывать их на кулак и притягивать к себе этого огромного блондина, получая удовольствие от иллюзорного ощущения контроля. Если б Джон видел самодовольное выражение, скользнувшее по лицу дзинкотая, то ужаснулся бы. Лагату нравилось властвовать, но своим, особо-извращенным способом. Престона трясло каждый раз, как он прикасался к нему, и теперь Лагат доказывал сам себе, что он — его лучший в жизни любовник. Поэтому та небольшая боль, что ему причинял клирик, наматывая золотистые тяжелые локоны на кулак, доставляла ни с чем не сравнимое удовольствие, ведь Престон не понимает, кто из них на самом деле ведет. Чувство это было темное, запретное. Гидеон, наверное, не смог бы свое новое пристрастие объяснить другим. Тому же господину нейрокорректору, потому что Рауль, не спрашивая подробностей, засунул бы Главе Мидаса в мозг пару электродов и принялся бы яро «чинить» покалеченную обстоятельствами личность. Бедра клирика напряглись, задрожали, он перестал контролировать свои движения и с рычанием принялся таранить подставленный рот. Престон весь взмок, и черные короткие волосы прилипли забавными колечками ко влажному лбу. О, он был прекрасен, напоминая породистого взмыленного жеребца — дикого и чистого в своей непосредственности, необычного, странного — таких мужчин давно не встречалось, воин, который привык убивать собственными руками. — Что было дальше? — прошептал Лагат в подтянутый живот Джона, слизывая остатки страсти. — Тогда я уже начал сомневаться… — глаза его казались огромными и черными. Зрачок почти сливался с радужкой. Взгляд был расфокусирован. — Спрятал щенка, но патруль услышал, как он возится в багажнике. Пришлось зачистить весь отряд клириков. Если бы эти идиоты только проверили мои документы и поехали дальше, ничего бы не случилось. — Как ты убил их? — промурлыкал Глава Мидаса, понимая, что его возбуждает то, что рассказывает неровным голосом телохранитель. — Кому-то снес голову из дробовика, другим прострелил переносицу через щитки шлемов, не помню. — А второй раз? — блонди обтер его пах рукавом и застегнул брюки. — Второй? Защищал сопротивление. — В смысле сопротивление? — Повстанцев. — И?.. — И пришлось убить отца нации. Точнее, отец нации к тому времени был уже мертв, так что я убил его заместителя и всех клириков Тетраграмматона, охранявших здание, пока Сопротивление захватывало либрианские пункты вещания. — Похоже, ты действительно многое вспомнил,— деловито заметил Гидеон, вставая со стула и поправляя растрепавшиеся из-за Джона волосы. — Да. Многое. В том числе и то, что в Либрии я был женат и у меня остались дети. Возможно, в этом времени живут мои потомки. Я хочу их найти. Это еще одна причина, по которой я больше не могу быть вашим телохранителем. — Дети?! Потомки? — неожиданно разозлился Гидеон, метнув в человека презрительный взгляд. — Да кому ты нужен, рухлядь? Если они были такими же идиотами, как и ты, то вряд ли кто-то из них оставил потомство. Одевайся и идем! За опоздание Ясон меня по голове не погладит. И хватит ныть! Ты и без того жалок!