Последние коробки оказались слишком тяжёлыми. Уставшие руки просто отказывались их поднимать. Впрочем, ничего удивительного, это всего лишь закон подлости.
Стиснув зубы, Бэкхён хватаётся за коробку. Когда он её всё же поднимает, чувствует, что внутри у него вот-вот что-то оборвётся. Но Бёну плевать. Он упрямо тащит свою ношу к аккуратной стопке остальных коробок, ставит осторожно, потому что не дай Бог ему испортить товар. Тихо выдохнув, отправляется за остальными.
Кучка альф в рабочей одежде, сидящие неподалёку, откровенно пялятся и восхищённо и пошло комментируют абсолютно все действия Бэкхёна. Шепчутся, думая, что омега их не слышит. Гогочут. И пьют из тускло поблёскивающих в свете одинокого фонаря бутылок.
Бэкхёну откровенно противно смотреть на их красные рожи. Да и находиться под их сальными взглядами ему тоже не комильфо, но что ещё остаётся? Он на работе и уйти не может. Нет веской причины. Альфы уже в курсе, что у Бэкхёна ещё ни разу не было течки, а здоровье у него было вроде бы даже отличное. Сослаться же на то, что он не может выносить эти взгляды, Бэкхён чисто из-за гордости не мог.
Не в этой жизни он будет бояться альф. Не в этой...
Кого он обманывает?
Последняя коробка выгружена и поставлена рядом с остальными. Бён уже хочет устало потянуться, но опять спиной чувствует эти взгляды. Они нагло скользят по телу, и, хоть Бэкхён облачён в бесформенные штаны и растянутую толстовку, он чувствует себя голым. Совсем.
- Закончил? - директор этого завода, вернее, гадюшника, вразвалочку подходит к нему. Бён кивает, отворачиваясь, чтобы не видеть заплывшей жиром фигуры альфы. От него жутко воняет алкоголем, да так, что совершенно не разобрать его собственный запах. Хотя Бён уверен, что он ещё ужаснее.
Директор придирчиво смотрит на коробки, а потом не менее придирчиво смотрит на Бэкхёна. Омега внутренне сжимается под этим взглядом, от отвращения хочется блевануть. Но на лице - ноль эмоций.
- Славно. - жирными руками ударяет себя по карманам джинс, лезет в карманы куртки. Отсчитывает помятые купюры и всучает их омеге с таким видом, словно тот теперь должен боготворить его. Бэкхён давится проклятиями, на удивление спокойно забирая заслуженные деньги. - Сегодня ведь твой последний день? - интересуется, тяжело выдыхая. Бэкхён задерживает дыхание.
- Угу. - кивает. Директор протягивает ему заранее прихваченные документы, и омега быстро забирает их, ныкая куда-то в карман. И, поняв, что теперь его тут никто не держит, буркает прощание и уходит. И всё словно так и должно быть: никто не говорит ему никаких прощальных слов. Никаких напутствий и пожеланий. Хотя... Бэкхён даже не надеялся их здесь услышать.
В этом месте они просто не могли звучать.
- Тебя проводить, куколка? - а вот это он очень даже боялся услышать здесь. Один из альф уже хочет подняться, но директор вдруг не своим голосом орёт не отлынивать от работы. И вот тут Бэкхён прощает этому жирдяю всё. Почти всё. Наверное, вонь всё же простить невозможно.
Он чувствует опять пьяные взгляды, но игнорирует, спокойно выходя за территорию завода. И, только когда заворачивает за угол, ускоряется, чуть ли не бежит. Ему мерещится, что те альфы гонятся за ним. Но нет. Погони нет.
Бён разрешает себе остановиться только у одинокой лавочки, освещённой точно таким же одиноким фонарём. Устало садится на прохладную поверхность, опуская голову на сцепленные руки.
Бэкхёну шестнадцать. Это как раз тот самый омежий возраст, вернее, начало того самого возраста, когда цветы, улыбки, влюблённость и прочая муть, которой страдали абсолютно все одноклассники Бёна, превращается в острую необходимость потереться обо что-нибудь или же это что-нибудь в себя вставить. Желательней всего был член. Бэкхёна порой тошнило от одного только вида одноклассников - омег, когда, строя глазки какому-нибудь альфе, они несли откровенную чушь, при этом жестикулируя вроде бы соблазнительно, но... Нет. Нифига нет.
Бэкхён откидывается на скамейку, устало думая, что хотя бы зарплата у него нормальная. Была. То есть, директору завода откровенно плевать, альфа или омега корячится с этими чёртовыми коробками и прочим. Зато платит он всем одинаково и не срезает тебе зарплату, если даже ты течный омега. Главное - работай.
Бэкхён рад, что он уже не работает там.
Ему завтра в школу. Первое сентября всё-таки, начало нового учебного года. Желание идти туда вообще-то очень даже хорошее и сильное, пусть он и ненавидит в целом это место и всех тех, кто там обитает. Просто это всё же лучше, чем дома.
Потому что там хотя бы всё понятно. И... не страшно.
Интересно... ему когда-нибудь было не страшно?
***
Домой он заходит тихо, осторожно. Прислушивается, даже принюхивается. Тихо.
То есть, вернее, с кухни вовсю воняет куревом, на улице кто-то орёт песню, но всё тихо. То есть, родителей дома нет.
Бэкхёну начинает даже казаться, что хоть закончится этот день хорошо.
На кухне - как обычно разбросанные по подоконнику и столу окурки, разлитое на полу нечто (вероятно, выпивка). И настежь открытое окно, которое, впрочем, не спасало от удушающего запаха. Повернувшись, Бэкхён с каким-то каменным выражением на лице смотрит на гору грязной посуды в раковине.
Бэкхён ненавидит, когда грязная посуда стоит в раковине.
Сгрузив тарелки на столик, он принимается тщательно намывать их, беря по одной, а потом, насухо вытерев, ставит на полку. Далее убирает все окурки и протирает два ветхих столика. Хорошо так протирает, словно пытается не только грязь смыть, но и отодрать со столов весь верхний слой, что уже насквозь пропитался чем-то отвратительным. Отодрать это так, чтобы навсегда. Когда на деревянную поверхность сверху внезапно что-то капает, Бэкхён замирает. А потом, стиснув тряпку в тонких пальцах, оседает на пол, трясясь в беззвучном плаче.
***
Он не то чтобы ненавидит родителей. Вернее, отца он просто тихо не любит, а папу... даже жалко немного? Наверное, жалко: жить с таким альфой никому не пожелаешь. Хотя... Бэкхён даже не считает отца
альфой...
Бён сидит на кухне, медленно жуя какую-то ранее сладкую булочку, а теперь -
отвратительный безвкусный сухарь. Сидит и думает, что у папы, скорее всего, началась течка. И что, скорее всего, отец забрал его с собой на свою
работу.
Бэкхён мог только с ужасом представлять, сколько в том месте альф.
Злиться на папу он не мог. Старший омега сам выбрал такую жизнь, пошёл на это добровольно. Каждый раз гореть от гнева и ярости?... Разве растоптанные морально люди достойны этого? Бэкхёну его просто жалко. Он ведь все ещё его
папа. Бён его любит... вроде.
А вот отцу с радостью свернул бы шею.
Засыпает омега в одиночестве. И в тишине, если не считать голодные урчания организма за звук. На самом деле, Бэкхён очень счастлив сейчас. Пусть даже это эгоистично, отвратительно и так далее... но он рад, что у папы началась течка. Минимум три дня ни его, ни отца не будет дома. Бён, конечно, волнуется, в каком состоянии он вернётся. Но отец на удивление чувствует ту тонкую грань, дальше которой находясь даже в самом сильном пьяном угаре, не заходит. И не позволяет другим альфам. Ведь всё же... наверное, он любит папу. По-своему, конечно, но любит.
И на том спасибо.
Бэкхён отворачивается лицом к стенке, кутаясь в покрывало. Завтра рано вставать, и ему нужно хорошенько выспаться, чтобы не появляться в школе первого сентября с красными глазами и синими мешками под ними. На самом деле, ему откровенно плевать, какой у него будет вид. Хотя он, наверное, был бы изумительный. Но Бён более чем уверен: все уже настолько привыкли к именно такому Бэкхёну, что даже синяки оттенком более насыщенные не привлекут к нему внимание.
Что, безусловно, было просто превосходно.
