DEFCON

Шесть минут до полуночи. Еще одно знойное лето, плавящее все, чего касается разреженный воздух. Тогда было около тридцати градусов на улице, и еще больше в домах, чьи владельцы пожалели денег на кондиционеры, и вынуждены были искать спасения в местах попрохладнее. Маленький Обито, тащившийся за двумя взрослыми по тесному жаркому парку в самый разгар этого зноя, причислял себя к таким, хотя на улицу его выгоняли родители, а не погода. Подобные дни неизбежно тянули детишек со дворов, проводивших на улице все свободное время, в пресловутый парк, поближе к фонтанам и прудам. Воде. Он бы последовал этому примеру, но снова вынужден был быть чужим поводом для встречи с маленьким секретом по имени Учиха Мадара. Мальчик вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб, угрюмо подняв взгляд на маму, что-то щебечущую любовнику, идущему с ней неприлично близко. Кругом мелькали счастливые парочки и родители, в окружении галдящих детишек со сладкой ватой и шариками. Все были счастливы. Но не Обито. И только по одной причине, снова и снова мозолящей глаза. Почему? Когда все к этому пришло? Мадара был абсолютной противоположностью его отца во всех аспектах, и даже взрослому человеку было бы тяжело понять, почему Энн выбрала одного мужем, а второго любовником, потому что, насколько юный Учиха понял, начали они свой грязный роман достаточно давно. Обито еще в пеленках сидел, когда его мать стала гулять налево. И все же. Мужчина был молодым, хорошо сложенным и обладал воистину завидной внешностью, особенно на фоне совершенно непримечательного лысеющего клерка в старой белой рубашке, носимой даже по выходным. У него был низкий голос с приятной хрипотцой и, да, он умел одеваться. И таких отличий не в пользу мужа Энн была масса. Мадара отпустил черную густую шевелюру до поясницы — отец Обито закупал в магазине дорогие шампуни и маски, чтобы спасти то немногое, что осталось на его голове; Мадара носил облегающие майки и всегда расстегивал пару пуговиц на груди, ведь ему было чем хвастаться — отец Обито скрывал за мешковатой одеждой выпирающий живот; Мадара водил по ресторанам, был романтичным и наглым, будто бы списал свой образ с женской писанины — папа был… папой. Для маленького Обито эти детали не имели значения, но для его матери они, очевидно, были решающими. Отцу и сыну оставалось только смириться с поражением. Обито надул щеки. Если бы взглядом можно было прожигать — на черной майке Мадары образовалась бы дыра размером с Марианскую впадину. Ибо мальчик ненавидел такие моменты. Ненавидел тот факт, что даже сейчас понимает свою роль в этом театре вранья и фальши. Знал ведь прекрасно, что мама взяла его в парк лишь как предлог встречи с Мадарой, перед этим попросив сына ничего не говорить папе. Зачем было снова поддаваться? Никто не обращал внимания на ребенка, плетущегося за двумя голубками уродливым хвостом: ни проходившие мимо, ни они сами. Мать улыбалась, глядя в похожие на ее собственные черные глаза, едва заметно касалась чужого плеча и тихо смеялась, пока Учиха рассказывал ей что-то в ответ, бросая снисходительные взгляды на мальчишку позади, будто бы издеваясь, и Обито тут же отворачивал голову, обидчиво хмыкая. Разговаривать не хотелось. Ребенок был раздосадован, но старался не подавать виду, строя из себя холодного и злого на весь мир, нагло игнорируя редкие зовы от обоих взрослых. Все еще было душно. С него сошло пять потов, промочив темно-синюю майку, к тому же солнце беспощадно пекло макушку. Почему не взял кепку? Мог же. Но кто же знал, что эта прогулка затянется на мучительно текущие часы. Боже. Хватит! Единственное, чего хотелось мальцу — чтобы мама уже закончила играться с чужим ей человеком и повела их домой, но его пытка упорно не желала заканчиваться. Ах. Лучше бы закапризничал с самого начала — думал Обито. Лучше бы остался дома с отцом, заставив маму найти оправдание получше, чем прикрытие его именем желания встретиться с ненавистным мальчишке родственником. Но стена обиды и злости рухнула, как только Обито увидел небольшой прилавок с мороженым прямо у входа в парк, куда они все трое направлялись, посему он тут же подбежал к матери и дернул ту за руку, прервав ее игривый комментарий. — Мама, можно мне мороженое? — пролепетал он еще совсем тонким тогда голоском. Женщина покачала головой, виновато посмотрев на Мадару, будто бы даже минутка, уделенная ее ребенку, была чем-то оскорбительным для его достоинства. Обито на миг нахмурился, бросив оценивающий взгляд на замолчавшего родственника, и тут же добавил громче: — Пожалуйста! Ну пожалуйста! — Обито, не кричи, — строго пресекла она, нахмурившись. На ней в тот день было легкое белое платье, медленно развевающееся на сухом ветру. — У меня нет денег покупать тебе мороженое. Едва ли это было правдой. Наверное, ей жалко тратить и так небольшие деньги, изредка даваемые мужем, но мальчику нужна хотя бы такая компенсация. За слишком взрослое знание. За чужие тайны. Кажется, Мадара понял это раньше его родной матери, надувшей щеки на манер сына. — Ну мама… Пожа-алу-у-йста! Я умираю от жары! — протянул Обито, демонстративно вытирая лоб снова. — Я сейчас сам р-а-ааста-аю! — Не растаешь, прекрати паясничать… — Ладно тебе, Энн. Это всего лишь мороженое, — вдруг улыбнулся Учиха, бросив на мальца один из ненавидимых им снисходительных взглядов. Мадара вдруг сделал шаг к нему навстречу, присев на корточки, дабы их лица были на одном уровне. Подмигнул. — Я куплю тебе его. Какое ты любишь? Обито робко опустил взгляд, покраснев до кончиков ушей. Ему не хотелось принимать подачки от любовника матери, к тому же такая забота и щедрость были лишь для глаз самой виновницы прогулки и не имели ничего общего с искренностью, отчего становилось тошнотворно на душе. Они никогда не оставались наедине, чтобы судить верно, но подобная слащавость пропадала в глазах Мадары, стоило только маме отвернуться, заменяясь чем-то более тяжелым. Чего Обито не до конца понимал, но решил считать это ненавистью. Мальчик что-то буркнул под нос, хмуро отвернув голову и сунув руки в карманы. В настолько близком присутствии дяди стало еще душнее, тяжелее дышать. От мужчины пахло резкими духами. — Ну что ты стоишь как воды в рот набрал? Скажи дяде, какое ты хочешь, — раздался голос Энн, и Обито нехотя посмотрел на едва заметно улыбающегося Мадару. Вытер нос. — Шоколадное, — коротко отозвался он, и родственник небрежно потрепал его по голове под одобрительный смех матери. После того, как он с удовольствием проглотил три шарика с шоколадом, и мать таки отпустила его гулять, Обито встретил Какаши и Рин у фонтанов и снова рассказал о своем ужасном родственнике, пудрящем мозги его матери, дабы разрушить их семью. Друзья согласно кивали, слушая во много раз преувеличенные истории с явной демонизацией Мадары, представляемого лишь в амплуа злобного старикашки с корыстными целями, готового вот-вот увезти Энн куда-то далеко и непременно навсегда. В том возрасте Обито всерьез так думал и ненавидел его еще сильнее просто за сам страшный, сводящий с ума риск лишиться самого важного пока человека в его жизни — матери. Но немного повзрослев и снова насильно окунувшись в междоусобицу в своей семье, Обито понял: не в этом состоит цель Мадары. Мужчина никогда и собирался забирать маму из семьи. Зачем? Ему просто нравилось быть на краю. Нравились отношения без обязательств и обещаний, и факт связи с замужней и детной женщиной его ни капли не волновал, скорее наоборот — будоражил запретностью и риском быть пойманными. А еще он ненавидел отца Обито, и посему получал удовольствие от игры у того на нервах. Его интересовала Энн как приятная компания, и, конечно, абсолютно не интересовал ее маленький сын с его чувствами и, о боги, потребностями. Даже этот эпизод был сыгран для любовницы, какое ему дело до того, что ее отпрыск жить не может без шоколада? Обито думал так. Это было естественно и логично, такие истории в жизни — не редкость, но его совершено реалистичные в том возрасте мысли разбивались спустя много лет под неприятным синеватым светом в четырех бетонных стенах лишь при одном тихом вопросе: — Тебе все еще нравится шоколад? Обито изумленно уставился на сидящего напротив, сперва не поняв сути вопроса. Он не скоро отнес его к событиям жарких летних дней, посему малец еще какое-то время сверлил чужое лицо пустым взглядом. — Чего? — глухо спросил мальчик, вдруг вспоминая жуткую ночь в своей комнате со странной лаской. — Ты раньше любил его. Сейчас тоже? — терпеливо повторил Мадара, ковыряясь вилкой в остатках макарон, и до мальчишки таки дошло. Ах, да… он про тот день. Но. Обито был удивлен и даже напуган, потому что никак не мог представить, что мужчина может помнить настолько пустяковые для себя вещи. Зачем? Зачем было помнить, что сын любовницы просил когда-то купить ему шоколадное мороженое? Разве Обито не был просто приложением к подвернувшейся легкой на передок дамочке? Мадара не отводил от него вопросительного взгляда. Обито опустил голову, взглянув на почти пустую тарелку. — Да. И что с того? Это что-то меняет? Малец посмотрел на него неприязненно, сощурив брови в детском недоумении. С Мадарой происходило что-то странное в последнее время. Обито замечал его странные взгляды на себе, а порой мог услышать и неясные фразы, сказанные будто бы и не им. Выдающие что-то запретное и чуждое, но не ясное без контекста. Или же это просто игра воображения? Ну, ее было много в последнее время — мальчик видел в тенях бункера неясные силуэты, слышал детский смех, иногда похожий на смех Какаши, иногда совсем незнакомый, гулом раздающийся в бетонных стенах. Однажды в комнате, заставленной полками с едой, Учиха заметил другого мальчика, игриво убежавшего от него с той самой красной машинкой в руке. Он нарисовал ту птицу? Обито хотел было спросить, но погнавшись за ним — наткнулся на холодную стену. И так всегда. В какой уже проклятый раз его галлюцинации могли бежать куда угодно, а он неизбежно впирался в грани этого мерзкого железного ящика. — Ты почти не трогаешь ничего из того, что на твоих полках. Я говорил тебе экономить, но не настолько, — уголки губ мужчины слегка дернулись, словно бы он попытался дружелюбно улыбнуться, но не смог. Ведь мамы здесь нет. Обито смущенно опустил взгляд в пол, неохотно шевеля вилкой. Макароны почти остыли. Колени слегка побаливали, будто бы он пробежал марафон, хотя на деле — погнался за собственным видением и вымотался. Вымотался. До отдышки и сонливой усталости, накрывшей с головой. Он умудрился растерять всю свою детскую выносливость ровно за три месяца. На ребенка это подействовало угнетающе. — Мне просто не хочется… — тихо отозвался он, мотая ногами, еще не доросшими до того, чтобы касаться пола, сидя на стуле. Не понимал, с чего этот разговор всплыл именно сейчас. — Не знаю… аппетита что-то нет. — Здесь его и не будет. Поэтому разучись использовать это как оправдание, — дядя медленно встал из-за стола, вытерев губы тыльной стороной ладони. Прокашлялся, поднял тарелки, кивнув на чужую. Подросток испуганно покачал головой, и Мадара, буркнув что-то, взял и его порцию, сложив все в раковину. Раздалось журчанье воды. — Чем займемся сегодня? Обито неуклюже пожал плечами. Мадара понемногу привыкал к постороннему в его убежище, проявляя куда большее участие в жизни спасенного, чем в первое время катастрофы, когда мальчишка был предоставлен самому себе. Теперь иначе — Учиха с удовольствием навязывает младшему свою персону, понимая, что иных вариантов просто нет, и если они не хотят сойти с ума от изоляции и одиночества — придется общаться. — Может, посмотрим что? — тихо спросил Обито, и Мадара без тени улыбки кивнул, встряхнув со лба волосы. Его поведение трудно было предугадать, хотя, пускай оно и менялось достаточно резко и часто — никогда не делало это без причины. Шло волнами от малейших колебаний, да, но не стихийно. Иногда казалось, что настроение мужчины чувствительно исключительно к его поступкам. И это пугало не на шутку, потому что заставляло думать над каждым шагом и словом, дабы ненароком не спровоцировать. Обито встал из-за стола следом. Ватные ноги не держали. Старший Учиха тихо хмыкнул, закончив с посудой. Вытер руки полотенцем, бросив его на спинку стула, и повел мальчишку в зал. Отлично. Провести время вместе наверняка дольше часа. Славно. Обито досадливо прищурился, но не рискнул что-то говорить. Подбор кода к двери откладывался в очередной раз.

***

Это было чудовищно неправильно, признавать тот факт, что они оба погрязли в рутине из одинаковых удушающих дней и ночей, ставших лишь блеклыми отблесками воспоминаний и постоянных мыслительных процессов наряду с медленно рассеивающейся энергией, но назвать иначе такое скучное и одновременно напряженное существование язык не поворачивался. Его жизнь поделилась на два отрезка времени: Обито пытался играть в послушание днем и подбирал код к двери ночью. Конечно… если Мадара не рушил все его планы какими-то странными желаниями или просмотром телевизора до трех часов ночи, когда сдавался даже сам мальчишка. Тогда приходилось и правда ворочаться в постели с ломкой во всем теле от тянущих мышц и со слипшимися глазами — спал Обито очень плохо, а если и удавалось заснуть — просыпался посреди ночи от удушья и еще долго, лежа на спине, жадно глотал ртом стерильный, пропахший бункером воздух. Но ко всему привыкаешь, особенно имея эластичную психику ребенка. Уже меньше пугаешься теней в углах, не дрожишь от голоса Мадары и собственной изоляции от мира. Воспринимаешь свои видения как само собой разумеющееся. Забываешь, как жил раньше и кто именно окружал тебя в прошлом, чувствуя лишь изредка — тревожную боль и страх за близких, которые и мертвы могут быть давно. Обито замирает всего на пару мгновений, широко открыв рот. Солнце ослепительными лучами льет из окна, заставляя щурить глаза в окружении одноклассников и держащей его за плечо учительницы. Почти наступило лето. Всем не терпится отпраздновать церемонию прощания и насладиться тремя месяцами свободы. Все радуются. Слышится звонкий детский смех. Только одно, но в этой прелестной картине не так, потому что Обито не смеется и не радуется. Обито смотрит в глаза Мадары, а его мир окрашивается в больнично-синий. С того последнего письма и тревожного послания прошло достаточно времени — Обито искал тщательно, прочесывая каждый уголок замкнутого помещения, но минутка на подобные поиски выпадала нечасто. Тяжело делать что-то одному, когда два человека заперты в такой тесноте без возможности выйти — одиночество в бункере было скорее исключением, чем правилом. Раньше это угнетало, теперь только мешает и не более. Кто ищет — тот найдет, Обито научился подыскивать и такие возможности, дабы не выдать своего знания слишком рано. Сперва обшарил все книги, натыкаясь на детские рисунки животных, геометрических фигур и людей снова и снова. Перечитал целиком биографию Хаширамы Сенджу, дотошно выискивая имя Мадары, но терпя неудачу, банально потому что тщеславный режиссер почти не упоминал никого кроме себя и брата. Разве что затрагивая Изуну и некоего Кагами. После обследовал ванную и понемногу перешел на зал, где и нашел еще одну деталь опасного и мрачного пазла. Совсем иного по настроению и содержанию. Его писал не Изуна? Обито скрылся под кроватью в тот же момент, отказавшись от еды, когда Мадара снова что-то стряпал на кухне. Скрылся… Кровать все еще казалась самым безопасным местом здесь, интересно, что будет, когда он перестанет под нее помещаться? Мальчик вздрогнул от протяжного шипения и бурления воды в кастрюлях (бункер был плохо изолирован внутренне, а посему, как Обито слышал Мадару из кухни, так и Мадара, скорее всего, слышал Обито здесь) и стал читать. «Это письмо принадлежит не Изуне» Не ему, хотя Обито был уверен, что отыскал продолжение его истории, однако сухость текста и иной почерк заставили усомниться в хозяине. Но что еще более странно — отличалось и содержание. »…То, что ты здесь, должно что-то значить, или ты обречен, как и мы. Не знаю, избавится ли Мадара от этих писем, как собирается избавиться и от меня, или же оставит частью его извращенной игры, но если эти записи попадутся тебе — можешь считать себя счастливчиком. Ты знаком с Изуной? Скорее всего, не лично, а, как я, по письмам. Некоторые пришлось перепрятывать, некоторые Мадара отнял у нас, но на самом деле потеря не велика. Изуна писал письма, развлекая себя ими, я пишу их как предупреждения. Он поможет тебе узнать Мадару лучше и правильно вести себя с ним, я помогу тебе выбраться отсюда, на случай, если не смогу сделать это сам, и ублюдок так и останется без наказания. Я не знаю, кто ты, сколько тебе лет и насколько ты умен, но даже если Мадара притащит сюда ребенка, я буду говорить с тобой, как со взрослым, ибо твое детство закончилось с попаданием сюда. Первое что тебе стоит узнать: выхода здесь два. Первый — тот, который под кодовым замком, второй — недоступный никому из нас. Комната с запасами еды. Должно быть, ты обратил внимание на квадратную решетку у пола. Это не часть вентиляции. Как только закончишь читать это письмо — проверь его, я оставил внутри пару писем Изуны, которые еще смог спасти, но сбежать тем путем не получится. Ты сам поймешь, почему». Обито замер, словно бы забыв, как дышать. Резко вздернул голову, прислушавшись. На кухне по-прежнему шумело, Мадара был там. Если бы мужчина вошел в комнату — Учиха услышал бы дверь. Но… тогда кто, черт возьми, это? Черные глаза вперились в две босые худые ноги почти перед носом. Сердце забилось намного быстрее. Обито боялся пошевелиться, слишком громко выдохнуть, тем самым выдав свое укрытие. Оставалось только в ужасе дрожать и молиться, чтобы это было лишь очередным видением и не более. Кто это? Кто это?! «Просто кажется…» Неизвестный стоял всего в паре сантиметров от лица Обито (мальчик устроился под кроватью перпендикулярно, чтобы удобно вытянуть ноги, упершись хлопчатыми носками в бетонную стену. Так было видно узкую полоску нездорового синего света, идущего из-под двери напротив, посему в случае прихода Мадары, мальчик мог успеть спрятать новое письмо во всю ту же банку, а ее надежно прикрепить к каркасу кровати синей изолентой на пару с первыми письмами Изуны и записанными кодами). Он мог попробовать коснуться чужой ноги — бледной, покрытой синяками и со слегка выпирающими косточками, — дабы убедиться в реальности ее обладателя, но не решался, предпочитая испуганно наблюдать за тем, как пришелец вдруг делает медленные шаги, обходя кровать. Ступая бесшумно, но как-то болезненно, словно бы каждый шаг дается ему с трудом. «С первым выходом сложнее, но куда больше вариантов действия. Я изучил эту дверь вдоль и поперек, чтобы сделать несколько выводов. Первое — она военного образца, такую едва ли можно достать в гражданских магазинах, к тому же ее установка потребовала бы немаленьких знаний электрики. Это не та вещь, которую мог бы сделать Мадара. Он умный сукин сын, но не всесильный, как бы ни утверждал обратное. У меня есть подозрения, где мы находимся, но если учитывать ее кропотливое создание, это место и другие факторы, то можно прийти к весьма интересной мысли. Бункер принадлежит Мадаре, это проклятое место пропитано его сущностью, впитало его мерзкое эго настолько, что иногда я слышу, как оно дышит, но создал или, по крайней мере, заложил основу не он» Худые лодыжки сделали еще пару шагов и встали так, чтобы Обито, повернувший к ним голову, четко видел посиневшие ногти и капельки пота на растопыренных пальцах. Затем он услышал какой-то тихий звук, похожий на всхлипывание, и одна нога поднялась вверх — пришелец забирался на кровать. Беззвучно. Обито не чувствовал даже давления от чужого веса, словно синюшные ноги принадлежали призраку. А вдруг так и есть? Обито зажмурил глаза, когда пропала и вторая нога. Все затихло. «Я пытаюсь подобрать код с момента, как попал сюда, но мне банально не хватает информации, ибо, очевидно, подбор пятизначного кода без каких-то дополнительных подсказок займет не самое маленькое время, просто из математического расчета. Так что… если ты готов попробовать все сто тысяч комбинаций — флаг в руки, в противном случае, советую разобрать жизнь Мадары досконально и по кусочкам. Он сукин сын и кусок дерьма, но при этом, что удивительно, ужасно сентиментален, когда дело касается его брата, к тому же едва ли стал бы рисковать забыть код, а значит, так или иначе цифры связаны с чем-то важным в его жизни. Возможно. Тяжело понять, что творится в голове у психопата, но если не поймешь — будешь обречен. Далее идет чистый гипотетизм. Скорее всего к подобному замку предусмотрено что-то вроде плана Б в случае, если владелец пароля забудет его. Вроде аварийного сброса, как в телефонах. Тот, кто сделал эту дверь, не мог не предусмотреть подобной функции, к тому же, Мадара так часто любит утверждать, что хранит код лишь в своей голове… Это наводит на подобные мысли, не так ли? Я пробовал зажимать определенные кнопки или комбинации, но судя по отверстию сбоку от экрана — для сброса нужно еще какое-то устройство, вроде измерителя напряжения, но с другой целью. Оно может лежать в сейфе, а может, Мадара и вовсе таскает его с собой, когда покидает бункер, это тоже лишь вопрос знания. И времени. Мне стоит попробовать взломать сейф и написать тебе его пароль, но… ты ведь и сам понимаешь, что, если я останусь жив, ты никогда не найдешь это письмо, потому что Мадара будет гнить в тюрьме за все, что сделал, а если найдешь — значит я давно отправлюсь в мусоросжигатель, а код сменят». Обито осмелился сделать тихий вдох. Человек на кровати не подавал признаков жизни, матрас под ним не прогибался. Тишина как в могиле. Он вдруг представил, как вылезает наружу, а этот несчастный парит в воздухе, скрючив свои бледные ноги в неестественном положении. «Есть еще кое-что, что можно попробовать, однако лучше пользуйся этим способом, когда сдашься и захочешь покончить с собой. В комнате с дверью есть железный щиток. Отопри его, и увидишь там кучу микросхем и проводов. Дальше дело за тобой. Можно поджечь их, чтобы наверняка, можно перерезать, рискуя заработать удар током, но уверяю, результат будет… интересный. Все, что за железным ящиком, отвечает за жизнеобеспечение бункера. Свет, тепло, вентиляция. Выведешь из строя — задохнешься или умрешь от резкого перепада температур, как Лайка.* А если до этого ты поджег содержимое щитка — отравишься угарным газом. Почему я вообще пишу этот способ? Есть крохотная, совсем небольшая надежда, что дверь предусматривает аварийное открытие в случае, если система жизнеобеспечения выводится из строя. Так делается в нормальных бункерах, но, что произойдет с этим отродьем инженерной мысли, сказать не могу. Оставляю этот способ на твоей совести. В любом случае, что бы ты ни делал, знай: легко не будет нигде. П.С. Осмотри второй выход. Может, после меня Мадара и изменил что-то, и надежда у тебя таки есть. — Обито! — крик Мадары был слышен из кухни особо отчетливо. Мальчик вздрогнул, но не осмелился ответить на зов. Существо все еще было на кровати, прислушивалось, выжидая чужой ошибки. Посему он лежал без движения, боясь, что если Мадара войдет к нему в комнату — неизвестный накинется на него. Между дядей и своими жуткими видениями он выбирал потерявшего терпение дядю. — Обито, живо сюда! Кажется, сверху что-то шевельнулось, или у него снова разыгралось воображение? Лицо было влажным от выступившего пота. На кухне не выдержали долгого ожидания: раздались шаги в гостиной, и вскоре дверь отворилась. Мальчик поморщился от синюшного света. В спальне он привык зажигать лишь настольную лампу. — Ты оглох здесь? — раздраженно спросил Мадара, прищурившись. — Где ты вообще? Обито? Он не видел человека на кровати? Обито нерешительно просунул руку наружу, помахав дяде. Тот что-то шикнул под нос, медленно опустившись на корточки. — Зачем ты залез под кровать? — глухо спросил он, с интересом рассматривая перепуганное до смерти лицо. — Здесь кто-то был… Мадара недоуменно поморщился, на всякий случай оглянулся кругом, дабы подкрепить и так известную истину. Здесь никого. Никого кроме них и раздражающих крыс, нужных лишь как игрушки для мальчишки. Мужчина закатил глаза, но терпеливо проглотил насмешку, скрытую в паре несказанных слов: «Зверек, да ты крышей едешь…». — Нет здесь никого кроме нас. Несколько месяцев уже тут сидим, а ты все никак это не поймешь, — ворчливо заметил он, а потом грузно поднялся на ноги. — Вылезай давай. Пора обедать. Мальчику не оставалось ничего другого кроме как подчиниться — Учиха осторожно выбрался из-под кровати, тихо запихнув в щель в каркасе записку и опасливо оглянулся на постель. Пустую. Ни одной новой складки, ни следов от ног или вмятин. Словно бы Обито правда видел призрака. Мальчик испуганно вздрогнул, почувствовав руку на плече. — Идем, а то остынет, — кивнул Мадара на дверь. Пришлось послушаться. Он побрел вслед за дядей, но на мгновение таки задержался в проходе, когда в нос ударил запах жареного мяса. Обернулся в последний раз, чтобы увидеть в тени лампы худой силуэт, тянущий к нему руку в странном жесте мольбы. Мольбы остаться.

***

Не сказать, чтобы наша жизнь стала намного хуже с пропажей матери. Было тяжело отвечать на вопросы полицейских, проходить изнурительные допросы и тревожные поиски, но, как только они завершились исчерпывающим вердиктом — жизнь вернулась в привычное русло, будто и не было у нас никогда мамы. «Ничего. Видимо, ваша жена хорошо подготовила свой побег, раз смогла замести все следы, а искать взрослого человека без явных улик, указывающих на насилие, мы не можем. Вам стоит надеяться, что она вернется сама. В противном случае — может, получите открытку из Калифорнии через пару-тройку месяцев…» Вранье. Я не верил ни гнетущим взглядам отца, ни соболезнованиям полиции, ни словам взрослых. Таджиму быстро оставили в покое, быть может благодаря связям в военном городке, а может, он действительно смог обставить все так, чтобы не нашлось весомых улик, посему случай с исчезновением быстро забылся окружающими, лишь изредка сочувственно кивающими нам и отцу. «Вам стоило задать ей трепку, дабы даже не думала о побеге. Вы знаете… женщин время от времени необходимо ставить на место… иначе они сами себе не хозяйки…» Хуже не стало. Так считал Мадара, а для меня персональный ад перетек в иное русло, но это едва ли позволяло верить в то, что все хорошо. Когда мама исчезла, все обязанности по дому перешли в наши руки и были разделены между нами в равной степени. Справедливо. Почти. Как ни странно, эти бытовые дела сблизили нас с братом еще сильнее в каком-то странном смысле, ибо папа волей неволей заставлял нас контактировать чаще, чем мы того хотели бы. Что ж. Я не был против. Мадара был в том же положении, и, несмотря на свою скрытую ярость и угрюмый нрав, давно уже не показывал зубы ни отцу, ни мне, посему терпеть его поведение было куда проще. Мы вместе учились готовить — сперва что-то легкое и незамысловатое, затем осваивая более сложные блюда. Вместе ходили в магазин за продуктами. Делали уборку и занимались в саду, за одним столом делали домашнее задание, и, само собой, вместе прятались на втором этаже, сидя ниже травы и тише воды, когда папа приходил с работы в плохом настроении. Не то чтобы это нас сблизило в каком-то душевном плане… Нам не о чем было говорить. Никогда не было. В основном наши разговоры велись только по делу и сугубо сухими фразами. Мадара в принципе не был многословным человеком, из него ответы приходится щипцами рвать, но за столько времени я давным-давно привык. Привык ко всему. Думал, что привык. Хотя невольно заглядывался на счастливые семьи своих одноклассников, чувствуя, как слезы наворачиваются на глазах от того, что позволено им и что не позволено мне. Часами рассматривал играющих на улице детей, делая домашнюю работу, представляя каково это: не быть пленником собственного дома, умоляя выйти на улицу хотя бы на полчаса, не жить по строгому расписанию, не иметь четкий отрезок времени прихода со школы и не наказываться за опоздание даже на минуту. Каково это — не иметь деспотичного, контролирующего отца. Я такого понимания был лишен. То был одинокий год. Настолько, что хотелось вешаться от ощущения собственной никчемности и беспомощности, но все, что я мог — пытаться найти поддержку. Выходило плохо. Мадара был груб и холоден со мной, об отце не шло речи, как и о его родственниках, а одноклассники могли только подначивать и смеяться, хотя и не травить напрямую. Друзей же у меня не было. «Брат психопата!» Иной раз я пытался приобщиться к компании ребят постарше, когда они шептались в уголке о чем-то своем, на что один из них лишь снисходительно махнул мне рукой, позволяя подслушивать. Помню, мы стояли в углу школьного коридора рядом со сломанным шкафчиком, и мальчишки старше меня года на два обсуждали идущие лишь поздно ночью по кабельному «взрослые фильмы». Смеялись, шушукались, делились лишь одними понятными им издевками и домыслами, а я слушал, не до конца понимая, о чем же идет речь. Тогда один из них вдруг посмотрел на меня и насмешливо улыбнулся. — А твой брат смотрит фильмы для взрослых, а, Изуна? — протянул он, и я поморщился от досады и стыда. Вопрос не был взят из воздуха. Мадару однажды отправили к директору за «имитацию полового акта» со своей одногодкой, и об этом вскоре узнала вся школа, окончательно выбив братьев Учиха из школьного коллектива. Я покачал головой тогда, и тот же тип поинтересовался, делаю ли это я, после чего обнял меня за плечо и снисходительно посоветовал попробовать включить телевизор поздно ночью, тайком от родителей. Я спросил по детской вере, будут ли они тогда со мной дружить, и, получив свое лживое «да», радостно бросился обратно в класс, с нетерпением ожидая той самой ночи. Не пойми неправильно. Я боялся отца как огня, и при нормальных обстоятельствах никогда бы не стал спускаться в прихожую, чтобы посмотреть телевизор ночью, но мне правда не хватало хоть кого-то близкого. Друга. Плевать мне было на фильмы для взрослых. Я надеялся, что завоюю любовь. Мадара скорее всего бы повертел пальцем у виска и отправил меня обратно в кровать; не спи он в ту ночь, которая стала поворотной в его и моей жизни, все могло бы быть иначе, но тогда он молча лежал в своей постели, отвернувшись к стене. Он всегда спит таким образом, будто бы огораживаясь от меня, дремлющего в комнате, напротив его двери. Как сейчас помню свои тихие шаги по лестнице. Идеальные и бесшумные — за время возвращения отца мы хорошо знали, какая ступень скрипит, а на какую можно ступать спокойно. После — темный коридор, я на миг остановился у закрытой двери в спальню, когда-то бывшую родительской, а сейчас принадлежащей отцу. Оттуда не доносилось ни звука. Папа спал словно мертвец: ни храпел, ни ворочался, лежал на манер Мадары — отвернувшись к стене. Словно бы сам подчинялся своим правилам тишины. Я нерешительно вернулся взглядом к прихожей. Дверь была приоткрыта. Тогда я в последний раз посмотрел на закрытую спальню и прокрался внутрь, поежившись, когда пол слегка скрипнул. Было страшно. Помню как тихо сел на диван. Пульт трясся в моих руках, когда я тревожно оглядывался на слегка прикрытую мной дверь прихожей. Она была такая, с прозрачными окошками. Удобно и одновременно нет. Я мог увидеть чужой силуэт даже с дивана, но одновременно с этим это значило, что свет от телевизора легко могли заметить из коридора. Я вздохнул, постаравшись набраться смелости, хотя толком не понимал, зачем все это делаю. Ради надежды на дружбу со взрослыми ребятами? Возможно. Я все еще был тихим и замкнутым ребенком, не осмеливающимся завязывать знакомства. Отец стал обвинять меня в приеме наркотиков и мутках с плохими людьми намного позже. Я посидел еще немного, глядя в черное окошко телевизора. Помотал ногами, тихо рассмеявшись, не зная чему. Затем подошел вплотную журнальному столику с ним, выдернув проводок, отвечающий за звук. Снова сел на диван, и, таки взяв себя в руки, нажал красную кнопку. Экран окрасился в белый, и я, опять оглянувшись на дверь, переключил на нужный канал, плохо понимая, что особенного должен увидеть. Что ж… сомнительное достижение, ха? Ты, наверное, плохо понимаешь в свое время подобные вещи, если вообще смотришь телевизор, но тогда для большинства детишек среднего класса он был центром вселенной, изученной вдоль и поперек. Я не имел такой роскоши и редко притрагивался к черному ящику в том возрасте, впрочем, как и отец. Он не был из тех родителей, что целый день сидят на диване в застиранной майке и бутылке пива в руке. О, нет. Таджима был идеальным отцом, по мнению других людей. Он никогда не пил, не курил и не злоупотреблял праздными развлечениями, предпочитая посвящать себя службе и домашним делам. Черт, да он даже не был из тех отцов, что целыми днями прозябают на рыбалке с друзьями или вроде того. Нет. Таджима был малообщительным и вел довольно затворническую жизнь, чаще либо работая в гараже, либо читая политическую дребедень в газетах. Неудивительно, что он не подпускал к телевизору и нас, посему о порнографии я узнал лишь в тот момент, когда на экране возникла размалеванная девица в короткой темной юбке, игриво усевшаяся на парту. Ну… ты знаешь. В тот момент зрелище меня шокировало и завлекло до невозможности. Помню вжался спиной в спинку дивана, не в силах оторвать взгляда от раздевающейся прямо на экране актрисы, и впился пальцами в пижамные штаны и полы синего халата. Меня это не возбуждало или вроде того, не подумай. Просто это было в новинку… и все. Я не такой, как говорит Мадара или говорил Таджима… по крайней мере, не был таким раньше. На экране сцена сменяла другую стремительно. Вот парочка учитель и ученица просто разговаривали, не произнося ни слова, вот они беззвучно целовались, так, что я стыдливо прикрыл глаза ладонями, когда началось основное, я не выдержал, плотно зажмурил глаза и стал шарить ладонью в поисках отложенного пульта. Однако он упорно не находился, отчего-таки пришлось открыть их, на миг повернув голову и… в шоке замереть, увидев в проеме двери хмурого отца. В тот момент. Именно в тот момент я думал, что умру на месте лишь от одного его взгляда. На миг застыл, словно в замедленной съемке наблюдая, как его зрачки презрительно сужаются, как он входит в прихожую. О нет. Весь мир для меня рухнул тогда. — Папа! — рука схватилась за пульт, чтобы выключить творившееся непотребство, но он выскользнул из холодных от ужаса пальцев на пол. Раздался глухой стук. — Я не… Я резко встал на ноги, испуганно вытянувшись по струнке. Не знаю, как он сумел застать меня врасплох — мне казалось, я готов был услышать малейший шум в километре от себя. — Почему ты не в кровати? — его холодный голос был громче любых звуков в ту ночь. Он стоял там. Не как призрак моих ночных кошмаров. Не как глупая шутка. Реальность, одетая в синий халат с крепко затянутым поясом. Сердце гулко билось в груди. Мне хотелось разрыдаться, когда отец перевел взгляд на экран, и на его лице на миг появилось удивление. Он тихо прокашлялся, скрестив руки. Смерил меня долгим тяжелым взглядом, поджав губы, словно вот-вот желая вынести неутешительный вердикт. Трудно было сказать, какие мысли витали в его голове, я мог только испуганно лепетать извинения, трясясь в панике. Он не слушал. Сделал шаг ко мне, заставив испуганно всхлипнуть, но вместо криков или удара, молча поднял пульт, валявшийся на полу и посмотрел на меня в упор. Я удивленно распахнул глаза. — Тебя уже такое интересует, Изуна? — изумительно. Он говорил абсолютно спокойно, даже с какой-то неясной задумчивостью и пониманием, которого от него трудно было дождаться. Я отрицательно покачал головой, но не знал, как лучше объяснить, почему смотрел именно подобное. Заставили? Нет. Убедили? Обманули? Отец молча ждал ответа с равнодушием на лице, а я только и мог что заикаться и панически перебирать слова. Слушал недолго. Его взгляд прошелся по проводам, видимо, устанавливая причину тишины, а затем его тяжелый вдох заставил меня захлопнуть рот. — Больше не ребенок… — словно что-то подытожив в голове, произнес Таджима, а затем медленно нагнулся и вставил провод с разъемом в гнездо. Из телевизора тут же раздались протяжные стоны, и я густо покраснел. — Совсем взрослый, да? На его лице появилась странная усталая улыбка. Отец равнодушно прошел мимо меня, уселся на диване и вдруг похлопал себя по колену. — Иди сюда, — я не шевельнулся, тогда он устало покачал головой, снова улыбнувшись. — Иди, не бойся. В телевизоре застонали еще громче. Я не решался взглянуть на экран, но сделать это пришлось, когда таки осмелился подойти к отцу: тот положил мне руку на талию, заставив повернуться к нему спиной, и вдруг усадил себе на колени. Я вздрогнул, решительно не понимая внезапного потепления со стороны чужой привычной сухости и строгости, к тому же, я и понятия не имел, к добру ли подобные перемены. Мы редко удостаивались каких-то объятий или прикосновений, для меня это было в новинку и внушало страх, хотя пока не сумасшедший. Я напряженно застыл, чувствуя его грудь спиной. Отец дышал мне в ухо, отчего кожа покрывалась мурашками. Странно… Я не понимал, что происходит, но Таджима не спешил что-либо пояснять. Может, стоило быть благодарным хотя бы за это, ха… — Так волосы отрасли. Тебе стоит начать подвязывать их резинкой. Или, хочешь, подстрижем тебя… — раздался его шепот позади. Я не решился ответить или обернуться, даже когда его пальцы коснулись черных прядей. — Не бойся. Смотри. Папа разрешает. Мужчина кивнул в сторону телевизора, и я невольно взглянул на экран снова. Не помню точно, что видел там. Кажется, актрису уже во всю имели по-собачьи, а оператор этого дешевого порока смаковал лишь их идиотские быстрые фрикции. Мне казалось это глупым, нелепым и неприятным, но я боялся отцу и слово сказать, мучаясь в догадках от одного только вопроса. Зачем он это делает? Смотреть подобное — признак взросления? Он дождался похвалы? Ответ дался весьма просто и исчерпывающе, а также заставил меня испуганно ойкнуть, когда чужая рука вдруг опустилась по моему животу вниз, коснулась внутренней стороны бедра, затем… господи. — Тихо… Мне можно, — успокаивающе произнес он, когда я дернулся в первый раз, издав тихое мычание. Это было не правильно, хотя до разума подобная мысль дошла не сразу. Я попытался отстраниться, когда почувствовал чужие пальцы у себя на пахе, но отец лишь перехватил меня второй рукой, надежно фиксируя у себя на коленях. В тот момент мне стало по-настоящему страшно. — Смотри на экран, Изуна. Я подчинился. Нехотя бросил взгляд на происходящее, когда парочка сменила позу на более открытую и громко всхлипнул. Его рука все еще лежала на моем пахе, слегка сжимаясь и разжимаясь. Я лишь молился, чтобы она не забралась мне в пижамные штаны. Во рту было кисло. -…папа! — я едва слышно вскрикнул, когда рука сжалась сильнее, снова попытался отстраниться, и меня в очередной раз удержали насильно. Это было дико, безумно и страшно — словно я очутился в ночном кошмаре посреди лихорадки и никак не могу проснуться. Меня разрывало от непонимания и других противоречивых чувств, потому что единственный родитель творил со мной что-то неправильное, при этом успокаивая так, будто сидел со мной в кабинете стоматолога и убеждал, что так нужно и важно. Что это во благо. — Смотри на экран… — в его тоне были хриплые жутковатые нотки, введшие меня в ужас окончательно. Я был в шаге от паники, хоть и не видел лица отца. Наверняка он улыбался. Готов спорить, да. В фильме мужчина наконец излился в свою подстилку, а я почувствовал, как по щекам стекают слезы. — Перестань… Я плохо помню, что он делал. Может, ограничился только мерзкими касаниями, а может, зашел дальше. Сейчас детские тревожные воспоминания меркнут перед новой болью, да и описывать такие вещи тебе мне кажется не самым хорошим поступком. Я тихо хныкал и слабо дергался, но моя истерика началась лишь после того, как шеи коснулся влажный язык. — Ну, ну, сынок. Мне казалось, ты сам этого хотел, — кажется, его рука забралась под белье и теперь касалась меня там совершенно беспрепятственно. — Все хорошо. Я понимаю. Это нормально для твоего возраста… — Я не хочу! — и снова пустой рывок. Таджима тихо рассмеялся, заставив меня плакать громче. Слышал ли нас Мадара? Или притворялся, что не слышит? Его мерзкие касания вдруг прекратились, хотя меня не спешили отпускать. Отец нагнулся ко мне, прижавшись к моей спине так плотно, как это было возможно, и уткнулся губами в ухо: — Не хочешь? А почему заинтересовался таким? — усмехнулись в ответ. — Такие фильмы для взрослых смотрят только испорченные мальчики, Изуна. Я всхлипнул, шмыгнув носом. Покачал головой, зажмурив глаза. Откуда мне было знать? Откуда, черт возьми? Я просто хотел, чтобы это прекратилось. Я был напуганным и замкнутым ребенком. Я был напуганным и… — Тихо, тихо… Ты ведь не такой, да? Ты хороший мальчик? — он откровенно издевался, ставя странные условия и установки. Странно. Но в тот момент я, находясь в панике, их прекрасно понял. Но тогда лишь громко замычал в ответ. — А кто тогда плохой мальчик, Изу? Он поглаживал мое бедро. Я зажмурился, сжав зубы. — Ты ведь мой послушный мальчик, правда? Тогда кто тебя надоумил это посмотреть? — Мадара! — я не выдержал. Его рука снова обхватила меня там, и я не мог больше играть в благородство. Стыдно ли мне было в тот момент? Нет. Только страшно, противно и неприятно. — Вот как? Так он у нас испорченный мальчик? — усмешка. — Да, — с трудом выдавил я, и отец таки вытащил руку, позволив мне обессилено упасть на пол. Я испуганно посмотрел на него, но Таджима больше не принимал попыток коснуться меня. В тот момент в его глазах пылало что-то воистину дьявольское. Экран показывал титры, буквами отражающиеся на его зрачках. — Тогда мне нужно проведать его как-нибудь, да? Раз уж ты так уверен в этом… — он оскалился, а потом, спрятав руки в карманы, спокойно поднялся и направился к двери. Эта внезапная перемена с игривости на прежнюю холодность напугали меня окончательно. — Ложись спать. Тебе завтра рано в школу. И выключи телевизор. — Да, папа… — И еще кое-что, — я испуганно вскинул голову, кое-как поднявшись на ноги. Таджима коротко обернулся, улыбнувшись. — Я спрошу твоего братика о тебе, и если он ответит, что плохой мальчик из вас ты. Я снова приду к тебе, малыш. Помни об этом. В тот момент я разучился даже дышать. С того кошмара прошла неделя. Неделя напряжения и панического ожидания того, что отец постучится в мою комнату ночью и сделает то, что произошло в прихожей, снова. То были дни полные тревоги и истраченных нервов. Я почти ничего не ел, дергался при каждом обращении Таджимы ко мне и ужасно боялся засыпать ночью, потому что слышал его тихие шаги на втором этаже. Иногда они раздавались совсем рядом с моей дверью, отчего я весь в слезах прятался под одеяло и молился, чтобы Таджима не вошел в мою комнату. И он не входил, предпочитая тихо открывать дверь Мадары, оставляя мне лишь напряженные додумки о причине его прихода. Иногда я слышал оттуда что-то странное, но предпочитал закрывать уши или крепко зажмуривать глаза в надежде поскорее уснуть. Да, малыш. Я выбрал ничего не замечать. Мадара никогда не говорил со мной о том, что стало происходить в нашем маленьком замкнутом на отце мире, но я видел все своими глазами, хотя и изрядно удивлялся его внезапной… жертвенности. В конце концов, брат никогда не питал ко мне теплых чувств. Я совсем не мог понять, почему он не сказал папе вернуться ко мне. Зачем терпел? Мадара не показывал, что происходит что-то плохое. На его теле не видно было следов, как и он ни разу не пытался дать понять о ночных хождениях к нему отца, отчего становилось еще хуже на душе. Шли недели. Я пытался жить своей жизнью дальше. Не мог иначе. Мы все выбрали играть в игнорирование слона в комнате и все трое прекрасно с этим справлялись. Не вижу зла, не слышу зла, не говорю о зле. Будет ли зло существовать? Мне стыдно признаться, но я начал действовать вовсе не потому, что мой брат подвергался домогательствам и, честно говоря, не уверен, что смог бы решиться что-то менять вообще, находясь в зоне комфорта хотя бы немного. В конце концов, у нас с матерью похожие судьбы. Нам проще молчать и делать вид, что ничего не происходит, чем я и занимался, вежливо общаясь с Мадарой и стараясь не выказывать своего виноватого тона, но один раз увидеть правду все же пришлось. Я не знаю, что потянуло меня тихо открыть свою дверь, когда из комнаты Мадары вдруг раздался рваный громкий вздох. Помню, что просто поднялся на ноги в какой-то момент, укутавшись в одеяло дрожащими руками. На цыпочках подошел к двери Мадары и слегка приоткрыл, прикусывая губу. В тот момент снова раздалось приглушенное, словно предостерегающее рычание, и передо мной предстала жуткая сцена, словно вырванная из ночного кошмара. Помню Мадару, лежащего на животе и оголившего зубы, прижимаясь лицом к подушке. Помню, как Таджима возвышался над ним, придавливая своим весом к кровати. Его рука лежала на макушке сына, дабы тот не мог вертеть головой и кусаться, надежно фиксируя ребенка на месте. — Тише, волчонок… Не скалься, — прошептал отец, когда Мадара снова дернулся и сдавленно рыкнул. Да… Кажется, отец любил называть так его в хорошем настроении. Забавно. Мне милую кличку он не придумал. Я осторожно приблизился к двери, боясь что-то упустить. Перед глазами мелькали образы из злополучных фильмов для взрослых. Впрочем, в отличие от них мои родственники были одеты. Таджима медленно задрал ночную майку сына, оголив спину, а мне оставалось только закрыть рот руками от потрясения, когда он прижался губами к бледной коже. Тело словно окаменело. Я стоял там, смотрел на это и не мог позволить себе уйти. В ушах звенело от мерзкого чмоканья, когда чужие губы блуждали по подрагивающей пояснице. Мадара ворочался, силясь сбросить с себя эти мерзкие касания, хотя и без особых успехов. У меня пересохло во рту. Не знаю, сколько я там стоял, но в какой-то момент Мадара смиренно уткнулся носом в подушку, словно давая разрешение на все, что с ним собирались делать в дальнейшем, а отец таки отстранился, с холодной улыбкой оглядывая засосы на коже, после чего вдруг поддел пальцем резинку от пижамных штанов сына, но, перед тем, как снять их, вдруг посмотрел мне прямо в глаза, и его губы расширились в хитром, том самом заговорщическом оскале. Все мое тело словно пробило током. Я резко отшатнулся от двери, забыв как дышать, и бросился в свою комнату, где спрятался под кроватью. Это было ужасно. Хранить этот мерзкий секрет. Смотреть брату в глаза по утрам и мучиться чувством вины. Ходить в школу, как будто мы нормальные дети, и продолжить жить в этом аду. Который еще не начался. Который лишь набирал обороты. Слушай внимательно, малыш. Дальше было только хуже.

***

Обито продолжал буравить взглядом полупустую тарелку, даже когда напряженное молчание под этим больным голубым светом становилось невыносимым. Сидящий напротив него родственник медленно жевал недавно приготовленное мясо, не отрывая от мальчишки своих черных глаз и это пугало все сильнее и сильнее. В голове всплывали все более беспокойные вопросы, и мальчику приходилось нервно коситься на бегающих по клетке мышей, дабы хоть немного прийти в себя. Да… Зецу и Тоби имели неплохой успокаивающий эффект. Только благодаря им Обито не ощущал себя оставленным наедине с монстром. Не то, чтобы они могли защитить его в случае чего, но подобная третья сторона все равно незримо сказывалась на их отношениях лучше любого личного психолога-терапевта. Обито с трудом проглотил вставший в горле кусок, спросив себя, а не прознал ли Мадара если не о найденных письмах, то о галлюцинациях. В какой-то момент паранойя отбила всякий аппетит, и мальчишка отложил тарелку, поежившись от очередного тяжелого взгляда. Вероятно, худшее, что он мог сделать — показать свою не самую адекватную, видящую всякую дребедень сторону дяде — но скрывать подобные проявления становилось все тяжелее. Голоса в бункере раздавались все чаще, словно это проклятая железная коробка обзавелась собственной волей и разумом, и теперь злобно издевалась над ним по приказу Мадары, ибо, очевидно, если бы у бункера и были бы мозги — его ядерная воля всецело принадлежала бы ему. Мадара был царь и бог в этом месте, и это подметили бы даже въевшиеся в бетонные стены призраки. — Мадара… — вдруг тихо позвал Обито, и мужчина вопросительно вскинул бровь. — Что ты будешь делать после того, как мы выйдем отсюда? «Если только ты собираешься выпустить меня из этой клетки…» Мужчина мрачно хмыкнул, словно задумавшись о чем-то своем. Нечто оборвалось в этот момент в душе, потому что слова Обито и правда звучали как шутка. Краем глаза он заметил движение в приоткрытом проеме двери, ведущей в спальню, и снова вспомнил о пришельце, летающим над кроватью. — Не знаю. У меня много времени подумать, — пожал он плечами, зачерпнув вилкой немного салата и отправив в рот. Прожевал. Учихе подумалось, что его идеальный родственник даже ест красиво. — Едва ли окружные города будут в порядке, если ты об этом. Думаю, найду машину и отправлюсь в Калифорнию. — Калифорнию? — раздалось эхом. Мысли Обито были отнюдь не в этом разговоре. Периферия зрения все еще улавливала движение в темноте, куда не попадал синюшный свет, но смотреть прямо было бы слишком рискованно. Мадара не спускал с него глаз. — Ее вряд ли бы бомбили. Ядерные боеголовки стараются бросать на более… важные объекты, хотя, кто знает… — Мадара холодно усмехнулся, откинувшись на спинку стула. — А может, и не поеду никуда. Останусь здесь. Припасы, конечно, придется пополнять, но крыши над головой надежнее бункера еще не изобрели. — Но… неужели тебе не интересно, что стало с твоими близкими? Родными? Друзьями? — Нет у меня никого. Давно уже нет, — и снова этот мрачный задумчивый взгляд. Вспоминал ли он Изуну? Обито был склонен думать, что такое одиночество слишком вычурно для того, кто имеет в своем бункере детские рисунки. Мадара поморщился, словно от боли в висках, а затем усмехнулся. — Кроме тебя, малыш. И этих паскудных крыс. Обито вздрогнул, когда дверь слегка скрипнула. На ее косяк легли чьи-то бледные пальцы. Мальчик посмотрел на не изменившегося в лице дядю, чтобы убедиться, что бредит. Мадара спокойно вернулся к трапезе, посчитав разговор оконченным. Все его внимание было сосредоточено на своей порции. Мог ли он просто не замечать? А тем временем дверь приоткрылась чуть шире, показав худую фигуру, выходящую из темноты спальни. Длинные черные волосы, завязанные в тонкий хвост, достигали поясницы. Обито ошарашено открыл рот, уже не в силах скрывать свое безумие. — Выгонять я тебя не собираюсь, — вдруг продолжил Мадара, зевнув в кулак. — Ты уже будешь взрослый. Захочешь валить — вали. А нет, можешь остаться со мной. Всяко лучше, чем… — Изуна. — Что? Обито не сразу понял, чье имя произнес вслух и зачем. Пытался ли он дать своей галлюцинации имя, дабы происходящий бред перед его глазами стал хотя бы немного осмысленным или же брат Мадары и правда появился здесь в виде призрака? Учиха уже не понимал где реальность, продолжая ошарашено таращиться на медленно подходящего к его столу юношу. Господи. Это все просто какая-то шутка. Мадара… Он же просто специально ведет себя так, будто его брата нет на кухне, верно? Как может быть иначе? — Что с тобой, сынок? — недоуменно спросил его Мадара, проследив за чужим взглядом. — Ты будто привидение увидел… Технически это могло быть так, хотя Изуна, сейчас наблюдающий за ними обоими с мертвецки безразличным лицом все же не походил на тех жутких, изломленных привидений с перекошенными белыми рожами и костлявыми руками. Юноша, слегка согнувший голову и сведший черные тонкие брови, как только раздался голос его брата, выглядел, если не считать не совсем здоровой худобы и угловатых синих щиколоток, нормально… Словно с фотографии, разве что чуть бледнее и болезненнее себя в лучшие годы, но и они с Мадарой утратили любую румяность лица за месяцы проведенные здесь, превратившись в белых зомби с синюшными синяками под глазами. Но Изуна казался призрачнее. Его бледные губы были плотно сжаты в каком-то немом крике, а на тонкой шее едва заметно подрагивал кадык. Обито измученно выдохнул, когда парень оказался совсем рядом со столом. Тело будто бы окаменело. — Обито! Пришлось обернуться на встревоженный и раздраженный голос, и еще раз подметить несхожесть двух братьев. Изуна был чем-то похож на Мадару, если подумать, а тот в свою очередь походил на их ненормального отца с фотографии, но все же выглядели они как Инь-Ян на китайских открытках и колокольчиках. У Изуны были красивые слегка полноватые губы, аккуратное тонкое лицо, большие с лисьим разрезом глаза и маленький нос. А еще он был по-юношески хрупкий: серая рубашка в клетку и темные брюки так и болтались на нем, словно на не самом подходящем для их размеров манекене. Интересно, сколько лет этой галлюцинации с подачи его больного мозга? — Я… ты не видишь? — только и смог вымолвить Обито, хлопая ртом как рыба. Его черные глаза бешено метались от слегка улыбнувшегося Изуны к его же брату, боясь потерять из поля зрения сразу две угрозы. Он не знал, какое впечатление производит своей внезапной паникой и готовностью броситься наутек, но Мадару это явно злило… и даже тревожило, словно бы он сталкивался с подобным. — Не вижу что? — мужчина отложил вилку, слегка приподнимаясь. — Обито, что я не вижу? Но ребенок только испуганно покачал головой, не переставая буравить взглядом воздух, а Изуна меж тем, ненадолго остановившись, снова продолжил свою небольшую прогулку из чужого подсознания к некогда брату, положив одну руку на пояс. — Ты ответишь мне или нет?! — голос Мадары становился все агрессивнее. Видимо, он считал поведение племянника неудачной шуткой или вроде того. Не стоящее внимания. Идиотизм. — Какого черта ты вообще заговорил об Изуне? Крысы испуганно забились в угол от чужого громкого крика. Их красные глазки-бусинки будто бы тоже видели Изуну, вставшего совсем рядом с мужчиной, в отличие от него самого. — Да заткнись ты уже, психопат, — холодно, почти безэмоционально одернул парень хозяина бункера, а потом словно удивляясь тому, как звучит его голос, прищурился. Наверное, неудивительно, что Обито слышал его так же, как и представлял, когда читал те самые письма, прокручивая множество тембров в голове и воображая себе идеальный. Красивый, не слишком тонкий, но и не как у Мадары. Живой, переливающийся и громкий. Мог бы он не прийтись по вкусу призраку? Обито покачал головой, стараясь придать самому себе спокойный вид. Мадара никак не отреагировал на слова брата стоявшего к нему почти вплотную, зато паника ребенка встревожила его. Мальчик постарался успокоить дыхание, но проделки собственного разума пугали его куда сильнее. Лучше пусть это будет призрак. Пусть всякая такая жуткая дрянь существует. Пусть. Лишь бы не признаваться, что теперь и его собственный мозг — враг. «Господи, я схожу с ума…» Забавно, но мозг мальчишки запомнил внешность Изуны очень досконально, раз смог передать и родинку на мочке уха, и едва заметную ранку на ней же — от кольца. Он не помнил, носил ли Изуна когда-нибудь пирсинг, но лицо этой версии его острого бреда было абсолютно чистым. Изуна, словно слыша чужие мысли, отвел взгляд в какой-то неясной тоске, после чего посмотрел на мальца и приставил палец к губам. И был прав. Обито не знал, как Мадара может отреагировать на его безумие, но подобные новости явно были ему палкой в колеса. Кто вообще захочет жить под одной крышей с психом, ха? — Нет… ничего. Просто… показалось, — с трудом поборов дрожь в голосе произнес мальчик, но Мадару его слова не убедили. Взглянув на него в упор, он грузно поднялся из-за стола и мрачно усмехнулся. — Смотрю и года не прошло, а у тебя уже крыша едет… — зловеще произнес мужчина с какой-то жутковатой ухмылкой, но сразу же вернулся к скучающему будничному виду. — Станешь овощем — я из-под тебя выгребать дерьмо не буду. Выкину отсюда на хер и дело с концом. Ты меня понял? Обито испуганно кивнул, бросив мимолетный взгляд на грустно улыбнувшегося Изуну. Крысы понемногу успокаивались, подчиняясь насмешливому тембру их хозяина. — Лжет, — протянул Изуна, не глядя на брата, снова направившегося к умывальнику мыть посуду. Затем медленно повернулся к ним спиной, смахнув с плеча длинный хвост. — Если ты станешь овощем, ему будет даже удобнее… Знаешь почему, малыш Обито? Учиха не решился спрашивать при Мадаре, но этого уже и не требовалось — одна очередная попытка убедить себя, что ему кажется, одна попытка зажмуриться, пока мужчина, моющий тарелки не видит — и Изуна исчез так же внезапно как и появился, не оставив после себя ничего. Мальчик ошарашено оглянулся по сторонам, пока Мадара стоял к нему спиной. Вода мирно журчала в раковине, а он даже не помнил в какой момент мужчина вообще открывал кран и как долго остывал из-за чужих истерик. — Успокоился? — хмуро развеял он тишину. Обито что-то виновато пробормотал, посмотрев на принюхивающихся крыс. Сердце все еще гулко билось в груди, напрягая каждый мускул. Мадара поставил чистые тарелки в тумбочку, и медленно вытер руки полотенцем. Мальчик медленно встал из-за стола, бросив опасливый взгляд на него, а после в нерешительности остановился посреди кухни. После увиденного было страшно оставаться наедине, но он должен был сделать это ради себя же самого. «И ради того, кто написал то, несомненно, нужное нам письмо, ха? Интересно чем он был так напуган, что свято уверовал в свою смерть от рук Мадары? Но тебя это не волнует, да… Тебе проще не думать об этом и делать вид, что эта информация ну нисколечко не опасна.» Обито не нравился этот голос. Хотя бы потому что он говорил умные вещи, и среди прочих других больше всех напоминал голос… разума. Голос Какаши. Тяжелый вдох. Хорошо. Он проверит все, если Мадара снова отправится спать слишком рано. — Обито, — мальчик дернулся от тихого усталого голоса, спутав его с очередным видением. Мадара смотрел на него с каким-то странным, жутким пониманием. Как смотрел бы колясочник на паралитика или вроде того. — Если станет хуже… будешь видеть что-то, слышать… или начнутся проблемы с эмоциями, например, будешь постоянно злиться и не понимать, почему… говори. В аптечке есть нейролептики… даже антидепрессанты. — Что это? — Обито посмотрел на него своими большими глазами с такой наивностью, что невольно защемило на сердце. — Лекарства, малыш, — терпеливо ответил ему мужчина. — Помогают не видеть всякую дрянь. Учиха посмотрел на него со смесью удивления и благодарности, но тут же нахмурился, когда в голове стали крутиться остатки мыслей, не тронутых увиденным кошмаром. — Они… твои? — осторожно спросил Обито, будто бы за одно это предположение его могли убить. Мадара мрачно усмехнулся и прикрыл глаза, покачав головой. — Нет. Мне уже поздно было коверкать свой характер, — спокойно ответил Мадара, отведя взгляд с какой-то странной грустью. — Я покупал их… для близкого.

***

Шанс узнать насколько правдивы слова неизвестного из письма, пугающего одним своим отношением к Мадаре и сухостью текста, появился на следующий же день — хозяин бункера заперся в ванной. Обито слышал лишь включенный душ на той стороне двери, посему о времени в его распоряжении спрашивать не приходилось. Мадара мылся не быстро и не медленно — минут тридцать или около того, так что действовать надо было быстро. Обито взял вилку из тумбочки с посудой, и остановившись на кухне, зачем-то прихватил с собой и крыс, словно группу поддержки. Видел ли в этом всем он игру как типичный ребенок или же понимал, чем рисковал, сказать не мог в тот момент и он сам, потому что странный детский азарт уже растекался по жилам, стоило только оглянуться на дверь в ванной и прошмыгнуть внутрь комнаты со стеллажами продуктов. Так. Хорошо. Босые ноги пробежались по всему периметру, выискивая ту самую решетку. Сколько прошло времени? Минуты три? Жаль он не взял с собой таймера, но вода из душа доносилась даже сюда — скорее всего, Обито мог услышать перекрытие крана. Во время поисков мальчик таки заприметил небольшую, но широкую решетку за одним из стеллажей. Скрытая за коробками с кашами и бичпакетами, едва приметная, она, кажется, была достаточно крупной, чтобы мог пролезть и взрослый мужчина. Ползком, но все же. Обито вздохнул полной грудью, поставив контейнер с крысами на одну из полок. Те, молчаливо провожали его взглядами. — Пора выбираться отсюда! — уверенно произнес он, схватившись за одну из коробок и с трудом оттащив ее. Та поддалась чужому рвению, хоть и неохотно, после чего грохнулась на пол, освобождая немного пространства. Слишком громко? Учиха резко обернулся, но вода лилась из душа с такой же будничной периодичностью. Хорошо. Теперь решетка виднелась куда лучше. — Не вентиляция. Воздух оттуда не дует, слышишь? — спросил его Какаши, и тот лишь кивнул, вытаскивая и другие коробки. — Теперь шурупы. Обито протиснулся между оставшейся едой и коснулся железной выкрашенной в белый цвет рамы решетки. Хм. Шурупы выглядели достаточно прочными, чтобы сломать об них ногти, но у Учихи имелся и иной способ. Изуна, сидящий по-турецки на одной из верхних полок, смотрел на него, скептично нахмурив брови. Однако ничего не говорил, словно так и не определившись с голосом. Обито предпочел не обращать внимания на его появление, быть может оттого, что галлюцинации стали уже привычной долей его жизни, а может слишком пристальное внимание к ним, так же как и к тревожному содержимому в письмах, могло сказаться на рассудке еще хуже. Пока мальчика спасало лишь то, что он ребенок, в голове которого могло существовать сразу несколько миров и воображаемых друзей. Пока его состояние находилось в пределах нормы, защитных механизмов психики. И стоило поскорее выбраться наружу, забыв о чужих словах о радиации, пока творившееся в голове не стало патологией. «Если Мадара не говорит правду. Если мы сейчас не подписываем себе смертный приговор». Пальцы торопливо всунули плоскую часть вилки в отверстия шурупа и надавили. Обито сжал зубы от напряжения. По лбу мелкой капелькой стек пот. Ручка вилки вошла почти идеально, хотя, чтобы всунуть ее в отверстие до конца, пришлось напрячь еще не вытянутые бункером силы. Щелчок. Обито задорно улыбнулся, убрав руку. Вилка сидела настолько плотно в шурупе, что ее можно было даже не держать. Хорошо. Оставалось надеяться на прочность металла, ибо, если она сломается при попытке открутить шуруп — у Обито будут большие проблемы. Вздох. Рука плотно легла на импровизированный инструмент. Попыталась повернуть шуруп против часовой стрелки. — Не поддается, — простонал он, снова обернувшись на дверь. Душ все еще шумел снаружи. Еще попытка: Обито попытался покрутить шуруп в другую сторону, но снова не получил результата. Кажется, вилка только чуть погнулась. Проклятье. — Не сдавайся, — шепнул Какаши. — Попробуй еще раз, Обито, — вторила ему Рин. Мальчик, сверлящий взглядом приоткрытую дверь мысленно согласился с ними, вернувшись к прерванному занятию. Снова попытался открутить шуруп против часовой стрелки, и, приложив все силы, таки почувствовал, что проклятая железяка поддалась. Неужели! Вот оно что. С остальными должно быть проще. Обито с улыбкой открутил шуруп полностью, бережно положив его рядом с коленом. Настало время остальных. — Это глупо, — вдруг раздался новый голос. Учиха сперва подумал, что он принадлежал Мадаре, отчего дернулся, ударившись головой об полку и болезненно шикнув. Мальчик потер макушку, выглянув из своего укрытия. Изуна смотрел на него равнодушно. — Что глупо? — спросил он парня, мысленно отсчитывая секунды, потраченные на разговор с самим собой. — Это все, — коротко ответил Изуна, не меняя позы. Его полноватые губы почти не двигались, когда он разговаривал. Обито подумал — из-за того, что он вообще не представлял, какой была мимика младшего из его родственников. Юноша смотрел на него почти со смертельной усталостью. — У тебя слишком мало времени. Ты не успеешь открутить все эти шурупы, проверить, что же там лежит, и успеть вернуть все как было, чтобы Мадара ничего не заметил… — А ему это и не нужно, — вдруг вставил свое слово Какаши, стоявший неподалеку от друга. — Обито уходит отсюда! Мальчик кивнул этим мыслям (точнее мыслям своего друга, умершего на поверхности) и занялся вторым шурупом, стараясь не думать о чужих словах. Конечно, ничего не гарантирует, что выход и правда есть, да еще и доступный, но какое-то детское чутье или же попросту надежда заставляла не останавливаться и не терпеть. В конце концов, вдруг это единственный шанс. — Не слушай его, сынок, — снова заговорил Изуна. — Он ребенок. И мыслит он как ребенок. Как ты. Но в отличие от тебя, его детское поведение не будет стоить ему жизни. Обито продолжал игнорировать. Второй шуруп отправился к первому. Прошло чуть больше десяти минут. «Давай-ка договоримся о кое-чем, — подумал он, словно обращаясь непосредственно к серому веществу в своей голове. — Не подкладывай мне свиней в мешке в виде чужих братьев, хорошо? Он говорит как Мадара, чтобы я тут остался…» — Что ты будешь делать, если выхода там не окажется? — не унимался парень. — А если снаружи и правда невозможно жить? Куда ты пойдешь? — А если нет? Если этот псих врет все, и Обито ищут родные и близкие? Если он нас похитил? — Какаши ликующе улыбнулся, когда остался последний шуруп. Обито устало протер взмокший лоб ладонью. Руки тоже промокли. Крысы тихо пищали о чем-то, бегая по клетке. Иногда мальчик слышал в этом писке нечто похожее на «Хей!» или даже «Обито, зачем ты это творишь?!», но старался не обращать внимание. С ним разговаривали слишком многие в этом помещении. — Ты предлагаешь здесь сидеть? — Нет. Я предлагаю придумать план, который его не убьет, — спокойно ответил Изуна и взглянул на дверь. Четвертый шуруп. Обито вздохнул, дрожащими руками открыв решетку так тихо, как это было возможно. Медленно отложил ее в сторону. И правда. Квадратный, выглядящий как вентиляция в боевиках, туннель уходил куда-то вперед, а затем вбок, не давая разглядеть конец пути. По-хорошему, где-то он должен был подниматься, верно? Обито, недолго думая, залез внутрь, ползя на четвереньках. Здесь было достаточно пространства, чтобы спокойно пролез ребенок, да даже взрослый, хотя тому же Мадаре пришлось бы делать это лежа, однако. Значит, на что-то этот проход был рассчитан. Обито кое-как подлез к повороту туннеля, оглянувшись через плечо. Какаши с его напутственными речами пропал, зато на него снаружи смотрел Изуна, севший на колени прямо перед выходом. — Ты еще вернешься, — равнодушно сказал он. Обито ничего не ответил, свернув вбок и продолжив путь снова. На миг остановился, дабы чихнуть, вытерев нос. Пыли тут было много. Видимо, ни Мадара, ни парень, написавший инструкцию к бункеру, не бывали здесь уже достаточно давно. Обито продолжил ползти, не заботясь о создаваемом шуме. Нагретый отоплением металл становился холоднее на ощупь. «О, нет». Обито даже не дошел до конца, когда сердце грузно рухнуло вниз. Его маленький проход кончался железным листом металла, перекрывающим всякую надежду на побег. Он был заваренным. Учиха подтянулся к концу пути, мысленно подметив, что неизвестный из письма таки не обманул — к стене прохода прозрачным скотчем было приклеено несколько тетрадных листов, скорее всего исписанных Изуной. Впрочем, не обманул он и в другом. Руки уперлись в тупик, постучали по железу. Обито прислушался. Судя по глухому стуку — на той стороне таки что-то было, какое-то свободное пространство, скорее всего с выходом, что и отделяла эта перегородка. Достаточно толстая, чтобы не выбить ногами, но… Пальцы прошлись по когда-то расплавленному металлу. Может, он что-нибудь сможет придумать? Учиха обреченно вздохнул. Ладно. Не время опускать руки. Мальчик оторвал скотч от стены, пробежавшись глазами по первому письму. Где-то там, у входа сюда ждал его хозяин, но читать прямо сейчас не было времени — Мадара мог появиться в любой момент. Обито попытался попятиться назад, сжимая в руке письма, но в какой-то момент почувствовал, как закружилась голова. Пришлось остановиться, прислонившись к вибрировавшему железу виском. Сердце стало биться чаще. «Что случилось?» — с тупым удивлением спросил себя он. Это было дурным предчувствием? Обито остановился на какое-то время, дабы отдышаться, потому что кислорода вдруг стало не хватать. Может сюда его поступало слишком мало? Мальчик резко выдохнул, зажмурив глаза. Где-то внутри себя он понял причину такого необоснованного страха, но признавать её сейчас, ещё не имея подтверждения, было неразумно. — Почему ты вернулся? — Какаши звучал почти возмущенно, Обито даже вылезти не успел, как наткнулся на его обиженный взгляд. — Там не… — он вдруг замер, поняв одну единственную вещь — душ стих. Обито резко поднялся на ноги, прислушиваясь к воцарившейся напряженной тишине. Уже? Сколько он потратил времени? — Ты уснул там что ли? Мадара уже ходит по бункеру! — перебил его Какаши, тревожно оглядываясь. Обито едва ли разобрал смысл его слов, все еще пошатываясь от странной прострации, однако в какой-то момент осознание причины тишины, в которой отчетливо слышался писк крыс, рухнуло на него словно тропический ливень в начале сезона дождей. Мальчишка резко завертел головой, словно бы дядя уже находился с ним в одной комнате, стоял невидимой тенью за спиной. Все его тело напряглось. Господи, как он мог так сильно упустить все из виду? Неужели Обито Учиха не воспринял всерьез даже то, что могло стоить ему, если не жизни, то здоровья? Где-то в глубине бункера раздался щелчок замка. Ванная? Обито чуть ли не заскулил от досады. В его руках все еще были письма Изуны. «Я не успею! Я ни черта сейчас не успею!» — хотелось кричать, но тогда бы он точно привлек сюда Мадару. Глаза вперились в небольшой проем, оставленным им же самим. Мадара, судя по шагам, что-то пробормотав себе под нос, отправился на кухню, пока проигнорировав отсутствие своего единственного пленника. — Успокойся, — Изуна оказался в поле зрения не сразу, Обито еще плохо визуализировал его, отчего периодически приходилось жмуриться и широко открывать глаза, чтобы понять, в какое место в пространстве его сознание поместило галлюцинацию. — Он пойдет сюда не прямо сейчас. У тебя есть пять или шесть минут, чтобы спрятать все. «Письма» — Обито за пару шагов достиг соседней полки, спрятав их на самой нижней, под коробкой с пачками специй и чая в пакетиках, сразу за этим обернувшись к устроенному им же самим хаосу. — «Как я мог упустить время?» — Ты не успеешь закрутить шурупы, просто поставь решетку на место и прикрой коробками, — Обито поспешил исполнить чужие инструкции, подгоняемые не только страхом, но и очередными шагами. Судя по всему, Мадара снова был в гостиной, когда малец едва успел приподнять и задвинуть обратно даже первую коробку, кое-как прислонив решетку к проходу. — И куда ты делся, Обито? — раздался недовольный голос мужчины, от которого внутри все похолодело. Мальчик промолчал, схватившись за следующую коробку, но тут Изуна жестом приказал ему остановиться, тихо шепнув: — Лучше ответь. Обито изумленно уставился на парня, но когда Мадара вновь позвал его, тяжело сглотнул, решаясь послушаться, как бы вновь появившийся Какаши не качал головой. — Я здесь! — отозвался ребенок в пустоту, и с замиранием сердца увидел как скромный проем между приоткрытой дверью и стеной распахнулся, впустив в комнату со стеллажами Мадару. Мужчина был в майке с черными рукавами и в темно-синих спортивных штанах. На его плечах лежало небольшое белое полотенце. Обито вдруг подумал, что его родственник наверняка забавно бы выглядел, если бы только завернул его в свою шевелюру, а после нанес огуречную маску на лицо или вроде того, чтобы стать идеальной копией американской жены. Тоби из клетки грозно шикнул на него, не давая истерично рассмеяться. Мужчина слегка наклонил голову, проведя по еще мокрым волосам ладонью. Обито надеялся, что не выглядит слишком нервным, стоя у дальнего стеллажа с одной вытащенной на пол коробкой. Шурупы он успел спрятать. — Что ты тут забыл? — вопрос прозвучал почти враждебно, но Мадара не спешил придавать происходящему какое-то зловещее значение. Обито вдруг подумал, что сейчас его главная задача — не дать повода подойти к себе вплотную. Мальчик открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же его захлопнул. Голова все еще кружилась, отказываясь выдавать достойные отговорки. Учиха мысленно посчитал, сколько времени его родственнику понадобится для понимания чужого молчания по-своему. — Я хотел достать фрукты в банках с верхней полки, — ответил Изуна вместо него и Обито изумленно осознал, что повторил его слова точь-в-точь, если не сказал их с ним одновременно. Это было жутко и странно, потому что Обито понятия не имел ни о чем на верхних полках, разве что мог мельком заметить, пока откручивал шурупы. Боже, его сознание действительно смогло вспомнить такую незначительную деталь? — Вот оно как, а коробка то тебе на что? — кивнул мужчина на кавардак, что ребенок не успел убрать до его прихода. Учиха медленно пожал плечами, бросив взгляд на снова заговорившего Изуну. — Не мог дотянуться, поэтому вытянул ее и попробовал забраться, но пока я все это делал — уже перехотел фруктов, — просто ответил брат Мадары, улыбнувшись ошарашенному мальчишке. — Я поставлю все на место. Мадара хмыкнул, скрестив руки на груди. В общем-то, походили слова мальца на правду, и он бы может и поверил, жаль только эмоции на лице выдавали его страх и панику подчистую. Обито, конечно, всегда слегка побаивался его, но месяцы их совместной жизни все же немного, но помогли попривыкнуть друг к другу достаточно, чтобы малец не падал в обморок при одном только виде своего родственника, а здесь чуть ли не обделался от шага в его сторону. Что-то не так. Мужчина приблизился к Обито почти вплотную, заглянув в черные, почти такие же черные как у него глаза, и снова почувствовал неладное, когда мальчик замер, боясь даже пошевелиться. Забавно. Видел ли он Мадару как змею, бросающуюся жалить от малейших движений? «Кто же это был, Мэдди?» Его широкая рука потянулась к верхней полке и достала первую попавшуюся консервную банку, когда взгляд упал на контейнер с крысами. На молчаливый вопрос, Обито оговорился, что ему было скучно проворачивать операцию с импровизированной лестницей одному. «Это была красивая сволочь, а, Мэдди?» Слишком глуп. Красивый, хитрый, но не достаточно умный. Мужчина вдруг медленно отстранился, так и не взяв банку в руки. Обито напряженно наблюдал за каждым его шагом, пристально разглядывая малейшие изменения в эмоциях. «Или может Мадара-младший? А? Маленький психопат мог бы так поумнеть?» Обито молился, чтобы Мадара ничего не заметил, чувствуя, как капельки пота стекают по покрывшейся испариной спине. Ему было одновременно и холодно и жарко. В тот момент, когда замерли оба родственника, всепоглощающую тишину бункера не смогли прервать даже вечно тикающие настенные часы спальни. Обито показалось бы, что он оглох, если б в желудке что-то не булькнуло. А сразу за этим раздался едва слышимый, но сейчас оглушительный звук — решетка, на скорую руку вставленная обратно отошла верхней частью и упала на край коробки. Ничего такого. Просто легкое «шух». Даже крыса могла издать такой шум, но в тот момент и Мадара, и Обито поняли, что произошло окончательно. «Это…» Должно быть, Обито почувствовал то же, что и Изуна, когда отец застал его ночью в гостиной. Эта паника, на грани выхода из собственного разума была словно маленькая смерть. Учиха всей кожей ощутил на себе колючий взгляд до того, как прошла секунда с его провала. Он убьет его. Теперь точно. Остается только пытаться спастись и бороться за жизнь, как мало бы шансов ты не имел. Рывок и визг разорвал изолированную тишину. Обито вскрикнул от боли, когда мужчина успел схватить его за плечо, дернув к себе, едва мальчишка бросился к выходу. Попытка бегства не удалась. — Умный сукин сын, — Учиха обращался не к племяннику; пальцы вцепились ребенку в подбородок, заставив посмотреть вырывающегося родственника ему в лицо. — Значит, так ты проголодался, а? Малыш Обито? — Пусти! — ребенок зажмурился в ожидании удара, отвернувшись. Уперся ногами в пол, попытавшись вырваться из хватки, но Мадара встряхнул его, как тряпичную куклу. Странно, но в этот раз он не кричал и не бил. В этот раз его ярость была ледяной и это пугало еще сильнее. — Так и знал, что стоило заварить и решетку… Ты не догадался бы сам. Мозги не те. Кто тебя надоумил? — мужчина говорил так, будто бы кроме него здесь жили еще люди, но зная о письмах и детских рисунках Обито прекрасно понимал, что он имеет в виду призраков, все еще способных делиться информацией через бумагу. Похоже, для Учихи они тоже были в каком-то смысле живыми, хотя знал он их явно получше нерадивого мальчишки. — Отвечай мне, ублюдок! Но Мадара прекрасно знал это сам. Прекрасно знал, чьей личности могло принадлежать письмо, видимо, ускользнувшее из его поля зрения. Когда ублюдок его оставил? Когда понял, что проигрывает? Он даже не спрашивает, в какой момент эта дрянь вообще догадалась о втором ходе, с нее станется, но какого черта он, даже будучи мертвым, продолжает портить кровь?! «Мстит». «Что?» «Мстит тебе за то, что ты оказался таким дерьмовым хирургом, вот почему…» Мадара едва не ударил попытавшегося укусить его мальчишку. Его лицо исказилось гневом, но мужчина удержался от рукоприкладства. Нет. Нельзя избивать детей. Но наказывать нужно, иначе они станут неуправляемыми. А Мадара знает о неуправляемых детях не понаслышке. Обито ахнул, когда его впечатали в стену у двери, едва не вывернув руку, таща через всю комнату. Взвизгнул от боли, но не ответил на прямой, полный злости вопрос: — Как ты узнал? — тот сжал зубы, отвернувшись. — Отвечай! Блядь. Просто блядь. Мадара никогда не думал, что кто-то будет способен разозлить его сильнее, чем Хаширама со своей двинутой жаждой славы, сильнее, чем эта ебанутая мразь Тобирама, чем Кагами со шлюхиными повадками, да даже чем педик Минато, посмевший причинить его брату боль. Мадара обещал быть непредвзятым в месте, где обладает всей властью, которой только может обладать человек. В месте, где он был богом, он хотел идти на мировую, но эта дрянь сама нарвалась на проблемы, и их же огребла. Жалость к нему была самой фатальной ошибкой. Если бы не он, тогда то немногое дорогое, что в то время появилось в жизни Мадары, принадлежало бы лишь ему с братом по праву. — Обито, ничего не говори ему! — в ужасе шептал Какаши. — Если он узнает про письма… — Ты долго будешь дурака валять, или мне тебе врезать, чтобы говорить начал?! — Какая разница, что он узнает? Мы ведь уже прочли их, они не нужны больше, зачем рисковать ради куска бумаги жизнью? — вклинился в общую канву голосов Изуна, и Обито поплохело. Мадара что-то кричал прямо в лицо, пытаясь добиться внятного ответа, но получая только детские слезы. Это невозможно. Он не знал кого слушать в этот момент и что стоило внимания. Его словно рвут на части сразу несколько человек. Изуна спорил с Какаши, Какаши кричал на Изуну, когда как в реальности оба превратились в тени на стенах собственных жилищ, так ничего не узнав друг о друге. Обито казалось, он дуреет от осознания одного этого факта, когда звуки приглушились, опустившись в вязкую мутную жидкость медицинского раствора. Словно барабанные перепонки лопнули, а движения вокруг замедлились, обернув себя в неясные образы и наборы из серых оттенков, переплетаемых с мужским глухим криком. В какой-то момент Обито, не выдержав, закричал во все горло: — Вас слишком много! «Вы сводите меня с ума…» Мадара резко замолчал, пристально разглядывая чужое заплаканное лицо. В воцарившейся тишине напуганные криками крысы жалобно пищали и жались в угол клетки. Их писк заставил Мадару сменить ледяную ярость на ярость изобретательную. Можно даже сказать, продуктивную. Надо же. Мужчина сделал шаг назад. Он все это время держал малыша Обито за горло. — Ты прав… Как оказалось, нас тут слишком много, — тихо согласился он, будто бы заговорщически подмигнув. Обито, дрожащий от страха не сразу осознал значения такой угрозы, однако когда мужчина вдруг зашагал к злополучной полке, взяв оттуда контейнер с крысами — понял все предельно ясно. — Что ты делаешь? — дрогнувшим голосом пробормотал он, но мужчина уже схватил его за плечо снова, насильно выведя из комнаты. Обито не знал, чего ждать от вдруг успокоившегося Мадары — на его памяти общего проживания дядя был наиболее опасен как раз в моменты подобной холодности, потому что в отличие от горячки ярости — когда самое страшное, на что он был способен, было избиением, то в его ясный рассудок всегда шли самые извращенные в своей сути мысли. — Эй! Куда ты понес Тоби и… — Зецу? — на кухне Мадара толкнул подростка к стулу, поставив контейнер прямо на стол. — Они посмотрят на твой маленький допрос, садись. Обито остался стоять столбом, опасливо глядя на родственника, отчего пришлось усадить его насилу, снова чуть не сломав руку в процессе. — И чтобы не вздумал вставать, — холодно приказал ему Мадара, направившись к нижним тумбам. Обито, дрожащий от страха, вытер слезы кулаками, осторожно наблюдал, не смея издавать ни звука. Странно. Прошлый такой срыв Мадары, обнаружившего его у двери, казался более страшным. Что он задумал? Ни один из его множества друзей в голове не спешил отвечать. Мужчина тем временем достал огромную железную кастрюлю и поставил ее в умывальник, включив воду. Будет готовить суп? Кажется, в холодильнике оставался недавний… Мальчик не понимал, что происходит, и ему не спешили пояснять, отчего становилось еще страшнее. Он положил ладони на колени, не отрывая взгляда от чужой широкой спины, пока в голове играло одно и то же. «Он убьет меня. Он убьет меня. Убьет». Мадара начал напевать что-то, хотя его голос по-прежнему хранил в себе напряженные нотки былой ярости, заставляющие трястись всем телом от ожидания худшего, затем включил электрический чайник и поставил кастрюлю на плиту, включил газ, а после снова вернулся к столу, сложив руки на груди. — Лучше скажи мне по хорошему, откуда ты узнал о решетке, — его голос был почти спокойным, но глаза, наполненные яростью выдавали состояние психопата с головой. — Я… — Обито опустил взгляд. — Нашел случайно… — Случайно нашел решетку, похожую на вентиляцию, случайно открутил шурупы, случайно пролез внутрь? — холодно спросил Мадара, часы в спальне громко тикали, будто бы отсчитывая секунды до… До смерти напуганный Обито не мог понять, что именно должно произойти. Кастрюля медленно начинала закипать, словно повинуясь настроению Мадары. Очевидно, с ним происходило примерно то же самое. — Скажи, малыш, ты серьезно это? Обито не понимал, что именно он говорил со всей присущей ребенку серьезностью, но видимо этот вопрос и не требовал разъяснений, потому что Мадара тут же повысил голос, глядя на мальчишку с едва скрываемой ненавистью. Крысы дернулись от его крика и снова забились в угол, не имея даже картонного домика, чтобы спрятаться от враждебного мира. Обито подумал, что это ужасно — жить на виду у агрессивного психопата без возможности скрыться от него в какой-нибудь норке, но ведь… его жизнь была такая же, как у этих бедных крыс. — Ты серьезно держишь меня за ебаного идиота?! — мужчина ударил кулаком по столу, заставив ребенка дернуться, сжавшись всем своим маленьким существом. Ногти впились в кожу ладоней, и пришлось закусить губу, чтобы не начать рыдать от страха. Что поделать — детей легко довести до слез, а Обито успел стать весьма и весьма нервным за время, проведенное в полной изоляции от мира. «Мама… помоги мне…» Мадара с трудом подавил в себе желание ударить мальца, когда тот лишь промычал что-то в ответ. Вместо этого протерев ладонью лицо, он снова вернулся к кастрюле. Вода закипела и теперь бурлила пузырями и источала пар, заставляя морщиться от накатывающих воспоминаний. Пора, ха? Где-то на грани сознательного Изуна истошно умолял его не топить их рыжего кота. Мадара усмехнулся. Тогда вода была холодная: Учиха был еще слишком мал, чтобы иметь дело с кипятком. Обито широко распахнул глаза. Сердце сжалось от тревоги, когда перед ним поставили огромную кастрюлю с бурлящим содержимым. Мальчик в ужасе подумал, что мог бы влезть в нее почти наполовину, погрузив верхнюю или нижнюю часть тела почти по пояс, если его воспаленное сознание сейчас правильно расценивает масштабы. Это маньяк и хочет сделать? Господи, это же страшная боль. Он ведь умрет! «Просто скажи ему, твою мать. Скажи про письма и это закончится!» — Не надо… — первое впечатление оформилось в мысль и выдало себя с головой раньше, чем Мадара открыл крышку и к потолку бункера устремился столб белоснежного пара. Глаза дяди сверлили его лицо почти с миролюбивым равнодушием. Почему? Секунду назад он не мог держать себя в руках от злости! — Последний шанс, малыш, — его голос ровный, хотя Обито четко слышит, с каким трудом ему дается эта ровность. — Откуда ты узнал о решетке? — Наверни дерьма и сдохни, — тон Изуны в точности копирует его брата. Это заставляет отвлечься и бросить взгляд на бледное, не дрогнувшее лицо парня, чьи черные глаза упрямо глядят на точно такие же. Если бы Мадара видел своего брата — у них бы состоялся сакральный поединок — кто кого пересмотрит или вроде того. Кажется, тот, чья воля слабее, рано или поздно отведет взгляд, но, даже когда тебе двенадцать, звучит подобное глупо. Что ж, Мадара не смотрит в глаза наполненного яростью Изуны, он смотрит на Обито, а тот опускает голову вниз, подчиняясь страху и бреду своего разума. «Не будь глупышкой, Обито. Взрослых надо слушаться, а на их вопросы отвечать. Ты же не хочешь, чтобы он причинил тебе боль?» Помещение кажется бледнее от пара, хотя вполне возможно, что Учиха понемногу утрачивает связь с реальностью, не имея сил говорить правду, потому что чертов язык прирос к небу, а во рту пыльная и знойная пустыня. «Не занимайся ерундой. Скажи ему» Мадара выдает, что-то вроде «ну ладно», и малец невольно вскидывает голову, чувствуя, как слова застревают в горле от увиденного — в руке дяди хвост беспомощно болтающего лапками Тоби. Обито уверен, что это он — Тоби немного крупнее Зецу. Быть может, потому что самка или, напротив, самец, в отличие от второго животного, это кажется в последнюю очередь важным в данный момент. Мальчик застывает на месте. Реальность расплывается мелкими лоскутками, когда до него доходит, что именно хочет сделать Мадара. — Нет! Нет, пожалуйста, нет! — истошно кричит он, вскакивая со стула так, что тот падает на пол. Тоби напуганно пищит — Мадара держит его над кипящей водой, улыбаясь, и крысе, скорее всего, больно уже от идущего из кастрюли пара. — О, значит, мы все-таки умеем разговаривать? — злорадный вопрос, мужчина качает головой, а потом резко разжимает пальцы. — Нее-е-е-ет!!! Вопль Обито почти срывает ему весь голос, но едва ли он достаточно громкий, чтобы перекрыть крик Тоби, вышедший почти человеческим на смертной одре. А может просто мальчик снова слышит то, чего на самом деле нет? Учиха кидается к кастрюле, сквозь слезы наблюдая, как барахтается несчастная крыса в воде. Руки едва дотягиваются до железных краев, дабы спасти, вытащить, как его перехватывают под грудь и оттаскивают от утопающего. — Ошпаришься, идиот, — грубо шипит на ухо Мадара, а потом встряхивает все еще кричащего мальца. «Помоги мне, Обито!» Обито пытается. Тянет руки, рвется к уже затихшей крысе, с которой наверняка и шкура сползла, но все без толку. Внутренний голос вторит голосу дяди, скромно подсказывая — Тоби больше нет. Мальчик снова рвет горло, жмурясь. Не замечая ни слов мужчины, ни чего-либо ещё, кроме соленых слез, текущих по щекам. «Его больше нет. Его больше нет. Мадара отнимает последнее…» — Это твоя вина, малыш, — шепчет дядя снова, а потом тащит мальчишку к контейнеру, удерживая того одной рукой, когда как вторая, к ужасу Учихи, достает и до смерти напуганного Зецу. — Нет! Нет! Я скажу все! Не надо! — он сдается с первой крысой, не готовый видеть еще одну смерть. Обито готов был говорить и до этого ужасного момента, если бы дядя помедлил хотя бы долю секунды, давая осознать ставки. Видимо, этот допрос был наказанием, а не испытанием с целью выбить из ребенка информацию. Все остальное — пустое. Учиха уверен, что его родственник получает искреннее удовольствие от происходящего. — Твоя и ничья больше. Ты их убиваешь, Обито. Не я, — рот Мадары искривлен извращенным наслаждением, хотя глаза остаются почти равнодушными. Это нормально. Его настроение в бункере способно меняться несколько раз за час. Хотя никогда не без причины. — Я просто инструмент… да. А убийца — ты. Мальчик издает почти животный рык, пытаясь повернуться к родственнику и отнять у него крысу. Кажется, он поцарапал его руку до крови, хотя Мадара заметит это намного позже. А пока… пока он держит Зецу над плавающим трупиком его брата. «Зачем ты делаешь это, Обито?! Господи. Неужели ты настолько ненавидел этих животных? Тебе так хотелось остаться с монстром наедине. Поэтому решил избавиться от них чужими руками, ха? Твою мать, твою мать, да ты же больной» Кому принадлежит этот голос? Какаши? Рин? Изуне? Обито не знает. Единственное, что ему известно — Тоби мертв, и он — последний рубеж для оставшегося в живых Зецу. — Я узнал это все в письмах! — наконец кричит он, ненавидя себя за несказанное ранее. — Я нашел… нашел это все…пожалуйста… Мадара замирает. Зецу беспомощно болтается у него в руках словно маятник. Один жест — и он отправится вслед за собратом. Мужчина на миг задумывается, а затем кивает, словно бы решая что-то для них обоих. Достаточно ли его пленник намучился, верно? — Умный мальчик. Продолжай. Какие письма ты нашел? — спрашивает он тихо. Обито с трудом сглатывает, вытирая слезы рукавом кофты. Говорить физически тяжело. Голос дрожит. Тошнота подбирается к горлу. Хочется просто кричать и ломать вещи кругом. Перевернуть эту чертову кастрюлю прямо на родственника, но у мальца едва хватит на то сил. — Пис… письма. Несколько Изуны. А одно — про этот вход… не знаю, чьё… — Я знаю, — мрачно отвечает Мадара, морщась как от неприятного воспоминания. «Умный сукин сын, Мэдди. Ты проглядел его мертвое «привет» из мусоросжигателя» Он улыбнулся едва заметно, чувствуя себя во власти противоречивых, несвойственных ему эмоций, подернутых дымкой злости и злорадства. Сердце кольнуло при воспоминании о худощавом подростке (в сущности, для Мадары все подростки довольно худощавые во время полового созревания, если, конечно, не страдают ожирением. Оно каким-то образом заменяет детскую мягкость, что сейчас виднеется в щеках и фигуре Обито, и заменяет на острые, кривоватые углы. В этом нет ничего ужасного. Для Учихи это даже красиво. Он никогда не страдал тягой к детям, но молодые юноши, еще не сформировавшиеся в мужчин, пробуждали в нем что-то звериное. Впрочем, горечь пропала так же быстро, как появилась. «И что с того?» «С того, что стоило думать головой, а не хуем, и не оставлять свидетелей. Он не принес ничего кроме проблем». Мадара отбрасывает эту мысль куда подальше, звучно посылая ее нахуй. Он понял давно, что оставлять в живых помеху ради того, чтобы попробовать секс с подростком — крайне дерьмовая идея, но что сделано, то сделано. В конечном итоге мужчина оказался умнее, а жизнь ублюдка бы никак не повлияла на то, что Мадара действительно потерял и о чем жалеет. Несчастье. Непреодолимая утрата, которую не восполнит даже действующий ему на нервы Обито. — Я… я теперь тоже… Мадара морщится снова. Уже в который раз за день, и бросает полный презрения взгляд на прижавшегося к нему мальчишку. Мадара уже не держит — Обито цепляется за руку с крысой сам, надеясь, что спасет хотя бы вторую жалкую маленькую жизнь, но мужчина еще не выпустил пар. Как он и говорил раньше. Детей бить — неприемлемо, но наказывать необходимо. Обито недостаточно агрессивен, чтобы успокаивать его препаратами, но и подобное непослушание стоит пресекать на корню. И способы были. — Что тоже? — холодно бросает он, не отпуская хвост болтающейся крысы. Кто это там? Тоби? Зецу? Мадара их не различает, потому что изначально относился к ним, как к предметам интерьера. А мальчик привязался, да… Носился с этим контейнером по всему бункеру. Кормил, заботился. Оттого и удобно играть на чувствах. — Знаю… что сделал твой папа… — рыдающий Обито не понимал что именно делает. Давит на жалость? Понимание? Пытается отвлечь? Черт его знает, но мальца прорвало, и он уже не мог остановиться выдавать все свои тайны. Хуже всего будет, когда они дойдут до его тихих вылазок к двери. Мадара широко улыбнулся. В глазах его не было ни боли, ни тоски по собственной травме, лишь равнодушное веселье, будто бы домогательства отца никогда не значили для него слишком много. — А… Дорогой папочка, Таджима? — усмехнулся мужчина, — Он был полон дерьма, малыш. Несомненно. Но кое-что полезное сделал. Знаешь, что? — Обито покачал головой. Его руки тряслись словно он снова вот-вот был готов впасть в истерику. — Спас нас в каком-то смысле… Бункер-то начинал строить он, я пришел почти на готовое. Тебе стоит быть благодарным ему за такой подарок. Что? Обито ошалело уставился на него, глазами, полными ужаса и удивления. Но в день, когда все это случилось, Мадара утверждал что сам построил бункер за четыре года, потому что его друг предсказал конец света. Но теперь Обито узнает, что лучший друг — известный в Лос-Анджелесе своей единственной претенциозной работой режиссер, а бункер изначально принадлежал не Мадаре, но его больному отцу. Что же еще скрывал его странный родственник? — Это логично, не правда ли? Парень из письма говорил разумные вещи. Мой папа был военным. Ему ничего не стоило запугать нас. Ничего не стоило избавиться от мамы… и ничего не стоило построить бункер, — кивнул Изуна, впервые соглашаясь с братом. Обито хотел было взглянуть на него, но галлюцинация уже пропала с поля зрения. — Но… — Зачем я врал, да? — Мадара тяжело вздохнул. — Не думаю, что ты готов к правде даже сейчас, малыш Обито. А она… состоит в том, что мой отец строил его, когда мы были подростками. Взрослее тебя даже. И не для того, чтобы спастись от ядерной войны, хотя, справедливости ради, этот ублюдок-перфекционист позаботился и об этом, — Обито замер. Дядя посмотрел на него с издевкой, будто бы рассказ доставлял ему удовольствие. — В первую очередь он строил его для того, чтобы безнаказанно держать здесь нас. Да… С возрастом Таджима ехал крышей с пугающей скоростью, хотя не утрачивал своей расчетливости и холодной логики. Этого у него не отнять. Таджима, в отличие от своего сына, был куда более рациональным психопатом. Он не кричал и не дрался, когда замечал попытки оспорить свою власть — он молча строил место, где это будет сделать невозможно. Обито всхлипнул, когда почувствовал отвратительный запах вареного. Его затошнило. Слова Мадары сейчас казались пустыми и блеклыми, без заложенного в них смысла: все внимание Учихи сконцентрировалось лишь на испуганном Зецу. — Я молчу о многих вещах, Обито, и тебе не стоит пытаться совать в них нос, потому что, поверь мне — ты не хочешь знать ничего ни об Изуне, ни обо мне, ни о ком-либо еще, — забавно, он все так же пытался разговаривать с мальчишкой, как со взрослым, когда как это не приносило никаких результатов от слова совсем. Глупый малыш Обито. В прошлом Мадары ему не найти ни единого светлого пятна. Что он сам, что его брат, что Хаширама с Тобирамой — все ублюдки и двуличные сволочи. — Не дорос еще до таких вещей. Поэтому, будь добр, покажи мне место, где ты спрятал все найденное — и твой маленький друг не присоединится к своему сородичу. Обито ответил мгновенно: — Под кроватью! В контейнере для чая… там все… пожалуйста, не убивай его! — взмолился он и мужчина громко хмыкнул. Его рука забралась в чужие волосы, нежно погладив по голове, словно бы Обито снова был еще совсем маленьким, а его странный дядя приставал к нему посреди ночи. На какое-то время все замерло, и ребенок перестал хныкать, не в силах оторвать взгляда от беспомощно болтающегося на своем же хвосте Зецу. Господи… хватит. Ему же даже сейчас ужасно больно. Мадара нахмурился. — Сейчас и проверим. И если ты врешь… — Не вру! Клянусь… пожалуйста, поверь мне! — крик вышел слишком тонким, резанув по ушам. Обито громко зарыдал. Господи, если ты есть, не дай Зецу умереть. Спаси хотя бы его! Мужчина смерил его тяжелым, оценивающим взглядом, но по итогу одобрительно кивнул. Обито почувствовал странное облегчение. Верит. Значит, Зецу он хотя бы спасет, как не смог помочь Тоби. Ему будет одиноко без друга, но они справятся. Они что-нибудь придумают и все будет хорошо. Обито будет умнее. Он не станет больше стоять столбом, пока кто-то умирает. Пожалуйста, пусть ему дадут последний шанс… «Только бы поверил. Только бы поверил…» — Я верю тебе, — успокаивающе прошептал Мадара, когда чужие рыдания поутихли. Нежно улыбнулся, давая понять, что все хорошо. А затем… Его рука резко разжалась, и Зецу издал последний в своей жизни писк, прежде чем плюхнуться в кипяток. Что-то треснуло в тот момент. Быть может остатки детской психики. Обито закричал не своим криком, чувствуя боль в горле — сорвал голос. На месте вопля появился хрип, когда он таки выбрался из хватки мужчины, бросившись к кастрюле. В тот момент реальность распалась окончательно и среди расплывчатых фигур и ощущений, мальчик видел лишь смутные силуэты беспощадной боли, обуявшей со всех сторон. Приглушенный голос Мадары. Кажется, он звал по имени. И боль в руках. Боль от ожогов. Жгучая, словно все кругом горит. Бункер вращался, кажется, земля ушла из-под ног. Обито почувствовал, как пар заполонил все видение. Стало даже нечем дышать настолько… …было жарко в ванной комнате, пока Мадара принимал ванную, поглядывая на сидевшего на полу, обняв колени, брата. Изуна был удивлен такому молчаливому разрешению посидеть здесь, хотя оно и не было связано с чем-то порочным: мальчик не смотрел на него, стыдливо сверля взглядом белоснежную чистую плитку. Причина вообще была не в этом. Отец пришел с работы в плохом настроении почти сразу, как Мадара закрылся в ванной, а Изуна настолько сильно боялся оставаться с ним наедине, что попросился к брату, дабы не сталкиваться с шумящим внизу Таджимой. Думал, что получит отказ, на деле — ничего кроме усталого и угрюмого взгляда. Здесь почти не слышно ругани отца по телефону. В последнее время он весь на нервах, хотя и старается держать себя в руках при детях, пока они послушно соблюдают его извращенную игру в тишину и молчание. Изуна закрыл глаза — тихое плескание воды и горячий пар убаюкивали, убирая тревогу. Кажется, даже наличие рядом брата-психопата казалось успокаивающим фактом. Хотя бы не один. Кто-то страдает вместе с ним. Ведь папа выбрал жертвой его, а Мадара продолжает молчать. Молчит и ничего не говорит, даже когда Изуна мимолетом смотрит на его плечи и шею, замечая слегка бурые отметины. Не синяки, другое. Совсем свежие. Завтра они оба пойдут в школу и Мадара буднично прикроет это все гольфом с длинным горлом, не смотря на жаркие деньки. Завтра они сделают вид, что ничего не происходит. Да… Мальчик не хочет об этом думать. Как и не хочет думать, что отношения между ним и братом понемногу теплеют из-за наличия общего врага в лице родителя, и когда-нибудь, в какой-то момент Изуна будет слишком любить Мадару, чтобы игнорировать его мучения. В общем-то, он готов признать, что близость с братом в дальнейшем — целиком его заслуга, хотя и не без взаимности со стороны последнего, тоже с кропотливо подготовленной почвой. Изуна был одиноким ребенком с самого младенчества, а одиночество имеет как отрицательные эффекты, так и весомые плюсы, главный из которых — ты много думаешь. Учишься анализировать себя и других, выискивая рычаги влияния, дабы склонять людей в свою сторону. Позднее. Намного позднее Тобирама ощутит на себе одиночество Изуны в полной мере, а пока… Изуна много размышлял над своим опасным положением, чтобы начать действовать раньше, чем отец окончательно сойдет с ума, переступив грань еще раз, но для действий ему нужен был Мадара. Был ли он коварным манипулятором или им руководствовал лишь страх и желание ухватиться за чью-то руку? В любом случае Изуна поступал осторожно, боясь быть навязчивым, ибо в противном случае брату было достаточно лишь рявкнуть, чтобы разрушить все одним махом, лишая их обоих связи окончательно. Но этого не происходило. Изуна не давил — он просто разговаривал с ним время от времени, скромно предлагал помощь, ходил за старшим тенью, и вскоре между ними воцарилось что-то вроде привязанности, если таковым можно было считать пропажу враждебности. Это было приятным открытием. То, что Мадаре, несмотря на его непоставленный диагноз, не были чужды эмоции. — Эй, отвали от моего брата, — агрессивно шипел подросший психопат, когда мальчишку, понемногу формировавшегося в юношу, задирали школьные хулиганы. Изуна не верил своим глазам тогда и одновременно с этим не был удивлен. Можно было быть тронутым чужой защитой, но ведь младший Учиха понимал, чьими именно руками была создана привязанность между братьями, и чувствовал лишь удовлетворение своей работой. Интересно, в какой момент из ненавистного ублюдка он стал для Мадары любимым младшим братиком? Тогда, когда на глупый манер стал называть его «Нии-сан», копируя фразочки из старой японской классики? Говоря о ней… Где-то в свое юношество, его увлечения, начинающиеся еще в совсем малом возрасте, с походом в кино на редкие карманные деньги от отца и постоянным торчанием перед телевизором, пока его не было дома, начали формироваться во что-то более конкретное, и Изуна стал всерьез увлекаться кинематографом. Это шло вровень с подростковыми закидонами, строго пресекаемыми отцом, и рефлексией по самому себе, не мешая, и, может, даже являясь первопричиной, почерпнутой у ребят постарше, с которыми он порой проводил время. Чаще всего их разговоры были пустыми и удручающими, но порой они заговаривали именно об этом, прививая Изуне абсолютно странную, словно взявшуюся из потолка любовь. Любовь к искусству, красивым голосам и знаменитым актерам, вызывающим лишь одно желание. Раз. Изуна учился ставить свой от природы красивый и живой голос, такой же певчий, как у матери, и гибкий, как у отца. Два. Изуна учился петь, пока никто не видит, на немногочисленные выклянченные у отца деньги покупая кассеты и книги, посвященные развитию вокала и актерскому мастерству. Три. Изуна знал, что он симпатичный и смазливый, даже в период пубертата, и, если можно за что-то благодарить Таджиму, так это за хорошие гены, испорченные лишь предрасположенностью к ментальным расстройствам. Но зачем об этом думать ему? Изуна выиграл джекпот, психопатия у его брата, а ему досталось только лучшее. Изуна, будучи подростком, растерял свою наивность очень быстро, влезая в плохие компании и начав курить, при этом никак не выдавая это ни отцу, ни учителям, пристально наблюдавшим за его фамилией. А еще он перенял у отца расчетливость, чтобы понимать одну простую вещь. Изуна Учиха очень красивый юноша. Совсем не такой, как большинство неказистых ребят. И на этом можно заработать, если знать, где. Мадара же был другим, хотя его взросление стало более обычным, превратив агрессивного мальчишку в мрачного и необщительного угловатого подростка с отросшими до плеч черными волосами и постоянно неудобно спадающей на глаз челкой. Он был не таким аккуратным и субтильным, как брат, хотя и не оказался изуродован половым созреванием. Мадара оставался Мадарой. Может в будущем он бы стал красивым мужчиной, но сейчас представлял из себя только забитого парня, одетого в темную и максимально скрывающую тело одежду. У него не было ни увлечений, ни хобби, ни каких-либо интересов. Мадара не слушал определенную музыку, не обсуждал симпатичных девчонок, не имел предпочтений в фильмах и любимых друзей. Честно говоря, даже с братом он обсуждал исключительно их незавидное положение, пропажу мамы или возложенные отцом обязанности и ничего более. Он был пуст, хотя увидеть это было тяжело банально от того, что Таджима занимал их достаточно, чтобы у них почти не имелось свободного времени, кроме перемен в школе и поздних вечеров. Однако даже тогда, Мадара обычно сидел в одиночестве, разглядывая проезжавшие мимо машины на школьном стадионе, либо потерянно ходил по дому, не зная, куда деть свою ограниченную личность. Ах, на это было больно смотреть. Изуна всегда с трудом находил с ним общий язык, а с возрастом это становилось еще тяжелее от одного только знания, что происходило с его братом в течение нескольких лет. Мадара был замкнутым, дерганным и немного нервным. Он шарахался от каждого звука в школе, никогда не смотрел людям в глаза и принимал любую попытку брата помочь в штыки не потому, что был психопатом. Мадара стал жертвой. Из-за него. А Изуна продолжает играть в эту игру, просто чтобы не разделить его судьбу, и, черт возьми, как это все мерзко. Он никогда не думал об этом, боясь представить все детали растления, но иногда мысли невольно приходили в голову, заставляя чувствовать себя ужасно от одного только факта о чем именно оба брата молчат и что именно может ждать Изуну, если его отец снова сменить стрелку со старшего на младшего. Быть может, именно это угнетало его, именно это, а не чувство вины перед братом?  — Можно с тобой поговорить? — Изуне не было так уж необходимо общаться с братом — с возрастом из-за гормонов он стал куда смелее и общительнее, хотя и не утратил нервозности и стремления закрыть свои чувства ото всех, дабы его грязные секреты не всплыли прямо перед носом у случайных людей. И хотя с ним и общались куда приветливее, настоящей близости при его страхе быть не могло. Мадара пожал плечами, не глядя на брата. Его угрюмый взгляд был обращен к медленно плывущим по небу облакам. Кажется, был уже жаркий май — большинство ребят из школы проводили время снаружи. Старшеклассники даже загорали на зеленой, коротко подстриженной траве, голые по пояс. Впрочем, до того момента, как не получали тумаки от учителей, отшучиваясь и смеясь. Изуна, одетый скромнее любого пуританина, не позволил себе такого банально потому, что стеснялся своего субтильного тела, словно девица, воспитанная в строгих религиозных догматах о греховности плоти. Не потому, что считал себя уродливым, напротив, лишнее внимание, хоть отдаленно схожее с отцовским, скорее всего, привело бы его к нервному срыву. У Мадары же была другая причина, и настало время о ней поговорить.

Настало. И вовсе не потому, что Изуна стал получать грязные полунамеки от отца, пока не переходящие в действия, но показывающие — он хочет обоих сыновей.

— Не здесь, — парень мягко взял брата за плечо, и тот подчинился, медленно встав с земли и направившись за Изуной обратно к зданию школы. Они ловили косые взгляды — Мадара стал куда спокойнее, будучи подростком, но его агрессивный нрав здесь помнили и ненавидели, а самого парня воспринимали как ядерную бомбу, которая рано или поздно взорвется. Но не Изуна. Его страх перед старшим пропал давным-давно. Они запираются в кабинке туалета, перед этим проверив остальные — разговор касается сугубо братьев Учиха. Младший неуверенно мнется под угрюмым взглядом брата, но в конечном итоге берет себя в руки. Тут никого нет. — Покажи мне, — тихо просит он, и Мадара на миг прикрывает глаза, ничего не прося объяснить. Они оба знают что происходит. Воцаряется молчание, словно бы Учихи на пороге чего-то устрашающего, что бы разделило их жизнь на до и после, хотя Изуна и не в курсе, знает ли его брат о негласном договоре между ним и Таджимой. Наконец, старший тяжело вздыхает, медленно поворачивается к брату спиной, снимая темно-синюю толстовку вместе с майкой. Изуна не вздыхает в ужасе и не трясется, когда видит засосы на задней стороне шеи, спине и пояснице. Он видел это еще в детстве. — Я… — но он не знает что сказать. Брат тихо усмехается. — Он делает с тобой тоже самое? — догадывается старший, и у Изуны перехватывает дыхание. Нет. Таджима не перестает намекать и давить на чувство вины, но не делает ничего, что бы сравнило боль братьев, отчего еще хуже смотреть на эти собственнические отметки. Парень думает, что отцу доставляет удовольствие оставлять их, словно бы клеймя. Дети всегда были для него собственностью. — Да… Да, — неуверенно отвечает Изуна и всхлипывает. Хочется рыдать, поджимая губы. — Вы… у вас был секс? — Пока нет, — это «пока» убивает. Кажется, у него кружится голова. Изуна делает шаг к брату, кладя ладонь ему на плечо, и тот ощутимо вздрагивает. — Дерьмо, — с таким отчаянием и ненавистью. Детьми они были способны лишь на слезы и страх, но ублюдок прогадал, думая, что старые способы запугивания сработают на подростков. Мадара и Изуна ненавидят его всей душой. — Что же нам делать… — тихо шепчет парень, утыкаясь лбом в чужую спину, и брат поджимает губы: не знает, как ответить на этот вопрос, посему только низко опускает голову. На душе горько, потому что правда снова стоит перед глазами одним единственным осознанием. Мадара болен. Он психопат, но это не значит, что ему все равно или нравится то, что с ним делают. Ему противно, как нормальному человеку, страшно и неприятно, как могло быть и его адекватному братику. Он замкнулся в себе, ненавидит свое тело и не испытывает ничего, кроме тревоги и депрессии, и его психопатия не облегчает этих страданий. Черт… Их обоих охватывает такая горечь и понимание, которые они никогда не испытывали в этой жизни. Изуна тогда считал, что они с братом стали близки в этот самый момент, но после того, как ему стукнуло двадцать — осознал, что единственное, в чем они были близки с Мадарой — ненависть и страх перед отцом. — У тебя есть мечта? — однажды спрашивает Изуна брата, когда они оба смотрят один из его любимых фильмов в гостиной. Отца нет дома — он уехал по каким-то служебным делам, дав детям три-четыре часа передышки. Мадаре скучен фильм — это видно по его отсутствующему взгляду, но вопрос таки выводит его из мыслей и подросток задумывается. — Не знаю. Нет, наверное, — равнодушный ответ. В телевизоре пышногрудая брюнетка кричит что-то на испанском, умоляя главного героя помочь. Изуна обожал финал этого фильма, но до него было около часа реального времени. Мадара вдруг потянулся, посмотрев на брата с интересом. — А у тебя? — Хочу уехать в Калифорнию и стать известным актером, — выдает он тут же, будто бы спрашивая до этого планы Мадары лишь для галочки и озвучивания своего. И то верно. Если бы брат не задал встречный вопрос — Изуна озвучил бы свое желание все равно. Старший тихо рассмеялся, отчего Изуна мгновенно покраснел, недовольно насупившись, словно бы его цель в жизни только что смешали с дерьмом. Юноша скрестил руки на груди, выпятив пухлую нижнюю губу, и с вызовом посмотрел на соседа по дивану. — Что? — Хочешь стать актером или хочешь славы и денег? — спросил его Мадара, будто бы зная немного больше о брате, чем он сам. В его глазах не было тоски, отчужденности или злости. Напротив, в них родилось что-то лукавое. Парень не помнил ни единого момента, когда Мадара воспринимал его настолько лояльно. — Эй! — Изуна ткнул его локтем, хотя и задумался на пару секунд. Честно говоря, он не знал ответа на этот вопрос в том возрасте, посему ответил простое: — Одно другому не мешает. Мадара снова усмехнулся, но уже почти по-доброму, так и не вернувшись к фильму. Видимо, он окончательно перестал быть ему интересным. Обидно. Здесь снимался обожаемый Изуной актер, но брату не было дела до кино. Как и до чужих глупых мечтаний, ха? Ну уж нет. Изуна докажет ему серьезность своих намерений. Парень вдруг встал на диван и громко запел. your children will eat your bones with no air to breath your children will suffocate i'd like to think you would have never known naivety and greed traits you taught me to hate Вышло пожалуй, не очень хорошо. Голос Изуны дрожал и срывался, идя неровным ручейком по словам. Кое-где он откровенно фальшивил, зная, что мог бы и лучше, но Мадара все равно изумленно раскрыл рот. Скорее всего, не от качества исполнения — а от слов. Но что поделать. Изуна услышал эту песню по радио в каком-то музыкальном магазине. — Недурно, — коротко отозвался Мадара, тихо рассмеявшись. Изуна улыбнулся в ответ, упав на диван. — Ты стал свидетелем первого живого выступления восходящей звезды, запомни этот момент, малыш, — подмигнул ему парень, вальяжно раскинувшись перед братом. Тот поджал к себе ноги, покачав с головой. Его взгляд теперь куда теплее, что не может не радовать. В каком-то смысле Изуна привязался к старшему брату. — Малыш? — недоуменно переспросил он, а потом махнул рукой. — Ты бы определился, петь ты хочешь или играть… — Одно другому не мешает! — повторил юноша, рассмеявшись. — С чего вообще тебе это вдруг так захотелось? — Не зна-а-аю! Просто хочу, чтобы меня все любили и обожали как его, — тычок в сторону телевизора. Мадара закатил глаза. Они еще какое-то время смеялись над этой мечтой, когда вдруг Изуна помрачнел, тихо сказав. — Конечно, отцу это не понравится… — Да плевать на него, — раздраженно отрезал Учиха, закинув руки за голову и откинувшись на спинке дивана. — Я лично терпеть его больше не собираюсь. Изуна удивленно ахнул. Это был первый раз, когда они заговорили о чем-то схожем на противостояние или побег, и парень невольно ощутил странные азарт и единение с братом, холодом растекшиеся по жилам. — Хочешь уйти? — подросток оглянулся на дверь, будто бы Таджима прямо сейчас их подслушивал. Мадара криво ухмыльнулся. — А что? Этот старикан мне помешает? — агрессивно выпалил он. — Мне почти восемнадцать. Соберу денег и уберусь из этого города куда подальше… — И куда поедешь? — тихо спросил Изуна, усевшись на колени и заглядывая брату в глаза с какой-то странной надеждой. — Не знаю. Может, в твою Калифорнию. Без разницы, — отмахнулся тот, и Изуна вдруг расплылся в улыбке, чувствуя себя щенком, жавшимся к хозяину. Вот оно. Вот. Он только сейчас осознал, что Мадара был старше на два года. Мог спокойно бросить это все и сбежать. Но тогда… у него похолодело в груди. Тогда Изуна останется с отцом один, и это будет худший кошмар. Нет. Так не может все кончится. — Возьми меня с собой, а? — тихо попросил он, слегка согнув голову в бок. — М? — Мадара удивленно посмотрел на него, а затем пожал плечами. — Да пожалуйста. Вот и все. Он не обещал и не клялся, но одно только это согласие от старшего будто бы лишило его плеч скалы, долгие годы давившей. Удивительно и приятно. Изуна никогда не думал, что Мадара согласится решить их проблемы так легко, но весь оставшийся день они провели за разговорами о побеге и перспективах, придя к выводу, что в полицию обращаться было все равно, что ставить крест на жизнях их обоих. Никто не поверил бы и никто не помог. Спустя много лет Изуна думал об этом решении снова и приходил к выводу, что оно было правильным. Детям редко верят в таких вещах, к тому же братья Учиха обладали не самой лучшей репутацией ни у родственников, ни в школе, в отличие от идеального во всех смыслах Таджимы. Он легко бы заткнул их, заставив вернуться к молчанию, даже если им удалось бы подмочить его статус в каком-то смысле, все это привело лишь к тяжелым и сложным разборкам с сомнительным финалом, а значит, и выход, точно работающий, напрашивался только один. Бежать самим. Тот день стал началом не самой легкой дороги для Изуны Учихи. Обито не помнил, что именно произошло после его истерики. Воспоминания обрывочно плыли по сознанию, а нервная система была слишком истощена недавним срывом, не оставляя места даже слезам скорби по единственным существам в этом месте, еще как-то слабо разделявшим его судьбу и стоявшим напротив бункера и обитающего в нем монстра. А сейчас… Сейчас Обито абсолютно один в своем бесконечном ужасе и невидимой борьбе за истину и жизнь. Мальчик всхлипнул, не имея возможности вытереть стекающие по щекам слезы: руки были крепко привязаны бинтами к двум железным основаниям кровати, переходящих в ножки, так, что Обито едва шевелил ими. Он не помнил точно, как Мадара умудрился привязать его — вопящего, дерущегося и кусающегося, — но по итогу, кажется, мальчик потерял сознание на пару часов, а может минут, кто знает. Мужчины с ним в комнате не было. Слава богу. Обито устало приподнял голову, вперившись мутным взглядом в дверь. Тихо замычал, когда слова растаяли и заглушились в белой марле, грубо впихнутой ему в рот и подвязанную бинтом к затылку, чтобы мальчишка не мог сплюнуть свой кляп. Черт. Обито поморщился от легкой боли в уголках рта. Стоило паниковать и сходить с ума от ужаса, но все его существо испытало на себе настолько сильный стресс, что сейчас было способно выдавить из себя лишь апатию и полубред, посему даже осознание, что родственник просто привязал его к кровати, не пугало так, как могло раньше. «Не сдавайся, Обито!» Опять голоса. Даже когда он пуст. Может, еще рано… Мальчик сморгнул слезы, пошевелив свободными от пут ногами, словно расправляя складки на ровно сложенном одеяле под ним. Тело затекло от длительного лежания на кровати, не говоря уже о руках, словно потерявших чувствительность, но в данный момент не волновало ничего. Кажется, ему просто хотелось умереть. — Глупый маленький Обито. Зачем же ты нас убил? — причитал Тоби, сейчас уже совсем не похожий на крысу. Мальчик закрыл глаза, не желая заглядывать мертвому в лицо, хотя оно и представляло с собой жуткую спиральную маску с одним единственным отверстием посередине. Белый силуэт стоял прямо напротив кровати, дурачась и пританцовывая, словно был рад своей мучительной смерти в кипятке. Мальчик снова сдавленно промычал. В горле из-за марли стоял вкус медицинских препаратов. «Это не я, Тоби, пожалуйста… Это был не я.» Бывшая крыса только демонстративно покачала головой, почесав затылок. Откуда только взялась? Откуда она взялась, и почему у него уже нет сил удивляться? — Ты, дурак! Это был ты! — вдруг указал тот на него пальцем и рассмеялся. — Убийца! «Нет! Это был не я, это был Мадара! Не я…» — Хах! — Тоби засмеялся. — Мадара же — психопат! Что с него требовать? Ты-то, малыш, ты умнее же. Чего на рожон полез? Провоцировал? Не знал, что ли, что все так будет? Ни Изуна, ни Какаши и Рин не спешили оправдывать его. Видимо, травма, нанесенная рассудку мучительной смертью единственных союзников Обито здесь, была слишком свежа, посему мозг показывал лишь проекции двух крыс в человеческом обличии. Осуждающих. Когда именно они появились мальчик не знал, но, как и в случае с братом своего мучителя — привык достаточно быстро. «Пожалуйста, простите…» И снова он мог лишь мычать как беспомощный новорожденный. Во рту, забитом марлей, пересохло. Обито попытался пошевелить правой рукой, но она была слишком надежно привязана к железному основанию, к тому же таким образом, чтобы Учиха не мог даже двинуть предплечьями, вплотную лежащими на постели. Ладно. Хорошо. Освободить их не удастся. Зецу, теперь ставший бледным, обнаженным пареньком с желтыми крысиными глазами и почему-то зелеными волосами, словно образ крысы и персонажа из серийника его детства смешался в одном видении, громко рассмеялся, подойдя к кровати вплотную. Обито почувствовал вспышку неясного страха и поджал к себе ноги. — Что ты пытаешься сделать? Выпутаться? Хочешь снова нажить себе проблем? — его голос был пропитан ядом и чем-то еще зловещим, Зецу раздраженно цокнул языком, когда Обито снова напряг руки. — Лежи смирно и не дергайся. Не давай Мадаре поводов наказывать тебя. — Не трогай его, приятель. Малыш Обито явно хочет отправиться в кастрюлю следом за нами, правда? — раздался голос Тоби. — Ну и правильно. Вертись. Привлекай внимание! Но учти, если тебя убьют — сам виноват будешь! Обито невольно удалось расслабиться, после этих слов. Он перестал пытаться вырваться из бинтов, вместо этого замерев, опустив голову на подушку и прислушиваясь. Мадара. Кажется, он слышал его шаги на кухне. Судя по еще неясным звукам, отдающих железным позвякиванием — он что-то собирал. В воздухе витал запах дыма. Едва заметный. Если что-то сгорело — вентиляция забрала вонь. — Электрический стул для тебя он там собирает, — хохотнул Зецу, и Обито жалобно замычал. В каком-то смысле они были правы. В его положении стоило молиться о благоразумии Мадары и играть в смирение, тихо лежа в своих оковах. В противном случае — он лишь снова разозлит родственника. Но… что он там делает? Готовит новую пытку для него? Зецу хихикнул. А может, сжигает все письма и листы с кодами, что Обито собирал, если уже не сделал этого. Мадара усложнял эту работу настолько, насколько возможно, своей привычкой не упускать мальчишку из виду даже ночами, но Обито все равно собрал достаточно комбинаций для возможности подойти близко к цели без дополнительных подсказок, но теперь это уже не имело никакого значения, верно? — Он идет… Зецу и Тоби как по команде отступили от кровати, коршунами встав по обе стороны от беспомощного ребенка. Леденящий ужас парализовал разум в тот же миг, вызвав новую панику. Мальчик снова задергался в своих путах, чувствуя непреодолимое желание забиться под кровать — единственное спасительное место, пока он по-детски верит, что в бункере таковые могут существовать. Дверь, ведущая в спальню, открылась. Яркий голубой свет ослепил ребенка в тот же миг. — Ты довел его, Обито. Он убьет тебя. Убьет, — бормотал Тоби, не отрывая черного отверстия на лице от оказавшегося на пороге мужчины. Его голос, видимо, принадлежал самой безумной, иррациональной части сознания ребенка, умеющей лишь злорадствовать и предполагать самое худшее. Мальчик громко замычал, уставившись в лицо Мадары, равнодушно рассматривающего пленника на постели. Взгляд старался зацепить малейшие эмоции. Что с Мадарой сейчас? Он все еще зол? Рад? Спокоен? Мужчина не выказывал ничего кроме усталого довольства в чуть прикрытых глазах, словно недавно смог выполнить тяжелую работу. Вроде сдачи квартального отчета на работе отца или готовки ужина на несколько людей. Он сделал шаг к кровати, усмехнувшись, когда мальчика затрясло от ужаса. Обито резко попытался приподнять голову, чувствуя, как перед глазами пляшут черные точки. Он инстинктивно сжал бедра, вызвав унизительный смех. — Рано так делать, мальчик, — Учиха не знал, к чему был этот комментарий, но дядя приблизился вплотную к кровати, вызвав новый приступ холодного ужаса. В голове мелькали картинки казни его единственных друзей в замкнутом пространстве. Мадара тем временем продолжил: — Решетку я заварил тоже. Не будет тебе соблазна лезть туда. Тени на лице Мадары играли странную игру, старя его на пару лет, но, быть может, Обито снова видел то, что заботливо подкидывал ему разум, и ничего больше. Мужчина небрежно провел ладонью по ноге племянника, с трудом подавив холодную улыбку, когда Обито дернулся к изголовью кровати, силясь избежать прикосновения, и сел на край кровати. — Не дергайся, Обито. Будь хорошим мальчиком. Это единственное, что от тебя требуют сейчас, — прошептала часть его сознания голосом Зецу. Бледный паренек, с желтыми глазами космического путешественника восьмидесятых покачал головой, когда он снова захныкал, не находя в себе силы даже на слезы. - Хватит тебе скулить. Просто делай, что он говорит, и все будет хорошо. Видимо, Зецу отвечал за более рациональную часть детского сознания, бывшую при этом не менее лояльной к Мадаре, чем Тоби. Боже. Действительно ли это были призраки его крыс, или же Учиха давно нуждался в подобных голосах своего расколотого разума? Мужчина, тем временем, тяжело вздохнул, исподлобья посмотрев на привязанного. — Успокоился? — голос Мадары больше не был угрожающим, напротив, в нем были почти заботливые нотки, словно он разговаривал со щенком, а не с маленькой жертвой его бывшей ярости. — Слышишь, что я тебе говорю, истеричка? Обито тихо замычал, чувствуя как марля во рту тяжелеет, пропитываясь слюной. Он пытался глотать, но каждый раз испытывал рвотный рефлекс от забивающейся глубже в глотку ткани. Тоби рассмеялся, ткнув в Мадару пальцем, но его слова были перебиты второй крысой. — Тебе мало, малыш Обито? Не зли его. Кивни хотя бы, — нарочито хмуро проговорил он, и Учихе не осталось ничего другого, кроме как подчиниться и медленно кивнуть, напугано глядя на родственника. Зецу не прогадал. Послушание мужчине пришлось по вкусу, давая понять, что его воспитание таки дает плоды, а шутки давно кончились. — Хороший мальчик, — улыбнулся он, но затем в его глазах появилось что-то зловещее и одновременно с этим понимающее, — Обито. Я ведь знаю, что ты лез туда из-за неверия мне, — видимо действительно успокоился. Пытался объясниться. Но разве это изменит что-то? Вернет к жизни мертвых крыс? И все же ребенок слушал. — Если бы я мог показать тебе, что творится на поверхности — я бы показал, чтобы твое недоверие не грохнуло нас обоих. Но я не могу открыть эту дверь, и у меня есть на то причины. Обито не ответил. Банально не мог из-за кляпа. Удобно, должно быть, Мадаре. Дискутировать с человеком, не имеющим возможности говорить. — Я знаю, что ты просто глупый ребенок, но подумай, черт возьми, головой хоть немного. Доказательства моей правоты у тебя уже есть, и я не собираюсь хлестать йод, чтобы продемонстрировать тебе более убедительные, — хмуро продолжил тот. — Просто вспомни сам. «Вспомнить что?» Обито растерянно покачал головой. Его все еще жутко пугало свое безнадежное положение, но дядя казался почти дружелюбным в своем странном монологе. Отчасти он говорил с ним с позиции взрослого. Мужчина прокашлялся, снова начав рассказывать уже слышанное: — На Америку упало несколько бомб с перерывом два-три дня. Довольно странная последовательность. Мне казалось, в случае ядерной войны на нас спустят все сразу, но видимо, такие вещи трудно прогнозировать правильно, — Обито не понимал, о чем он, но что-то внутри вынуждало слушать. — Невада пострадала одной из первых, можешь быть уверен. Меркьюри просто в щепки разнесло, судя по всему… Да, его бы били точно, — он откинул голову, размяв шею. — После вам отрубило воду и свет, верно? Ты помнишь это, малыш Обито? Он помнил. Как и то, что прилавки магазинов опустели за считанные часы, а потребность идти в школу отпала сама собой. Но ведь он был ребенком. Что он мог думать о таких странных переменах? Точно не то, что где-то в соседнем городе взорвалась ядерная боеголовка. Это было правдой, но что если… — А еще телефон. Они не работали, правда? Никакие. То-то мамочка волновалась за своих родственников в Ричмонде*, — поддакнул Зецу. Обито прикрыл глаза, грешным делом подумав, что если все это обман — то Мадара идет под руку с удачей. — Я уже молчу о бомбе, что едва не убила нас обоих. Это что, тоже я подстроил, чтобы тебя здесь держать? — усмехнулся Мадара. Он не видел смысла в том, чтобы повторять уже сказанное несколько раз, но мальчишка упорно избегал реальности и правды. А правда у каждого в этом месте была своя. Мужчина снова положил ладонь Обито на колено, но тот снова дернулся, сбросив с себя неприятное прикосновение. Раздался приглушенный смешок. — Что? Боишься? Я бы не навредил тебе, малыш, но на моих нервах лучше не играть. Обито отвернул голову, закрыв снова начавшие слезиться глаза. Он не мог спорить со словами Мадары, даже если бы проклятая тряпка не забивалась ему все глубже в горло — дядя приводил вполне веские доказательства, как в начале их пребывания в бункере, так и сейчас, и двенадцатилетний ребенок не мог ответить достойно, хотя до последнего не хотел верить в их абсолютную правдивость, подкидывая себе все новые и новые варианты, почему же его родственник может оказаться лжецом. Но, быть может, все это было пустым делом, а он — слишком маленьким, чтобы судить правильно и принимать реальность, как есть. — Именно, Обито! Мадара же не может просто открыть дверь бункера и показать тебе, что стало наверху. Это опасно. Помнишь, что он говорил? — спросил его Зецу. Да. Что-то про бомбы и радиацию, чего малец еще не проходил в школе, оттого и мучился незнанием. Здесь, с таким огромным количеством пустого времени, можно было изучить конкретно эту стезю физики лучше, но большинство книг о данной науке сходились к квантам и энтропии. Славно. Обито знал о коте Шредингера, но ничего не смыслил в полураспадах, полагаясь только на знания дяди. «Если бункер — это коробка, куда нас поместили… значит ли это, что для выживших снаружи мы и мертвы и живы?» «Выживших, ха?» — Я знаю, что тебе тяжело принять произошедшее. Как и тяжело находиться со мной здесь, но выбора у тебя нет, и это придется осознать. Либо ты слушаешься и учишься жить со мной бок о бок, либо умираешь. — Мадара нагнулся над ним, нарочито медленно развязывая бинты на руках. Обито зажмурил глаза, чувствуя полузаложенным носом мяту, видимо, от геля для душа. — Ты все услышал? Ладно. Сейчас освобожу тебя. — Убери от него руки, сукин сын, — раздалось шипение. Обито резко открыл глаза, слегка повернув голову к стоявшему у кровати Изуны. Галлюцинация смотрела на брата, почти закрывшего мальчишку собой, дабы было удобнее отвязать его от кровати, с презрением. Обито дернулся, когда правая рука оказалась свободной. Тут же с трудом вынул изо рта кляп. — Никогда больше не связывай меня! — истерично взвыл ребенок, давясь собственной, накопившейся слюной, стекающей по подбородку и щеке, и ударил мужчину в грудь. — Ты… Зачем?! Зачем ты убил их?! Мадара застыл, удивленно глядя на мальчишку, будто бы сперва решил, что речь идет о людях, а затем его взгляд прояснился. Вторая рука тоже оказалась освобождена. — Ты вывел меня из себя и получил наказание. Я предупреждал, что так будет. Кто же знал, что ты окажешься таким тупым, чтобы не понять с первого раза? — Мадара тяжело вздохнул, перехватывая детскую руку. Он бы мог поприжимать Обито к кровати подольше, но в его случае это грозило последствиями для них обоих. Рановато. Как жаль. — Будет тебе. Это просто крысы… — Нет! — Обито понемногу впадал в новую истерику. Он резко принял сидячее положение, прижавшись к железным перилам изголовья кровати, обняв колени руками. Помотал головой, не желая сдаваться так просто. — Я не верю тебе! Ни единому слову… ты… Те письма, рисунки… Ты постоянно что-то утаиваешь! — Допустим. И что с того? Это так важно? — равнодушно спросили в ответ. — Да! — Обито вытер глаза ладонями. — Откуда здесь письма твоего брата? Кто писал о двери?! Ты держал его здесь?! А ребенок? Ты скрываешь какие-то страшные вещи и ничего не рассказываешь. Я так больше не могу! Мадара снова присел на край кровати, закинув ногу на ногу. Знания ребенка не шокировали и не злили. Его осведомленность не значила ничего. Даже если Обито разом прознает про его прошлое — он что, тут же исчезнет, покинув бункер? Глупый мальчишка. Ему же лучше жить в неведении как можно дольше. — Ты еще слишком мал, чтобы я рассказал тебе все, да тебя это и не касается. Что произошло здесь в прошлом — уже не имеет значения. Ты тут только потому, что я захотел тебя спасти. Чего тебе бояться? — но Обито захныкал громче, и мужчина издал раздраженный вздох, слегка нагнувшись, чтобы заглянуть в чужое лицо. — Обито. Я не маньяк и убивать тебя не собираюсь. Это главное. — Он говорит убедительно, не так ли… У парня явно проблемы с гневом, конечно, но ведь убить крысу и человека это разные вещи… К тому же, он же не совсем нормальный… уж прости его и будь умнее, — деловито начал Зецу, но Обито не слушал его, хотя сомневался в собственной правоте с самого начала попадания сюда. Ведь… А что если правда? Если наверху только радиоактивная пустошь, а он, как дурак, полез на выход, не додумавшись взять противогаз или что-то еще. Что обычно берут в таких случаях? Может, его бы не спасло вообще ничего. Может, он просто глупый ребенок. Может, ему пора бы начать слушать единственного взрослого здесь. Но даже так. Это ведь не умаляет того, что Мадара, возможно, держал здесь кого-то еще до наступления судного дня? Обито снова закачал головой, выказывая неверие, и дядя потерял остатки терпения. — Главное — наверху ничего нет, и это единственная причина, по которой мы здесь сидим… и ты… а черт с тобой, ублюдком, — Мадара таки взорвался, когда понял, что ему не верят. Резко поднялся с кровати, напугав ребенка до ужаса, схватив его за плечо и потащив в коридор. Обито вскрикнул от боли и неожиданности, когда комната сменилась гостиной и коридором, ведущим к двери с кодовым замком у которой они оба и встали. Мадара толкнул мальчишку к стене, скрестив руки на груди. — Хорошо. Раз уж ты такой умный у нас… Я открою эту дверь, и можешь валить на все четыре стороны. Долго ты не проживешь, конечно, сдохнув где-нибудь в канаве от лучевой болезни, но это уже не мои проблемы. Обито удивленно застыл, опасливо посмотрев на зеленый экранчик. Он не лжет? Он откроет ее? Отпустит? — Нет! Не позволяй ему. Он же убьет нас обоих! — в ужасе вскричал Тоби на ухо. Мальчик нерешительно стоял у стены, когда дядя подошел к двери и набрал первую цифру. Он не видел оттуда, какую именно. Мешала ладонь родственника, а здравый смысл уговаривал не подходить ближе. Он и еще две напуганные крысы. — Обито, что ты застыл! Останови его! Быстрее! Что происходит? Расстановка сил сменилась так резко, что мальчик толком не понял, что ему позволяют уйти. Но, если позволяют… значит ли это, что слова Мадары — правда? — Ты снова довел его! Посмотри, он же делает это сгоряча. Вы оба умрете! — вторил соратнику Зецу, схватившись за голову. «Я…» — Двух смертей недостаточно?! Тебе нужно еще две?! Зачем ты это делаешь?! Хватит. Обито почувствовал, как его волнами накрывает паника. В течение секунды он ощутил настолько холодный ужас от чужих голосов, что не мог вымолвить ни слова, беспомощно наблюдая, как Мадара набирает еще две цифры. — Он убьет нас, Обито! Он сейчас нас всех убьет! «Замолчите…» Где в этот момент были Изуна, Какаши и Рин, так желающие выбраться отсюда? Почему они позволили его лояльной к дяде части сознания править бал? Был ли это знак, что Мадара говорил истину, и Обито правда сейчас их губит? Как это вообще работает? Что случится, если эта дверь откроется? «Он же не может просто убить их в случае чего? Верно? Это очередной обман? Да? Верно?» — Он психопат, идиот! Психопат, которого ты довел до ручки. Он не понимает, что делает! Только ты понимаешь! Останови его! — Мне страшно… — Хватит, пусть он прекратит! «Вы…» Голоса путались и кричали. Обито зажмурил глаза и закрыл уши руками, но они звучали бы в его голове, даже если бы он проткнул барабанные перепонки спицами. Господи. Он спятил… Нужно было думать и принимать решение, но он не знал какое. Казалось, еще секунда промедления и из-за Обито эта история оборвется. — Слушайся старших, Обито. Просто слушайся старших, ты же хороший ребенок? — Не открывай эту дверь. Не открывай эту дверь! — Остановись. Стой! — Стой! — этот голос принадлежал уже самому мальчишке, испуганно схватившему родственника за руку. Обито вдруг громко разрыдался и прижался к Мадаре, спрятав заплаканное лицо в ткани рубашки. Мужчина удивленно выдохнул, положив руки ему на плечи. — Не открывай… Мадара мрачно хмыкнул, впрочем, не пытаясь отпихнуть обнявшего его ребенка. Послышался писк — цифры сбросились от слишком долгого ожидания последней. Успел ли он их увидеть? — И вот, мы снова на втором круге. Ты таки веришь мне. Надолго ли? — рассмеялся мужчина, погладив его по голове. Обито громко всхлипнул. — Не открывай… — Не буду. — Учиха вздохнул, а потом скупо улыбнулся, отстранив его от себя. — Умный мальчик. Это твое первое разумное решение за эти месяцы, — но ребенок все еще трясся и хныкал, посему мужчине пришлось нехотя обнять его снова, продолжая осторожно поглаживать по голове. — Ну. Ну. Не плачь. Здесь ты в безопасности. Как и любой, кто бы попал сюда. Отец старался на славу, а Мадара оказался хорошим продолжателем, верно? Обито устало кивнул, продолжая обнимать мужчину, словно спасительный круг в замкнутой западне, вытягивающей энергию, в то время как бункер лишь низко гудел своими жилами-трубами, насмешливо наблюдая за развернувшейся в нем сценой. Здесь еще не было врагов, но он все равно знал, на чьей стороне окажется. Минус одна минута до полуночи.

DEFCON 3.