If Wishes Were Fishes

Это был самый сюрреалистичный день в жизни Донателло. Сенсей разрешил им взять пиццу с собой в додзе и принёс альбом с фотографиями с верхней полки алтаря. Он раскрыл переднюю обложку огромной книги и положил её в таком виде на колени Майки, и Майки не стал тратить больше ни секунды, перелистывая на первую страницу. Дон не видел этот альбом много лет. Он не мог вспомнить последний раз, когда просил взглянуть на него, но он, должно быть, был ещё очень мал; проводя пальцами по этим старым фотографиям с прекрасным и незнакомым лицом, которые сохранились, словно засушенные лепестки цветка под защищающими слоями пластика. Донни никогда не знал своей матери, но не вырос, скучая по ней, так же, как вырос, скучая по своему младшему брату, чьё присутствие всё ещё иногда ощущал. Теперь же этот младший брат сидел рядом с ним. Майки листал страницы с широко распахнутыми, всепоглощающими голубыми глазами, впитывая в себя снимки той жизни, которую должен был разделить с ними, словно почва впитывает дождь. Дон не знал, что ему делать. Для начала, он хотел держать Майки, не отпуская. Потому что Майки был его другом, и пальцы его друга начинали дрожать на краях всё новых и новых страниц. Потому что Майки был его младшим братом, и Донни чувствовал его отсутствие каждый день своей жизни, словно дыру в сердце или недостающее лёгкое. И Дон просто… хотел держать его. Потрясение было непреодолимым в ту дождливую ночь, в кухне, когда правда проявила себя в виде изношенной заплатки в толстовке Майки, и в виде его имени — но ошеломляющее удивление от того сенсационного чуда исчезло к тому времени, когда пришли результаты ДНК теста, став недоумённым и напряжённым благоговением. Это была борьба двух полных противоположностей, война в его автономной нервной системе между счастьем и беспомощностью, и Дон не знал, что делать. — Это она? — вдруг спросил Майки, и он не привлёк ничьё внимание этим вопросом, потому что все и так смотрели на него всё время. Его пальцы слегка накрывали фотографию на странице, и сенсей наклонился к нему, чтобы разглядеть её. — А, да. Это ваша мать. Донни смотрел, как яркая улыбка пролилась на лицо Майки, как лучик солнечного света, и мальчишка придвинул альбом немного ближе, придерживая её гипсом, словно он был какой-то подставкой для книг. Раф бросил на него недовольный взгляд, который Майки не заметил. — Она такая красивая! Как её зовут? — Сандей, но большинство, кто знал её, звали её Санни, — с нежностью ответил Йоши. Будучи ребёнком, Донни помнил тени скорби в глазах своего отца каждый раз, когда он заговаривал о ней, но теперь от них ничего не осталось, — Осмелюсь сказать, это прозвище подходило ее характеру. Она была энергична и полна смеха. «Совсем как кое-кто ещё, кого мы знаем», — подумал Дон, когда Лео легонько толкнул Майки в плечо, улыбаясь. — Ты выглядишь в точности как она, Майки. — Правда? — Майки снова взглянул на фотографию под его пальцами, суживая глаза и присматриваясь. Раф потянулся, чтобы взъерошить его копну кудрей. — Все эти волосы у тебя от мамы, это точно. И твои веснушки тоже. — У нас с Лео её голубые глаза! — добавил он в восторге от идеи, — Только вот, её глаза такие круглые, воу. — Наши глаза миндалевидные, потому что отец — японец, — сказал Донателло, присоединяясь к ним в их пристальном изучении старой фотографии. С первых секунд Дон вспомнил, насколько прекрасной была их мать. И Лео с Рафаэлем были абсолютно правы — расцелованный солнцем Микеланджело был ребёнком Санни от макушки до самых пят, — Вау, ты и вправду на неё похож, Майки. Майки выглядел чрезмерно польщённым, словно это был какой-то комплимент, а не вопрос наследства, и прижался к нему, когда Мастер Йоши положил руку на его голову. Но минуту спустя часть радости спала с его лица, пока он изучал женщину на фотографии, неуверенно тянув момент. В его глазах стоял вопрос, такой вопиющий и ясный, словно он уже спросил его вслух, и тогда Йоши погладил его волосы с каким-то любящим терпением. — Нет никаких запретных вопросов, Микеланджело, — сказал мужчина, и Майки хихикнул, голос звучал как сложная смесь благодарности и сопротивления. — Эм… Что с ней случилось? — Она умерла, когда мы родились, Майки, — мягко сказал Лео. Они уже давно с этим смирились, но Майки, должно быть, размышлял о ней всю свою жизнь. Разумеется, некая поникшая печаль наполнила его глаза, и когда он опустил голову, в ту же секунду Раф вытянул руку, обхватывая пальцами его подбородок, приподнимая голову обратно. — Эй, она любила тебя. Она любила всех нас. — Ты так думаешь? — тихо спросил Майки, с надеждой, если не с болью, и вся его семья кивнула с абсолютной уверенностью, — Но откуда вы знаете? Её нет здесь, чтобы сказать нам. Лео обхватил его одной рукой, на лице застыла одна из тех улыбок рассказчика, которую Донни не видел с тех пор, как в последний раз пришёл к Лео после ночного кошмара, и Лео читал ему вслух «20 000 лье под водой», пока глаза Дона не начали слипаться. Прежде всего, Леонардо был старшим братом, и он определённо был хорош в этом. — Когда мама была беременна нами, — сказал он, а его голос звучал как у людей, которые говорят «давным-давно, жил-был», — она была очень больна. У неё был рак, и врачи хотели, чтобы она начала химиотерапию, но она не стала этого делать. Глаза Майки стали круглыми, и пальцы его здоровой руки сжались на рукаве халата Йоши. Он ждал этой истории с тех пор, когда ему исполнилось достаточно лет, чтобы он мог думать сам за себя, и это было видно по тому, как его тонкая фигура застыла в восхищении. — Почему нет? — Была высока вероятность того, что это могло навредить вам, и она бы никогда не позволила этому случиться, — ответил сенсей, обращаясь уже ко всем четверым, а не только к их недавно найденному брату. И теперь, когда Майки тоже был слушателем, история несла новый смысл; Дон слушал также внимательно, как и его братья, даже не смотря на то, что теперь он знал конец этого повествования, словно своё собственное имя, — Она была очень слабой, когда начались роды, и несмотря на все усилия докторов, они не были способны остановить кровотечение. Что-то ужасное нарисовалось на лице Майки, что побудило Дона склониться над альбомом и перелистнуть несколько страниц, пропуская года семейной истории, остановившись на единственной фотографии Микеланджело, что у них была. Она была снята в день, когда они родились, когда все четверо были лишь крохотными комочками, закутанными в разноцветные одеяла и лежащими в коротком ряду в колыбельке. Поддерживающие руки медсестры были сбоку от Санни, а её голова была склонена в сторону Йоши, уставшая и такая прекрасная, она притрагивалась к щеке самого маленького из малышей самым кончиком её пальца. — Это ты, — сказал Донни, хотя, скорее всего, Майки сам узнал себя по детскому одеялку. Он впился в фото взглядом, словно слегка негодующий из-за происходящего на ней, — Отец говорил, что сразу после того, когда сделали эту фотографию, они отвезли тебя в ОРИТ*, и ты никогда больше не вернулся. — Ну, тут ты ошибся, умник. Голос Майки рывком вернул Донателло в реальность, и он мельком взглянул на своего младшего брата. Майки проводил пальцами по фотографии, едва касаясь её, и внезапно Донни почувствовал себя ужасно. Для Майки это должно было быть хорошим воспоминанием, и теперь Дон горевал по прошлому, которое они не могут изменить. Однако, даже если Майки и выглядел немного грустным и подавленным, больше он выглядел- облегчённым. Его лицо светилось теплом, которое Донни не мог понять. — Просто… Я всегда думал, что она не хотела меня, — сказал Майки, потирая лицо, хоть он и не плакал, возможно, чтобы спрятать улыбку, что угрожала расколоть его лицо на две половинки, — Но она любила меня. И вы- вы тоже, ребята. Это лучше, чем- чем я мог себе- Улыбка Лео была почти такой же широкой, как улыбка Майки, а глаза Рафаэля выглядели подозрительно туманными. Йоши обхватил плечи Майки своими руками, его карие глаза потеплели, когда Майки откинулся в объятье, и сказал: — Ты унаследовал от своей матери не только внешность. Теперь, когда я знаю правду, невозможно не видеть в тебе её. — Оу, это- всё в порядке? — Сын мой, — тут же ответил Йоши, — Всё прекрасно. Улыбка Майки тут же расцвела обратно, и Донни потянулся к нему обеими руками; решив, ну его, и всё же обхватывая его, как он и хотел всё это время. Его отец попросту также заключил его в объятье, и сердце Дона кольнуло в очень хорошем смысле, когда Майки оттолкнул альбом в сторону, чтобы обнять его. Прошло всего мгновение, когда Майки расколол уютную тишину. — Эй, Ди, не хочешь узнать, насчёт чего ты ошибся? — сказал он. Это вызвало общий позабавленный вздох, а Раф пробормотал: «Я точно хочу», и Дон улыбнулся. — Да, конечно. Насчёт чего я ошибся? — Ты сказал, что я так никогда и не вернулся, — сказал ему Микеланджело, и он был так близко, что Донни мог чувствовать его бьющееся сердце, чувствовал, когда он улыбнулся Донни в плечо, когда его рука сильнее стиснула его пояс. — Но я вернулся.