If Wishes Were Fishes

Йоши вышел из своих покоев на звуки повышенных голосов. Его сыновья часто дрались, как кошки с собаками, но не так пылко, как в этот раз. Мастер заглянул в кухню сквозь висящие занавески, со смесью любопытства и беспокойства в глазах. — Вы понятия не имеете, о чём говорите! — крикнул Майки, когда он вошёл, с самым настоящим гневом, какого Йоши никогда ещё не слышал в его голосе, — Это не имеет никакого смысла, вы не можете так просто говорить об этом! — Не имеет никакого- — Донателло сделать несколько быстрых шагов в его сторону, глаза его пылали. Майки отступил, закрывая лицо руками в попытке защититься, а его веснушчатое лицо вдруг непривычно нахмурилось, — Как много в мире пятнадцатилетних мальчишек с твоим именем, ты думаешь, родились в один и тот же день июля? — Это могла быть ошибка! Они могли- могли просто перепутать, может моё детское одеяло не было моим! Может это была случайность, и у меня даже нет имени! О чём бы они ни спорили, собственные слова Майки причиняли ему боль: это было видно по его мокрым голубым глазам, но он всё же изобразил на лице упрямое отрицание и принял такой вид, словно он продерётся сквозь любые слова, которые сыновья Йоши могли бросить ему в лицо. Конечно, нет. — Йаме, — сказал он строгим голосом, обычно используемый во время тренировок в додзе. Его сыновья мгновенно отреагировали, три пары ясных глаз теперь уставились на него с разных точек комнаты, но никто не двигался. Неуютная, тяжёлая тишина повисла в воздухе, и не прошло много времени, когда Рафаэль и Донателло обратили своё внимание обратно на Майки — который выглядел готовым запереться в себе в любой момент. Не отличить от кролика под хищными взглядами коршунов в ясном небе. Леонард, однако, протянул к нему руку. — Отец, — произнёс он тихо, протягивая то, что он до этого прижимал близко к своей груди. — Толстовка Майкла? — Йоши не мог не нахмурить брови, и взял одежду из трепещущих рук своего старшего сына. Он взглянул на Майки — маленького, каким-то образом меньше, чем обычно, без толстовки, свисающей с его тонкой фигуры, отчаянно готовый к очередной драке в доме, где он всегда был желанным гостем — и потом на своих сыновей, сдвинув брови сильнее, — Ради всего святого, что это значит? — Загляни внутрь, отец, — Леонардо приблизился на шаг, склоняясь над его рукой, чтобы дотянуться до одной стороны толстовки, отгибая её и проливая свет на любопытную заплатку. И вдруг, он пошатнулся как от удара, когда Лео придержал его. Ткань была знакома ему, как знакомы были лица его детей, а воспоминание о походе в тканевый отдел магазина было чисто, как кристалл. Он стоял там, с его возлюбленной женой и её круглым животиком, они выбирали цвета, оттенки и узоры — разные для каждого мальчика, и как бледна и больна она была в те дни, и её восторг и нетерпение из-за четверни… Он сгрёб остатки контроля над собой в стальной кулак, который всё же подрагивал. Он не мог отдаться этим чувствам, не сейчас. Его мальчики нуждались в правде, которая опустошит их так или иначе, и бедный Майкл- Микелан… Майки просто застрял здесь, жаждущий сбежать, в первый раз с тех пор, как он шагнул через порог в этот дом. — Что это значит? — опять спросил Йоши, и Майки отвёл взгляд. — Я не знаю, — пробормотал он, и глаза Рафаэля буквально впились в него, когда он заговорил после Майки, почти перебивая его. — Это кусочек его детского одеяла, пап. Это его имя. Когда мы впервые встретились, и он представился Майком, я- принял это имя. Я никогда не спрашивал настоящего имени, — он сжал руки в кулаки и дёрнул головой, словно пытался ослабить то, что слишком давило на его горло, — Почему я сразу не спросил, как тебя зовут? — Потому что это просто имя! Оно ничего не меняет! — Оно всё меняет, — сказал Леонардо, не громче, чем шёпот, пальцами, как тисками, впиваясь в рукав отца, — Оно делает тебя нашим- — Нет, не делает! — теперь Майки уже плакал и кричал, каждое слово пропитано горем, словно едким ядом, — Я не ваш брат! Я не тот Микеланджело, по которому вы скучаете, я не он, я- Я Майки! — он протёр лицо от слёз своим запястьем, на секунду ошеломлённый тем, что щека встретила не ткань толстовки, как он ожидал, а голую кожу. После чего рваным движением опустил руку обратно, — Я просто стану вашим разочарованием, я не буду тем, о ком вы мечтали и надеялись увидеть. Я вас разочарую, как и всех остальных, и вы тоже отошлёте меня прочь, и я потеряю лучших друзей из-за того, что не смог быть идеальным Микеланджело! И после этого заклинание Йоши перестало действовать на его детей. — Нет, нет, ни за что, — Леонардо мягко отстранил Рафаэля и потянулся к Майки медленно и успокаивающе, словно перед ним сидела птица со сломанным крылом, — Ты ни за что не потеряешь нас, Майки. Ты, правда, думаешь, что мы бросим тебя? Майки обнял в ответ, когда руки Леонардо, наконец, дотянулись до него, и сморгнул влагу с ресниц, утыкаясь в плечо друга. — Но я всех теряю, — пробормотал он, и Леонардо сжал его чуть сильнее. Майки сжал зубы, сопротивляясь новым слезам, — А вы, ребят- Вы просто офигенные, потерять вас будет- — Невозможно. Не знаю, заметил ли ты, но мы не так хороши в новых знакомствах. Как много других детей ты тут видел? — Леонардо легонько пихнул его, пока он не взглянул на него снизу вверх, пока Рафаэль и Донателло подошли ближе, а Йоши словно прирос к кафельному полу на том самом месте, где он стоял. Наблюдая за четвёркой и видя братьев вместе — не в первый раз, — Но ты здесь постоянно. Нам нравится, что ты здесь. — Иногда, ты слишком хорош, чтобы быть реальным, — добавил Раф, до этого молчаливый и почти невыносимо нежный, — Донни делится с тобой тем, что раньше никогда не выпускал из себя. И ты никогда не принимаешь моё плохое настроение близко к сердцу. Папа тебя обучает и показывает те вещи, которые его клан передавали по наследству сквозь поколения. Он обучает тебя этим вещам, и это действительно что-то. Ты уместен здесь, с нами. — Он прав, — сказал Леонардо, прижимаясь щекой к макушке Майки, — Ты уместен. Был до этой ночи и будешь ещё на сто лет вперёд. Не важно, Микеланджело ты или Майкл, потому что ты уже наш Майки. Не смей забывать об этом. «Мой самый старший сын» — думал Йоши с отдалённой и смирной гордостью, наблюдая, как Майки зарылся лицом в футболку Леонардо, и как все три брата улыбались тем вещам, которые он приглушенно шептал в ткань, — «Склонен к мудрости не по годам.» Но прямо в его руках было доказательство того, что его самый младший сын мог быть жив. Что его самый младший сын мог бы иметь голубые глаза и веснушки, и вечно улыбающийся рот, увлечённость спортом и бездомными котами, бесконечную способность к состраданию и нескончаемую жизнерадостность, которую не смогли смягчить даже тяжкие годы. Доказательство, которое Йоши не мог проигнорировать. Он подождал, пока Майки выскользнет из тёплого кольца рук Леонардо, утирая лицо и улыбаясь, когда рука Донателло прикоснулась к его. — Извините, что заставил волноваться, — сказал мальчик с тусклой тенью его прежней жизнерадостности, и Раф потрепал его волосы. — Извини, что заставили тебя волноваться. Йоши шагнул вперёд, и даже не смотря на его железную силу воли, поймал себя, исследующего черты лица Майки, разрез его глаз и оттенок волос — ищущего возможные схожести с его детьми. И возможно те, что он находил, были лишь надеждами, что они лишь казались ему, но почему-то теперь в тёплом свете кухни, с мокрой толстовкой в руках, Майки выглядел как… Микеланджело. Его сердце так просто было поражено этой мыслью, а от сомнений осталась лишь тень; беспрерывный поток сдерживала только бобровая плотина. «Это точно он» — думал мужчина, поверхностно поглаживая пальцами изношенную шерстяную заплатку, — «Я собственными руками завернул его в это одеяло, это не может быть просто совпадением. Это точно он. Но может и не он. И я не стану ранить это дитя, так беззаботно прыгая в объятья правды, выдуманной мной, когда есть шанс, что это не так. Я не стану.» — Майкл, — сказал он, мягко и спокойно, точно так же, как говорил всегда. Майки откликнулся, раскрываясь, словно цветок по весне, заглядывая своими голубыми глазами в его карие, — Если есть… Какой-то шанс, что ты мой ребёнок, я хотел бы убедиться в этом. Ты с этим согласен? — Ну, конечно, — сказал мальчик, моргая, — Я бы никогда- То есть, у Вас определённо есть право знать, я не стал бы скрывать это от Вас. Йоши знал, что не у него одного дрогнуло сердце в тот миг — несчастный вид его сыновей говорил, что и они почувствовали этот укол жалости. Его приучили к тому, что он не важен. — И у тебя есть право, Майки, — мягко сказал Леонардо, не сильно толкая его в плечо локтем. Йоши не убедил тот неполноценный кивок, что стал ответом Майки, но откашлялся. — Однако мои дети выразили свою точку зрения вполне ясно, — он опустился на колени, оказываясь на уровне глаз ребёнка, и Майки почти отступил назад от такого жеста — отступил бы, если бы не был приклеен к полу неподдельным уважением и если бы Донателло не держал его за руку. Йоши желал, чтобы в мире было больше слов, правильных, чтобы сказать всё простым и надлежащим образом, чего Майки и заслуживал, но желания ничего не решали. Так что он положил руку на плечо Майки и продолжил, — Мы знали тебя на протяжении недолгого времени, но ты стал нам семьёй. И что бы мы не узнали — нашей ли ты крови или же нет — для меня было бы честью называть тебя своим сыном. — Пап? — отрывисто спросил Рафаэль, когда Леонардо протянул руку, хватаясь ею за плечо брата, а Донателло просто уставился. — Стойте, что? — спросил Майки, выгибая брови в замешательстве. А потом это замешательство испарилось, и его глаза стали размером с блюдца, — Стойте, что? — Я хочу усыновить тебя, — ответил он с лёгкой улыбкой. Никаких мыслей об отделах с тканями или солнышках и звёздах на оранжевых толстовках — просто дорогое, удивлённое лицо перед ним и дорогие, восторженные лица позади, — Чтобы ты стал официальным членом нашей семьи. Если ты не против. В конце концов, празднование было неизбежно; он попросту не мог обхватить всех его мальчиков руками, как он мог прежде, когда они были ещё крохами. Но его сыновья обнимались достаточно, прыгая от радости, ликуя и крича, и даже немного плача, и через весь этот счастливый шум он чувствовал теплого Майки у его груди, что руками обхватил его и лицом уткнулся в воротник халата. «Это он», — его сердце воспело вновь, только шёпотом, потому что это не нужно было кричать вслух. Глаза Йоши были полны слёз, когда он сжимал мальчика так крепко, как только смел, чувствуя — в первый раз со дня их рождения — что все его дети были дома. «Это он.»