DEFCON

We lay my love and I beneath the weeping willow But now alone I lie and weep beside the tree Мадара помнил как мальчишка напевал эту мелодию, изредко произнося и слова. Только ее, будто ничего другого и не знал. Никакой «Маленькой звездочки» или вроде того, только бесконечная тоскливая песнь, которую он так часто слышал в собственном доме, сыгранная его братом на пианино. Порой Мадара злился на подобные проявления его чудаковатости, никак не походившие на то, как сам он вел себя в детстве, однако после случившегося с ними обоими, стал тревожно вслушиваться в чужую тихую песню каждый раз, когда мальчишка напевал ее снова. — Ну так что, Изуна. — спросил Мадара брата задолго до всего этого. — Ты сделаешь это? Изуна посмотрел на Саске, и мужчина был готов поклясться, что он увидел в чужих глазах ту самую мрачную решимость, которой так часто боялись люди в его собственном взгляде. — Прости меня, Саске. — прошептал он, взглянув на удивленного мальчика. — Прости. Но между вами всеми я все еще выбираю лишь себя. Удар. Подсечка. Он валится на горячий песок, чтобы снова встать, прикрыв и так пострадавшее лицо. На третий раз получается. Солнце нещадно печет голову. Окружившая их солдатня выкрикивает имя его противника. Мадару не поддерживает никто. Так точно, сержант-инструктор! Выполняю, сержант-инструктор! Ранний подъем. Пресная еда и бесконечная подготовка к войне, в которую здесь все так верят. Мадара не самый сильный в своей группе. Он постоянно проигрывает более крупным товарищам, не так ловок как те, что помельче, когда речь идет о полосе препятствий, но его серую среднячковость все равно терпят. Мадара никогда не улыбается. Не нарушает дисциплину и не ноет, когда их в очередной раз будят посреди ночи, заставляя пробежать несколько часов по лагерю с оружием на плечах. Его обходят стороной, потому что он кажется роботом. Не разговаривает, послушно выполняет любой приказ, делает только то, что положено, не меньше, не больше. Тем, кому не повезло попасть с ним в одну группу, не нравится его сухость и отстраненность, тем, что выше не нравится отсутствие энтузиазма. Не хороший ученик и не плохой. Просто есть. Иногда пугает ребят своими заскоками. Как-то вдруг застывает на месте, хотя другие давно сняли противогазы и смотрит перед собой черными стеклами линз. Но не более того. Но Мадаре все равно нравится подобная жизнь. В какой-то степени он входит во вкус железной дисциплины, в которой любые действия и мысли — лишь продукт, что насаждается в тебя сверху. Это хорошо. Это глушит собственные побуждения, заходящие за рамки того, что происходит по ту сторону забора тренировочного лагеря. Это дает какое-то странное успокоение. Контроль, которого лишили его статичными помехами на маленьком экране. Мадара знает, что способен на убийство и все вокруг не перестают говорить об этом. Ужасаться этому. Но здесь такой факт о нем — не новость. Все молодые ребята, ползущие за ним под железной проволокой, способны убить. И они это знают, иначе бы не пришли сюда. — Хорошо, Учиха. Следующий. Контроль также дает это странное ощущение. Будто бы Мадара становится опаснее. Сильнее. К началу белой фазы* он может вырубить противника одним точным ударом в кадык или нос. К концу — умеет обращаться с винтовкой и пистолетом. Тобирама давно остается позади в сравнении с его навыками, но они никогда и не мерялись силой. Мадара знает, что справится, потому что отчасти попал в нужную ему стихию, когда стал идти по стопам отца. Ранний подъем. Еда. Разминка. Тренировка. Снова будут учить стрелять, на этот раз из другой винтовки. Инструктор кричит на него за неуклюжее обращение с патронами, но Мадара лишь молча смотрит перед собой. Затем полоса препятствий. Теория в душных кабинетах. Как же жарко. Месяц проходит за месяцем. Дни одинаковы — их скрашивают только звонки Энн. Мадара говорит ей, что легко справляется со всем, что обрушивается на него здесь — будь то тяжелый труд или полное игнорирование со стороны товарищей. А вот последний этап оказывается тяжелее всех, потому что его заставляют работать в команде. Ведь Мадара почти не контактировал с остальными новобранцами. Только равнодушно наблюдал за тем, как его окружение собиралось в кучки из друзей, но никогда не пытался принять в подобном участие. Порой Ямато навязывал ему разговор с собой, но на этом их общение ограничивалось. Быть может поэтому в отличие от остальных, в последнем полевом тесте Мадара провалился по всем фронтам, пытаясь действовать в привычном одиночестве. Но разве это плохо? Такой же заурядный тест. Проникнуть в недостроенное здание, обезвредить, освободить заложников. Мадара вроде даже справляется, но все равно остается не удел в глазах инструктора, благо не слишком критично, чтобы ставить под сомнение его компетентность. Ямато спрашивает, собирается ли он вернуться в Меркьюри, но Мадара молчит вплоть до назначения. Впереди еще долгое обучение, поскольку кто-то сверху решил, что неглубокие знания Мадары о медицине могут пригодиться в дальнейшем. Мадара давно уже не видит в себе врача, пусть даже военного. Раньше хотел им стать, но теперь это слово ему противно, потому что вызывает почтение у Тобирамы, но он не отказывается от обучения. В конце концов некоторые аспекты медицины интересуют даже его. Иногда Мадара ловит себя на мысли, что вглядывается в лекарственные справочники слишком пристально. Порой читает о хирургических операциях, ненароком останавливается на тех, что связаны с мозгом, но не находит ответа на вопрос, который ищет без конца с самой юности. Знает ведь — не найдет, но надеется, что он все еще где-то утаен. Но это ничего. У него есть собственное лекарство. Главное — достать его. — Фух. Эти месяцы были бесконечными. Впереди должно быть полегче. Особенно военным врачам — считай просто теорию будешь натаскивать, да учиться раны шить. Повезло тебе. — говорит ему Ямато, пока они идут по пустынной улице с черными военными сумками за плечами. — У тебя тоже нет машины? Ничего. Тут автобусами можно добраться. Подсказать тебе как? Все равно в один город едем. — Ямато махает рукой в сторону дороги, когда молчание затягивается, но вновь получает только кивок головы. — Едь без меня. Мне нужно по делам в соседний город. — тихо отвечает ему мужчина. Ямато интересуется зачем же Учихе оставаться в чужом городе. Конечно, ведь он не был бы собой, если бы не сунул нос не в свои дела, но Мадара только разворачивается и уходит прочь, покидая их небольшое прибежище от сильного ливня. Чувствует, как пристально смотрят ему в спину и на миг замирает на месте, однако через какое-то время таки продолжает идти дальше, всунув руки в карманы старой джинсовки. Расскажет ли кому Ямато об этом разговоре? Это было подозрительно? Мадаре все равно. Он знает, что… — Зачем было нужно это послание?! — его окликает уже совсем иной голос, но Мадара почти не чувствует себя в настоящем. Даже когда бьют по щеке, и без того красной от жара. — Черт возьми, Мадара, да проснись ты уже! Мадара пытается. Пробует открыть глаза, но тело неуемно тянет в черную бездну под холодной плиткой. Всегда так чудовищно холодно, хотя час назад с него сошло несколько потов. Мадара назвал бы это тяжелым течением болезни, но едва ли лихорадка могла убить его. Нет, он не может умереть. Его жизнь слишком значима. А смерть — далеко от самой сути личности Учихи. Мадара вспоминает об отце, о его глупой гибели, но отказывается примерять его роль на себя. — Дерьмо. — Обито приходится отступить. Принести белую коробку из-под обуви, где они хранят таблетки и бросить ту к ногам Учихи, — На. Найди себе чего. От жара? Мадара вдруг представляет себе как малец напивается этими таблетками и подыхает, хочет отнять их быстрее, предотвратить самоубийство, но трясущаяся ладонь лишь слабо хватается за край коробки. Идиот опять напортачит, примет не ту дозировку и вместо нормальной смерти будет захлебываться собственной блевотиной перед дядей еще несколько часов. Впрочем… есть там таблетки, передозировка которых вызовет кровотечение и смерть в течение часа. Черт знает, утратили ли они свои свойства. Должно быть в бункере остались те самые пачки, которые Мадара однажды забрал у Индры, когда по нему дали их неслабые побочки. Как они там назывались? Ципро… Может Мадаре стоит всунуть сразу жменю в рот и обречь мальца на голодную смерть неподалеку от его трупа? Хах. Почти заманчиво. Вот бы он утерся. — Эти нужны? Смотри! Эти? — Мадара почти дергается, когда перед его глазами махают белой пачкой цитрамона. Медленно качает головой, и Обито в ярости выворачивает коробку прямо на него. Цветные упаковки беспорядочно ударяются о пол. Мадара видит как перед ним падает пара пачек противовирусных в серебристой пачке, но ему нужно не это. — Воды. — стонет он, с трудом переворачиваясь на спину. Обито скрипя зубами исполняет его просьбу. Вынуждает дядю принять сидячее положение, сует стакан воды в руку и снова спрашивает: — Если еще раз вырубишься — я тебя придушу, блять. Что тебе подать? Какая нежность. Мадаре почти приятна его забота, пусть она и вызвана чужим неконтролируемым гневом. Мужчина запрокидывает голову и усмехается. Шепотом просит подать пачку таблеток, на которую мальчишка умудрился наступить. После глотает сразу две таблетки и запивает водой. Давно пора. Заодно и проверит насколько они эффективны спустя столько времени. Мадара выпивает воду до дна. С трудом опускает стакан на пол, но тот падает и катится в сторону, разбивая напряженную тишину вдребезги. Обито слегка дергается от этого звука, однако по-прежнему не отрывает от мужчины горящих гневом глаз. — Кассета. Что она значит? — спрашивает он почти нервно. Это важно. Чертовски важно услышать ответ от ее создателя. Убедить в себя, что его первая мысль — ложь. Глупая додумка. Такого не может быть. Только не в их мирке. — Кассета? — сперва с сомнением протягивает Мадара, но затем в его глазах проскальзывает узнавание. — А… Конечно, он знает о ней. Прекрасно знает о чем идет речь, но мысли слишком медлительны, чтобы ответить на чужой вопрос… нет, даже требование, быстро. Мадара вспоминает свое спокойствие. Ту эйфорию, почти сладостное счастье, которое он испытал в первый и последний раз своей жизни, и едва заметно улыбается. — Что смешного?! Обито замечает эту улыбку. Снова злится, но скорее нервничает. Мадара прикрывает глаза, всматриваясь в его трясущуюся нелепо-худую фигуру. Да, малыш. Это трагедия. Ты перенял ее на себя? Или скорее это сделал друг в твоей голове? — Не удержался и посмотрел, а? Она, между прочим, была не для тебя. — тянет Учиха сдавленно. Впервые за эти дни, он чувствует, что хотя бы частично владеет ситуацией. Жаль только, все еще ужасно мутит. — Я могу рассказать тебе, что было до. И после. Вижу тебе любопытно, да? Неужто еще не умер мой старый добрый мальчик? — Заткнись! — Обито хватает его за горло, садится напротив, заставляя смотреть на себя, но Мадара уже не боится. Слишком поздно. — Я хочу знать, что ты сделал с ним. — Я ничего не делал… — Не лги! — Почему бы нам не пойти друг другу навстречу? Я расскажу тебе пару своих баек, а ты поможешь мне дойти до дивана. Что скажешь? Обито качает головой, сжимая горло Мадары сильнее. — Скажу, что вырву тебе пару ногтей на пальцах и ты заговоришь без всяких «но». Мадара только шире улыбается, легко отпихивая его дрожащие руки от себя. — Знаешь чему научила меня армия в свое время? Пытки — хуевый метод допроса, малыш Обито. Если мне будет слишком больно — я скажу все, что угодно. Лишь бы ты перестал. А скажу ли я правду… и отличишь ли ты ее от бреда. А? Ты ведь совсем не тот, кто на это способен. Обито замолкает. Смотрит на него какое-то время, подрагивая плечами. Нервный тик? Мадара долго боролся с ним после Калифорнии. Пытался не дергать плечами и головой, но все равно нервно вздрагивал каждый раз, когда в голове звучало отдаленное шипение. Сейчас это почти прошло. Память о Тобираме всегда будет болезненной, но армейская дисциплина загнала ее внешние проявления в область, где у Мадары имелся хотя бы минимальный контроль. А Обито не умеет себя контролировать. Его тело слабое, живет само по себе, поодаль от хозяина. Дергается, дрожит, будто бы малец в принципе не способен усидеть на месте. — Так и быть. Ты опять выиграл в этой игре. — и хотя голос Обито все еще источает безумие, кассета, кажется, пробудила в нем что-то забытое еще в детстве. Какой-то серьезный интерес. Мужчина почти заинтригован. — Но только попробуй солгать мне. А есть ли смысл? Обито же не сдаст его копам, неужели ему никак не понять, что ложь во спасение давно стало в их мирке пустым звуком? Мадара может быть искренним. В сущности, бункер — единственное место, где он таковым был. — Обязуюсь говорить только правду и ничего кроме правды… ха. Мальчишка с трудом доносит его до дивана, перехватив под руку, и Мадара наконец позволяет себе устало улечься на что-то мягкое. После нескольких дней лежания на полу болит поясница. На боках, если приподнять ткань спортивных штанов, видны красные пятна. Кто знает, превратились бы они в пролежни, полежи Мадара чуть подольше. Он устало вздыхает, осторожно выпрямляя больную ногу. Не посинела. Значит не перелом. Можно спокойно зализывать раны, главное не забывать об Обито, сидящем напротив. — Я знаю… ты зол. — вздыхает мужчина, корчась от боли в ноге. Жар, кажется, ощущается чуть легче, однако едва ли отступил полностью. Просрочка не ровня нормальным таблеткам. Благо, хуже не делают. А дальше остается надеяться на иммунитет. — Я тебе об этом не говорил. Думал, сам все узнаешь. Для меня это… не самая любимая тема. Нет, не так. Мадара с радостью смаковал бы ее, но ведь Изуне нужно было все испортить. И как именно? По итогу он все еще причинял брату самую большую боль, сколько бы лет не прошло. — Начинай. — хмуро приказывает ему Обито. Вздох. Мужчина облизывает губы. Чувствует, как из ниоткуда возникают давно зарытые в глубине души воспоминания, но не может начать. Кому он рассказывает эту историю? Мальчишке? Такое происходит с ним впервые. Мадара был уверен, что утащит все свои тайны в могилу. А может он хотел этого сам? Желал, чтобы Обито разделил с ним эту гниль, оттого давал столько подсказок? — Я вернулся с учебного лагеря. У меня было несколько недель выходных перед… — Ближе к делу. — перебил его Обито нетерпеливо. — Сообщение. — с выдохом произнес Мадара. — Я получил от Изуны сообщение. Что-то вроде «Мы должны срочно увидеться. Это касается Тобирамы.» Звучит как чушь, да? Несусветная. Мадара бы проигнорировал его от кого угодно. Но то был Изуна. То было послание от него. То, чего Мадара ждал черт знает сколько. Оно обрадовало его. Затем встревожило. Заставило почувствовать себя параноиком, когда Учиха прочитал его снова. Несколько раз, не веря своим глазам. Оно могло быть ловушкой. Могло быть приманкой самого Тобирамы, отнявшего у Изуны телефон, но Мадаре было плевать. В тот вечер Учиха уехал из Меркьюри практически незаметно, никто бы и не сказал, что его не было. Энн не звонила ему какое-то время, занятая своей беременностью, Индра был по уши в работе, а любопытные соседи жили на достаточном расстоянии, чтобы не высматривать выезжающую в потемках машину. Мадара не брал с собой много. Только черную спортивную сумку через плечо, которую получил еще в первый день военки. Набросил старую кожанку и немного подумав, открыл бардачок. Да, они были там. Мадара натянул на руку кожаные перчатки. Сколько они там лежали? Почти год уже. А выглядят как новые. Интересно, если он встретит Хашираму — тот попросит вернуть их назад? «Что случилось?» Пропущенный. Мадара снова может звонить ему? Что изменилось? «Изуна? Ты в порядке?» Пропущенный. Пропущенный. «Ответь. Или я действительно приеду и из-под земли тебя достану.» Пропущенный. Пропущенный. Пропущенный. Пропущенный. «Изу.» Пропущенный. Пропущенный. Пропущенный. Пропущенный. Пропущенный. Пропущенный. «Твою мать, Изуна. Ты сам напросился.» На сердце тревожная неопределенность. Мадара едет быстро, не так как в прошлом году, когда братья плелись по трассе с черепашьей скоростью, боясь нарушить незнакомые им правила. Если бы их заприметила полиция — это был бы конец, приходилось осторожничать, неуверенно объезжать мчавшиеся вперед машины и периодически останавливаться, дабы перевести дух. Сейчас в этом нет необходимости. Мадара хорошо освоил машину за время пребывании в Калифорнии. Сумел сдать на права по какому-то ускоренному курсу за немалые деньги. Возил туда-сюда то Хашираму, то брата, как будто был их личным водителем. Поэтому сейчас вождение было тем навыком, с которым, казалось, он просто родился. Зеленое табло со штатом появилось всего через пару часов — машина гнала как бешеная. Мадара едва успевал подмечать плохо заметные среди ливня фары соседних автомобилей. Когда он добрался до Лос-Анджелеса, тот слегка унялся, однако по-прежнему настойчиво стучал по капоту. С ума сойти. Учиха снова в этом проклятом городе. Ради Изуны. Всегда только ради него. Что ж. Он знал, что рано или поздно вернется сюда за братом. Мадара лениво разглядывал неоновые вывески на зданиях, объезжая особо заполненные дороги стороной. Он хорошо помнил этот долбанный город, поэтому понимал кое-что в окольных путях, однако те имели смысл лишь тогда, когда едущий по ним, знал куда именно хочет попасть. В его случае вариантов было несколько. Мадара нервно поправил слегка отросшие чуть ниже ушей пряди волос. Повернул голову к боковому стеклу, пытаясь разглядеть название улицы, на железной табличке неподалеку, однако капли дождя размывали картинку снаружи. Когда машина встала на светофоре, мужчина попытался набрать Изуну, но он по-прежнему не отвечал. Мадара тихо выругался про себя. Ладно. Ничего. Он помнит адрес и Тобирамы, и Хаширамы. Все под контролем. Изуна там. У кого-то из них. Вопрос в том… у кого? Зеленый свет. Нога вдавила педаль. Мадара свернул налево, на улочку потише. Поморщился от донесшейся до ушей музыки из соседнего бара. Здесь так шумно. Он уже давно отвык от подобного, но Лос-Анджелес никогда не бывал тихим. В первое время это так дезориентировало, что не давало сосредоточится ни на своих мыслях, ни на дороге, а сейчас… возможно Мадара просто слишком хорошо помнил этот проклятый город. Еще один поворот. Мадара почти приехал. Красный свет из рекламной вывески осветил его хмурое лицо. Слишком ярко, даже в ночи. Приходится то и дело щуриться от режущих глаза цветов. Неоновый синий, желтый, цветастые рекламы, гирлянды, висящие даже на одиноких деревьях, посреди асфальта и бесконечных каменных блоков. Он помнил дорогу, но обступающие машину здания словно бы смазались в памяти. Ах, нет. Одно запомнил — серое возвышение, словно крепость, тут же всплывающее в голове как притон Орочимару. Изменился ли его бизнес спустя год? Едва ли. Должно быть он и дальше влечет к себе самый наивный пласт Лос-Анджелеса. Остается надеяться, что Хината давно убралась оттуда куда подальше. Вновь светофор. Дальше дорога почти на интуиции и старой памяти. Сперва центр, потом дома поменьше — и так до конца, пока не приедет в частный сектор. Здесь немного тише. Городской шум остался позади, но Мадара все еще слышал его отдаленное эхо в голове, когда выходил из машины. Взглянул на место, где всего год назад жил почти с сомнением. Совсем ничего не изменилось. Может быть Мадара никуда и не уезжал? Может быть возвращение в Меркьюри и Энн ему привиделись? Может быть Тобирама и дальше продолжает играть с твоим разумом, ха? Что если ты все еще бредишь в его вонючем кабинете? Но Учиха знает, что такое реальность. Теперь он строит ее сам, а не дает в руки больному психиатру-психопату. Вот она. В сумке, которую он заботливо сжимает в руках. — Мадара? Это… правда ты? — к удивлению Мадары, Хаширама изменился. Почему-то он был уверен, что этот недоумок сторчится в ближайшие пару месяцев, после исчезновения Учихи, однако тот выглядит… на удивление здоровым. Куда более вменяемым, если можно так сказать. Мадара уловил эти маленькие изменения сразу, хотя внешность человека напротив осталась почти неизменной. Хаширама не плыл как раньше, держался уверенно, улыбаясь во все зубы старому знакомому. И этот взгляд. Словно в нем тоже что-то изменилось. Появился блеск, которого там не было и в помине. — Черт возьми, старик! Ты где пропадал-то?! На этих словах он радостно обнял мужчину. Мадара поморщился. Даже речь другая. Более стройная. Никаких тебе «деток». Неужели кто-то умудрился вставить ему мозги? Или же произошедшее с братом так сильно поменяло даже такого как Хаширама? — Я по делу. — коротко ответил Мадара, отстранив того от себя. Хаширама неуверенно кивнул, пропустив его внутрь дома. Здесь тоже все по-старому. Словно застрял в прошлом. — Блять. Ну и ну. Это правда ты. Не думал, что снова тебя увижу. Хаширама широко улыбнулся, поманив его на кухню. — Все такой же диковатый, ха? Я все равно рад тебя видеть, дружище! — хохотнул он, потрепав мужчину по голове. — И патлы состриг? Очень зря. Длинные тебе шли куда больше. Хаширама позвонил ему еще в машине, когда Мадара уезжал, черт знает зачем. Может хотел уговорить остаться, но то был его последний звонок. Больше Сенджу не появлялся в его жизни даже в виде простого смс. Мадаре и не нужно было подобного внимания, однако в таком случае эта радость была насквозь лживой. А может Хаширама просто уважал решение друга уехать? Мужчина усмехнулся своим мыслям. Нет, Мадара не был его другом. Только очередной симпатичной мордашкой в жизни наглого богатенького режиссера. Когда она исчезла, Хаширама едва ли горевал, имея в запасе еще несколько. — Чаю, кофе или чего покрепче? — голос его тоже изменился, стал чуть ниже, будто бы взрослее. Мадаре могло показаться, что прошло несколько лет с их последней встречи в Лос-Анджелесе, если бы он так тщательно не отсчитывал дни, проведенные без брата. Мадара уселся за стол, прижав свою сумку к груди. Отчего-то боялся, что Сенджу заглянет туда, стоит оставить ее без присмотра. — Ничего. Я ненадолго. Хаширама вдруг указал на его руки, усмехнувшись. — Все еще мои перчатки носишь? Губа не дура, Мэдди. Это Прада. — сказал он, достав с одной из полок две белые чашки. — И все же. Давай хоть кофе. Мадара нехотя кивнул, опустив голову к идеально чистому столу. На кухне кроме них не было никого. Похоже отец Сенджу в очередных разъездах. Что же со вторым сыном? Он ведь должен был уже выйти из психушки, верно? На сколько максимально можно закрыть там человека? На сколько Тобирама собирался заточить их? Хм. Год. Точно. Хаширама повернулся к мужчине спиной, наливая молоко в кофе-машину. — Так зачем ты к нам? Всё-таки с Изу помирился? — спросил он. — Бога ради! Скажи, что останешься. Я чертовски скучал. Мадара только нервно дернул плечом. Ох, не сейчас. — Можно и так сказать. Привез ему кое-что. Подарок. — руки невольно сжали ремни сумки. — Он живет не с тобой? — Нет. Больше нет. Снял себе квартирку вместе с Кагами. У них там вроде что-то намечается, может поэтому теперь как женатая парочка живут. — Хаширама повернулся к Мадаре с улыбкой, все такой же приторно дружелюбной, какой Учиха ее запомнил. И все же изменился. Знать бы чем. — Давно вы с ним не виделись, получается. Ты ведь даже и последних новостей не знаешь. - Мадара нахмурился. Кагами? С братом? Это невозможно. Изуне ведь нужно крепкое плечо рядом. Отношения с ним всегда означают, что ты берешь ответственность не только за себя, но и за него. А Кагами уж слишком похож на младшего — оба умеют только брать. Бред собачий. — Каких например? О том, что ты не сторчался? — чуть грубее прежнего. Мадару слегка задела новость о Кагами, но он не знал, почему. Видать, брат готов был трахаться даже со своей полной копией, но никак не с ним. Хаширама вдруг перестал улыбаться, нервно поправив волосы, упавшие на плечо. — Я мог. — тихо сказал он. — После того, как ты уехал…ну, только не осуждай, я опять передознулся. Отцу пришлось отправить меня в наркологическую клинику. Знаешь… Голову подлечить. — Ты хотел сказать, твою зависимость. — добавил Мадара равнодушно. — Что ж. Из песни слов не выкинешь — вздох. В глазах Сенджу появилась полупрозрачная дымка. — Представить боюсь, как это было ужасно для него. Старший сын в клинике для торчков, младший — в дурке… Я… я там несколько месяцев пробыл. Врагу не пожелаешь. Сидишь в четырех стенах, пока тебя пичкают всякой дрянью. Капельницы, какие-то ублюдки в халатах, пытающиеся внушить тебе, что ты — слабовольная падаль, которой нужно лечение… и даже позвонить никому нельзя. Никогда туда больше не попаду. Не хочу чувствовать себя так… так словно я… — Псих? — усмехнулся Мадара. Сенджу нехотя кивнул. Его лицо заметно побледнело. — Не могу поверить, что все так быстро полетело к хуям. А ведь пару месяцев назад все было иначе. Я был сыном знаменитости. Победителем в мировом фестивале, мать его. Мне казалось так будет всегда, а потом я вдруг обнаружил себя на больничной койке с катетером в вене. — Хоть с результатом? — Как видишь. Больше не принимаю. Даже пить стараюсь как можно меньше. — Так ты излечился? С чего бы? — Мадара даже удивился. Отец говорил ему, что бывших торчков не бывает, но Хаширама… неужели он смог бросить? Так у него выходит все же есть сила воли? Характер? Это смешно. Небось, через пару дней опять присядет на что-нибудь. Однако Хаширама, вопреки скепсису мужчины казался действительно… повзрослевшим. Быть может в такой степени, чтобы и правда завязать с пагубными привычками. В какой-то степени Учихе хотелось его уважать. Впервые он чувствовал в Сенджу нечто похожее на силу. — Не веришь? Я должно быть кажусь тебе жалким — тем временем проговорил Хаширама, посмотрев на знакомого исподлобья. — Понимаю. Я сам себе таким казался, когда лежал в больнице. Думал, что там и сдохну. Но знаешь… потом понял, как жить хочу. И взял себя в руки. — И теперь ведешь здоровый образ жизни? — Не идеальный. Но я стараюсь. Всегда можно начать все с начала — вздохнул Хаширама, поставив чашку кофе перед мужчиной. — Тебе сахар добавить? Мадара покачал головой. — Знаешь. Я не верю, что люди меняются — сказал он почти завистливо, однако Сенджу не заметил его затаенной злости. — Я тоже не верил. Но иногда… иногда случаются вещи, которые заставляют нас пересмотреть многое, правда? — улыбнулся он. Да. С Мадарой это случалось очень много раз. Не без помощи Тобирамы. — В конце концов я не совсем безнадежен, Мадара — вгляд Хаширамы устремился куда-то вдаль. В сторону окна, в которое ударяли капли дождя. — Никто не хочет умереть от передоза в двадцать шесть, толком не оставив после себя хоть какое-то наследние, даже придурки вроде меня. Вот оно что. Мадара понял, что это за блеск в глазах Хаширамы. Неужто этот неудачник наконец нашел хоть какой-то смысл в своем существовании? Кто бы мог подумать. Он правда поумнел. — И каково это? — спросил Мадара вдруг. Теперь Хаширама был похож на своего брата. И на Мадару в какой-то степени. Все трое хотели оставить хоть что-то после смерти. Хаширама — память. Тобирама — монстра, худшую версию себя, которое бы продолжило мстить за его утраченное «я». А Мадаре нужен был ребенок. Девочка, которая бы помнила его как отца. Черт, и почему он не взялся за Мираи, когда был шанс. — Что? Он сделал глоток кофе перед тем как уточнить. Горький. Стоило добавить себе хотя бы одну ложку сахара. — Ощущать изменения? — Да ты и сам понимаешь. Тебя тоже теперь не узнать. Шире в плечах что-ли стал? И прическа… блеск. — хохотнул Хаширама, присев с ним рядом. В комнате было темновато — Сенджу не включил свет над их головами, но освещение за стеклянными дверями таки давало им увидеть друг друга. Лос-Анджелес всегда такой — подумал Мадара. Всегда в темноте и одновременно в тысячи огней, цветастый, шумный и яркий. Лоск, за которым прячется самое неприглядное. В Меркьюри совсем иначе. Вся его гниль предпочитает нежиться на жарком полуденном солнце. — Ну а Тобирама? С ним что? — спросил мужчина, мысленно дрогнув от своего же вопроса. Скажи мне, что он не опасен. Скажи, что все еще взаперти. Пожалуйста. Взгляд Хаширамы помрачнел. Он тихо вздохнул и нервно отпил из своей чашки, сжимая ее в руках так, будто Сенджу было холодно. Его брат тоже любил кофе. Крепкий и горький. Мадара помнил как однажды он сказал, что любой подсластитель для этого напитка — оскорбление. И что психопаты находят в горечи? — Он… мы виделись с ним месяц назад, но толком и не поговорили. Я пытался идти с ним на контакт, но… после всего произошедшего это… сам понимаешь. Дается тяжело. И мне и ему. «Ты, ублюдок, обернул это «все произошедшее» в свою выгоду. Прекрати строить из себя святого и скажи, что твой ебнутый брат задумал в очередной раз.» Однако Мадара сдержался, сжав руки в кулаки под столом. Медленно кивнул, стараясь сохранять терпение. Черт. Он здесь только ради Изуны. Зачем продолжать слушать Хашираму? Из-за этого призрачного уважения? «Потому что тебе нужен второй. Сам ты не знаешь ничерта в изменившихся правилах. А Тобирама наверняка их изменил. Он должен увидеть. Тогда все обойдется малой кровью — достаточно просто дать уроду то, чего он так хочет. Да… И все пройдет легко и быстро.» — Он не говорил о тебе. Или об Изуне, если ты об этом хотел спросить. Операция по удалению опухоли прошла успешно. Потом он сидел на реабилитации. Ну… в дурке. А после нее брат просто… молча уехал к себе и почти не появлялся на людях. Я звонил ему периодически, но в ответ получал только сухие ответы. Мы и раньше, конечно, толком не общались. Но после… в общем теперь я не получаю от него ничего длиннее «да» и «нет». — Хаширама прикрыл глаза. — Обидно. Я ведь беспокоюсь об этом уроде, а ему как будто плевать. Ну. Может и так, раз уж он оказался… Психом. Как Мадара. Мужчина поморщился. — А Изуна? — После того как я попал в клинику, Изуна какое-то время жил у Микото и Фугаку. Не подумай, что я выгонял его! Это… с меня спросу уже не было. А отец… ну, понимаешь — Сенджу махнл рукой. Да, Мадара понимал. Понимал, что его маленький братик оказался не нужен папочке его благодетелей и был вышвырнут на улицу. Предсказуемая участь. — Потом эти двое тоже уехали. Вернулись к родителям Фугаку в Неваду. Там… своя неприятная история. — Какая же? Смешок. Хаширама находил ее забавной? — Оу. Ты и не догадаешься. У Фугаку вдруг обнаружился сын на стороне! Микото, конечно, не была рада такому повороту, но с этого придурка толком нечего взять… оказывается он по молодости обрюхатил одну старшеклассницу и свалил от нее. А сейчас… ну, она умерла и… — однако заметив отсутствие интереса в чужих глазах, Хаширама вздохнул. — В общем уехали они. В поисках семейной жизни. Хах. Кто бы мог подумать. А Мадара думал, что их калифорнийская тусовка будет вечной. Как на той пляжной фотографии. А выходит дружба этих недоумков не продержалась и года. — Тоскливо. — признался Учиха. — Выходит после твоего момента славы наступил упадок. И вы просто бросили друг друга. Хаширама пожал плечами. — Ну. Люди сходятся и расходятся. Это нормально. Но для Мадары ничего подобного не было нормальным. — И тебе плевать? Ты ведь так долго знал их. Как можно было просто… отпустить? — А что я должен был по-твоему делать? Собрать их обратно в кучку и запереть в подвале? Мадара, люди не обязаны быть с тобой до самой смерти. У каждого своя жизнь. Каждый может уйти, если захочет. Я просто живу себе дальше. Других найду в конце концов. Мадара покачал головой. — Но это будут другие люди. Не он. — А? Ну да. И в этом нет ничего страшного. — Ты слышишь меня? Это будет не он. А мне нужен он. Мне нужен он! Он не может просто уйти и заменить себя другими. — Мадара? Ты чего? — обеспокоенно спросил его Хаширама, когда заметил, как крепко мужчина сжал руки в кулаки. Учиха тряхнул головой. Да. Конечно. — Я… ничего. Просто печально это все — вздох. Мадара наконец поднял на него глаза. — Так Изуна живет с Кагами, — сказал он, поспешно встав из-за стола. Все. Хватит. Пора идти. — Снимают где? Скажешь мне адрес? — Оу. Конечно. Спешишь избавиться от моей компании? — хохотнул Хаширама слегка удивленно. — Прости, если что не так сказал. Не думал, что ты такой… сентиментальный. Я ведь правда рад тебя видеть. И рад, что ты помирился с Изуной. Учиха лишь молча кивнул ему. — Знаешь. Давай я тебя даже провожу. Покажу, где найти их дом. А то там частный сектор, легко заблудиться. Мадара хотел было отказаться, однако что-то во взгляде Сенджу вдруг успокоило его. — Спасибо — улыбнулся он. И Хаширама подмигнул ему в ответ. Singing «Oh willow waly» by the tree that weeps with me Они ехали достаточно долго, но вопреки опасениям Мадары — оказались отнюдь не в старых трущобах, в которых братья жили, когда не могли позволить себе ничего достойнее загаженной комнаты, чьи окна вели в кирпичную стену соседнего здания. Однако Кагами и Изуна жили в неплохом районе. Не самом богатом, далеком от центра, но достаточно уютном. Здесь было много небольших многоквартирных зданий, большинство из которых сдавались в аренду. Неподалеку даже располагался парк. Что ж. Явно не то, чего Мадаре стоило бы бояться. — Что это за район? — спросил он, когда Хаширама указал ему свернуть налево. Они остановились возле длинного трехэтажного здания, окрашенного в бледно-песочный цвет. — Глендейл. Вполне сносное местечко. Аренды много по неплохой цене. В основном средний класс селится, поэтому этим двоим здесь безопаснее всего. Да и аренда по карману. — сказал он, выходя из машины. Мадара последовал за ним, закинув сумку на плечо. — Я предлагал им вернуться ко мне, но… думаю, они боятся снова увидеть Тобираму. Еще бы. Наверняка Изуна умолял Сенджу не выдавать ублюдку этот адрес. Вопрос в том, послушал ли его Хаширама. Зная, как плохо он выполняет свои обещания — психопат Сенджу мог навестить их в любой момент. — Откуда у них деньги на съем? Неужто остались еще с фильма? — спросил Мадара, когда они остановились возле одной из дверей. Хаширама запрокинул голову вверх. — Смотри-ка. Свет горит. Повезло нам. Не спят еще — улыбнулся он, нажав пару кнопок на домофоне. Дверь открылась. Неужто Кагами дал ему код? Идиот. — А… Ты недооцениваешь Кагами. По части денег он весьма и весьма прагматичен. Вроде как они оба хранят их на счетах. Ну, на черный день. Все такое. — Тогда… — Брось, Мэдди. Давай на чистоту, они оба — чертовски горячие парни, готовые сняться в любой эротической дрисне, что им предложат. Ты правда думаешь, что такие не будут нарасхват в рекламном агентстве? — Мадара смутился. Его взгляд уперся в гавайскую рубашку Хаширамы, когда тот стал подниматься по лестнице. — Красивых женщин в Лос-Анджелесе — пруд пруди. А вот мужчин уже поменьше, красивых именно по-мужски. Но Изуна… он красив совсем по-иному, правда? Ты ведь понимаешь о чем я говорю? Мадара ощутил, как его лицо залило краской и поспешил опустить взгляд на ступеньки. Да. Изуна был неебически красивым, даже по меркам их всех. Мадара был далеко не дурен собой, как и Хаширама, но Изуна отличался от них чем-то совсем неуловимым. Тем, что у них двоих не было. В нем была эта женская тонкость. То, что было у Энн по ее природе, но в сочетании с тем, что он все еще оставался мужчиной. Таких и правда было немного. Мадара мог признать, что его брату повезло и не повезло одновременно. Вспоминая Орочимару, Тобираму и всех, кто хоть раз бросал на Изуну сдержанные, но порочные взгляды, мужчина мог сказать, что этот город для таких как его брат был особенно опасен. — Тебе он нравится? — сдавленно спросил Мадара, когда они дошли до нужной двери. Хаширама обернулся к нему с легкой улыбкой на губах. — А Изуна может не нравиться? — заметил он ехидно, постучав в дверь. Мадара нехотя кивнул. Да. Его брата любят все. И хотят все. А он отдается только тем, кто ему полезен и выбрасывает за борт всех, кто эту полезность потерял. Ха. Родись он в ревущих двадцатых — мог бы подружиться с Мэрилин Монро.* Они подождали немного, но за дверью так и не раздались шаги. Странно. Свет же включен. Хаширама нахмурился, постучав еще раз. Затем посмотрел на Мадару и подергал ручку. А та вдруг послушно щелкнула, и дверь перед ними открылась. — Странно. — проговорил Хаширама под нос и осторожно вошел в темный коридор. Мадара последовал за ним, повертев головой. У него было плохое предчувствие, но он не спешил выдавать его вслух. Дальше по коридору находилась приоткрытая дверь из которой струился желтоватый свет. Мадара не видел, что за ней находится, но по характерному журчанию воды, мог предположить, что дверь шла в ванную. Кто-то включил кран? Может Изуна забыл закрыть дверь и решил помыться? Тогда где его друг? — Эй! Есть кто? — позвал Хаширама, направившись к приоткрытой двери. — Кагами? Изуна? Вы там решили банный день устроить? Тогда я не прочь присоединиться! Мадара остановился, вслушиваясь в шум воды. Помимо него он различал еще кое-что, но не мог поверить тому, что слышит. Черт. Это ведь не может быть правдой. Только не этот звук. Мужчина повернулся в сторону дверей, ведущих в зал и медленно открыл их, с удивлением обнаружив в комнате жуткий беспорядок. Минималистичная гостиная была перевернута вверх дном, будто бы кто-то решил устроить здесь ожесточенную драку. Разбитые бокалы и сорванная штора, уроненный на пол длинный торшер. Сваленный на бок телевизор, в котором не отражалось ничего кроме помех. И этого чертового шипения. — Хаширама… — тихо позвал он, но мужчина продолжил идти вперед. — Здесь что-то не так. — Изуна? Кагами? Все… нормально там у вас? — Хаширама положил ладонь на ручку двери. Помедлил какое-то время и резко открыл. Улыбка тут же исчезла с его лица. Мадара осторожно выглянул из-за его плеча и застыл, когда увидел происходящее в ванной. В сущности, из-за шипения, раздающегося из небольшого записывающего устройства, лежащего на стиральной машине. Опять этот белый шум. Господи. Он знал, что так и будет. Знал. Диктофон лежал на стиральной машине. В голове Мадары его невидимые серые помехи отражались бликами в мертвых глазах Кагами, лежащего в ванной. — Кагами! Господи, блять! Боже! — Хашираму едве не стошнило, но он сдержал рвотные позывы, во все глаза глядя на труп перед ним. Обнаженный юноша лежал в окровавленной воде, переливающейся через край на пол. Крови было много. Даже те огромные лужи на полу были окрашены в розовый, так хорошо виднеющийся на белой плитке. Хаширама наступил на одну из них и поспешил отвернуться, не справившись с паническим дыханием. Мадара оказался прочнее. Он осторожно вошел внутрь ванной, и не глядя на труп, выключил диктофон. Теперь стало легче думать. — Ему перерезали горло… — тихо сказал он Хашираме, когда заметил на бледной шее Кагами длинную, пересекающую все горло, глубокую рану. Резали легко. Почти хирургически. Это не был жест ярости или аффекта. Мадара знал, кому принадлежала рука режущего. Кагами лежал так, словно наслаждался последним в его жизни приемом ванны. Его тонкие безволосые руки свесились с бортиков, ноги были широко раздвинуты и упирались о ручки крана. Мадаре пришлось осторожно убрать одну из его лодыжек, чтобы выключить воду. Бедный мальчик. Учихе сам по себе не нравился, но за схожесть с Изуной он мог простить ему многое. Теперь в Лос-Анджелесе еще меньше красоты, не так ли? Хашираму стошнило где-то в коридоре. Он что-то бормотал под нос, но Мадара не пытался слушать чужой лепет. Он знал, что это было не все послание. — Он умер недавно. Пустые глаза Кагами смотрели в потолок. Мужчина осторожно согнулся над его лицом. В губах трупа что-то было. Записка. Пришлось, морщась от отвращения, надавить пальцами на челюсть, заставив расслабленные мышцы поддаться. На языке юноши была свернутая бумажка. Мадара осторожно подцепил ее и развернул. «Я купил новые зеркала взамен тех, что ты испортил. Даже не думай угробить их вновь.» Мадара сжал ее в руке, резко обернувшись к Хашираме, не отрывающего взгляда от трупа. — Изуна у него. — прошептал он, но Сенджу словно бы не услышал чужих слов. — Это не реально. Это просто… этого не может быть. Кагами… нет, нет. Это не правда. Тогда Мадара грубо вытолкнул мужчину из ванной и тот неуклюже врезался в стену, сразу осев на пол. Его руки вцепились в каштановые волосы, словно бы у Сенджу началась истерика. Взгляд блуждал по комнате, но не мог остановиться на чем-то одном. А еще он постоянно бормотал. Нес чушь, что злила Мадару еще больше. Черт, у него похитили брата, а он опять должен возиться с этим идиотом! — Хаширама. — он присел на корточки напротив паникующего и схватил его за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза. — Хаширама, твою мать! — Там Кагами… Кагами, боже… его больше нет… — на смуглом лице появились слезы. Ого. Он так любил этого мальчишку, или же нормальные люди реагируют на трупы именно так? — Это сделал твой брат. Слышишь? Это Тобирама его убил. — Мадара помахал запиской перед его лицом. — У него Изуна, Хаширама. Мы должны… да ебаный в рот! Учиха дал Хашираме пощечину, и взгляд того вдруг прояснился. Он схватился за щеку и посмотрел на Мадару почти с шоком. — Изуна! — крикнул тот ему в лицо. — Кагами уже мертв, но мой брат — нет! Он у Тобирамы. — Что… откуда ты… откуда… — Мы должны ехать к нему, Хаширама. Сейчас не время для разговоров. — Мадара встряхнул его для верности. Вспомнил как инструкторы приводили в чувствах его сослуживцев и порадовался, что их методы действуют даже на богатеньких ублюдков вроде Сенджу. — Мой брат? Это… это Тобирама? — в ужасе прошептал мужчина, схватив его за руки. — Да. — Откуда ты… — Твою мать, Сенджу. Просто тащи свою задницу в машину, и я расскажу тебе все потом! — Но Кагами… — Он мертв, Сенджу! Его больше нет. Из него же вся кровь вытекла, ты видел это сам. — Но… — А ну поднялся и пошел, солдат или я настучу тебе по роже так, чтобы из всех зубов у тебя остались только передние два! Наконец-то это сработало. Хаширама послушно позволил ему поднять себя на ноги и толкнуть к двери. Мадара не разрешил ему обернуться в последний раз, однако сделал это сам, на миг остановившись перед тем, как закрыть дверь в крохотную квартиру навсегда. Едва ли они будут здесь снова, когда труп начнет осматривать полиция. Но что она найдет? Мадара забрал записку с собой, не оставил отпечатков. Как наверняка и Тобирама. Если они не победят этого монстра — Кагами отправится в морг так и не получив огласки. Хоть какого-то отмщения. Вела ли вся его жизнь именно к этому? Деревенщина из северной Дакоты. Бывшая проститутка. Да. Печальная история. Мадара мрачно усмехнулся, разглядывая бледную фигуру в кровавой воде. Соседи все еще не пожаловались на то, что их затопили. Судя по выключенным окнам — покинули свое жилье и отправились в ночной город за очередным весельем. А может быть под ними и не заселили никого. Кто знает? А ведь они так красиво смотрелись на фотографии. Той самой, где Кагами обнимал Тобираму за руку, чтобы в конечном итоге от нее же и умереть. Какая ирония. Сколько еще людей не станет на этом снимке? — Очень жаль, Кагами… — прошептал Мадара перед тем как уйти, однако не услышал в своем голосе ничего кроме насмешки. Очень жаль. Они ехали в напряженном молчании, лишь изредка обмениваясь случайными фразами. Хаширама упорно смотрел в окно и обнимал себя руками, стараясь не замечать везшего его к брату Мадару на водительском кресле. Теперь уже было не до веселого джаза в салоне — Сенджу выключил радио сам, попросив ехать как можно быстрее. Но быстро не получалось. По направлению к Малибу всегда были пробки, даже когда на часах стояла ровно полночь. Однако окольными путями они умудрились пересечь полгорода за полчаса. Ждал ли их Тобирама? Мадара в этом не сомневался. — Кагами был совсем молодым. Даже толком не повзрослевшим. Как можно было так безжалостно убить его? Как он мог пойти на это? — спустя долгое молчание, заговорил Хаширама. — Ради чего? Мадара не ответил. Кагами и правда был очень молод. Еще жить и жить — следователи и криминалисты так и скажут, когда взглянут на его хрупкое обескровленное тело. Как жаль. Кагами был прекрасным и амбициозным человеком. Одним из прилежнейших студентов… сильный человек, боровшийся с хронической болезнью и сумевший взять ее под контроль и радоваться жизни каждый день — вот что скажут, когда похоронят его под грудой холодной калифорнийской земли. Мадара выкрутил баранку руля, затем бросил взгляд на Хашираму. Неоновая вывеска с четырехлистным клевером осветила его темные волосы. — Да. Это ужасная потеря. — сказал он просто, чтобы заполнить пустоту. А на деле? Что он мог сказать? Быть может это судьба мальчишки. Умереть от рук психопата в ванной собственного дома. Быть брошенной ненужной вещью после того как долго он служил Тобираме послушной марионеткой. Разве это не его вина? Мадара пожал плечами самому себе. Вгляделся в видневшуюся вдалеке полоску черного океана. Они близко. Кагами был жертвой с самого начала и до самого конца. Сперва своего отца. Затем Орочимару. После Тобирамы. Его судьбой было умереть от руки одного из них и в этом нет ничего удивительного. Разве он не знал на что шел, когда пытался сбежать от Сенджу? Обрести подобие самостоятельности? Разве он не понимал, что был просто игрушкой, которую убили, как только она перестала быть нужна? Глупый мальчик. Думал что в мире жертв и охотников займет нечто среднее. Жаль только так не бывает. Надо было помочь Тобираме с Мадарой. Надо было стать как он. Глядишь, может и выжил бы. — Почему ты думаешь, что это он? — тихо подал голос Хаширама через какое-то время. — Почему записка именно от моего брата? Мадара устало вздохнул. — Ты знаешь кого-то еще с зеркалами на всю комнату? Смирись, Сенджу. Твой брат — сумасшедший убийца. — Он не был таким. Я ведь знаю… его. — вздох, мужчина вытер лицо дрожащими ладонями. — Он не мог сделать с ним это. Он… хорошо относился к Кагами. Я просто не верю. — Он хорошо относился к его телу. И послушанию. — поморщился Учиха. — Здесь сворачивать? — Да. — кивнул мужчина, нервно глядя на дорогу. — Тобирама — ублюдок и все такое. Но ведь не убийца. Мадара, он… — Слушай. — Мадара повернулся к Хашираме и угрюмо посмотрел в его глаза. — Я знаю, ты напуган. Не хочешь вытаскивать голову из жопы и называть своего брата — убийцей, но сейчас выбора у тебя нет. Он убил Кагами, Хаширама. И убьет тебя, если решит, что ты ему мешаешь. У него нет к тебе привязанности, понимаешь? Он давно уже не твой брат. Он — монстр. Психопат. — Но… — Что «но»?! Твой младший братик умер на операционном столе. Ты понимаешь это? Когда мозгоправы сломали ему мозг — Тобирама перестал быть Тобирамой. Его больше нет. — Ты ведь болеешь тем же самым. Тоже психопат, Мэдди. Слова Хаширамы застали Мадару врасплох, вынудив захлопнуть рот, едва не прикусив себе язык. Да. Он такой же. Ничем не отличается. — Как видишь в отличие от него — я тут с тобой… спасаю своего брата. — грубо ответил мужчина. И Хаширама нехотя кивнул. — Прости. Это из-за нервов все. — прикрыл он глаза. — Почти приехали. Да. Машина проезжала совсем рядом с пляжем. Еще немного — и они увидят знакомый белый коттедж на берегу тихого океана. Мадара совсем не готов видеть его снова, но выбора нет. — Не могу поверить в этот пиздец. Что эта сволочь просто убила Кагами? Господи. Мадара не ответил. — Если это правда… если я взгляну в глаза Тобирамы. Да, я хочу посмотреть в его ебаные красные глаза. И если он скажет мне, что убил Кагами. Признается… я клянусь, я не стану жалеть его, даже не смотря на то, что мы братья. Он отправится в тюрьму и будет гнить там до конца своих дней. Но Учиха лишь раздраженно фыркнул. — Какого черта? — вдруг тихо спросил он. Сенджу посмотрел на него с вопросом в измученных глазах. — Ты в клинике для торчков, твой брат — в психушке. Какого черта ваш папаша оставил вас одних снова? Хаширама лишь невесело усмехнулся, когда машина замедлилась. — Это его обычное поведение, Мэдди. Откупиться. — вздохнул он. — Он всю жизнь был таким. Миллионером. Но не отцом. Наконец коттедж Тобирамы вырос перед ними во мраке. Мадара осторожно остановился вдалеке, дабы не выдать своего присутствия раньше времени, и вышел из машины, не отрывая от него взляда. Все такой же. Почти не изменившийся, даже под влиянием ночных кошмаров, тревожащих Учиху в Меркьюри. Свет не горел ни на улице, ни в помещениях, однако в окнах второго этажа отражалось едва заметное свечение. Фонари? Конечно, Тобирама не хотел выдавать себя раньше времени. Мадара сглотнул, посмотрев на вышедшего из машины Сенджу. Хорошо встали, здесь их не будет видно ни из одного окна. — Оставайся здесь. Я пойду первым. Не вернусь в течении пяти минут — иди следом. — тихо сказал Мадара, направшись к ведущей на пляж тропе, однако был грубо схвачен за ворот кожанки. — Ты сдурел?! Или пересмотрел боевиков?! Сразу полицию нужно звать! — возмутился Хаширама, оттащив его назад. — Мы должны идти вместе. Двоих то он точно не уделает. Мадара раздраженно отпихнул его от себя. Тобирама не выстоит и против его одного — Учиха проходил гребаные военные учения не для того, чтобы быть отпизженным психиатром-недоучкой. — Придурок, если он увидит сигнальные огни возле своего дома — убьет моего брата. — прошипел он. — Не хочешь ждать, так иди за мной хотя бы через несколько минут. Хорошо? Просто поверь мне. Это важно. Мне нужно поговорить с ним первым. На этих словах мужчина бросил взгляд на сумку, висевшую на его плече. Хаширама поджал губы, так и не спросил, что же в ней такое. — Я все еще не думаю, что это хорошая идея. — А ты никогда не думаешь, Хаширама. — усмехнулся Учиха, оставляя его позади. — Просто делай, что я говорю, идет? Хаширама явно не хотел отпускать его одного, но в конечном итоге сдался, оставшись неподалеку от машины. Мадара осторожно приблизился к дому, обойдя белую стену вдоль. Ворота открыты. Ждет его. Только его. Хаширама мог бы стать неожиданностью, но с чего бы? Разве Тобирама не все предусмотрел? Мадара пригнулся, когда пришлось идти под самым окном. Позади коттеджа была еще одна дверь, посему ему не пришлось идти напрямик, рискуя выдать себя раньше времени. Впрочем, Мадара не верил, что Сенджу не заметил его присутствие. Белобрысый уродец всегда чувствовал Мадару так, словно они были связаны далеко не только заболеванием. Мадара прикрыл глаза, на миг остановился у двери и выдохнул. Все будет нормально. Он всего лишь человек. Не божество. Мадара давно миновал этот тяжелый период в своей жизни. Пришло время Сенджу понять это раз и навсегда. Дверь отворилась, когда он едва слышно нажал на ручку. Внутри было тихо. — Ну и где же ты, сукин сын? — прошипел он едва слышно, крепче сжав сумку в руках. Мадара осторожно направился на кухню, оборачиваясь через плечо каждый раз, когда ветер особо сильно бил в окна. Однако все было спокойно. Мужчина потянулся было к ножам, примагниченным к специальной подставке, но тут же одернул руку. О, нет, нет. Самое худшее, что он может сделать — пырнуть в этом доме кого-то ножом. Тогда от полицейских точно не отделаешься. Ладно. Спокойно. Мадара подошел к лестнице, вскинув голову. Кажется на втором этаже что-то шумело. Телевизор? Он зашагал вверх по ней, к счастью, не скрипя ступеньками. Знал, куда должен идти. За прошлый год усвоил этот маршрут так, что уже едва ли смог бы его забыть. Он продолжил идти — мимо появившихся на стенах зеркал во весь его рост, бесконечных ящиков и бумаг, осторожно собранных в папки. Даже находясь в безумии, способном лишать жизни, Тобирама продолжал быть чистоплюем. Мадара замер посреди коридора, борясь с желанием позвать брата. Сердце, как ни странно, стучало в спокойном ритме. Тревогу выдавало лишь частое дыхание. Учиха поджал губы, когда уши вновь уловили этот слабый звук. Он раздавался впереди. За дверью, ведущей в кабинет. То было… Мадара медленно продвинулся вперед, нерешительно положив ладонь на холодную ручку двери. Тобирама там? Или все еще хуже? Изуна? Мадара сглотнул вязкую слюну, мысленно досчитал до пяти и резко открыл дверь. Синий свет тут же отразился в его черных зрачках. Телевизор был совсем рядом, шипел помехами прямо в его лицо. Мадара вздрогнул и отшатнулся от неожиданности, не в силах оторвать взгляда от ряби на экране. А за его спиной промелькнула чья-то тень. — Слушай его, Мадара. Он поможет успокоиться. — прошептали совсем рядом с ухом. Мадара попытался обернуться, но чья-то рука вдруг обхватила его шею. Он не успел ничего сделать — марля с чем-то сладковатым оказалась плотно прижатой к его лицу, и мужчина по инерции сделал глубокий вдох. Твою мать. Нет. Он не был готов! Сумка выпала из ослабевших рук, но перед тем как сдаться окончательно, Мадара попытался ударить его затылком по носу как однажды, но Сенджу легко увернулся, продолжая прижимать марлю к чужому лицу. Ну же. Он ведь знает как отбиться, когда нападают сзади. Почему же сейчас это все словно бы выветрилось из головы? Какой… сладкий запах. Почти убаюкивающий. Такой же как тот, что Мадара… — Вот так. Дыши чаще. В конце концов, мне еще и за моим братом идти, не трать мое время. — голос Тобирамы был совсем другим. Не таким как раньше. Холодным, но безумным. Мадара слышал в нем ранее незнакомые ему жуткие маниакальные нотки и все больше погружался в сон, не в силах перестать смотреть на помехи. — Что? Ты думал вас, идиотов, не будет видно со второго этажа? В конце концов его ноги беспомощно подогнулись под собственным весом, и Тобирама бережно помог ему лечь на пол. Последнее, что видел Мадара — блеск красных глаз в свете рябящего телевизора. — Отлично, Учиха. Я знал, что ты не изменишь своей одержимости. — тихо рассмеялись где-то над его головой. Чужие руки подхватили мужчину под грудь. Что… его куда то тащили? Да, кажется, да. — Позволь мне провести для тебя последнюю терапию… Обито смотрел на Мадару с явным недоверием в глазах, однако не пытался перебивать. Мужчине даже понравилось такое любопытство, однако они оба знали, к чему близилась эта история. Неужто мальчик так и не нашел те письма? Должно быть да. Стоит дать ему подсказку, а то и вовсе сказать прямо, раз уж его дедуктивные способности давным давно деградировали. — И что сделал Тобирама? — спросил Обито, но Мадара только тихо рассмеялся. — Тоже что и всегда, малыш. Поговорил со мной немного. Что? Разочарован? Чего ты ждал, что мы на мечах подеремся? Финального боя? Увы. Реальность куда проще. Чернота рассеивалась под звуки искаженного белого шума. Мадара поморщился и застонал от головной боли, не в силах открыть глаза. Пространство вокруг, мертвое и заполненное липкими воспоминаниями, вертелось как в безумной карусели. Если бы Учиха таки осмелился посмотреть перед собой — его бы вывернуло на пол, словно от морской качки. До ушей доносилась мелодия, сыгранная на пианино. Чей-то женский голос, берущий слишком высокие ноты. Больно. Хорошо, что музыка кончилась. Мадара с трудом открыл глаза, и его взгляд уперся в белый потолок. Кто включил свет? — Проснулся? — раздалось где-то над головой. Мужчина поморщился от чужого голоса, с трудом повернул голову в сторону, дабы разглядеть стоявшего неподалеку от него, но комната по-прежнему предательски вертелась. — Спа….сибо, что не… наркотик…. мудак, — с трудом выдавил он из себя, когда тело вновь содрогнулось от рвотных рефлексов. Мадара закашлялся. Благо не стошнило. Тобирама усмехнулся, и смешок его словно бы раздался из нескольких мест одновременно. — Это хлороформ. — сказал он. — Помогает вырубить на некоторое время, но совсем ненадолго. У меня есть и кое-что потяжелее, если хочешь знать. Будешь сопротивляться — познакомлю тебя с этим препаратом. Мадара лишь мрачно усмехнулся. Ему удалось повернуть голову еще немного, чтобы в поле зрения попал и лежащий без сознания Хаширама. Учиха прищурился. Проклятье. И он тоже? — Ха… — но брюнет не просыпался. Его руки были прочно привязаны к железной ножке письменного стола в несколько слоев марли. Может если бы он очнулся — смог бы вытащить их через низ, впрочем, кажется треклятый стол был зафиксирован на полу шурупами. А вот Мадара не был связан. Быть может смог бы обезвредить красноглазого психа, стоило лишь отойти от препарата. Только он здесь не для того, чтобы сдавать его полиции. — Ты смотрел… в сумку? — глухо спросил Мадара, попытавшись подняться и хотя бы сесть. Вышло хуево, взгляд беспорядочно метался по комнате, пытаясь выцепить силуэт Тобирамы над головой, однако тот оказывался то слева, то справа, путался в сознании вместе с комнатой. Учиха ощущал себя беспомощным, но не мог позволить панике захватить себя с головой. — Сумку? — слегка удивленно спросил его Тобирама. Затем тихо рассмеялся и подойдя ко всеми забытой сумке, оказавшейся неподалеку, швырнул ее к Учихе. — И что же там? Пистолет? Нож? Прошу. Достань, если хочешь. Мужчина таки смог сфокусировать на нем взгляд. Все в том же черном гольфе. Мог бы одеться для их встречи куда параднее. Хах. Как ни странно Сенджу выглядел даже в какой-то степени неопрятно, чего раньше не допускал в своем идеальном образе. Белые волосы с отросшими русыми корнями были небрежно зализаны назад. Подстригся? Он казался немного рассеянным, это лечение в психушке так сказалось на нем? Да. Тобирама говорил, что делают там с психопатами. Кормят всякой седативной дрянью, чтобы угомонить природную тягу разрушать, а от нее становишься вялым дурачком. Печальная судьба. Он знал, на что пошел. Или дело в операции? Тобираме уже дважды резали мозг — остался ли он таким как прежде? — Сюрприз… — ответил Учиха. Тобирама посмотрел на него заинтересованно, но не стал пытаться открыть ее. Вместо этого он вдруг взял что-то со своего стола. Мадара прищурился. Черт. То был пистолет. А еще Тобирама знал как перезаряжать его. — И для кого же? Неужели для меня, Учиха? — насмешка. Мадара облизал пересохшие губы, когда к нему вновь подошли. У ублюдка на руках перчатки. Не такие как у Мадары, хирургические. Что он задумал? — Много на себя берешь… — однако мужчина тут же затих, когда Тобирама пригнулся к нему, присев на одно колено. — Давай начистоту, Сенджу. Мы слишком хорошо знаем друг друга для всех этих прелюдий. Чего ты хочешь? Отомстить? Скинуть на меня смерть Кагами и засадить в психушку? В этом твой план? — Прелюдии? План? — смешок. Мадара вздрогнул, когда чужая рука вдруг коснулась его талии. Тобирама с интересом разглядывал его лицо, осторожно ведя ее вверх к груди, цепляясь пальцами за майку. Что он задумал? У мужчины сбилось дыхание. — Я же говорил тебе, что никогда не строю планы. Все мои поступки — чистой воды импровизация, основанная только на вашей психике. Просто ее легко предсказать, Учиха. Хотя… кто знает. Теперь даже ты стал для меня темной лошадкой. — его ладонь остановилась на сердце. Мужчина улыбнулся, ощутив быстрое сердцебиение под ребрами Мадары, но тот лишь напряженно вглядывался в его лицо, будто бы пытаясь прочитать чужие неясные намерения хотя бы в глазах. Как зря. — Боишься? Для тебя любые подобные прикосновения воспринимаются однозначно, правда? Изменился внешне, но не внутренне. Ты так и не поборол это в себе. Как и не поборол то, что я сделал с тобой. Это хорошо. Я не смог бы начать все заново. — Хватит. — прошипел Мадара нервно. — Я прекрасно знаю, что отвратителен тебе. Ты бы и за миллиард со мной не переспал. Так зачем, блять, меня трогаешь? Сенджу лишь устало вздохнул, убрав руку. — Адреналин в крови помогает разогнать нервную систему. — сухо ответил он и поднялся на ноги. Мадара вздрогнул. То была правда. Комната наконец перестала вращаться вокруг него, хотя легкая слабость осталась. Что ж. Он все еще был сильнее Тобирамы, но отчего-то не спешил отнимать у него пистолет даже когда наконец поднялся на ноги. В конце концов он все еще боялся Тобираму. Быть может, не перестанет бояться никогда. — Где… где мой брат? — Садись — Сенджу повел пистолетом в сторону дивана, и Мадара послушно сел на его край, словно бы попал в этот кабинет в первый раз. Тогда они разговаривали точно также. Холодно, не зная что и ждать друг от друга. Теперь же оба знали слишком много. Мадара мог бы назвать свое состояние дереализацией, но не этого ли добивался его психотерапевт? Странное ощущение покалывания в затылке, когда почти вытесненное из памяти прошлое возвращается в реальность. Словно никуда и не уходило. Тобирама сидел напротив него в том же кресле. Позади них в панорамном окне бушевал океан. Не так сильно как в прошлый раз, однако достаточно, чтобы шум разбиваемых о песок волн доносился даже сюда. Мадара прикрыл глаза. Подумал, что их шум по сути — и есть белый шум. Такая природная его версия. Оригинал. — Ты знаешь, зачем ты здесь? Зачем вообще были все наши встречи? — равнодушно спросил Тобирама, глядя на мужчину в упор. Мадара пожал плечами. — Изуна. — однако ответ был неверен в своей сути. Он опять лгал себе. В глазах Сенджу появился укор, и мужчина добавил. — Ну а ты? Хочешь взглянуть на результат, правда? Сделать вывод и понять, куда тебе двигаться дальше, — и двигаться ли вообще — подумал мужчина, — Ты слишком самоуверен, тебе никогда этого не говорили? Я вижу, к чему ты клонишь. — Мадара насмешливо покачал головой. — Однако в твоем плане много дыр, а, значит, ты продумывал его не так уж и детально, правда? Думаешь, что убийство Кагами свалят на меня? Или ты добавишь в мой список еще парочку трупов? Изуну? Хашираму? Себя? На что ты надеешься? Сенджу только усмехнулся в ответ, закинув ногу на ногу. Его пистолет неизменно смотрел на Мадару черным дулом. — Кто бы мог подумать, Учиха. Да ты скучал по мне. С чего такая разговорчивость? — Это ты многовато молчишь, ублюдок. Где же твои надменные заумные речи? Неужто в психушке у тебя поубавилось самомнения? Сенджу тихо рассмеялся. В его глазах Мадара с удивлением заметил одобрение. Они снова на равных. Почему? — Вижу, этот год оказался полезным для тебя. Ты научился задавать вопросы. Расслабься, Мадара. — надменно произнес Тобирама. — Сейчас я хочу просто поговорить. И все. — У тебя никогда не бывает «просто». Я тебе не верю. — А чего мне хотеть по-твоему? Я всего лишь психиатр, Учиха. Я могу только говорить и слушать. Как сейчас. Это похоже на терапию, не правда ли? — Мне не нужна твоя гребаная терапия. — Я знаю. Поэтому этот сеанс станет последним для нас. Ты ведь понимаешь, почему? Мадара только покачал головой. — Просто скажи мне, где мой брат. И если ты убил его… — Не неси чушь. Я бы не стал убивать твоего Изуну. По-твоему мне непонятны последствия? Ты бы меня уничтожил, Мадара. Мадара вздрогнул от таких слов, вдруг подумав о том, что они правдивы. Да. Тобирама знал, где находится их грань в которой оба психопата еще способны держать дистанцию и играть по правилам друг друга. Дальше — нельзя. Сенджу видел ее. — Хах. Да на твое лицо одно удовольствие смотреть. Теперь только пустота в глазах. Как у меня. Кажется ты все же смог понять, что ты есть в своей сути. Но этого мало. Нам нужно прийти к выводу, закрепить результат. — вновь заговорил Тобирама. — Ты знаком с концепцией психоанализа? Нет. Мадара не интересовался психиатрией. Она претила ему и удручала своими холодными суждениями. Утомляла взглядами врачей, смотрящих на мужчину лишь как на любопытного лабораторного кролика. Пусть не из контрольной группы. Быть может в какой-то степени ценного для изучения, но все еще всего лишь «объекта». Армейская медицина была проще, пусть он и не успел приступить к ее изучению. А если Тобирама останется недоволен — уже и не приступит. Простая логика живого организма. Вправить выбитую кость, залатать рану, наложить шину и вытянуть из места обстрела. Все просто как день и никаких сложностей в освоении. Никаких долгих и тяжелых болезней, ведь на поле боя умираешь сразу, а не живешь с темными пятнами в мозгу. Человеческий разум — слишком сложен для понимания. Мадаре кажется, что он не достоин постигать его суть. Не так глубок как Тобирама. Не видит всего. — Это то чем мы занимались на протяжении всего прошлого года. — подсказал Тобирама. — Ворошили твое прошлое. Сны. Желания. Вытягивали все самое неприглядное на поверхность, чтобы разобрать его так досконально, насколько это возможно. Знаешь зачем? Вся цель психоанализа — найти зарытый внутренний конфликт. Запутавшееся в узел бессознательное и сознание и распутать их. — он усмехнулся своим мыслям. — Это не всегда благо. Не всегда легко, однако помогает сделать личность куда более… цельной. Дать ей понимания, кто же она в этом мире. Ты знаешь, кто ты, Мадара? — Плевать мне кто я. — признался тот. — Но тебя это не устроит, правда? Ты не дашь мне уйти пока не успокоишься. — Очевидно. Эксперимент должен быть закончен. — усмехнулись в ответ. Тобирама посмотрел на него в упор. Его красные глаза казались на удивление яркими на контрасте со штормом. — А теперь ответить мне на этот вопрос еще раз. Кто ты? Молчание. Сенджу устало вздохнул. — Ну же, Учиха. Это легко. Что ты подумал о Кагами, когда увидел его тело? — Деревенщина из Дакоты. Бывшая проститутка. Вечная жертва. Сам виноват. — А когда встретил Хашираму? — Торчок. Но… кажется исправился. — Меня? — Психопат. — Тебя? — Хуже. — Почему ты считаешь, что хуже меня? Молчание. Но Тобираме понравился этот ответ. На мгновение он замолк, и это дало возможность Учихе пойти в атаку тоже. — Ну а ты? Распутал свой узел? — Я в процессе. — Твой узел это я? — Надо же. А ты правда научился соображать. Учиха хотел было покачать головой в очередной раз, но обстановка словно бы сама наводила на мысли. Может быть это правда? Может быть Энн и Меркьюри лишь образ, созданный в его голове? Еще один сеанс психотерапии, которую Учиха никогда не просил. Хватит. Он уже думал об этом. Это все неправда. Тобирама не пытается ввести его в заблуждение. Впервые он дает чувствовать реальность под ногами как нельзя лучше. — Тогда ответь мне на вопрос — холодно сказал Мадара. — Какой? — Твое худшее воспоминание из детства. В глазах Тобирамы отразилось нечто, смутно похожее на удовлетворение. Быть может даже уважение. Впервые он не вел Учиху за ручку по этой тропе. О, нет. Мадара даже умудрялся устанавливать свои же правила. — Мне около четырнадцати. Ранний подростковый возраст. Лежу на каталке и смотрю на мелькающие над головой лампы, толком не понимая, где сейчас окажусь. Все вокруг белое. Врачи суетятся вокруг, надевают на меня маску и готовятся ввести наркоз. Но я не слышу ничего кроме шума крови в ушах. Меня тошнит. Уже не впервые. Я просыпался от этого чувства каждый день, поэтому давно стал держать возле кровати ведро и старое полотенце. — равнодушно рассказал он, не отрывая от мужчины красных глаз. Затем слегка поднял свободную руку и указал тонким пальцем на место чуть выше уха. — Опухоль была там. Достаточно большая. Не глубокая, но находящаяся на редкость в неприятном положении. Конечно у того недоумка, который меня оперировал ничего не получилось. А я очнулся с забинтованной головой. Впрочем… очнулся ли я на самом деле? В конце концов мы — это всего лишь мозг. Верно? Там все наше «Я». Мое же «Я» расщепилось, не выдержав острия скальпеля. И родился кто-то другой. — Что-то другое. — поправил Мадара. — Так ты не знаешь, старый ли ты Тобирама Сенджу? — Это философский вопрос. Не психологический. — пожал плечами блондин. — Ты не можешь знать я это или не я. Но и я не могу. Вопрос самосознания заканчивается на мне и никак иначе. Так что… Может быть мне просто повезло существовать как Тобираме Сенджу после операции. — А новая операция? Где была опухоль? — Там же. — Они не дооперировали в прошлый раз? — Скорее всего. Мадара нервно усмехнулся. — Вот оно что. Да. Да, в прошлый раз твои волосы были подлиннее. Я заметил это сразу. Уже успели отрасти? — Год прошел. Само собой. — Сенджу улыбнулся, согнув голову на бок. — Что? Я просто снова их покрасил. Хочешь — потрогай. Убедишься, что это не парик. — Тебе так не нравится твой настоящий цвет, ха? Ты был слишком серым для своей личности? Серые волосы, глаза… Типа. внутренняя нелюбовь к себе? Вздох. — Из тебя херовый психитатр, Мадара. Только зря пытаешься спровоцировать меня на самоанализ. Я занимался им задолго до твоего появления в Лос-Анджелесе. — И что надумал? — Ничего, Учиха. Ты забываешь о том, что я — чистый психопат. Пусть и не с рождения. Я не разваливаюсь на куски. Это прерогатива тех, кто сомневается. Ты сомневаешься, Мадара? Ты все еще сомневаешься? Мужчина покачал головой. — Вот как? — очередная улыбка на лице Тобирамы почти удивила его. — Тогда расскажи мне о своем конфликте. Мадара вздохнул, отведя от него взгляд. Однако сердце давно улеглось. Теперь, несмотря на присутствие Тобирамы, он был на редкость спокоен. Что Мадаре нужно было осознать? Что все существа, окружающие его, управляются лишь иррациональными импульсами? Что его осознание реальности смешалось с тем, что он так упорно подавлял в себе? Мадара знал, что вытеснил. Какой кошмар спрятал глубоко внутри, но не был готов сознаться в нем. Однако этот год помог ему прийти в себя. Успокоить кое-что в голове. Быть может не без помощи Сенджу. — Я ненавидел тебя. — тихо ответил Мадара. — Ненавидел за то, что ты никогда не говорил мне то, что говорят другие. То что я слышал от близких с самого детства. — Что именно? Мадара прикрыл глаза. — Может быть я боялся, что это и правда так. Но в самом деле…. — Снова уходишь в отрицание? — Отрицание? А как назовешь то, что происходит с тобой? — огрызнулся он. — А… ты говорил мне это однажды. Проекция? Тобирама выглядел почти разочарованным. — В конце концов разве мы не играем в честность, Тобирама? Почему бы тебе не признаться самому? — слабо улыбнулся Учиха. Атмосфера между ними накалялась. — Бедный мальчик, лишенный всего, что делало его… человеком. — Учиха… ну не начинай ты опять эту ересь. — Ты и правда психопат. Такой же как мой отец. Вы даже ведете себя одинаково. Мстите всем вокруг за то, что у вас отняли. Хотите, чтобы другие испытывали то же, что и вы. Ведь иначе не в силах их понять. — Мне не нужно ничье понимание. — Кроме моего, хах? — смешок. — А ты не боишься этого? Что оказался не слишком то сознательным? Что пропустил один незавершенный подсознательный конфликт. Ты ведь видишь во мне себя, не так ли? Только с той разницей, которая тебе так претит. Я психопат лишь частично. У меня есть… — Ты снова лжешь. И себе и мне. Неужели жизнь тебя ничему не учит? — Скажи мне, ты завидуешь? Тому, что у меня есть то, чего нет у тебя? Выдаешь желаемое за действительное, когда говоришь мне, что мы ничем не отличаемся друг от друга? — Мадара откинулся на диване. — Это ведь и есть проекция, правда? Я правильно разбираюсь в ваших снобско-врачебных определениях или мне нужна ебаная бумажка длинной в одиннадцать лет, чтобы сказать тебе это? Тобирама тяжело вздохнул, вдруг поднявшись с кресла. Мадара не отрывал от него взгляда. Эта странная ментальная победа добавила ему оптимизма, и одновременно с этим мужчина вновь почувствовал сомнения. Но их не должно было быть. Они были в корне неправильны в такой ситуации. Он давно уже все понял. — Ох, Учиха. На моей практике ты самый тяжелый пациент. — Сенджу устало вздохнул, вдруг направившись прочь из кабинета. — Просто поверить не могу, что ты заявился сюда… с этой своей сумкой и продолжаешь не замечать того, что у тебя буквально перед носом. — И что же я не замечаю? — Сиди здесь. Я попробую другой способ. Мадара послушался его, бросив взгляд на лежащую на полу сумку. Идиот. Так и не заглянул внутрь и теперь в очередной раз трахает ему мозг. Оставалось надеяться, что в последний. В коридоре раздалось чье-то сдавленное мычание. Учиха напряженно вгляделся в дверной проем, но Тобирама вновь появился в кабинете, на сей раз грубо волоча за собой еще одного участника их терапии. — Изуна! — Мадара поспешил встать на ноги, когда на пол перед ним швырнули связанного брата. Это он. Боже, как незнакомый человек теперь. Мадара с трудом ощутил эту связь между ними, но она теперь так тонка. Изуна. Его младший брат. Сейчас связанный и беспомощный, будто бы отданный ему в руки как награда за успешную терапию. Леденец в конце, отданный администратором врачебного кабинета. Молодец, малыш Мадара. Теперь ты здоров. Возьми конфетку. — Сядь, Мадара. Мы еще не закончили. К их общему удивлению, Учиха нехотя, но послушался, позволив Сенджу грубо сорвать с брата кляп. — Ты… ублюдок… — вскрикнул тот, когда взгляд смог сфокусироваться. Затем его внимание привлек и второй человек в комнате. — Мадара? Они оба уставились на друг друга с искренним изумлением, на миг забыв о вернувшемся в кресло Тобираме. Изуна совсем не изменился. Мадара невольно подметил, как жадно пожирает глазами давно утерянные в памяти черты лица, но должен был побороть это наваждение. По-прежнему кукольно красивый, пусть красноватые глаза и выдают недавние слезы. Его тоже чем-то усыпили? Должно быть, да. Волосы беспорядочно рассыпались по дрожащим плечам. Мадара бросил взгляд на веревки, связавшие его руки за спиной. Теперь не сбежит. — Уходи отсюда, Мадара! — крикнул он вдруг брату. Его глаза в ужасе расширились. — Он убьет нас всех! Он убил Кагами! Ох, бедный Изу это видел. Должно быть Тобирама вторгся в их дом едва только стемнело. Перерезал горло Кагами и похитил Изуну, чтобы у Мадары был повод вернуться в этот богомерзкий город снова. Что ж. Для психиатришки он был неплох в том, чтобы марать руки. — Изуна… я… — Пожалуйста, Мадара… Ну, а чего он ждал? Разговора по душам? Учиха отвел взгляд от брата, зная, что не сможет заставить себя послушать его. Нет, нет. Все должно идти не так. Тобирама с интересом наблюдал за ними со стороны. -Итак. Пациент — Изуна Учиха. Возраст — полные двадцать лет. Еще совсем юноша, а уже… страдает от множества комплексов. Из-за своего деспотичного и извращенного отца совсем не умеет отличать добро от зла, отчего легко способен на манипуляции, обман и жестокость, если ее требуют обстоятельства. Имеет явное расстройство на почве своей сексуальности. Легко впадает в зависимость от людей, поскольку не способен на одинокое существование. Смело ступает по головам, подставляет и выбрасывает даже самых близких ему людей из жизни, едва те перестают приносить хотя бы мнимую пользу. Черт возьми… Изу. Да ты почти копия Нормы Джин. — и вновь эта мерзкая издевка. — О чем это я? Ах, да. Неразрешенный внутренний конфликт в виде тянущегося из детства отвращения к психически нестабильному брату… — Все будет хорошо… я… — …Конечно. Конечно для вас обоих все будет хорошо. — кивнул Тобирама уже спокойнее. — Но только с одним условием. Терапия не любит лжи, ты ведь понимаешь это, Мадара? А затем наставил пистолет на Изуну. Кажется в этот момент их сердца забились в унисон. — Нет…. — в ужасе прошептал Изуна, вновь посмотрев на брата. — Мадара… Помоги мне. Спаси меня, ты ведь мой старший брат. Я готов сказать это еще много раз. Даже дать тебе то, чего ты так хочешь, только не дай мне умереть так глупо. Нет. Нет. Изуна не сказал этого. Просто Мадара снова думает за него. — Чего ты добиваешься, больной ты ублюдок? — прошипел он, посмотрев на Тобираму. Тот лишь усмехнулся. — Правды. Всего лишь ее. Хотя бы перед смертью стоит быть честными с самими собой, не так ли? — Тобирама посмотрел на мужчину с издевкой. Однако оба Учихи продолжали молчать. — Даже так? Что ж. Его терпение было не безгранично, однако едва ли можно было предугадать то, что его истощало. Мадара знал ответ на его вопрос, просто не хотел оголять душу полностью. Может быть зря он храбрился? А ведь Тобираме нравилось его бездушие. — Что ты делаешь? — со страхом произнес Изуна, когда Тобирама медленно прошелся между ними. — Ты…нет, пожалуйста! — Закрываю последние не преодоленные вами конфликты. Я ведь психотерапевт. — Тобирама вновь направил пистолет на Изуну. Мадара не отрывал взгляда от его пальца на курке. И правда выстрелит. И плевать ему на все. — Изуна. — позвал он юношу, и тот уставился на брата распахнутыми в немом ужасе глазами. Бедняга. В шаге от истерики. — Как давно ты лгал мне? — О чем ты… говоришь? Тобирама кивнул. Кажется, они шли в верном направлении. Это все полный вздор. На что вообще Сенджу рассчитывал? Откровения под дулом пистолета? Ха. Похоже только в таких условиях Изуна мог быть с ним честным. — По поводу нас с тобой. Того, что тебе не наплевать на меня. — равнодушно произнес он. Того, что любишь меня… — хотелось произнести вслух, однако мужчина удержал себя от слишком сентиментального вопроса. — Ты ведь и правда боялся меня, да? Еще в детстве. Иногда мне казалось, что ты и вовсе меня ненавидел. Неужели все, что ты говорил мне после — было враньем? — Что? П-почему мы должны это обсуждать? Я… — Это ведь была всего лишь моя мечта… — улыбнулся Изуна брату на том жарком шоссе, ведущем их в Калифорнию. — Теперь это наша мечта, малыш. — Мадара! Их побег. Их привязанность, родившаяся взаперти, их дорога в счастливое будущее, единство — это все одна большая ложь? Тогда какой смысл Мадаре вообще кого-то любить? Он жил только теми мгновениями, только возможностью верить в то, что те теплые чувства между ними были обоюдными. Пусть и исчезли так быстро, как и появились. Но они были. Они должны были быть. Или же нет? — Ты лгал. — продолжил Мадара. — Все с самого начала было нужно лишь, чтобы настроить меня против отца. Чтобы ты не остался один против нас обоих… — Нет. Нет! Я… — тихий ответ, заставил Учиху замолчать. Изуна не удостоил его взглядом, смотрел только в пол, стараясь не замечать наставленного на него пистолета. — Я не знаю. Я не знаю, что чувствовал к тебе. — Он пугал тебя, Изуна? — с интересом спросил его Тобирама, и юноша посмотрел на него с ненавистью. — Ты ответишь за Кагами, сукин ты… — Отвечай на вопрос. Пистолет все еще направлен на тебя. — Изу… — Да что вы оба, психопаты, от меня хотите?! — сорвался Изуна в тихой истерике. — Я боялся тебя и ненавидел в детстве! А чего ты ожидал?! Ты вел себя как ублюдок. Убивал животных, пугал меня, нападал на нас! Я запомнил тебя именно таким. — Боже мой, Изуна. Я же изменился! — Да. Но не стал другим человеком. Я… Мадара — я любил тебя. Правда. Не так как ты хотел, но все равно. Я был благодарен тебе за то, что ты помог мне, с тобой мне было легче, я чувствовал, что у меня есть кто-то, на кого я могу положиться. Немного грубый, самоуверенный, преданный брат — я любил тебя. Если бы ты был лишь таким… — Изуна не знал что еще сказать. — Но как только ты напоминаешь мне о том, что ты на самом деле такое. Как только я смотрю в твои глаза — я вспоминаю отца, тебя из детства. Это отвращение, которое испытывал к вам. И мне снова становится страшно. — по его лицу текли слезы. — Если бы ты был нормальным… я… все могло быть иначе. Я бы не испытывал это вечное противоречие. Я правда хотел тебе помочь. Если бы ты был как я. И я понимал тебя… Если бы ты не был психопатом? Но ведь эта болезнь — и есть сам Мадара. Мужчина прикрыл глаза. — Поэтому ты бросил меня? Потому что не понимал? Ты ведь хотел, чтобы я ушел, правда? — Я хотел… — Почему? Я… у меня же была та сторона, которую ты так любишь. Ее оказалось недостаточно? — Мадара… ее давно уже нет. Того Мадары, что я любил, давно уже нет. Мадара ощутил странное облегчение, едва голос брата ослаб. Он казался искренним. Значит их единение было не обманчивым. Изуна не лгал. — Вот и все. Ты доволен ответом? Изуна бросил тебя, потому что ты болен. Точно это он считал тебя больным. Хотя сам — далеко не образчик здоровья. Но… жизнь идет дальше. — подытожил Тобирама, бросив на юношу насмешливый взгляд. — А у тех, кто испытывают столь болезненные и быстрые привязанности — она идет в ускоренном темпе. Тебе просто не повезло. Изуна нашел нас. И мы оказались нужнее. Хотя бы тем, что не напоминали ему о прошлом. Со мной или без — это бы случилось. — Тебе это так не сойдет все. — Изуна таки осмелился посмотреть на блондина в упор. — Ты будешь гнить в тюрьме, слышишь? За то, что сделал с Кагами… — Твоей очередной зависимостью? — насмешливый тон Сенджу заставил его недовольно дернуться в путах. — Почти клиническая картина, правда, Мадара? Все на лицо. Твой маленький братик сперва бросил тебя, затем потерял меня в лице своего покровителя, а едва попытался заменить нас с тобой Хаширамой — тот внезапно оказался в лечебнице для наркозависимых неудачников. Плохой выбор. Ах, представляю твою панику. Должно быть, ты почти отчаянно ухватился за Кагами, ведь не мог себе представить, что так неожиданно останешься один. Изуна отвел взгляд. На его щеках поблескивали слезы. Он и правда горевал по Кагами. Быть может, Тобирама был в чем-то не прав, и брат искренне любил тех, кого использовал. Но оправдывало ли это Изуну в глазах того, кого он бросил самым первым? Об этом был следующий вопрос. — Ты бы не вернулся ко мне — то ли вопрос, то ли ответ самому себе. — Я ничего бы тебе больше не дал, верно? Поэтому ты предпочел бросить мой номер в черный список и забыть. Будто бы у тебя и вовсе никогда не было брата. — Это не так. Я… мне было тяжело. Но я знал, что так будет лучше. — Пустое оправдание. Помни, Изуна. Твоя жизнь зависит от того, насколько ты честен. — Это правда! — огрызнулся тот и тут же обернулся к брату. — Ты пугал меня. Угрожал разрушить все, что мы так кропотливо строили, только потому что… потому что так нездорово помешан на мне. Рано или поздно нужно было разорвать эти отношения, вот и все. Они никому не приносили радость. Мадара лишь мрачно улыбнулся брату, слегка опустив голову. — Я делал это все ради тебя. Я готов на все ради тебя, Изу. — И мне это было ненужно — признался Изуна. — Ничего из этого мне было не нужно, Мадара. Я просто… хотел, чтобы ты больше не напоминал мне об этом проклятом Меркьюри. Но ты снова и снова заставлял меня чувствовать себя там. Словно я опять маленький ребенок. Снова прячусь от взрослого и… я не буду говорить, каково мне было. Ты лучше других знаешь это чувство. Мадара опустил голову. Руки непроизвольно сжали ткань на джинсах. Сумка была совсем рядом. Изуна должен понять. — Я не хотел. — Нет, нет. — прервал его Тобирама. Мадара и не заметил как он зашел за его спину, слегка нагнувшись к уху Учихи. — Не оправдывайся. Продолжай. Сегодня на поверхность выйдет вся их подноготная дрянь. — А если… если я попрошу тебя об этом. Ты дашь мне еще один шанс? — но Изуна избегал его взгляда, посему ответ приходил на ум даже сквозь тяжелое молчание. Мадара не понимал почему «нет». Смотрел на то как Изуна качал головой, не испытывал ни боли, ни огорчения. Физически не мог осмыслить тот факт, что в их отношениях существовали вещи, которые нельзя было исправить даже начав с чистого листа. Так бывает? Люди и правда расходятся навсегда? Нет, Мадара не умеет отпускать. Он может делиться тем, что его по праву, но никак не отправлять то в свободное плавание. Они были вместе. Изуна сам сказал, что любил его. Они даже трахались. Почему эту взаимность нельзя вернуть назад? Глупый братик опять не делится. Но Мадара знает, что это лишь игра. — Вот и твой итог, Изуна. И твой вывод. — раздался довольный голос Сенджу со спины. Изуна поднял на него взгляд и содрогнулся от при виде шприца в чужих руках. — Почти закономерный, даже с учетом твоей проблемы с зависимостью. С учетом всего, что ты пережил. Твой брат больше не нужен. И никогда не будет нужен. Нет такого сценария, в котором вы были бы счастливы друг с другом. И никогда не было. Но на лице Мадары все еще была лишь едва заметная пустая улыбка. — Есть. — тихо сказал он, но Тобирама не услышал его. Изуна лишь яростно дернулся, едва не завалившись на бок, когда оказался схвачен за волосы. Тобирама без лишней возни намотал его длинный хвост на кулак и вынудил приподнять шею, постанывая от боли. Всего одно выученное движение — и игла крохотного шприца вошла в горло, впрыснув в кровь прозрачную жидкость. Мадара следил за этим почти смиренно, прекрасно зная, что последует дальше. Пока Тобирама возился с теряющим сознание Изуной, позади него тихо шевелился Хаширама, старающийся не привлекать внимание брата. Проснулся? Как много он услышал? Мадара бросил на него взгляд, но не осмелился задержаться на нем слишком долго. Сенджу кивнул в сторону Тобирамы, а затем резко вцепился в узел на связавшем его руки бинте зубами, старательно пытаясь распутать. Кажется, у него даже получалось. Мадара едва не похвалил мужчину вслух, однако затихший на полу Изуна слегка отрезвил его повеселевшее настроение. — Что ты вколол ему? — спросил он, стараясь не смотреть на Хашираму. Тот почти развязал узел. Но если Тобирама обернется… что тогда будет? Что они не предугадали? — Трамадол. — равнодушно ответил Тобирама. — С этим средством стоит быть аккуратнее. Для того, чтобы вырубить человека нужно вводить слегка больше нормальной дозы, но при этом не слишком много. В противном случае могут быть… неприятные последствия. Хаширама почти развязался. Однако имело ли это смысл? Их терапия подходила к концу. — Итак, Мадара. Тебе пошла на пользу ваша небольшая беседа по душам? Сделал необходимые выводы? — Тобирама небрежно бросил Изуну на пол, взглянув на мужчину с интересом. Учиха лишь медленно кивнул. — Ну так озвучь их. В конце концов я должен знать чем обернулась то, что я назвал делом всей своей жизни. Чему позволил поглотить себя так основательно. Стать одержимым. — Я не хочу ничего озвучивать, Сенджу. Мне это надоело. Заглянешь ты в мою сумку или нет? — на лице Мадары по-прежнему не было ничего кроме пустого равнодушия. Конечно он давно все понял. Иначе бы не сидел здесь и не рассматривал лишенного сознания брата, столь жалко лежащего у него под ногами. Иначе бы снова играл в героя. И не более. Сенджу бы точно разочаровался. Но он все еще здесь. Мадаре вдруг стало искренне смешно. Из-за этой ситуации. Из-за брата. Всего. Просто ебаная комедия. Мужчина тихо рассмеялся. Искренне. Облегченно. Тобирама закатил глаза. — И снова ты об этой чертовой сумке. Что там такое, Учиха? — Я же говорил. Сюрприз. Сенджу только покачал головой, таки подойдя к сумке на полу. Учиха перестал смеяться. Они снова встретились взглядами с Хаширамой, и Мадара едва заметно кивнул ему. Давай, приятель. Отними у него пистолет. И это ужас наконец закончится. Закончится. Закончится. Закончится. Вместе с белым шумом. Правда? Тобирама нехотя склонился над сумкой, продолжая сжимать пистолет в одной из рук. Расстегнул непослушную цепочку и замер, вглядываясь в содержимое. Мадара улыбнулся, когда заметил в его глазах шок. Столь очаровательный в своем непривычном облике на лице такого равнодушного ублюдка, что, казалось, прошла добрая вечность, прежде чем Хаширама таки смог распутать крепкий узел, с криком ринувшись на брата. Идиот. Зачем кричать? Тобирама ведь и отреагировать успел лишь поэтому. Неужто у нормальных людей эмоции перебивают даже сугубый прагматизм? Брюнет набросился на Тобираму так яростно, что тот потерял равновесие, едва его жестко перехватили под руку. Раздался выстрел. Тобирама целился в брата? Ого. Верно. Однако попал в стекло, отчего шум океана стал еще громче. Проклятый белый шум. Мадара резко поднялся с места, наблюдая за боем между двумя братьями. — Ты… ебаное чудовище… — Хаширама резко согнул чужую руку в плече, вынудив брата отпустить пистолет, и тот звучно упал на пол. Тобирама яростно ударил мужчину по лицу, попытавшись добраться до пистолета, но чужая нога отпихнула оружие в сторону Мадары. И тот поспешил поднять его, перезарядив почти машинально. Это Беретта? Кажется она. Девяносто вторая. Мужчина усмехнулся своим отстраненным мыслям, не сразу заметив, как чужой бой кончился также внезапно, как и начался. Хаширама оказался сильнее. Прижал брата к зеркалу, крепко удерживая за ворот рубашки. В его взгляде не было ничего, кроме ярости. — Ты хоть знаешь… что ты натворил? — прошипел он. Мадара направил пистолет в их сторону, целясь точно в белобрысую голову. Быть может поэтому Тобирама и перестал вырываться, посмотрев на Учиху почти с обидой. Ха… предательство? Для него эта ситуация выглядит именно так? Мадара ничего не обещал ему. Он пришел сюда не за Тобирамой. — Да. Оставил тебя в живых. Досадная ошибка. Это был лишь наш разговор, но тебе всегда нужно влезть туда, куда не просят. Да, Хаши? — холодно ответил ему брат. Хаширама только вздрогнул от отвращения и обернулся к Учихе. — Позвони в полицию, Мадара. — приказал он, тяжело дыша. — Пора закончить этот кошмар раз и навсегда. Волны яростно бились о берег. Хаширама не понимал. Кошмар… этот бесконечный круг не разорвать. И не остановить того, что будет происходить дальше. Это все равно что бороться с океаном, неизбежно разбивающим себя о песок. Все равно что бороться с природой, отвратительными корнями пустившей в них свой яд. Раздался негромкий смех. И Сенджу вновь обернулся к брату, едва не скрипя зубами от злости. — Тебе… смешно, Тобирама? Смешно после всего, что ты сделал? — процедил он, едва сдерживаясь от того, чтобы врезать брату по лицу. Но в чужих глазах не было ни намека на сожаление. — Вот поэтому на терапии не должны присутствовать посторонние. Они всегда мешают. Мы почти подошли к выводу. — Сенджу посмотрел на Мадару, держащего его на мушке с безумной улыбкой. — Ты ведь пришел к нему, верно? Скажи, что моя гребанная работа над тобой не была зря. — Что ты, чёрт возьми, несешь? — Хаширама в шоке покачал головой. — Ты убил Кагами, сукин ты сын. Похитил Изуну! Как ты можешь вести себя так… будто тебе наплевать. — и снова этот ублюдочный смех. Ох, он не сдержится. — Ты — убийца. Монстр. Я не хочу даже братом тебя звать, если это хоть что-то для тебя значит. Я надеюсь, что тебе дадут пожизненное, больной ты гад. Ты заслужил сидеть в долбанной в психушке, куда больше чем пару месяцев. Надеюсь ты больше никогда оттуда не выйдешь! — Я пришел к определенным выводам. — вдруг тихо ответил Мадара, сжимая пистолет в руках. Его голос был абсолютно спокоен, словно бы гневная тирада Хаширамы не произнесла никакого впечатления даже на него, — На самом деле в какой-то степени я все понял, когда вернулся домой и попытался покончить с собой. Но выжил. — вздох. Мадара посмотрел на спящего брата, пройдясь взглядом по его тревожному лицу. Хмурится даже под действием наркотика. Будто бы понимает куда больше, чем они трое. — Все это время я думал… точнее обманывал самого себя, когда думал будто бы у меня есть выбор. Кем мне быть. Все убеждали меня в этом так усердно. Они сказали, что я могу стать нормальным. Если захочу. Но это все пиздеж чистой воды. — Что? О чем ты, Мадара? Что ты такое говоришь? — взволновано обернулся к нему Хаширама. Мужчина только мрачно улыбнулся собственным мыслям. Я не хочу больше идти на жертвы ради контроля. Не хочу держать себя по ту сторону стекла. Это отнимает все силы. Неужели я не заслужил отдохнуть? Расслабить вожжи, нет, даже отпустить их. И посмотреть что будет. — На самом деле… — Продолжай. — У меня никогда не было ебаного выбора. — произнес он бесцветно и медленно поднял на Тобираму взгляд. А затем яростно и вкрадчиво произнес, — Изуна забрал его у меня. — Мадара? Что ты делаешь? Стой! Не убивай его! Он ответит по заслугам! Но мы не можем… Дал этот фальшивый шанс. А потом забрал, как только Мадара нашел в нем смысл своего жалкого существования. Подписали ли они себе приговор с самого рождения? Должно быть так. Проклятый детерминизм. Хаширама в шоке замолчал, заметив на лице удивленного брата капли крови. Затем дрожащими пальцами коснулся красного пятна, вдруг появившегося на его цветастой гавайской рубашке. И медленно осел на колени. Тобирама смотрел на него со смесью удивления и плохо скрываемого восторга. Так выглядели люди, выигравшие в лотерею. — А… — мужчина завалился на бок, ощутив как болезненно стянуло в груди. Он не мог дышать. Не получалось. Что… что происходит? Почему они… смотрят так? Так странно? Это был розыгрыш? Все просто сговорились? Торчок. Но… похоже исправился. Но почему ты умер, Хаширама? Почему это произошло? Потому что твоя жизнь для меня ничего не стоила. Подошедший к нему Мадара опустил пистолет. Пахло железом. — Ма…д… — из рта Хаширамы брызнула ярко-красная кровь. Дрожащая рука потянулась к чужому расплывающемуся в полумраке силуэту. Но глаза он видел. Эти равнодушные пустые глаза, пугающие его всегда, когда он мимолетом бросал на лицо друга случайный взгляд. А наш мальчик Мэдди. Ведет себя как волк. Приехал в Голливуд он. Какой с него тут толк? — Надо же. — произнес Мадара без тени сожаления. Затем направил пистолет на Хашираму снова. В красивых карих глазах отразилось его дуло. — Я не попал в сердце. А затем выстрелил снова. Обито вздрогнул так сильно, будто бы треклятый выстрел из воспоминаний добрался даже до бункера. В шоке уставился на Мадару, но сперва не был в силах сказать хоть что-то. Надо же. Спустя столько времени проведенного с этим больным ублюдком, мальчишка все еще мог удивляться его мерзотнейшим поступкам. — Почему… — прошептал он тихо. — Зачем ты убил его? — А почему нет? — спросил Мадара в ответ. На его лице не было ни капли сожаления даже спустя столько лет. В конце концов, вопреки редким приятным воспоминаниям Хаширама оставался для него лишь еще одним силуэтом среди бесконечных серых помех, вопрошающих у Мадары существует ли он в самом деле. — Он ведь не ты. И не Изуна. Почему я должен жалеть? Вот и разница между ними. Как досадно, все еще ощутима. Обито спрашивает, зачем убивать. Вопрос Мадары же — а почему и не убить? В мальчишке все еще есть сострадание? Откуда? Здесь о нем давно все забыли. Но Обито лишь ошарашено качал головой. — Ну же, малыш. Ты ведь знаешь с кем живешь. Давным-давно знал. А? То-то и оно. — усмехнулся Учиха. — Только не считай его чем-то вроде моей первой жертвы. Сенджу никогда не был гребаной жертвой. Скорее препятствием. Которое… я успешно убрал. — Значит ты убийца. Мадара посмотрел куда-то сквозь него. — Вообще-то… серийный убийца. Тобирама или не мог поверить тому, что видел или вновь издевался, однако прекратить его едва слышимый истерический смех получилось лишь когда Мадара схватил блондина за голову, зарылся пальцами в белоснежные волосы и прижал его лоб к своему. — Угомонись. — прошептал он сквозь зубы, глядя на Тобираму в упор. Вблизи красная радужка Сенджу казалась еще искусственнее. Уродливее в своей неестественности. — Ты знал, что так и будет. Иначе бы не затеял все это дерьмо. Понял, как только заглянул в сумку. Где увидел знакомые ему стеклянные баночки с хлороформом. Мадара понятия не имел сколько понадобится для того, чтобы вырубить одного человека, а посему купил несколько перед тем как вернуться в Меркьюри после учений. Там нельзя было. Могли что-то заподозрить. Но Тобирама словно находился в прострации, глядя на мертвого брата распахнутыми от изумления глазами. И все же улыбается. Больное отродье. — Ты не понимаешь. Мой подход работает! Ты наконец вылечен. — тихо произнес Тобирама с восторгом. — Не смотри на меня так. Я не о психопатии. Ты вылечен от лжи. Только от собственного грубого вранья. — Неужели? И тебе совсем не жаль твоего брата? Его убил твой больной подопытный, и тебе не жаль? — Ты здоров, Мадара. Здоров. Это почти смешно. Тобирама единственный для кого он здоров. И Мадара по своему благодарен ему за это. — Как скажешь. — сказал он ему равнодушно, подойдя к блондину ближе и заглянув в чужие глаза. — Если это все, что ты хотел увидеть - то вот оно. Ты доволен, Тобирама? Я оправдал наконец твои ожидания? Тот лишь усмехнулся. — Ничего себе... и давно тебе интересно мое мнение? — Я не хочу, чтобы ты мешал. Раздалось короткое молчание. Однако Сенджу, похоже, прекрасно понимал его настрой. Это хорошо. Если бы после этого ублюдок не успокоился - Учиха бы просто убил его вместе с братом. Или даже иначе. У него были и другие планы. Какое-то время Мадара даже читал о лоботомии, представляя как режет мозг своего проклятого психиатра ножиком для колки льда. Однако Сенджу знал свое место. Он был началом - не продолжением, и не концом. — Время покажет. — Тобирама устало направился к своему креслу, перешагнув через труп брата, будто бы тот был не более, чем упавшим на пол торшером. Сел нарочито по-деловому, словно вновь был готов принять очередного пациента, но они оба знали, что его работа подошла к концу. Тобирама сделал все, что хотел. Ему больше нечего дать. — Ты ведь знаешь. Я никогда не строю планов. — Только импровизируешь. — Мадара положил пистолет на кофейный столик прямо перед Сенджу. Затем вернулся к сумке, буднично застегнув ее и забросив на плечо. Они не должны оставить следов. Последний свидетель этой странной сцены сейчас наблюдал за ними равнодушными карими глазами. Учиха никогда не замечал раньше… ха. У Хаширамы и правда очень красивые глаза. Сенджу не смотрел на него, глядя только на свое отражение в зеркале. Что он видел в свои последние мгновения? Мадаре было плевать, но он знал, что психопат захочет выговориться перед смертью. Так и произошло. Тобирама вдруг прикрыл глаза, растянув губы в подобии улыбки. — Кто бы мог подумать… впервые в жизни я чувствую себя… так хорошо. — проговорил он. — Ты и представить себе не можешь это чувство. Будто бы ебаная пустота в груди наконец ушла. Ах… я знаю, что это ненадолго, даже такое яркое…самое грандиозное из всех… ненадолго. Если буду медлить — она вернется. Она всегда возвращается. Едва эйфория отпускает и… все. Ты снова в аду. В пустоте, где нет ничего кроме силуэтов. Посему и живешь будто бы от одной боли к другой. Той, что ты причиняешь своими руками. Орочимару показал Тобираме как заполнять дыру в груди. Давать больному мозгу хоть каплю эндорфина за счет чужих страданий. За счет власти. Но этого было мало. Приходилось действовать все изощреннее и изощреннее, получая все меньше. Но с Мадарой иначе. Сейчас он не позволит этому чувству уйти. Не после того, как Сенджу смог обрести столь драгоценное наследие. — Ну так не медли. — равнодушно сказал ему Мадара, присев рядом с креслом. Тобирама медленно взял в руки пистолет и приставил его к виску. Их взгляды встретились. — Что? Боишься смерти? Или тебе так важен твой сраный ритуал? — Я не увижу этого. Отчасти мне даже жаль. — ответил ему мужчина — Я знаю на что ты способен, Учиха. Насколько далеко можешь зайти. Мадара поморщился, давно отвыкнув от столь снисходительного тона со стороны Сенджу. — Стоило ли оно того? Рука Мадары опустилась на ту, что сжимала пистолет. Никакого конфликта. Тобирама — сукин сын, который будет еще долго преследовать Учиху в кошмарах, но сейчас он добрый взрослый, дающий леденец после сеанса у врача. Твое величие. Стоило ли? Но тот не ответил ему, будто бы боясь испортить свой последний момент. Им обоим больше нечего сказать друг другу, и Учиха послушно отвернулся от него, надавив на чужой палец. — Эксперимент окончен. — прошептал Тобирама в последний раз. — Вычисления проводил... Тобирама Сенджу. Когда раздался выстрел, теплая кровь психиатра брызнула на его лицо. Значит, у ублюдка все-таки есть кровь. Он не ангел, и не бог. Обычный человек. Их терапия закончилась. Значит, ответ Тобирамы был «Да.» — Нет… Нет! Твою мать! Ты врешь! — крик Изуны прозвучал в реальности голосом Обито. Его жалкое видение, бедная копия едва ли не рыдала, глядя на Мадару покрасневшими глазами. — Это не может быть правдой. Что угодно, но не это. Только не Изуна. Только не он. Он ведь священная, мать его, корова для брата. Он любимый братик. Он далек от всего, что происходило в бункере с его бедными пленниками, он не мог… — Ты видел кассету, малыш. — равнодушно произнес Мадара, закашлявшись. — Знаешь, кому она адресована. — Это очередная твоя ебаная ложь! Вранье! — завопил Обито, помотав головой. Его трясло. — Ты не мог поступить так с ним. Ты же говорил, что любишь его… как ты… здесь не оказываются такие как он. Здесь только те, кого ты готов использовать. Трахать. Бить и убивать! Не Изуна. — Так может в этом моя любовь и заключается, хах? Усмешка. Мадара потянулся к Обито, дабы погладить его по плечу, но мальчишка отпрянул от него как от огня. Резко отошел на пару шагов, будто бы дядя мог вот вот накинуться. — Ну и реакция, сынок. А что все это время ты думал? Что письма моего братика здесь из воздуха взялись? Или что я притащил их сюда из сраной Калифорнии? Конечно он здесь был. — сказал мужчина. — Милый Изуна… да. Он был первым. В конце концов наш папа оказался на удивление прагматичным, правда? Он знал, что рано или поздно мы попадем туда. Правда, думал, что в качестве его игрушек… а вот оно как получилось. «Добрый вечер, Изуна. Впрочем, быть может уже и не вечер. Я не знаю сколько времени пройдет, когда ты отойдешь от наркоза, однако проснешься ты в любом случае не дома.» — Зачем ты это сделал… — тихо прошептал Изуна. Его руки тряслись. Обито повторил его вопрос брату. Мадара удивленно вскинул голову, посмотрев на мальчика почти с недоумением. Почему? Разве он недостаточно ясно объяснил? «Ты скорее всего задаешься вопросом где ты. Что случилось и почему ты оказался в подобном месте… но. Я попробую кратко обрисовать ситуацию, ладно?» Мадара на кассете так молод. И так холоден. На его лице ничего кроме пустого равнодушия, пусть голос и дрожит при имени любимого младшего брата. «Если ты здесь — значит у меня получилось сделать то, что я планировал на протяжении года. Если я планировал достаточно хорошо — значит вскоре мы увидимся лично, а тебя никто не найдет… Впрочем. Даже если они обнаружат доказательства моей причастности, Изу. Тебя все равно никому не найти. И тогда тебя будет ждать голодная смерть, поскольку ни Хаширама с Тобирамой, ни Кагами тебя отсюда не вытащат. Я позабочусь о том, чтобы к моменту просмотра тобой этой записи они были мертвы. Все до единого.» — Потому что иначе бы он ушел. Тобирама оказался прав. Единственным способом удержать моего брата было — стать психопатом окончательно. — Ты больной… нельзя просто брать и похищать людей! Мадара лишь слабо улыбнулся. Вытянул получше опухшую ногу, невольно подметив, что пульсация в ней слегка стихла. Таков Учиха. Все заживает как на собаке. — А что бы мне дала игра в хорошего парня, малыш Обито? — спросил он глухо. — Изуна бы все равно ушел от меня. С Тобирамой или без — он отдалился от меня как только встретил нужных людей. Я был ему не нужен. А он мне… да. «Сейчас ты находишься в полностью автономном бункере, предназначенном для проживания на случай ядерной войны. Его строил еще наш дедушка, а продолжил строить отец. Скорее всего надеясь переселить нас сюда, как только вернет домой… Здесь несколько комнат. Некоторые закрыты. Я покажу их лично как только навещу тебя. Покопайся в полках и в комнате с продуктами. Я оставил тебе еды на несколько недель, пока отвожу от себя подозрения. Вода тоже есть. Можешь спокойно мыться, она не закончится. Еще кое-что из книг и телевизор. Уверен ты найдешь чем себя занять. А… и не делай глупостей, если попытаешься сбежать отсюда и что-то ненароком поломаешь… вариантов умереть у тебя будет несколько. Я изучил отцовские записи и могу сказать, что шутить с герметичной системой не стоит. Особенно когда от нее зависит чем ты дышишь.» Мадара не мог без него, вот и все. Он прожил ебаный год без брата, но боль от его потери сделала из мужчины лишь еще большего монстра. Вот что значит не иметь выбора. Вот что пытался втолковать ему Тобирама. С самого начала они с Изуной были обречены. — Я бы не смог жить дальше. — признался Мадара. — Страдал бы от этих ебаных мыслей о нем. Знал, что эта маленькая дрянь где-то далеко. Быть может счастлива без меня. «Пока это все. Жди меня, Изу. И не впадай в панику раньше времени. Я не хочу тебе вредить. И уж точно не собираюсь убивать тебя. Просто…» Просто я мщу. Не Тобираме, потому что он не значит ничего. А тебе. »… просто я беру от жизни все. Помнишь? Именно это ты мне и советовал. Так уж получилось, что в этой жизни мне нужен только ты. Поэтому… на твоем месте, я бы советовал пробудить ко мне хоть какую-то мало-мальски братскую любовь. Ведь кроме меня у тебя никого не осталось. Я тебе нужен, Изуна. Опять. Подумай об этом хорошенько.» Да. Это была хорошая идея. Вернуть то время, когда они были лишь вдвоем против всего мира. Когда на старенькой отцовской машине ехали навстречу закату, багровому от красноватых лучей уходящего солнца. Мадара всего лишь сделал этот рай вечным. Вернул его для них двоих, пусть калифорнийское солнце заменилось синими больничными лампочками, свисающими с потолка. В конце концов… «Отдыхай, Изу. Мы еще встретимся с тобой.» Калифорния — рай для Изуны. Для Мадары же им оказался Бункер. Старый добрый бункер, так хорошо и молчаливо хранивший его грязные секреты. Место, где то самое лето никогда не закончится. Мадара тихо рассмеялся. Смеялся так холодно, что у Обито невольно затряслись колени. Он монстр. Куда более мерзкий и злобный, чем мальчишка в свои худшие годы, потому что даже в самом кромешном безумии он не способен осознать насколько же извращено сознание его собственного дяди. — Я не могу… — Изуна вдруг сорвался с места, убежав в сторону спальни. Мадара продолжал сдавленно смеяться. — Стой! — Обито бросил на дядю опасливый взгляд, скривился от отвращения и последовал за галлюцинацией, опасаясь, что она исчезнет навсегда. Он нашел Изуну, плачущего на коленях у кровати. Он прятал свое лицо, но Обито видел как сильно дергается его худая спина при каждом вздохе. — Изуна… — Обито подметил как изменился его голос. Боже, он еще способен кого-то жалеть? Подросток думал, что давно утратил это чувство. — Да брось ты его. — вдруг сказал кто-то за спиной. Зецу? Точно он. — Мы тут все кроме тебя знали, что эта шлюха рано или поздно заплатит за свои делишки. Вот и получила. А для тебя это еще один урок — не наглей перед Мадарой Учихой. — Закрой свой рот! — рявкнул Изуна, резко обернувшись. На его глазах были слезы. Кто бы мог подумать, что галлюцинации Обито станут такими реалистичными. — Ты нихрена об этом не знаешь! — А что я должен знать? — хихикнул Зецу, — Что ты безмозглая потаскуха? А? На что ты вообще надеялся то, виляя хвостом перед психопатом? Что пронесет? И как? Пронесло? — Я ни в чем не виноват! — Нет, идиот. В том, что случилось виноват лишь ты! Ты один! — согласился Тоби по другую сторону от Обито. — Если бы ты не вел себя как шлюха, ничего бы этого не было. Если бы ты не бросил своего брата. Не использовал его… Ты его спровоцировал, Изуна. Просто признай это наконец. Из-за тебя он стал больным ублюдком. Обито закрыл уши руками, но голоса все равно кричали в его голове. Как же он устал от этого. — Ты получил по заслугам. — хохотнул Зецу. — Рано или поздно кто-то должен был сбить с тебя спесь. Как иронично, что это сделал родной брат, правда? Ты заслужил такого конца. Изуна посмотрел на Обито почти с укором. — Ты правда так считаешь? — тихо спросил он. — Это моя вина? Я был ужасным человеком? Я был сволочью? Я заслужил все это? Но Обито лишь молча опустился на колени рядом с ним. А затем, не глядя, покачал головой. — Почему? — Да, черт возьми, почему, Обито? Почему ты снова и снова продолжаешь выгораживать эту шлюху?! — завизжал Тоби. — Потому что… — впервые за долгое время голос мальчика был ровным. Он закрыл глаза. — Потому что если Изуна виноват в том, что оказался здесь… Тогда… получается и я тоже виноват? Виноват, что собственный дядя трахнул меня в зад. Что запер здесь как лабораторную свинку. Виноват в том что потерял ребенка. В том, что урод. Тупица. Больная истеричка. Во всем. — О, господи… если ты есть. В таком случае ответь мне… — прорычал Обито, медленно оборачиваясь к Зецу и Тоби. — За какие… мать их, грехи я попал сюда? В чем был виноват двенадцатилетней ребенок, когда попал в этот ад? Зецу и Тоби опасливо переглянулись. — О… кажется ваш сучий бог молчит. Неужели справедливый мир нихрена не справедливый? Так я получил по заслугам, Зецу? Шлюха заплатила по счетам? — Нет. — нервно произнес Тоби. Зецу медленно кивнул. — Тогда закройтесь нахуй. — прошипел Обито. — И проваливайте из моей головы. Выметайтесь нахрен из моей головы! Видения исчезли. Обито устало вздохнул, поправив упавшие на лоб черные волосы. Посмотрел на Изуну, слегка улыбнувшемуся ему, и положил голову на кровать. Вот так. Вся эта возня с самим собой его утомляла, однако шок от узнанного таки придал сил собрать остаток своего рассудка в подобие цельного. Ненадолго, но… — Обито… — тихо сказал Изуна. — Смотри. Ты видел это раньше? Мальчик нахмурился и приподнял голову, заглянув туда, куда указывало видение. Надо же. Он не замечал этого раньше? Быть не может. Из матраса торчал крохотный уголок бумаги. Старой. Неужто очередные письма? — Сукин сын. Их не было здесь. — прорычал малец, вытащив несколько писем из-под матраса. Затем тихо рассмеялся. Просто так. Чтобы сбавить напряжение. — Он нарочно это сделал! Ублюдок сам их положил! Или же Обито настолько слетел с катушек, что давно перестал обращать внимания на такие мелочи. Если подумать когда он последний раз спал на кровати, а не на полу? Черт его знает. Происходящее вокруг него давно утратило логику. Нужно подумать. — Я не хочу этого видеть. — вдруг взмолился Изуна. — Знаю, что в них будет. Не хочу. Но Обито проигнорировал его. Если эти письма были написаны в бункере значит был крохотный шанс того, что в них мог так или иначе храниться код от двери. Верно? Даже если Изуна не сбежал… умер здесь, вопреки заверениям Мадары на кассете. Даже если так — после него были новые жертвы о которых Обито еще ничего не знает. Кто-то должен был откопать истину. Обито слишком глуп, чтобы делать это самому. Он же тупица. Идиот. Но хоть остальные. Неужели никто не спасся? Как тяжело думать. Снова собирать себя по осколкам ради иллюзии, но если не делать этого то что? Сдаться? Он сдался. Давным-давно, но ему мучения не прекратились. Оставалось лишь хвататься за последнюю соломинку. Обито с трудом сфокусировался на письме и начал читать. Я писал эти письма, чтобы не забыть о том кто я, малыш. Чтобы у тебя была обо мне хоть какая-то память, кроме той, что мог дать тебе этот ублюдок. Чтобы просто напоминать нам обоим, что за этими стенами у нас с тобой была другая жизнь. Я помню тот день, который разделил ее на до и после. А ты помнишь? Наверное, да. Мадара отнял у тебя все, как и у меня. Этот сукин сын любит губить чужие судьбы, потому что своя его вела в никуда. Я знаю это. Рано или поздно он окажется там, куда привели нас его больные амбиции. Я клянусь, что он пожрет дерьма оттого же, что когда-то делало его счастливым. Я уверен. Кагами улыбался мне тогда в последний раз. Кажется мы готовили ужин. Его остатки наверняка остались на нашей кухне, так никем и не тронутые и сейчас наверняка покрытые плесенью. Кажется Кагами приготовил тогда… пасту. Да. Я начинаю забывать детали в этом кошмаре, но его милое лицо не забуду никогда. Мне казалось я по-настоящему влюбился. Ни как с Микото или Тобирамой. Кагами был для меня особенным. Еще не настолько близким, чтобы считать нас двоих семьей, но тот, кого я мог назвать другом. Моим первым настоящим другом, который меня понимал. А теперь он мертв. Мадара принес мне газетную статью об этих событиях и я точно знаю, что это не очередная его гнусная ложь, нужная для того, чтобы ввести меня в отчаяние. Что он правда погиб, и никто в ту ночь так и не спас его. Боже. Мой бедный Кагами. Я не мог поверить, что все закончилось именно так. Видел ли я как он умер? Тогда я полагал, что да. Сейчас… Помню только как потемнело в глазах, когда я открыл входную дверь. Снаружи было темно, я даже увидеть ничего не успел, когда в лицо прыснули какой-то мерзкой дрянью, жгущей глаза. Я попытался убежать в зал, не видя перед собой ничего, но меня схватили чьи-то холодные руки и бросили на пол. Укол в шею. Нож, перерезавший горло Кагами, пытавшемуся мне помочь. И вот я лежал перед Мадарой и Тобирамой, под пристальным вниманием обоих. А потом… Боже мой. Потом та кассета. — Как спалось, малыш? Можешь представить себе каково это — проснуться после всех этих событий в странном, жутком месте без окон, в полном одиночестве? Найти ее и просмотреть, едва не умереть от ужаса в бетонных стенах, и остаться с этими мыслями, вопросами в голове и паникой на несколько дней? По началу я кричал и стучал о дверь, умоляя выпустить меня. Надеялся, что чертов бункер находится под чьим-то домом. Пусть даже отцовским — лишь бы была возможность докричаться. Но на мои крики не отвечали. Никто не пришел спасти меня, сынок. Никто. Я сорвал голос. Рыдал сутки напролет и бился о бетонные стены. Затем постарался успокоиться, попробовал найти хоть какой-то выход — отковырять чертову решетку в одной из комнат, но на ней висели цепи. Это ведь не могло быть правдой. Весь этот кошмар. Совсем недавно все было иначе. Совсем недавно я собирал вещи и прощался с Фугаку и Микото. Провожал их до вокзала и бродил там до самого позднего вечера, пока мимо мчались машины и автобусы. Смотрел на табло поездов, умирая от этого ужасного чувства одиночества. А потом не выдержал и позвонил Кагами. Все было так хорошо с ним, даже когда мы вместе не знали куда двигаться дальше. Даже несмотря на то, что Кагами, казалось, первое время была некомфортна моя навязчивость, мы нашли общий язык. А теперь он мертв. Кагами больше нет. Мне казалось, что я в дурном сне — просто вижу странные вещи из-за того, что Хаширама подсадил меня на очередную дурь. Вот только весь ужас состоит в том, что он давно уже не употреблял, а я давно не играл в его игры с наркотиками. Тогда я внушил себе, что это проделки Тобирамы, играющего с моим разумом. Лежал на полу весь в слезах, в непонятном для меня месте неизвестно где и пытался убедить самого себя в том, что чертов Сенджу просто опять трахал мой мозг, а я по-прежнему в Калифорнии. В его кабинете или еще где-то. Однако вернувшийся Мадара убедил меня в своей реальности достаточно жестоко. — Может ответишь на вопрос? — спрашивает он, когда я в ужасе отступаю от него на несколько шагов. По правде говоря я удивлен его приходу, появление брата — словно фантасмагорический сон. Рано или поздно это должно было случится, но из-за того, что в этом ужасном месте нет окон — я не знаю сколько прошло времени с момента просмотра мною видеокассеты. Его и вовсе могло не существовать — не виси на стене стрелочные часы. — Ты… боже. Мадара… — но я не в силах ответить. Меня пробирает дрожь, когда я вжимаюсь в серую стену. Мадара, стоящий в центре комнаты меня пугает. Он засунул руки в карманы, смотрит на меня со смесью беспокойства и какого-то странного восторга, как смотрят дети, получившие на Рождество желанные ими игрушки. Но я не игрушка. Я его брат, который оказался здесь по его больной воле. Мне страшно. Я не понимаю, что происходит и мне нужны ответы. — Что… происходит? Почему мы здесь? Что случилось с Хаширамой и Тобирамой? Мадара тепло улыбается мне. Делает шаг вперед, но видя мой страх, отступает. В его глазах я читаю странное смущение. Будто бы мы болтаем в каком-нибудь закоулке северного Голливуда. Будто бы ничего страшного не произошло. — Как много вопросов. Изу, я же четко изложил тебе все на кассете. — говорит он самым непринужденным тоном. — Они мертвы. Я застрелил Хашираму. Тобирама застрелился сам. — он усмехается, будто бы вспоминая что-то забавное. — На самом деле я был уверен, что после смерти брата, он попытается убить меня. Помнишь, он нервничал когда я трогал его старшего. Но… кажется вторая операция задавила в нем остатки человечности. Он уже был не человеком. Чем угодно, но не им. Хм… А может это сделала опухоль? Кто теперь скажет… — О чем ты говоришь…. — Уж прости, что заставил ждать. Я не хотел оставлять тебя здесь надолго — одиночество никогда не играло тебе на пользу. Но ты и сам понимаешь. После того как полиция обнаружила трупы целых троих калифорнийцев — началось расследование. Немного покапало. Нашло подозреваемых. В первую очередь конечно — Тобираму. Уж больно его смерть походила на самоубийство. Ну а второе… знакомые. Само собой. Фугаку, Микото, Минато, его эти паршивые ученики… я. Это не мог быть кто-то другой. Уверен, мне еще не раз придется ездить по судам, но пока у них нет на меня улик. — Да что ты несешь, Мадара?! — кричу я, не выдержав потока информации. Голая стена неприятно холодит спину. И снова я убеждаюсь, что это все не глупый сон. Это кошмар. — О чем ты таком говоришь? О каких еще судах? Боже… Мадара смотрит на меня с удивлением. Не понимает, почему я все никак не могу осознать ситуацию. Почему плачу, а не холодно анализирую происходящее как он. Ебаный психопат. — Я же все сказал тебе, Изуна. Или ты не смотрел кассету? — спрашивает он, подходя чуть ближе. Вытаскивает руки из карманов. — Я спланировал все это. С того момента как очнулся в больнице. Не сразу конечно. Собирал этот план по кусочкам. Хотел вернуться в Лос-Анджелес и убить твоих друзей по-одному, чтобы никто не помешал мне забрать тебя. Понимаешь? — на нездорово-бледном в холодном свете лампочек лице появляется улыбка. Почти безумная. Я в страхе поджимаю губы. — Но Тобирама опередил. Сукин сын всегда был на шаг впереди. Но отчасти благодаря ему мне не приходится заметать следы. Что не делается, то к лучшему, правда? Боже. Насколько же жуткий у него был тон тогда. Я не узнавал своего брата и одновременно видел типичного Мадару перед собой. В конце концов, что изменилось в нем? Разве раньше он не говорил мне, что способен на убийство? Разве не пугал меня своей одержимостью? Разве не было в его голосе этого равнодушия раньше, когда я рассказывал ему о смерти отца — а он только слушал и задавал короткие вопросы? Джирайя был прав. Я не послушал его и оказался в западне. — Что… что теперь? Что ты со мной сделаешь? — спрашиваю я почти в истерике. Я… я плохо помню тот момент на самом деле. У меня был шок, думаю. Мурашки бежали по телу, кажется, ноги подкосились и я не мог осознать где я, и что происходит. Только представь это, малыш. Представь каково это — еще мгновение назад иметь совсем иную жизнь. Кагами, который вдруг подал мне руку, когда я ощутил себя совсем одним. Позволил мне пожить с ним, помог найти пару ролей и фотосессий, чтобы заработать денег. Мы хотели купить квартиру. Жить вместе, может не как пара, но как друзья и союзники. Мы считали, что так будет безопаснее, когда Тобирама выйдет из лечебницы. Были уверены, что он не найдет нас в большом городе. Что не сможет. — Успокойся, ладно? Я не сделаю тебе больно. Все нормально. — Что ты хочешь от меня?! — Изуна… Господи. Надо было просто убираться оттуда по-хорошему, и тогда эти двое психопатов бы до нас не добрались. Но я по-прежнему любил чертов Лос-Анджелес. Это был город моей мечты. А теперь… Кагами мертв. Только представь. Я проснулся в этом ужасном месте. А его больше нет. Как нет и Хаширамы. Даже ебаного Тобирамы! Все мертвы. А ты один на один… — Эй, я не шучу. Я не собираюсь тебя убивать, Изу. Сказал же. Мы по-прежнему братья, помнишь? — Мадара подходит ко мне раскинув руки, будто бы хочет обнять, но я кричу и пытаюсь сбежать хоть куда-нибудь. Знаю, что бесполезно — выхода нет. Он не отпустит меня. Но не могу не сопротивляться. Мадара хватает меня за руку и притягивает к себе. Сжимает плечо и заставляет обернуться, посмотреть в его глаза. — Ну же, Изуна. Все кончилось, видишь? Твоих новых друзей больше нет. Тобирамы больше нет. Мы снова одни. Знаю, что для тебя это может… не так отлично, как для меня, но… подумай о хорошем. Тебе больше ничто не угрожает. Видишь? Я боялся, что с тобой что-то случится без меня, а здесь все контролируется только мной. Одной головной болью меньше. Теперь ты в безопасности, братик. И со мной. Но я вновь пытаюсь вырваться, бросаюсь то на него, то назад. Но Мадара сильнее. Намного сильнее, чем раньше, а ведь я даже не задумывался о том, насколько большая между нами разница. Потом он расскажет мне, что пошел по стопам отца. Потом будет прижимать к полу, вдавливать в кровать и легко отбирать ножи, если я попытаюсь бороться, но сперва попытается быть нежным. Он целует меня в висок, вынуждая вырываться сильнее. Ищет мои губы, хочет открыть мне рот, но я кусаю его за палец, которым он пытается разжать мою челюсть и таки вырываюсь. Волосы растрепаны — резинка упала на пол, когда рука брата зарылась в пряди на затылке. Я с трудом дышу, вопреки дрожи и паники. Смотрю на него и невольно чувствую как слезы подступают к глазам. Скажите, что это не правда. Умоляю. Кто-нибудь. — Ну, Изуна. — Мадара лишь раздраженно вздыхает, поправляя смявшуюся рубашку. Хах. Он снова расстегивает ее на груди, но в отличие от Мадары подростка — сквозь белый хлопок видны мышцы. — Не вредничай. Кроме меня тебя больше некому приласкать. Мы вернулись к тому с чего начали. У тебя никого нет. Ни здесь, ни наверху. — Зачем ты делаешь это?! — снова повторяю. — Что ты хочешь от меня?! Мадара только тяжело вздыхает, будто бы вопрос озвученный мной, не требует ответа. — Тебя я хочу, Изу. Ради этого все и затевалось. — усмешка. Мадара равнодушно разводит руками. — Ты отказался от меня, и мне пришлось вернуть тебя обратно. В старые добрые, помнишь? Когда друг у друга были только мы. Сейчас все то же самое. Те же условия. Ты совсем один и кроме меня у тебя никого нет. Так что… знаешь, тебе бы потихоньку возвращать те чувства, что ты испытывал ко мне раньше. Ты ведь сможешь это, правда? Тобирама сказал, что именно так твоя психика и работает. Ну так вот. Я — снова твой старший брат, который сделает для тебя все, что угодно. Тебе ведь нужно именно это? Цепляться за кого-то… или ты хочешь, чтобы я был грубее? — Ты ебаный психопат… — и снова шепот. Я не могу поверить своим ушам. Неужели мой брат и правда похитил меня? Неужели убил их всех только ради того, чтобы держать меня здесь? Нет. Это какой-то абсурд. И этот бункер. Отцовский? Что за глупые совпадения. Меня просто разыгрывают. Наверняка. Я не хочу в это верить. Не хочу признавать такую реальность. — Выпусти меня отсюда! Я попытался броситься на него, но в последний момент, юркнул ему под локоть и побежал в сторону железной двери. Однако Мадара нагнал меня в три шага, схватив сзади. — Нет! Не трогай меня! Мадара!.. Меня бросили на диван, придавив сверху. Я ахнул, едва только Мадара навис надо мной, с едкой усмешкой глядя в глаза, попытался оттолкнуть его руками, но силы были не равны. — Пожалуйста… брат. Но молить эту мразь было бесполезно даже когда он еще не свихнулся окончательно. Я знаю… ему нравилась моя беспомощность. Я отталкивал его столько раз, что когда оказался в его власти — Мадара не стал даже пытаться играть в скромность. — Успокойся. — встряхивает меня он. Наверное хочет казаться спокойным, но я вижу, что его едва не распирает от восторга. От этого почти тошно. — Я понимаю, что ты напуган, но пора признать реальность. Ты ведь знаешь, почему ты здесь. Так есть ли смысл кричать и пытаться умолять меня, Изуна? Этот бункер — второй шанс для нас обоих, пойми это наконец. И ты не выйдешь из него пока не дашь мне то, чего я так хочу. Без чего я не могу жить, Изуна! Почему ты такой эгоист?! Поделись этим хотя бы немного. — Господи, Мадара… — только хнычу. — Не надо. Пожалуйста. Ты не должен этого делать… — А я хочу, чтобы ты снова был моим братиком… — шепчет он мне на ухо, а затем осторожно касается его языком. Я с омерзением морщусь, когда что-то скользкое ползет по раковине, задевает мочку с влажным чмокающим звуком. — Тише, малыш. Тебе будет приятно. Я сделаю, как ты любишь. Мадара сказал, что хочет только любить меня. И быть любимым в ответ. Но это была ебаная ложь. Ее могли считать правдой только психопаты. — Отпусти меня. — слезы текут по щекам, я не в силах перестать кричать. — Отпусти меня, хватит! Сукин ты сын, убери от меня руки! Я оскорблял его, называл психопатом снова и снова, но он не останавливался. Прикасался ко мне. Раздевал, чтобы перевернуть на живот и закрыть мне рот рукой. Как в тот раз когда меня изнасиловали на камеру, а Тобирама смотрел на мои страдания с улыбкой на губах. Но Тобирамы больше не было. Он умер, прекрасно зная, что оставит меня наедине с этим больным маньяком, настолько сильно зацикленным на мне. Мадару ничего не остановило. Никто не остановил. Он насиловал меня на этом чертовом диване, а все что я мог — безуспешно вырываться и мычать в его руку. Ты ведь сидел здесь, да, малыш? Быть может этот ублюдок заставлял тебя смотреть с ним телевизор, но до этого письма ты и понятия не имел сколько раз он трахал меня, вжимая в чертову вонючую обивку… — Перестань, Обито. — вдруг послышался голос Изуны. — Хватит. Это невыносимо. Мальчишка отвлекся от письма, обернувшись к нему. На Изуне не было лица. Его выпученные глаза смотрели куда-то перед собой, когда по щекам текли слезы. Обито в страхе наклонился к нему, ощутив в себе странный проблеск сочувствия. Вот почему Изуна — самая родная ему галлюцинация. Его прототип пережил в этом аду все тоже самое, что и Учиха. Обито никогда не думал об этом. Не хотел даже представлять Изуну в антураже бункера, настолько далеким казался калифорнийский юноша от реалий еще даже не жившего в его лучшие годы мальчишки, застрявшего в четырех стенах с его старшим братом. А теперь… Обито думал, что Изуна — что-то святое для Мадары. Тот островок, на который даже эта больная мразь никогда не покусится. Но он ошибался. Именно потому что Мадара так сильно любил Изуну — тот оказался первым, кто очнулся в этих бетонных стенах. — Кто бы мог подумать, да? — меж тем нервно прошептал Изуна, обнимая себя руками. Обито стало не по себе. Он попытался представить как Мадара насиловал младшего брата в этой проклятой коробке, пока трупы Хаширамы, Тобирамы и Кагами закапывали в землю, но не смог. — Это… моя жизнь? Такая она? Родиться в семье психопата. Терпеть его домогательства, чтобы чуть не умереть от пули и сбежать прочь с еще одним психопатом… а потом… Обито вдруг рассмеялся. Жестоко. Зло. -… а потом попасть в руки к еще одному психопату и по итогу оказаться здесь. — весело кивнул он. — Да уж. Ты прямо приманка для маньяков. — По твоему это смешно, Обито? — Изуна лишь огрызнулся со слезами на лице. — Такая вот жизнь для тебя смешная? Обито пожал плечами. Да, это было некрасиво. Зло. Он сам не знал, почему вдруг отреагировал. Что вдруг ощутил? Отчасти жалость, должно быть, но она странная, смешанная со злорадством и издевкой. Его эмоции давно стали такими — отравленными собственной грязью в душе. Должно быть это неправильно, но он уже не мог иначе. Попытался утешить Изуну, хотел положить руку на его спину но не смог. Конечно. Он же один здесь. Не стоило забывать. — Может это правда? Может это моя вина? Я не знаю… что должен был делать. Держать Мадару рядом все время из страха? Я ведь… не представлял себе, что будет. Да и кто мог представить себе похищение братом? Кто мог предугадать это чертово место? Только параноик какой-нибудь… — шептал Изуна, не глядя на юношу. Обито поморщился, пытаясь хотя бы состроить сочувствие на лице, но брови неизменно сдвигались к переносице в хмуром выражении. — Я просто не хотел, чтобы он напоминал мне отца. Ничего больше. Обито вздохнул, ощутив укол злости и презрения. Мадара, оставшийся на диване издал нечто вроде стона — должно быть выпрямлял больную ногу. Наплевать. Мальчишка пробежался глазами по остаткам текста на первом и втором письме, но не смог дочитать до третьего из-за обуявшей его ярости. Резко поднялся на ноги и игнорируя зов Изуны, направился в зал. — Куда это ты собралась? — перегородил ему путь Зецу. — Даже не думай! Не зли его еще больше! Видно же, что Мадара идет на поправку! — Отъебись. — Обито прошел сквозь него, не обратив внимание на ругань и крики. Вернулся в зал и встал перед диваном, резко выставив руку со сжатыми в ней письмами перед лежащим дядей. Тому, кажется, стало лучше. Он даже пребывал в сознании, хотя по-прежнему казался ужасно бледным. Смог сбить температуру? Наплевать. Он все еще слаб, а Обито все еще на вершине их маленькой иерархии. — Ты! Ты сукин сын! — Обито скомкал письма в кулаке и метнул в Мадару. Клочок бумаги беззвучно отскочил от тяжело вздымающейся груди. Мадара не сразу понял, чем была вызвана чужая ярость, однако медленный мыслительный процесс, вызванный понемногу угасающей температурой, таки сапоставил два и два в его голове. Мужчина нахмурился, опустив голову на спинку дивана. — О… поздновато, малыш Обито. Я думал уже и не найдешь их. — смешок. Мадара устало размял плечи. Должно быть, лежачее положение несколько дней подряд его изрядно утомило, — Ну что? Интересное было чтиво? А? Изу описывал все в таких подробностях… я любил их перечитывать, когда… — Заткнись мать твою! Заткнись и никогда не называй меня так! — возмутился Обито. — Ты — вшивый ебанутый мерзавец. Как ты мог поступить так с ним? Но Мадара не отреагировал на его злость. Лишь насмешливо улыбнулся, осторожно коснувшись больной ноги. Хм. А там не так все и плохо. Если будет терпеть — сможет добраться до маленькой паскуды даже хромая. А потом и врезать ей хорошенько за такие грязные словечки. — Боже мой, малыш Обито. Ты и правда какой-то туповатый, не правда ли? Ты наверняка читал все письма моей маленькой шлюшки — ну так почему задаешь настолько идиотские вопросы? Просто подумай головой и пойми, что к этому все шло с самого начала. Изуна выстроил себе путь сюда своими руками. Да. Изуне не стоило шутить с психопатами. Джирайя предупреждал его. Тобирама, даже он, предупреждал его. Но он не послушал. Его маленький брат забылся и получил по заслугам, разве у этой истории мог быть другой итог? Тобирама знал, что случится нечто подобное. Он подталкивал Мадару к этому с самого начала, но если вдуматься — что бы изменилось, подохни он на той операции кучу лет назад? Изуна не бросил бы брата? Хах. Мадара бы позволил ему уйти? Ха-ха. Все закономерно. У жизни братика Изу не могло быть хорошего конца, пока жил его брат. Мадара никогда не жалел о его похищении. В конце концов мужчина дал ему шанс. Он попытался умереть, но судьба оставила его в живых. А значит обречен был именно Изуна. — Ты — чудовище… Мадара рассмеялся, потому что увидел в глазах Обито, подернутых яростью, живые, почти неподдельные эмоции брата. — Меня часто так называли. Еще когда ты не родился. Да. Изуна смотрел на него так каждый раз, когда он приходил. Только так, будто бы не понимал, что лишь роет себе могилу. Я думаю, что приходить ко мне — стало его главным хобби. Он старался делать это так часто, как мог, хотя порой отлучался на очень долгие сроки, и то было раем для меня. Первые недели Мадара появлялся почти каждый день. Приносил мне продукты, одежду, иногда даже ту, что я оставил в Меркьюри. Так я понял, что вернулся в город своего кошмарного детства. Порой удостаивал меня фильмами или книгами. Еще реже — журналами, как назло покупая те, что связаны с Голливудом. А затем насиловал меня. Так как хотел и где хотел. Я пытался сопротивляться, малыш. Клянусь. Я никогда бы не стал спать с ним добровольно, но этот ублюдок не спрашивал моего разрешения, даже когда хотел взять меня нежно. Господи. Какой это был ад. Ох, какой это был рай для него. Мадара прикрыл глаза, вспоминая те годы. Да. Обито не знает? Эти письма растягивались на годы. Изуна додумался писать их здесь, когда начал ехать крышей, а Мадара заботливо собирал их на память. И сжигал. Возвращение его маленького брата дало Мадаре нечто, схожее с эйфорией. Ебаным чувством заполненности, чего не хватало ему всю жизнь. Какое это было блаженство — существование на две семьи. Вместе с Энн наверху и с Изуной глубоко под землей в месте, что заботливо оставили им дедушка и отец. Хах… Мадара мог благодарить их только за подобный подарок. Изуна наконец то полностью принадлежал ему, а Мадара наконец понимал смысл каждого слова, что внушал ему Тобирама. Этот ублюдок был прав, кто бы подумал? Наряду с белым шумом, этими пытками, он и правда сделал Мадару счастливым, и черт возьми это стоило того. — Не смей, Мадара! Я не позволю тебе сделать это снова! — Тише, Изу. Тебя здесь не услышат. — шептал Учиха ему на ухо, втягивая носом запах чужих волос. Изуна был таким трогательным в первые недели пребывания здесь. Таким беззащитным. Он умолял, просил… угрожал. Бегал от Мадары по всему бункеру, прятался, едва его старший брат появлялся на пороге. Пытался заставать его врасплох, драться… но все бесполезно. Мадара лишь снова и снова вжимал его в пол или кровать. Раздевал под крики и судорожные попытки вырваться и трахал, снова и снова, пока его маленькая павшая звездочка не устанет и не позволит ему делать с собой все, что его старший брат захочет. Боже. Как много раз я умолял его остановиться. Рыдал и просил не делать этого, но он никогда не останавливался. Лишь смотрел на меня с этой мерзкой улыбкой и пустыми, абсолютно пустыми глазами, которые я видел лишь в детстве, когда Мадара терпел домогательства отца. В нем словно бы что-то умерло за год, что мы не виделись, но я не понимал что. Ох. Он умолял. Так сломлено и соблазнительно. Но Мадара больше не хотел слушать этой лжи. Теперь они играли в его собственную игру, и он знал, что для его маленького брата будет благом. Мадара был нежен с ним. Никогда не делал больно хотя бы пока надеялся на хоть какую-то взаимность в ответ. Но Изуна лишь продолжал угрожать и лгать, будто бы всерьез надеясь, что его найдут и спасут. Ха. Мадара ведь говорил ему, что расследование окончено. Говорил, что полиция обвинила в смерти Хаширамы и Кагами Тобираму, покончившего с собой. В конце концов картина была красивая. Психопат, едва вышедший из психушки, зарезал сперва свою бывшую жертву, пробравшись в ее дом, затем и брата, что навестил его в надежде нормализовать общение… и конечно убил Изуну, выбросив его в бушующий океан, так, чтобы тело несчастного подающего надежды актера унесло тревожными волнами. А после застрелил и себя. Разве есть здесь еще одна составляющая? Выстрелы, доносившиеся из белого коттеджа слышали все немногочисленные соседи. Слышали, но не видели — сказалась отдаленность Тобирамы от других богатеньких калифорнийцев. Все чисто. Стоит лишь подождать пока труп Изуны прибьется к какому нибудь берегу, а пока считать его безвести пропавшим. Что такое? Ах, Буцума не верит, что его сын мог так поступить. Он в трауре от потери обоих детей, ищет виноватых и даже находит их в лице Мадары, по словам очевидцев все это время находящегося в Неваде. Суд идет за судом, Мадара уже устает от редких вызовов по делу, но улик нет. Отпечатки на Кагами и пистолете — Тобирамы, брата в доме Мадары не найти, а доказательства психопатии Мадары вдруг исчезли, словно Тобирама унес его секрет с собой в могилу. Разве что детишки-ученики его что-то бубнят, но кто они без доказательств? Дело по исчезновению Изуны лениво двигается в никуда, пока сам он, обезумев, царапает и стучит, стирая костяшки пальцев в кровь, серые бетонные стены в надежде что его хоть-кто нибудь услышит. А потом замолкает, едва старший брат шумно открывает железную дверь. Приносит пакет с едой, которую парень так любит, но младшему плевать. Он лишь укутывается в серую толстовку и вжимается в угол комнаты, глядя на Мадару как на ебаное чудовище. Жаль. Мадара, видит бог, пытается быть с ним мягким. Хочет угодить. Сделать пребывание братика здесь комфортным, но тому наплевать, и Мадара не может понять почему. — Снова будешь насиловать меня? — шепотом спрашивает Изуна, подрагивая от страха. Мадара замечает, что он выглядит заболевшим. Синяки под глазами, землистый цвет лица. Кажется даже волосы сыпятся. Может купить ему какие витамины? Жаль терять такую красоту. — Тебе настолько неприятно со мной? — Мадара бросил на него почти расстроенный взгляд. — Ладно тебе, Изуна. Не говори, что с Тобирамой было лучше. Он маньяк еще похлеще. Ты ведь помнишь, что он сделал? Мадара любит говорить с Изуной в такие моменты. Любит слышать его тихий голос, отвечать на вопросы, чувствовать хоть какую-то связь между ними. Они давно не говорил в одиночестве. По душам. Сейчас же у Изуны не осталось собеседников. Его брат больше не может затеряться среди кучки более громких голосов. Но Изуна только качает головой. — Боже… неужели ты и правда не понимаешь, что сделал? Ты же убил его. Убил Хашираму. Похитил меня. Что с тобой случилось в этом ебаном Меркьюри? Ты не был таким раньше. Ты бы никогда… — Меркьюри тут не причем, малыш. — улыбается Мадара, медленно подходя к нему ближе. Садится на корточки напротив, рассматривая чужие глаза. — Я таким родился. Я же психопат, помнишь? — Это нихрена, блять, не оправдание. — А какое тебе нужно? Сказать тебе, что Тобирама довел меня до съехавшей крыши? Или ты на пару со своими друзьями? Что твой чертов город мечты растоптал меня и выбросил? Это будет полуправда, Изу… — рука в перчатке оглаживает лицо Изуны. — Ты здесь потому что мне это было нужно. Вот и все. Я понимаю, что тебе плохо, могу даже посочувствовать. Правда. Я совсем не хочу делать тебя несчастным, но больше не могу быть сам по себе. Ты понимаешь меня? — Нет. Не понимаю и никогда не пойму. — Изуна отпихивает его руки, и Мадара с усмешкой оставляет его в покое. Возвращается на кухню, дабы разложить продукты по полкам. Так буднично, чуть ли не присвистывая под нос — словно они снова семья. Такая крохотная семья под землей. — Пожалуйста, Мадара. Просто отпусти меня. Я никому не скажу. — и снова на его лице слезы. — Никому не скажу… Он должен понять его. Есть же способ. Психопатами не становятся, но неужели нет ничего, что настроило бы их на одну волну? Отец ведь хотел воспитать Изуну под них здесь. У него был какой-то план? — Не скажешь? — смешок. Учиха положил консервированные бобы на верхнюю полку. — Ты маленькая мсительная дрянь не сдашь меня как только выйдешь отсюда? Изуна неуверенно кивает. — Конечно. Конечно ты не такой, Изу. Я ведь значу для тебя хоть что-то. Должен значить. Верит ли он в это на самом деле? Хочет ли спрятать позорное знание в глубине души, прикрыть его уверенностью, что Изуна рано или поздно сдастся? Сломается и будет цепляться за своего пленителя как за последнюю ниточку в своем персональном аду? У него ведь нет выбора. Мадара все предусмотрел. Либо полное одиночество, либо брат — Изуна не настолько упрямый, чтобы бороться. Мадара уверен, что возьмет измором. — Я не верю тебе, малыш. Раньше бы поверил. Но сейчас… Сейчас он снова тащит Изуну на кровать, срывая его длинный синий халат с плеч. Раздевается сам, удерживая руки брата над его головой, но Изуна со слезами и криками норовит сбежать. Почти неприятно. Злит. Прошло уже какое-то время, а он продолжает не принимать брата, даже когда его член уже глубоко внутри содрогающегося тела. Почему? Мадара медленно облизывает его тонкие пальцы. Покрывает каждый участок кожи настойчивыми поцелуями. Закидывает бледную ногу себе на плечо и вбивается в Изуну грубыми короткими толчками. Иногда он получает свою долю удовольствия, иногда нет. Первое время Мадаре даже не все равно на его умение стонать даже под теми, кого младший так рьяно ненавидит. Первое время. Проходит месяц. Два. Три. Потом мое отчаянье побеждает и я перестаю следить за временем. Каждый день одинаков и пуст. Подъём в двенадцать или даже час, я сплю помногу, стараюсь занять сном все свое время — так легче притворяться, что я не здесь. Видеть другие места, вспоминать фрагменты прошлого. Порой мне даже снятся их лица: Кагами, гуляющий вдоль пляжных застроек, Хаширама, пьющий со мной на брудершафт или Микото, фотографирующая нас ранним утром в постели. Реже я вижу Тобираму, но от подобных снов просыпаюсь в холодном поту и кричу от ужаса и боли, забившись под кровать. Если не сплю — готовлю что-то из принесенного Мадарой. Часто даже не самое плохое. Ублюдок подлизывается ко мне как может — спрашивает о том, что я люблю, чего хотел бы попробовать. Иногда даже приносит еду из закусочных. В этом месте у меня почти никогда не бывает аппетита — сказывается постоянный стресс и быть может плохой воздух — здесь он застоявшийся. Отдает чем-то синтетическим, даже когда готовишь еду. Стараюсь следить и за гигиеной, зная что в случае проблем со здоровьем, останусь с ними один на один. Благо здесь есть ванная, правда я только душ принимаю — Мадара насиловал меня в ней столько раз, что лежать здесь стало тошно. Из развлечений немногое. Телевизор. Книги. Мадара иногда приносит мне каталоги с ними и спрашивает, какую я хочу прочесть. Иногда даже разрешает выбрать себе одежду, чтобы я не ходит здесь только в его больших для меня толстовках. Однако эта братская доброта действует только, когда я не бунтую. Любая моя попытка выбраться, разгромить одну из комнат или напасть на него с ножом — и немногие развлечения отнимаются, еда урезается, а я вынужден ходить полностью обнаженным около недели, порой в полной темноте. Иногда этот ублюдок делает мою и без того кошмарную жизнь здесь настолько невыносимой, что приходится терпеть его сопение над собой, лишь бы выбить себе хоть какие-то поблажки после очередного проваленного побега. Сукин сын. Блядский сукин сын. Почему он стал таким сильным? И умным… Энн, с широко раздвинутыми ногами на редкость соблазнительна, хотя Мадара почти и не видит этой картины. Зарывается лицом в ее лоно, пока язык медленно водит по клитору. Она говорит что больше не может, хотя и не стонет. Ее обнаженная грудь, увеличившаяся из-за беременности, вздымается в частом дыхании, пока рука поглаживает слегка отросшую шевелюру. Ей хорошо. А через какое-то время становится потрясающе, и девушка издает сдавленное мычание, на эмоциях притягивая Учиху к себе. — Боже мой. Ты язык на яблоках тренировал, милый?.. — вздыхает она, смотря на него со смесью обожания и удивления. Мадара лишь усмехается. Изуна хороший черновик, даже будучи юношей. Его неприязненные взгляды не мешают мужчине, только подогревают желание. Мадара берет его член в рот полностью, осторожно закидывая одну из бледных ног на плечо. Пробует на вкус. Хочет сделать приятно, но на лице брата только отвращение. Он не смотрит на него, глаза отведены в сторону даже, когда дыхание становится слишком частым. — Перестань, ублюдок… Мадара с удовольствием слизывает сперму, попавшую ему на губы. Я готов сломаться. Ничто не удерживает меня от этого, никто не держит. Одиночество в этом месте убивает, а я могу лишь разговаривать с самим собой, пока Мадара не вернется. Господи, помоги мне. Если это наказание от тебя, то я давно усвоил все уроки. Сколько еще мне нужно кричать, чтобы хоть кто-то, кроме моего брата открыл мне дверь? — Я только твой, Изу. Мне больше ничего не нужно, слышишь? Только принадлежать тебе. Это безумие. От него тошнит. Господи, помоги мне, если ты есть. Я не знаю сколько еще выдержу. Мадара тоже не знает. Его эйфория истощается с каждым отказом брата от него. С каждой ненавистью в чужих глазах и криками, вонзающимися в уши. Ему хорошо. Он повторяет это снова и снова, но Изуна — словно яд. Отравляет глубоко внутри, создает из мужчины монстра, затаившегося в человеческом облике. Он ведь давно не человек, правда? — думает Мадара, глядя на улыбающуюся ему Энн. У нее уже ощутимый живот. Она позволяет Мадаре послушать, как бьется внутри ее хрупкого тела жизнь, но это не вызывает в нем ничего кроме боли. И восхищения. Да. У нее скоро родится сын. Мадара даже может стать крестным, ведь это такие бытовые вещи, правда? Никто не знает, что Мадара держит своего брата в бункере. Энн не знает. Ее муж, сверлящий взглядом Мадару на каждых семейных посиделках, будь то похороны очередной родственницы или застолье тоже. Не знает и Индра, больше не спрашивающего у Мадары о полиции, однажды допрашивающей старика из-за смерти братьев Сенджу и исчезновения Изуны. Не знает и нерожденный малыш Обито. Знает только сам мужчина. Это его красивая тайна. Самая важная среди прочих. Он — обычный смертный наверху, но бог собственного подземного царства. Где есть только один житель. Маленький брат, тело которого можно трогать когда захочешь. Учихе кажется, что он почти всесилен. Что он наконец обрел то, чего хотел, пусть и в столь извращенном виде. Они с братом снова дома, вдали от губительного влияния больших городов. Мадара дает ему все. А он дает всего себя. Свои сдавленные стоны. Дает возможность старшему шептать на его ухо о том как Изуна важен ему. Целовать сухие губы и чувствовать брата совсем близко. Близким к пониманию. Но время неизбежно идет. Однажды Энн звонит Мадаре и плачет в трубку, говоря, что у нее отошли воды, а ее чертов муж развел очередной скандал и уехал из города. Мужчине приходится везти ее в ближайшую больницу самому, чтобы снова напоминать себе о том, что крохотный ребенок на груди своей матери, смотрящий на него черными большими глазами — не его сын. И никогда не будет. Но возможно. Это только мысль. Возможно однажды Изуне понадобится компания. И Мадара сможет познакомить брата со своим племянником, нужно только приготовить их к этому. Вложить в голову мысль о скорой встрече. И… — Ты! Сукин сын! — и снова Обито заводит свою шарманку. Бросается на него, в ярости бьет кулаком в скулу, будто бы это что-то изменит. — Даже не смей приплетать меня! Я тебя ненавижу! Мадара лишь перехватывает его, кладя руку на спину, прижимает к себе и насильно целует. Он знает, что Обито нужно. В конце концов всем им было нужно. А быть может Обито так настойчиво требует у него не просто банальной ебли? Мадара хочет думать об этом, но не в состоянии понять столь странную мысль, пусть и пытается. Обито ненавидит его, но все равно тянется, хочет идти на контакт в отличие от Изуны. Ему нечего терять. Его воображаемые друзья — все как один мертвецы, Мадара здесь единственный, что пока дышит. Такое стоит ценить, пусть даже столь мерзкое. — М! — даже отбивается нехотя, в конце концов обнимает за шею и нахально пропихивает свой язык в чужой рот, отвечая на поцелуй, словно бы судьба Изуны, столь трагичная в своей сути, не имеет в этих стенах никакого значения. Но ведь это правда. Что мальчишке до прошлого? Только записками себя развлекать. А Мадара наконец даст ему развлечение получше. Они знают тела друг друга наизусть: нога мальца нарочито трется о его поясницу, когда Мадара нависает над ним сверху. Секс с Обито похож на секс с его матерью, как бы не была мерзка эта мысль, пусть мальчишка любит погрубее: впиться в нижнюю губу, оцарапать спину или укусить. Это даже не секс. Скорее борьба. Физическая ненависть их к друг другу из которой порой получается выдавить хоть каплю животного наслаждения. — Еще раз укусишь меня, сволочь мелкая… — шипит Мадара в лицо мальца, когда тот таки прокусывает его нижнюю губу. Мелкие красные брызги орошают его, но Обито плевать. Он слизывает их с губ, улыбается, нагло и одновременно зло. Мадара знает, что внутри Обито вновь идет борьба между его сумасшедшими видениями, личностями, которые все никак не поделят одно несчастное слабое тело, и им самим. Тем что от него осталось — злобным социопатом с первобытными замашками. Или все еще нет? Что в нем еще борется? Его новое «я» и старое? То, что все еще цепляется за осколки личности, которой давно уже нет. Мадара закрывает глаза и на миг представляет, что под ним снова Энн. Хватает его за шею и поглаживает по волосам. Целует чужие губы. А та в ответ послушно позволяет развести себе ноги, когда мужчина придавливает ее к полу. Сплошная мерзость о которой не хочется думать. Ведь если откроешь глаза — видишь лишь ее уродливое отражение, сосущее твои пальцы в надежде утолить свой голод по теплу. Мадара знает, что ему будет больно. Что слюна — плохая смазка. Но Обито уже давно не делит грани между болью внутри и удовольствием. И все же отчего то его жаль. Хочется сделать приятно. Проявить хоть какую-то заботу, отнюдь не фальшивую. Губы опускаются к его груди, чтобы коснуться одного из сосков. Втянуть в рот, вызвав громкий стон. Обито слегка выпрямляется, обнимая мужчину крепче. На его щеках румянец, вызванный совсем не стыдом. Мадара ласкает его до тех пор, пока бледная рука, зарывшаяся в волосы не расслабляется, и переходит на другой сосок. Медленно обводит ореол языком, но Обито снова слегка толкает его от себя, не желая размениваться на прелюдии. Раньше он любил их. Мог долго млеть в чужих руках, наивно прижимаясь к собственному мучителю, чтобы в конце с неохотой раздвинуть ноги, но сейчас все иначе. Обито довольствуется тем, что может забыться только на пике. В момент оргазма представить, что счастлив где-то в ином месте и обмануть все пять чувств. Но этот момент так скоротечен. — Сильнее, твою мать… — рычит он, когда чувствует член внутри, но этого недостаточно. Ему больно. Мадаре больно, но в данный момент эти болезненные толчки — единственное удовольствие для них обоих. Мадара снова закрывает глаза, толкаясь в Обито сильнее. С трудом входит внутрь, ощущая как стенки кишки неохотно расступаются под напором и со вздохом жмется к мальцу сильнее. Едва не ложится на него, когда механические спазмы таки усиливаются внизу живота. Почти ничего не слышно. Только чувствуется как бьется сердце, да жар накрывает голову. Сквозь веки кажется, что его обнимает Энн. Вздох. — Это твоя вина. Черт возьми, это только твоя вина. — Да, папочка… — горячее дыхание у лица. — Ты ебаное чудовище. Но зато… Ты можешь быть послушным! Но Мадара больше не хочет играть в эту игру. В своей голове он слышит отчаянные вопли Изуны, но не может понять насколько они далеки. Он трахает Обито? Ах, нет. Кто такое Обито? Конечно, здесь с ним только Энн. Или же нет? Откуда ей взяться? Мадара не раскрыл ей свой маленький секрет, а значит Изуна снова измученно сопит под ним, постанывая с каждым толчком. Ему приятно, но брату никогда этого не признать. Он бы предпочел боль. Рваные раны на себе и страдания, но чужая навязчивая нежность вызывает в нем только ненависть. — Оставь меня в покое! — кричит он, каким-то образом вырвавшись из чужой хватки. Снимается с члена почти на собственном пике, чтобы врезаться обнаженной спиной в бетонную стену. Мадара смотрит на него со снисходительной насмешкой. Говорит что-то. Что он там говорил? Перестань, Изу. Мы почти закончили. Почему бы не потерпеть хоть немного для любимого брата? Да. Это ведь абсурдно все прерывать, когда гордость давно растоптана. Какие могут быть принципы у Изуны, сидящего на полу в чем мать родила, пока с его задницы стекает смазка? Он унижен и растоптан, но не может смириться со своим положением. Только смотрит на мужчину с яростью в прищуренных глазах, пока влажные пряди липнут к лицу и шее. — Я тебя не люблю. Слышишь? Я тебя ненавижу, Мадара! — он кричит это с такой злостью, что Мадара на миг даже замирает, задумчиво разглядывая дрожащего юношу перед собой. Изуна обнимает себя за колени, в надежде, что его ноги не разведут снова. Трясется и кричит ему эти слова, хотя знает, что лишь роет ими себе в могилу. И все же кричит. — Вернись сюда, Изуна. Мы не закончили. — получает в ответ, но не унимается. Когда до тебя дойдет наконец? Я не люблю тебя! И никогда не любил! — Я не люблю тебя! Не люблю тебя, не люблю тебя, не люблю! Мадара помнит, как злят эти слова. Вызывают укол досады до сих пор, потому что мешают общей милой картинке. Изуна не сдается. Не испытывает ничего кроме страха и злости. А может даже только злости, раз осмеливается кричать, но ни на миг не подыгрывает старшему брату. Твою мать, и откуда в нем столько упрямства? Чем Мадара ее заслужил? В конце концов он же сам тянется на дерьмо, так почему его брат не удостаивается хотя бы Стокгольмского синдрома? Изуна кричит, когда Мадара впервые бьет его по лицу. Затем снова тыльной стороной ладони. Просто чтобы заткнуть, но ублюдок не затихает, даже когда голос сбивается от слез. Тогда Мадара насильно разжимает ему челюсти и впихивает влажный член в рот почти до рвотного рефлекса, и чужие крики наконец сменяются приглушенным мычанием. Изуна шокирован. Даже напуган. Пытается отпихнуть от себя, но его крепко держат за волосы. — Чего же ты затих, Изу?.. Скажи это еще раз. Ну же. — Мадара яростно толкается ему в рот, не чувствуя ногтей, впившихся в голые бедра. Изуна так слаб. Он исхудал из-за стресса, постоянно устает и легко сдается, когда применяешь к нему даже мало-мальскую силу, но про его волю такое не скажешь. Как это раздражает. Как злит это неясно откуда взявшееся сопротивление. Мадара думал, что он быстро смирится. Станет послушным и тихим хотя бы ради того, чтобы не действовать своему похитителю на нервы. Но Изуна будто нарывается. — Ну давай, сука. Говори. Но Изуна лишь беспомощно таращится перед собой распахнутыми в ужасе глазами. Его попытки вырваться тщетны. Лицо, мокрое от слез и слюны, кажется до смешного жалким. Худощавое тело, содрогается от рвотного рефлекса, но Мадара не отпускает брата до тех пор, пока не кончает, так чтобы сперма попала на чужие губы. Это не секс. Одно сплошное унижение, но от него так хорошо. — Отвали от меня! Убирайся! Он даже не сразу слышит сдавленный крик, когда таки ослабляет хватку, и Изуна наконец отстраняется, неуклюже падая на спину. Такой маленький и мерзкий. Сворачивается клубком в углу, вытирая лицо от смеси слез и спермы. Глядит на ошарашенного брата так, будто готов наброситься, и Мадара хочет позволить ему это. — Ну стой, Изу. Я разрешу тебе сделать со мной тоже самое. Слышишь? Иди сюда. Мадара снова получает по лицу, уже куда сильнее. Щека оказывается оцарапана, пусть и несерьезно. Ему немного легче после того как брат набрасывается на него в ответ. Пытается сделать больнее, когда снова и снова бьет. Слабо и неуклюже, никогда ведь толком не дрался, но с такой яростью, что Мадара уверен — дай ему пистолет, и в родном брате тут же оказалось бы пара дырок. Но Учихе все равно нравится его злость. Она лучше отказа. Лучше холодного безразличия, поэтому когда Изуна снова и снова царапает его спину в надежде вырваться — это заставляет член стоять еще сильнее. Боль от него желанна. Извращенно прекрасна. Я не могу думать. Не получается. Каждый день одно и тоже. Мне кажется я сошел с ума. Он постоянно рвет мои письма. Не хочет, чтобы я писал, что не люблю его. Я схожу с ума. Энн занята своей семьей и ребенком, но Мадара все равно упорно лезет в их жизнь, потому что хочет чувствовать контраст нормального и больного. Изуна затягивает его в бездну с головой, сводит с ума вседозволенностью, и порой это становится опасным. Ямато говорит, что Мадара стал озлобленным в последнее время. Иногда его вызывают на очередные суды, длящиеся черт пойми сколько, но ведь глупо злиться на подобные процессы. Они бывают очень долгими, особенно когда есть заинтересованные стороны. Мадара прислушивается к нему. Подмечает, что нервная дрожь вернулась, когда обрабатывает разбитую Изуной скулу. Под землей он настоящий монстр, но этому нельзя подниматься на поверхность. Они с Изуной теперь оба больные, Мадаре приходится играть в нормальность с Энн, потому что только она еще способна вернуть его к ней. — Смотри. Он узнает тебя! — смеется она, держа на руках маленького Обито. Сколько ему уже? Годика два? Значит Изуна в руках Мадары почти столько же. Как вовремя малыш родился. Практически персональные часы судного дня. — Хочешь подержать? Мадара неуверенно мотает головой, боясь даже касаться невнятного свертка из крохотных рук и ног в чужих объятиях. Нет. Его собственные руки совсем недавно душили родного брата, дабы заставить его перестать кричать поэтому все еще трясутся. Едва заметно — Мадара испугался самого себя в тот момент, той ярости к которой пришел, когда понял, что его желания больше не сходятся с тем, что он получает от младшего. — Ну давай! Все равно подержи. Чего ты боишься? — и все же Энн дает ему подержать ребенка, а Мадара чувствует себя как пугало в огороде. Ему непривычно и странно проявлять нежность хоть к кому то, кроме Энн. Он даже не уверен, что она настоящая. Был бы это его ребенок, Мадара вел бы себя так же? Я боялся, что он убьет меня рано или поздно. Переписывал эти письма по сто раз, иным здесь уже и не займешься, особенно когда Мадара оставляет все выключенным на пару дней. Благо был фонарик, чтобы писать и прятать. Но он все равно находил. Сколько я уже пишу эти строчки? Много, много, много раз. Первые письма придется переписать опять. Ему не понравилось, что я сравнил Тобираму с ним, когда описывал нашу жизнь в Калифорнии. Мадара делит свою жизнь на рай и повседневность первые годы, но потом флер счастья ускользает в один из дней, когда Изуна вновь говорит, что ненавидит его. Снова и снова. Как по часам. Мадара пробует разные способы сделать его послушным: лаской, болью, страхом. Но Изуне будто бы плевать. Может он понимает, что не выйдет отсюда живым? Но ведь Учиха не говорил ему этого. Более того, Изуне нужно было лишь быть хорошим братиком, чтобы выйти на свободу. Или им — или тем, что хотел из него сделать Таджима. А он не рыба и не мясо, как Мадара когда-то. Что за глупость? Мадара хотел по-хорошему. Видит бог. Они общались на равных. Но Изуна проебал свои шансы. И тогда Мадара купил на ближайшей ферме шокер для скота. Они проводят с Энн так много времени, даже когда ее никчемный муженек начинает догадываться о том, что друг его жены отнюдь не просто друг, а Ямато шепчет ему о новых сплетнях, что узнает о Мадаре. Дальние и не очень родственники словно бы тени вокруг, тихо судачат о вернувшемся звене их родословной, но не рискуют приблизится к Учихе также близко, как Энн. И его это устраивает. Мадара находит для себя новую маску. Продолжает учиться, разъезжать по военным базам, встречаться с Энн и болтать с Индрой редкими вечерами. По окончании своего обучения, сложившегося так как хотел Таджима, Мадара снова отпускает волосы и решает передохнуть. Он почти врач. Умеет достаточно, чтобы заботиться о раненых на передовой, а в более реальной перспективе — о своих синяках, оставленных братом. Индра однажды заскакивает к нему на чай и предлагает идти дальше, дабы стать полноценным врачом, но Мадаре хватает и тех денег, что он получает в резерве. Не говоря уже о том, что он потрудился отложить кое-что еще с Калифорнии. Однажды он в шутку говорит Энн, что купил бизнес, а она вдруг верит. Даже рассказывает об этом Обито, а тот недоверчиво смотрит на дядю наивным незамутненным болью себя взрослого взглядом. — Остановись! Мне больно! Но он снова бьет меня этой проклятой железной палкой, и по моему телу проходит разряд. Болезненный и долгий. Я молюсь, чтобы мое сердце просто остановилось, но этого не происходит. Я все еще жив. Спустя пять лет с начала этого ужаса, я жив. Время течет так быстро… — Остановиться, Изу? — его насмешливый голос надо мной. Я сворачиваюсь клубком, продолжая выть от боли и слез. Становится очень холодно. Я боюсь, что он снова перекроет здесь свет, и мне придется просидеть все выходные в полном мраке. Вдруг он опять заберет фонарик? Только бы не это. Я больше не вынесу. — И почему же я должен тебя слушать? Ты послушал меня, когда я попросил тебя не писать эти блядские письма обо мне? Мадара демонстративно читает одно из них. То, в котором я называю его психопатичным выродком и больным сукиным сыном, а на другой стороне пишу много много раз как ненавижу своего брата. Хах. Кажется его это задевает. — Нет! — и снова тычок в бок. Разряд заставляет мышцы сокращаться и я скрючиваю пальцы рук так, будто пытаюсь что-то схватить. Это отвратительно больно — чувствовать как тело столбенеет в немом импульсе. Если бы мой мочевой пузырь был полон — давно бы исторгнул из себя все содержимое. А пока меня лишь рвет желчью — Мадара не приносил продуктов еще с прошлого дня. Желудок пуст. — Я мечтаю о том, чтобы этот козел умер страшной смертью вместе со своей шлюхой и ее выблядком. Ох. Это ты об Энн? Ну и ну, Изу. Она ведь дама. Давай-ка ты извинишься хотя бы за нее. Но я молчу. Даже когда Мадара бьет меня в очередной раз. Иногда кричу от боли или умоляю прекратить, но не извиняюсь. Пусть навернет дерьма и сдохнет. Сам о ней рассказал. Поделился секретом как будто мы лучшие подружки. Своей милой семейкой. Ха. У этого урода не может быть семьи, а он тычет мне ею в лицо снова и снова. Чего он хочет? Что мне толку с этого Обито? Зачем мне знать как он уже хорошо говорит? Мне плевать. Мне плевать, понял? Можешь запихнуть эти фотографии с ним в задницу. Если выберусь отсюда — найду твоего Обито и расскажу ему, что ты за мразь. Выскажу, понял? О том как ты трахаешь меня здесь, пытаешь и ссышь в уши про него и его тупую мамашу. Блядский урод. Я не перестану писать о тебе в таком ключе, слышишь? Я ненавижу тебя, Мадара Учиха. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу. Энн такая счастливая с ним, ведь Мадара куда лучше ее мужа. Он хочет показать это всеми силами, поэтому его маска способна покорить любую. Мужчина дарит ей подарки. Проводит с ней время, ухаживает за ней. Он чуток и внимателен к ее желаниям, а еще хорошо относится к ее сыну, пусть тот недолюбливает его все сильнее с каждым годом, будто бы чувствует в мужчине конкурента за внимание матери. Но и он полюбит своего дядю, ведь получает от него игрушки, которые никогда не получит от родного отца. — Приветик, малыш Обито. Угадай, кто пришел к тебе в гости? — насмешливо обращается Учиха к мальчишке, едва только тот приходит со двора. Весь в синяках, коленки разбиты в кровь. Снова дрался с этим своим Какаши? Мадара мало что слышал о них. Хатаке, кажется, жили на другом конце города от Учих, и все равно это маленькое чудо умудрилось наставить себе шишек от одного из них. Обито лишь бросает на дядю хмурый взгляд и молча уходит в комнату, громко закрывая за собой дверь. На этом их разговоры, как правило, заканчивались. Иногда Мадара думает о том, чтобы сделать Энн предложение. В конце концов он знает, что нравится ей. Знает, что может обеспечить ей вполне хорошую жизнь. Полюбит ее сына как своего. Конечно, это главный пункт. Но что-то мешает им обоим. Какой-то странный барьер с ее стороны. Она догадывается? Нет. Это невозможно. Энн иногда спрашивает почему Мадара покупает так много еды на себя, порой приобретая те продукты, которые никогда бы не стал есть сам, но Учиха лишь отмахивается, и намекает на то, что завел себе еще одну девушку на стороне. Он изменился за это время. Изуна изменил его до неузнаваемости, хотя на деле, Мадара просто наконец стал вести себя как хочет. Грубо, небрежно и надменно со всеми, кто не входит в его понятие близкого круга, потому что давно уже не выдерживает той агрессии, что копит в себе с каждым походом под землю. Но Энн будто бы все равно. Однажды она дарит ему Камасутру на день рождения, заявляя, что мужчина может попробовать что-то оттуда как с ней, так и с некой второй, но Мадара лишь с издевкой передаривает эту книгу Изуне, когда тому исполняется двадцать шесть. Хах. Правда теперь Изуна выглядит значительно старее своих лет. С парой тройкой седых волос, землистым худым лицом и тенями под глазами — совсем не тот юноша, чьей красотой восхищались зазнавшиеся калифорнийцы. Никто не назовет его красивым и молодым. Главная прелесть в Изуне давно угасла, но Мадара все равно любит брата до безумия. — Открой чертову дверь, Изуна! — Оставь меня в покое! Я трясусь от ужаса, сжимаясь в клубок рядом с ванной, пока брат яростно бьет кулаками в дверь. Я знаю, что должен смириться. Но не могу. Ненавижу этого сукиного сына. Боже, как я его ненавижу. Кричу ему это даже когда он ломает замок и набрасывается на меня. Давит к полу, не успевая защититься от удара по губе. — Убери от меня ебаные руки, ублюдок! Ты… мразь! Я кричу и кричу ему это, царапаю его голую спину до крови, оставляю синяки в попытке вырваться. Я хочу чтобы секс со мной ему давался с хоть какими-то последствиями, но больному уроду это словно бы доставляет удовольствие. Мы деремся постоянно. Делаем друг другу больно, рычим как животные, нанося новые увечья. Каждый раз Мадара уходит в новых синяках, пока я зализываю свои раны до нашей новой встречи, но это словно бы оставляет отпечаток на нас обоих. Мне кажется он хочет, чтобы я был с ним груб. Будто бы это ставит нас на один уровень. Я знаю, он хочет убить во мне то немного хорошее, что еще осталось. Превратить в такого же монстра как он сам, но я не позволю ему это удовольствие. Ни ему, ни отцу, которого все чаще вижу в кошмарах. Я не психопат. Не чудовище. Я знаю кто я, пусть с каждым днем это все тяжелее. Когда он приходит опять — пытается вывести меня на агрессию, но я не отвечаю. Просто молча смотрю в черный экран телевизора, наблюдая за своим отражением, пока пальцы крепко сжимают обивку дивана. Тогда он садится передо мной и кладет на мои колени голову. Шепчет очередной бред, пока его холодные руки гладят мои лодыжки. Он слегка пьян. Должно быть снова пил со своей пассией. Снова говорит про Обито, спрашивает, что бы я сделал с ним — попади он сюда, но я лишь тихо отвечаю, чтобы он даже не пытался. — Неужели? — смеется Мадара подо мной, его руки оглаживают мои бедра. — Да. Даже не думай, Мадара. — я смотрю на него с высока. — Я придушу его в первый же день, чтобы не мучился здесь как я. Я не знаю, шутит ли он или нет. Мне страшно. Что его безумие не закончится на мне. — Ну и ну. Калифорния и правда тебя испортила, братик. — тянет Мадара, слегка приблизившись ко мне. — Ужасно непослушный. А ведь с папой ты был таким тихим. Меня пронзает дрожь, но я не подаю виду. Воспоминания о детстве, давно забытые мной и закопанные внутрь себя, здесь всплывают с новой силой. — Хочешь — не слушайся, Изу… Я могу слушаться тебя. Я могу принадлежать тебе. Пользуйся мной сколько угодно. Правда. Как вещью или рабом. Я буду только твоим, Изуна. Клянусь. Это все, что мне нужно. — его жаркий шепот в мое ухо отвратителен. Я хочу закрыть глаза и представить себя в постели с Тобирамой. Даже эта картина лучше, чем реальность. — Только прими меня. Боже мой. Неужели я прошу так много? Смотри свысока. Относись как к мусору. Плевать. Я позволю тебе все, только не веди себя так, будто я — чудовище, не имеющее к тебе никакого отношения. Ты ведь знаешь — это ложь. Ты — моя кровь. — Какой ужас. Не думала, что ты любитель боли в сексе. — Энн подозревает. Мадара видит это в ее взгляде, когда смотрит на девушку в упор, пока та осторожно трет ваткой корочку на его губе. На лице Учихи синяки, оставленные Изуной, но он носит их почти с гордостью. Это его любимый братик делает ему больно. Но вы это не узнаете. Вы не узнаете, потому что Изуна — только для него. — Серьезно, Мадара. На тебя смотреть страшно. Ты точно не хочешь ничего рассказать мне? Мадара лишь целует ее ладонь, втягивая носом запах спирта. — Да ладно тебе, Энни. Мы просто… экспериментировали. Знаешь… — Ты уже дохрена времени экспериментируешь. Давай прекращай, ладно? А то я на нее копов вызову! Это заставляет Мадару всерьез напрячься и действительно умерить чужой агрессивный аппетит. Он рад подыграть Изуне в его злых проявлениях, но подозрительность Энн становится опасной, поэтому он покупает для брата несколько вещей их секс шопа, в которые раньше никогда не ходил. Поесть немного овсянки. Кажется она стухла? Я не чувствую запахов здесь. Затем снова сон. Принимаю душ, тщательно вытирая кожу до красноты. Хочу отмыться от его касаний и спермы, но грязь ощущается постоянно. Никак не смыть. Овсянка все же испортилась. Нужно выбросить. Но я оставлю на столе. Пусть сам моет чертову кастрюлю. Проходит несколько часов. Я что-то писал, не помню. Точка на стене так раздражает. Дверь открывается. У него веревка? Это новое наказание? Я все равно хочу вырваться, хотя знаю, что мне не победить. Сегодня был странный день. Мерзкий. Даже более мерзкий чем обычно. Изуне не нравилось, когда его связывают. Мадаре тоже не слишком нравилась чужая беспомощность, он любил сопротивление этой маленькой дряни, но по крайней мере синяков и царапин больше не было. Идиот пытался кусаться первое время и кричать, но после того как Учиха всунул в него кляп — почти затих. Даже интересный опыт. Изуна такой податливый, может лишь глухо постанывать в нос и пялиться куда-то в пустоту, пока в него толкаются сзади, держась за связанные руки. Можно даже сделать вид, что их секс доброволен, пока не развяжешь и не выслушаешь очередную порцию брани. И тогда иллюзия быстро разбивается вдребезги. По прошествию нескольких лет Мадара думает о том, что все это бессмысленно. Он так зол на себя. На Изуну. Даже на Тобираму. За то, что обещанное умиротворение оказалось настолько скоротечным. Изуна давно не панацея от самого себя. Он — напоминание. Игла впившаяся в кожу и впрыснувшая в Мадару наркотик или яд. Который вызывает самое страшное привыкание, заставляет желать себя снова и снова, думать о себе, разрушать все и ненавидеть, но не быть в силах отказаться. Мадаре кажется что рано или поздно он не выдержит. Он запирает монстра в бункере с братом, но тот хочет вырваться все больше. Учиха хочет избавления, а не яда, медленно отравляющего мозг. Изуне нужно было лишь смириться, но он снова и снова указывает на то, что давно не принадлежит своему брату. Этот яд не для него. Иногда Мадара просто хочет открыть дверь чертового бункера, отпустить брата на волю и выстрелить себе в висок. В такие моменты его не волнует ни Энн, ни Обито. В такие моменты он просто хочет закончить то мучение, которое сам же и породил. Но ведь это так просто. Так просто дать Изуне снова быть жертвой, которую все будут жалеть, пока из него строят злодея и монстра. Нет. Эта маленькая шлюха не должна получить ни грамма жалости на свободе. — И что ты будешь делать, если уйдешь? Забудешь меня? Ты, сука, просто забудешь… Мадара не может отпустить. Это не в его природе. Все зашло слишком далеко. Он думает, что продержит Изуну в бункере столько, сколько это будет возможно. Но обстоятельства меняются. Однажды ему звонит Микото. Обито просыпается от странного чувства тревоги. Вздрагивает от мурашек бегущих по коже и нехотя открывает глаза. Черт. Все болит. Будто бы после хорошей драки. Он все еще на полу в зале, с распахнутым халатом, но Мадары нет рядом. Как он мог уйти? Обито нервно озирается по сторонам, плотно завязывая пояс халата, поджимает к себе ноги и слышит как в ванной плещется вода. Что же это? Дядя просто… ушел? Решил ополоснуться? Это не слишком хорошая новость. Как же его больная нога или болезнь? Сколько уже он болеет? Пара дней? Больше. Уже недели. Все это безумие словно бы ускоряет время в разы. Юноша морщится от укуса на своей шее. Трет его, будто бы надеясь, что оно исчезнет. Вчера он уснул как только они закончили. Внутри все еще ощущается неприятная влажность, а низ живота слегка пульсирует от боли. И как он мог снова поддаться? Как ебаное животное. Вот кто он. Изуне в его голове тошно. Всем тошно от него, но Обито давно привык к отвращению в свой адрес. И все же что-то настораживает. Заставляет, подобно притаившемуся хищнику, пригнуться к земле, в надежде, что за тенью дивана его не будет видно. Обито тихо сопит, когда двигается на коленях. Волосы спадают вниз, мешают как следует рассмотреть сломанную дверь, однако, когда в проеме появляется умывшийся и одетый Мадара — Обито замечает его мгновенно. А тот его тоже. — Лучше беги, маленький ублюдок. — шипение мужчины для мальчишки — сигнал. Обито тут же кричит то ли от ужаса, то ли ярости и обиды. Срывается с места, даже успевает достичь спальни, когда Мадара хватает его за руку. И снова крик. Так будто мальца уже начали колотить. Что за драматизм? Учиха сжимает зубы от неприятной боли в ноге. Достаточно сильной, чтобы хромать, но не такой, какая могла бы быть при переломе. Неудачнику не повезло и здесь. Перелом мог быть защитой для него, когда таблетки уняли чужой жар. Теперь Мадаре получше. Нос все еще заложен, горло болит и в общем он чувствует все то, что чувствует любой заболевший, однако пропажа лихорадки — уже отличный знак. Мадара лишь может подметить, что обманывает судьбу в очередной раз. Обито срывается на хриплый выдох, когда падает на пол. Больно бьется головой, не успев подставить руки — потратил все внимание на дядю. Мадара лишь наблюдает за тем, как мальчишка морщится от боли, потирая ушибленную голову. Затем смотрит на дядю почти с отчаянным, безнадежным страхом и отползает к стене. Забавно. Обито не думает сопротивляться. Почему? Не рычит и не бьется. Вместо этого прижимает колени к телу и хватается за голову руками. Хорошая поза, когда тебя избивают — помогает сохранить голову и органы в относительном порядке, подставив то, что не жалко. Мадаре почти жаль его, особенно когда мальчик жмурит глаза, ожидая неминуемого. Но его психопату больше не хочется мстить. Черт его знает почему. Мадара помнит, как видел здесь Изуну, свернувшегося клубочком, когда родной брат едва не задушил его. А еще Мадара видел другого ребенка. Отчаянного и несчастного, притащенного обратно в бункер за пару дней до своей смерти. Мадаре действительно жаль. Он не знает сочувствует ли, но ему жаль. Вздох. Мужчина осторожно садиться на корточки перед мальчишкой. Смотрит на него в упор какое-то время, а затем медленно касается чужой головы. — Эй. Да не собираюсь я тебя… Но Обито лишь кричит снова. Отталкивает его руку и жмурит глаза, зарываясь пальцами в свои длинные волосы. На его лице уже побледневшие синяки и ушибы, оставленные Мадарой. В кои-то веки мужчина может видеть всю картину своей жестокости, и от этого впервые не по себе. — Не трогай меня, урод! — истерично визжит он, пока по лицу текут слезы. — Никогда меня не трогай! Ох. Ну и ладно. Пошел он. Маленькая злобная псина — рычит даже на ласку. Мадара едва удерживается от того, чтобы не ударить его головой о пол. — Ах, так? Да? Ну и сиди здесь пока не сдохнешь. Мне наплевать. — огрызается он, вставая на ноги. Ха. Не нравится, что Мадара снова сбрасывает его с вершины. Снова во главе бункера. Что ж. Пусть попробует это оспорить, если такой недовольный. Он же научился кулаками махать. Ублюдок. Мадара устало садится на диван и впервые за время позволяет себе расслабиться хоть немного. Конфликт не кажется завершенным, но почему то его относительное благополучное состояние выглядит как маленькая, но победа над сукиным сыном. Настолько явная, что тот даже перестал драться. Должно быть только на время, но… Мадаре плевать. Он хочет отдохнуть и поэтому включает телевизор, впиваясь взглядом в знакомые образы на рябящем экране. Ха. Это он сам. Рассказывает Изуне о его новой чудной жизни. Говорят, психопаты искренне наслаждаются самими собой, но Мадаре не по себе, когда он смотрит на свою молодую версию с маленького экрана. Кадр кажется фальшивым. Подстроенным. Словно бы он снова заперт в мире кино наедине с Тобирамой, а это плохие воспоминания. Лучше взять какой-нибудь глупый боевик с полки. Да. Вот так. Теперь картинка иная. Без знакомых лиц. Мадара пялится в телевизор около часа прежде чем вспомнить об Обито. Тот подозрительно тихий. Не выходит из комнаты даже в туалет. С чего бы это? Настолько пересрал, что получит пиздюли, и теперь сиди тише воды и ниже травы? Совсем на него не похоже. Учиха нехотя решается проверить, пусть желание оставить ублюдка в одиночестве сильно. Заглядывает в комнату и замечает Обито, все также прижавшегося к стене. Однако в этот раз его голова опущена — словно мальчишка уснул. Может и правда так? И все же Мадара без интереса подходит к нему, чтобы коснуться голого плеча. Горячий. Ох, неужели? Тогда Мадара опускается на колени и тревожно трогает чужой лоб. Обито не открывает глаз. Лишь постанывает. На его лице красные пятна. Ха. Ха… Заразился? Придурок же шлялся вокруг дяди круглые сутки, вот и результат. Мадара даже и не подумал о нем. — Пожалуйста. Просто вызови скорую. Я ведь могу умереть. — хрипит Изуна, плотно укутавшись в одеяло. Мадара, накрывший его пледом, молчит. — Мадара. Это не шутки. — Всего лишь грипп. — отвечает он спокойно. — Я вылечу тебя. Расслабься. — А если мне станет хуже? — Не станет. Я врач. — Ты просто оставишь меня умирать здесь? На мгновение Мадара задумывается. Нет, нет. Конечно нет. Это не входит в планы. Изуна не может умереть. — Я отвезу тебя в больницу. — шепчет он, касаясь горячего лба брата. — Все будет хорошо, Изу. Все будет хорошо. — Черт… Обито. Да ты заболел. — то ли смех, то ли досада. Мужчина уже едва ли понимал, что чувствует. Злорадство наверное. Но со смесью чего-то иного. Может жалости, подобно той, что победитель испытывает к побежденному. На мгновение он даже испугался, что хрупкое тело подростка не выдержит болезнь. Однако быстро взял себя в руки. Хромая, дотащил мальчишку до постели и накрыл одеялом. Затем принес те таблетки, что пару дней ранее пил сам и вынудил проснувшегося Обито запить их водой. Благо тот перестал огрызаться, вместо этого вдруг просто сдавленно захныкал, свернувшись калачиком под одеялом. — Что такое? — спросил Мадара устало, но в ответ получил лишь тихие стоны. — Что с тобой, сынок? Что-то болит? У Мадары — да. Болят старые синяки, оставленные этим засранцем. Болит нога и лицо. Мозг. — Ноги. — сквозь слезы пробормотал Обито, уткнувшись в подушку. Ноги? Должно быть просто ноют. Иногда такое бывает при болезнях. Конечности зудят как прокаженные, но единственный способ успокоить собственное тело — только растереть. Мадаре хотелось уйти, но он не мог. Какое-то странное беспокойство, наподобие того, что заставляло его кормить мальчишку из трубки, когда тот впал в овощное состояние, вынудило его остаться на месте, вслушиваясь в чужие тихие всхлипывания. Он бы хотел задать себе вопрос, почему это делает, но получил бы от своего воспаленного мозга слишком много ответов, точно не зная какой из них правильный. Согласно Бритве Оккама — должно быть самый простой, но как показала практика в жизни Мадары никогда и ничего не было просто. Особенно когда дело касалось того, что у него внутри. — Ну, ну. Перестань реветь. Таблетки скоро подействуют. — мужчина прилег рядом, и кровать натужно заскрипела. Теперь Обито совсем не маленький. Чтобы уместиться с ним вместе приходится лечь боком и прижаться как можно ближе, запрокинув его ноги на свои бедра. — Что там у тебя? Обито лишь неуклюже дул на руки, словно они окоченели на морозе. Тогда Мадара взял их в свои ладони и стал тереть сам. Сперва холодные дрожащие пальцы мальчишки, затем массируя предплечья и плечи. Но Обито не переставал рыдать. Мадара вспомнил, что он уже как-то рыдал также беспомощно и отчаянно, когда впервые упал с велосипеда. То была весна, кажется. Май. Энн все пыталась научить мальца ездить без этих дурацких маленьких колес. Специально попросила Мадару прийти и открепить их, чтобы дать сыну небольшой урок перед заездом. Мадара наблюдал за тем как она с улыбкой бежит сбоку от разгоняющегося велосипеда, а затем резко отпускает его, и Обито остается совсем один. Сперва радуется, что едет, а затем в ужасе кричит, ведь забывает как остановиться. Не может сам. В итоге даже его нелюбимому дяде приходится принести его домой и обработать перекисью разбитую коленку, пока Энн недовольно причитает над обоими. А Обито все рыдает. Сдавленно, но слышно. От отчаяния, которое запечаталось в его душе, после того как мама, бегущая рядом с велосипедом вдруг оставила Обито наедине с собой. А что если навсегда? Мадара помассировал чужие плечи, и Обито слегка успокоился. Тогда он проделал тоже самое с ногами, и кажется, тому стало немного легче. По крайней мере конечности не зудели так, будто их выворачивает. Обито так сильно изменился с тех пор. Сравни того мальчика на велосипеде и юношу, укутавшегося к одеяло — не узнаешь. Но, быть может, в этом и есть простой человеческий смысл — постоянно меняться, пусть и не в лучшую сторону. Психопаты этого лишены, они всегда одинаковы. Внутри у них нет ничего, что бы росло над собой. — Ты убьешь меня? — сдавленно, глотая слезы, спросил его Обито. Мадара вздрогнул, будто бы удивившись тому, что Обито все еще умеет разговаривать. — Сука… ты ведь просто убьешь меня здесь. Я умру. — Нет, малыш. — шепнул он, погладив его по голове. Да, это были неприятные недельки, но для Мадары они были привычны. Как и чужая ненависть. Изуна обращался с ним также. Это почти ностальгично. — Я не собираюсь тебя убивать. Вытри слезы. — Почему нет? Я ведь делал тебе больно. Я заставлял тебя слушаться. Я знаю, что ты зол. — Обито нервно усмехнулся, поплотнее закутавшись в одеяло. Смотрел на мужчину со смесью тоски и какое-то неясного злорадства. — Или ты просто снова лжешь?.. — Мне не за что тебя наказывать, малыш Обито. Я уже остыл, — вздох. Мадара прижался к нему плотнее, позволяя хнычущему подростку уткнуться в своих ключицы. — Ты всего лишь ведешь себя как я. Да. Теперь это ясно как день. Мадара даже не может злиться. Он ведь любит себя. А Обито теперь — его точная копия. Что он мог сказать? Какие выводы сделать? Ему дали ребенка, которого он воспитал под себя. И вот результат. Мадара всего лишь огребает от последствий. — Я не ты… я не хочу про это. Я не ты. — всхлипнул Обито, крепче сжав рукава чужой кофты. Больно? Должно быть ломота так и не прошла. Мадара стал растирать его руки снова. — Я уже не понимаю, что я такое. — Я тоже, Обито. Я тоже. Мадара прикрыл глаза. Порой он забывал, что Обито был когда-то чужим ребенком. Отпрыском Энн, рассказывающим маленьким друзьям о своем злобном дяде-извращенце после увиденного им в пакете, что Мадара однажды показал его матери. Он — не тень, всегда скрывавшаяся во мраке бункера. Не призрак Изуны. Не темная сторона Учихи. И не светлая. Обито это Обито. Просто иногда Мадара путал его с самим собой, уже не различая где реальность. — Я больше не могу. Я устал. — Обито прижался к нему, сотрясаясь в рыданиях. — У меня все равно ничего не выходит. Тогда какой смысл пытаться? — Мадара молчал. Тогда Обито вскинул голову, посмотрев в его глаза. — Просто сделай это уже сейчас. Убей меня. Я все равно не справлюсь. Я же безмозглый урод. — Эй. Ну ладно тебе. — Мадара бережно вытер его слезы большим пальцем. — Я безмозглый урод… — Нет, малыш. Это не так. — Ты сам это говорил… — Да… пора бы мне с этим завязывать. Обито не доверял ему. Должно быть, считал, что лишь снова попал в очередной цикл между насилием и затишьем, потому что с Мадарой нельзя иначе. Вполне возможно. Они столько сражались друг с другом, что устали оба. Теперь эта долбанная кровать как бывшее поле боя на котором покоятся их трупы. Мадара чертовски устал. Но Обито скорее всего устал куда сильнее его за все эти годы. — Правда, малыш. — прошептал мужчина ему на ухо. — Не буду. Я думаю мы оба заебались от этого, правда? Давай помиримся. Всего лишь слова. Обито знал, что мог заставить пообещать Мадару не бить его, но что с того? Мадара это Мадара. Если он не сможет избить мальчишку, то будет оскорблять — отними у него это, и Учиха придумает что-то другое. Он не может не делать больно. Иначе не был бы собой. Обито казалось, что он знает о природе дяди куда больше, чем тот раскрыл, но от этого лишь хуже. Совсем не остается надежды на хоть какие-то изменения в этом аду. Только дрейфовать бесконечно между болью и тишиной, понятия не имея сколько длится каждая из фаз. — Ты уже взрослый. Совсем на меня стал похож. Пора научиться решать все мирно. Как нормальные люди. — Мадара пропустил пару чужих прядей сквозь свои пальцы. Такие длинные. Почти до пояса. Какая хорошая генетика у их родословной. От муженька Энн и нет ничего. Только от нее самой. Поэтому Обито такой красивый даже сейчас — с этими шрамами на лице. Синяками, понемногу сходящими с его хрупкого тела. — Я ведь прав? Обито? Это то, что ты хотел бы услышать от меня? Но мальчик не ответил. Лишь медленно поднял на дядю взгляд и слегка прищурил покрасневшие глаза. Слова, слова, слова. Обито слышал пустые обещания уже много раз. Заставал Мадару в периоды нежности к нему с самого детства, но что это меняло? Нежный Мадара кажется хорошим, но ведь это лишь его малая часть. Учиха устал надеяться на доброту, которой никогда не было. — Как он умер? — его голос был тихим и хриплым, но Мадара все равно услышал вопрос, точно зная о ком шла речь. — Ты убил его? — Изуна?.. Ты не дочитал его письма? Хочешь, я принесу их тебе? — Так убил или нет? — Нет, малыш… Не смог бы. — А меня ты можешь убить? — Только в одном случае. — Каком? — Если убью и себя. Мадара закрыл глаза, на мгновение утратив связь с реальностью. Задремал? Наверное да. Мысли ленивой патокой текли в голове, отчего тяжело найти подходящий ответ происходящему. То ли сон. То ли просто воспоминание уставшего мозга. Он снова был в той крохотной кафешке на краю пустыни. Все еще в Неваде, о чем гласила вывеска снаружи — «Старая добрая Невада.» Название чертовой забегаловки намертво отпечаталось в его мозгу цветными буквами, пылящимися на каменном козырьке, потому что что там он услышал о Саске впервые. Микото пришла с опозданием. Мадара даже думал уйти, не допив свой кофе, когда солнце стало клониться к горизонту, а женщина, сама назначившая время, так и не появилась. Однако через двадцать минут она все же пришла. Нашла Мадару глазами, легко опознала и присела с ним за один стол, заказав крепкий черный кофе. Она сильно поменялась с их последней встречи. Слегка располнела, отрастила волосы и те теперь ровной волной спадали на ее белоснежную рабочую рубашку, прикрывая картонный бейджик. Микото рассказала ему, что с тех пор, как уехала к семье Фугаку — в корне поменяла образ жизни, однако в той глуши, где они жили, трудно было бы быть прежней оторвой. Теперь она даже чем-то походила на Энн — одевалась серо и строго, работала в агентстве недвижимости и была обыкновенной замужней женщиной, коих в Неваде большинство. Что ж. Видать этот штат мог сделать заурядным кого угодно. — Ого. А ты изменился. Волосы отстриг? — она начала их разговор с шутки, и Мадара улыбнулся ей. — Я думала, ты заметишь, что я возмужал. — фыркнул он, и Микото прошлась по нему оценивающим взглядом, задержав тот на растегнутой на груди рубашке. — Ты мог счесть это за флирт. — грустно улыбнулась она, слегка опустив голову. Мадара не стал ее торопить, однако почти сгорал от нетерпения после телефонного разговора. Наконец Микото дождалась свой кофе, и, сделав пару глотков, таки заговорила вновь. — Мне очень жаль… то, что случилось с Изуной и Кагами… Хаширамой. То что произошло… боже, до сих пор не могу поверить, что этот сукин сын вот так просто слетел с катушек. — Ну… Тобирама всегда был уродом. — Да. Уродом. Но не убийцей. — не согласилась она. — Ты мог просто представить себе, что он выйдет из дурки, посидит месяцок дома, а потом… так хлоднокровно. Мадара вдруг коснулся ее руки. — Не заставляй себя говорить об этом, если не можешь, хорошо? — Прости. Я… не любила Тобираму. Он всегда был надменным таким. Неприятным. Не то что его брат… но. Никогда не думала, что столкнусь с убийцей. Мы ведь с ним буквально год назад в бутылочку играли, помнишь? А теперь он убил троих людей. В том числе родного брата… — вздохнула она горько. Мадара кивнул. Да, должно быть бедной женщине до сих пор нелегко после произошедшего. — Я приезжала на их похороны. Тобираму похоронили рядом с братом, представляешь? Их отец — полный мудак. — Он любил обоих своих сыновей. — Учиха пожал плечами. — Да. И что из этого вышло? — вздох. Женщина прикрыла глаза. — Ладно. Не будем об этом. Ты прав. — возникла неловкая пауза. Микото какое-то время смотрела на него, после чего вдруг спросила, — Как думаешь, они найдут его тело? — Кого? — не понял мужчина. — Изуны. — тихо ответила она. — Если Тобирама просто выбросил его в океан — оно ведь должно было где-то всплыть, верно? Конечно. Должно было. Если только не привязано к чему-то тяжелому. Или если отлив не отправил Изуну плавать по океанским течениям. Ничего подозрительного. — А. Ты об этом? Думаю, мне бы сообщили. — сказал Мадара. — Я его ближайший родственник. Микото слегка насторожилась, будто бы реакция Мадары показалась ей слишком равнодушной. Черт. Прокололся? — Да. Конечно. Ты смог бы похоронить его дома. Ну… в Мейсоне. — В Меркьюри. — Да. Точно. Прости. И снова это молчание. Мадара послушно ждал, когда женщина заговорит. Наконец она взяла себя в руки и посмотрела на Учиху в упор. — Ему в этом году уже восемь. — вздохнула Микото, отложив пластиковый стаканчик. Здесь был ужасный кофе. Мадара свой тоже бросил, как только распробовал эту дрянь как следует. — Фугаку его Саске назвал. В честь там какого-то долбанного губернатора из наших краев. Кто бы мог подумать, что мой идиот так интересуется политикой? — Обито тоже восемь. Скоро исполнится девять. В феврале. — Мадара вздрогнул, едва понял, куда занесли его мысли, однако Микото не удивилась его словам. — Он родился в день рождения Изуны. Представляешь? Бывает же такое. Мадара усмехнулся про себя. Обито на эти слова только показывал ему язык, недовольно убегая во двор. А Изуна с отвращением просил Мадару заткнуться, будто бы их общий день рождения — его личное оскорбление. Как же плохо эти двое сходились. — Твой сын? — Сын моей любовницы. — Ого. — усмешка. Микото нервно постукивала пальцами по столу. — Фугаку раньше не знал ничего. Думал, что Саске от него. Но когда Изуна пропал… я ему призналась во всем. Он это принял. Ну, естественно. Учитывая, что ранее он утаил от меня сына на стороне — мы были квиты. Хотя я знаю… ему неприятно от того, что Саске почти копия Изуны. Давит на самолюбие. — она вдруг достала из кошелька маленькую фотографию и показала Мадаре. — Но он любит Саске. Ты не подумай. Так уж получилось у нас в жизни — воспитываем и любим не своих детей. Мадара удивленно всмотрелся в фотографию И правда. Там было два ребенка, но он понял кто из них Саске мгновенно — настолько он был похож на его брата даже будучи ребенком. Если бы у мужчины была с собой та самая фотография из Долины Смерти — мог бы сравнить маленького Изуну с ним, но сходство было заметно даже на память. Эти волосы, стоящие на макушке. Глаза. Лицо. Разве что от Микото многое перенял. Губы куда тоньше, слегка острее скулы и чуть больше нос. Но в целой картине… боже. Просто копия. Будто бы клон. — Да… если бы ты не рассказала Фугаку — он бы быстро понял сам. — изумленно пробормотал он. — Видел бы его Изуна… — Да… он был бы рад. — Микото забрала фотографию, и Мадара не успел рассмотреть второго ребенка. — Мне его не хватает. И представить не могу каково тебе. Мадара не ответил. Он вдруг подумал, что Микото плохо знала его брата, если думала, что он мог бы быть рад ребенку на стороне. Нет. Изуна никогда не хотел иметь детей. Никогда не хотел быть отцом, эта мысль пугала его. Он дал понять это еще тем калифорнийским вечером, наотрез отказавшись строить с братом семью. Интересно, если Мадара сообщит ему о ребенке — это сломает Изуну окончательно? — Это сводит меня с ума до сих пор. — кивнул мужчина. — Но я стараюсь держаться. Микото лишь невесело дернула уголками губ. Ей очень хотелось спросить у него что-то еще, но она словно бы боялась показаться чересчур прямой. Тогда Мадара облегчил ей задачу. — Ты… ты ведь не просто так рассказала мне это? Тебе что-то нужно? Хочешь, чтобы я забрал его? — спросил Учиха, и женщина побледнела от ужаса. — Нет! Что ты… я люблю Саске. И Фугаку его любит. Мы вовсе не хотим скидывать его на тебя. Дело… не в этом. — Микото нервно поджала губы. — Я просто хотела спросить. Прости, если слишком грубо, но… у твоей семьи были какие-нибудь наследственные заболевания? По телу Мадары прошелся разряд тока. — Заболевания? — сглотнул он пересохшим горлом. — С Саске что-то не так? Микото едва заметно кивнула. — Он не инвалид, не подумай. Просто…. У него есть некоторые проблемы с психикой. — Какие? Мадара не хотел в это верить. Нет, не может быть. Неужто Изуна передал отцовскую психопатию своему нежеланному сыну? — Даже не знаю, как выразиться. Он ведет себя… порой ужасно. Бесится, бросается драться. Иногда кричит просто так. Совершенно не может с другими детьми поладить. Но это не всегда. У него это словно приступы. Как эпилепсия, понимаешь? — сказала Микото. — А еще Саске… он, ну… видит всякое. Мадара непонимающе покачал головой. — Видит всякое? — Я водила его к врачу. Он сказал, что Саске страдает от острых галлюцинаций. Прописали Рисперидон. Но я ему редко даю. Побочки серьезные, потом мучается еще похлеще, чем от глюков. — вздох. — Он нормальный ребенок. Просто порой видит то, что мы не видим. Животных. Детей. Игрушки. Ничего такого, за что его можно было считать сумасшедшим. То есть… ему даже шизофрению не поставили. Слишком мало симптомов. Мадара открыл рот, чтобы сказать что-то, но тут же закрыл его. Честно говоря, он и понятия не имел что вообще мог ответить на подобные слова. Галлюцинации? Нет. У психопатов их не бывает. Не бывает же? Мадара видел что-то, но ведь оттого, что на его психике как следует потоптался Тобирама. Он не долбанный шизофреник. Хватит с него уже диагнозов. Может… предрасположенность? Может быть такое? Могут ли Учихи съезжать с катушек быстрее, чем нормальные люди? — Я даже не знаю, Микото. У нас в семье никогда не было шизо… страдающих галлюцинациями. По крайней мере я об этом не слышал. Это обязательно должно быть наследственное? Может… ваши с Изуной гены просто неудачно сложились? Женщина грустно пожала плечами. — Может и так. — призналась она. — Может мне просто не стоило принимать наркоту и трахаться под нее с… прости. Наверное, это сказалось на здоровье Саске. Я ведь и не готовилась к его появлению. Узнала, что беременна только, когда мы уехали. Мадара согласился. — Даже не знаю, что мне теперь делать. После того, что вытворил Тобирама мне страшно водить Саске по психиатрам, но если просто оставлю его так… вдруг это не пройдет? Или станет хуже? Фугаку не понимает, что творится с его сыном, но… — Микото замолчала, когда мужчина доверительно положил ладонь на ее руки. — Я помогу. Приеду и посмотрю на Саске сам. Может сводим его к детскому психологу или вроде того. — улыбнулся он. — Я разберусь. Правда. Микото удивилась, но все же сжала его руку в ответ. — Я не хочу нагружать тебя своими проблемами. — Они и мои тоже. Это ведь сын моего покойного брата. Тут уже ничего не изменить. — Я… — Микото отвела взгляд. — Спасибо, Мадара. Не знаю, как Фугаку отреагирует, но я думаю, ты имеешь на это право. Раз уж получилось, что теперь наши семьи связаны. — Конечно. — женщина так и не заметила холодной пустоты в чужих глазах. Как и его надменной улыбки, адресованной похищенному брату. — Напиши мне свой адрес. Назначим встречу. Только не говори Фугаку пока, ладно? — Ты такой же, Обито. — вдруг сказал Мадара своей настоящей реальности. Обнял мальчишку крепче, пусть под одеялом уже было слишком жарко для них двоих. Хотелось вдохнуть холодного зимнего воздуха полной грудью, но здесь он был до опостыления спертым. — Готов был убить меня. Правда? Я тебя не сужу. На твоем месте я бы сделал тоже самое. В конце концов убил бы отца, если бы не Изуна. Какой дьявольский порочный круг преследует их всех. Обито не ответил ему. Возможно потому что давно задремал, подложив под голову руки. Мадара лишь слышал его тихое сопение, прерываемое редкой дрожью. Снился кошмар? Он не стал его будить. Полежал с мальцом пару часов, пока не затекли ноги и после осторожно поднялся с кровати, едва не наступив босой ступней на одно из свалившихся на пол писем Изуны. Ха… Да. Теперь они — ничто. Не такая ценность, как была когда-то. А ведь Изуна, давным-давно похороненный в том забытом всеми кургане, бессмертен лишь в них. Мужчина подобрал их и положил на прикроватную тумбочку, напоследок оглянувшись на Обито. Проснулся? Да, притворялся, что спит, но Мадара видел как напряглось его тело. И ладно. Пусть побудет один, если хочет. А дядя пока заботливо сварит ему терпкий на вкус чай. Я знаю, что скоро умру. Это чувство не покидает меня уже около недели, но я давно не испытываю того страха, который мог испытывать при мысли о своей смерти когда-то. Я ведь уже мертв, по сути. Редко поднимаюсь с кровати, редко ем и почти не двигаюсь. Часами могу просто лежать на полу и смотреть в потолок, потому что больше ни на что не хватает сил. Чтение давно стало непосильным для меня за эти восемь лет. Иногда и письмо тоже, но это хоть немного отвлекает от апатии. Я очень устал, малыш. Устал от всего, что происходит со мной и просто хочу отдохнуть. Смерть в этом ключе кажется хоть каким-то избавлением, свободой, но я не решусь покончить с собой сам. Остается надеяться, что Мадара наконец прикончит меня сам, и по моим ощущениям это произойдет совсем скоро. С каждым годом он все более жесток. Будто бы разочаровывается во всем, что натворил. Может рассчитывал на что-то другое? Не знаю. Да и плевать. Главное, что он больше не пытается проявлять эту фальшивую заботу, и на том спасибо. Меня от нее тошнило, а сейчас хотя бы все искренне. Он — чудовище, я — жертва. Он бьет, насилует, делает мне больно, я… ничего. Просто смотрю на это все со стороны. В конце концов мое тело давно перестало быть мной самим. Я не смотрю на себя в зеркало и давно не узнаю человека, отражающегося там. Я не должен удивляться тому, как изменился здесь. Через несколько лет мне будет тридцать — юность давно ушла, благо я едва ли проживу еще хотя бы год. Мадара приходит немного реже, чем обычно, может быть тоже давно потерял интерес к своей игрушке. Я с ним не говорю. Позволяю делать со мной все что угодно, лишь бы быстрее ушел, и на этом очередной день заканчивается. Еще один день. Скоро мой день рождения. Однако во мне есть слабая надежда. На то, что однажды Мадара просто вернется сюда не в духе, изобьет меня или задушит. Перестарается. Убьет. Истории вроде моей ведь именно так и кончаются? Так вот же я. Даже не сопротивляюсь. В тот раз он пришел немного другим, хотя обычно навещает меня либо в озлобленном, либо в радостном настроении, но тогда он был почему-то встревожен и одновременно весел. Нервно ходил туда-сюда пока убирался в комнатах, поглядывал на меня с нескрываемым злорадством, но я не мог понять почему, до тех пор пока он не соизволил заговорить. — Встретил тут твою подружку. — в его руках снова была кипа моих писем. Последняя. Сейчас он уничтожит их — и придется переписывать все заново. Опять. — Ты ее помнишь наверняка. Микото. Та, что снимала как тебя трахают. — Мадара ехидно улыбнулся. — Она поделилась со мной интересными новостями. Уверен, ты будешь рад послушать. Он достал зажигалку и поджег первый смятый лист в своей руке. Когда тот загорелся достаточно — мужчина бросил его в умывальник к остальным. Микото? Ох. Перед глазами промелькнула ее теплая улыбка. Она была так заботлива ко мне, словно заменила мать, которой у меня никогда толком не было. Позволила даже остаться в их с Фугаку квартирке до переезда. Затем однажды предложила выпить и… я думал, что отплачу ей этим. Я… наверное это было неправильно — поступать так с Фугаку. Но Микото говорила, что он не узнает. Наверное она тоже пользовалась мной, а может правда была влюблена? Я уже давно не знаю были ли в моей жизни люди, которые искренне хотели мне помочь. — Зачем ты их пишешь? Не подумай, что я против. Мне нравилось смотреть как ты плачешь, когда я сжигаю их. Но сейчас-то тебе, видать, похуй. Зачем тогда тратить на это свое время? — спросил он. Я только равнодушно пожал плечами, получше усевшись на полу. Устало приник виском к дверце кухонной тумбы и прикрыл глаза. — А на что мне еще его тратить? — спросил я в ответ. — Рано или поздно что-то ты не найдешь. И некоторые останутся. — А толку? — Кто знает. Может, когда твой вонючий бункер вскроют полицейские — эти письма расскажут им, что ты за ебаный психопат. Мадара насмешливо цокнул языком, наблюдая за тем как огонь охватывает все письма целиком, обращая их в черный сморщенный комок. Ах. А он мог бы просто бросить их в мусоросжигатель, но то было бы не слишком зрелищно. Правда? — Ай, ай. Что мы с тобой говорили насчет обзывательств? — покачал брат головой. — Знаешь как это называется в молодежных кругах? Эйблизм, Изуна. Ты оскорбляешь меня по признаку психического расстройства. Считаешь, раз уж я ментально болен — то хуже тебя? — Что…что ты, мать его, несешь? — Между прочим не все психопаты держат своих братьев в заточении. Не все из них даже маньяки. Многие ведут вполне обычную жизнь. А ты уже ненавидишь их. Где же твои либеральные ценности? Я лишь молча показал ему средний палец, и Мадара громко рассмеялся. — Да… пока ты здесь живешь одним днем, многое наверху поменялось. Если бы ты сейчас вышел наружу — охренел бы от того насколько мир стал другим всего то за эти восемь лет. Чего стоит только телефон мой. Тебя он совсем не удивляет? Больше никаких кнопок! — однако сказанное не вызвало у меня никакого интереса, и Мадара раздраженно вздохнул. — Ну… ладно. Сам посмотришь, когда выйдешь. Это произойдет уже очень скоро. Это заставило насторожиться. Мне давно не было дела до происходящего наверху, поскольку сам «верх» стал для меня давно потерянным прошлым, однако слова моего брата все равно вселили в меня слабую, совсем крохотную надежду. — Выйду? — тихо спросил я, наблюдая за тем, как Мадара копошится в пакетах с едой, и зачем-то достает ножницы. Затем что-то еще, но я не успеваю рассмотреть — потому что он тут же кладет это себе в карман. — Ты собираешься отпустить меня? С чего бы… — Многое изменилось, Изу. — ответил он, подойдя ко мне ближе. Я знал, что за этим последует, но не успел отшатнуться, потому что все еще сидел на полу, когда брат схватил меня за тонкий черный хвост, а затем одним движением полностью его отрезал. — Ты изменился. Я изменился… нам давно опостылела эта игра в поддавки. — Что ты творишь?! — в ужасе закричал я, схватившись за голову. Теперь волосы на затылке торчали неаккуратными прядями. Настолько коротко меня стригли только в детстве. — Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня. Честно говоря сейчас я даже не уверен любил ли ты меня вообще, но это не важно. Это и не было чем-то важным. Ты мог бы хотя бы позволять мне тебя любить, но ты не хочешь и этого. Чтобы я с тобой не делал ты все не ломаешься и не ломаешься, и это начинает изрядно утомлять. Похоже, Тобирама был прав. Наши пути действительно разошлись. — холодно говорил мне Мадара, рассматривая черные волосы в своих руках. — Ну что ты там кричишь? От него все равно одно название, посмотри. Большая часть твоих волос уже осыпалась. Сейчас хоть не будут мне слив забивать. — Ты… — дрожащим голосом начал было я, когда он выбросил мои волосы в мусорный бак. — Я сдаюсь, Изу. Ты победил. Похоже ни одна сила в этой ебаной вселенной не заставит тебя прогнуться под меня. Как и ни одна сила не сделает тебя таким же как я или отец. Придется таки тебя отпустить, хах… но ты ведь понимаешь, что не просто так? Есть одно условие. Всегда должно быть хоть одно последнее условие. Мадара подошел ко мне снова, присев на корточки. — Но я озвучу его позже. Когда подготовлю все. А пока — будь хорошим братиком. Перепихнись со мной в последний раз. Учитывая, что я пол дня потратил на то, чтобы убрать весь твой бардак — не поблагодарить меня будет скотством. Я нехотя кивнул, хотя все еще судорожно обдумывал сказанное им. Ничто не приходило мне в голову. Мысли путались и давно уже не подчинялись мне, отказываясь выстраиваться в логические цепочки, но в тот раз я словно бы обрел слабую ясность. Условие? О чем же он может меня просить? Какой подвох? Психопат всегда дает мне надежду только затем, чтобы вновь ее растоптать. Неужели он повторит этот трюк снова? Просто заставит меня унизиться, чтобы сказать, мол, глупый братик, я тебя обманул? Странно. Почему то в этот раз Мадара будто бы действительно говорил правду. В его глазах я читал сомнения, когда он раздевал меня, но заметив мой интерес, мужчина лишь недовольно сощурился и перевернул меня на живот. — Что? Даже не свяжешь? — спросил я его без тени улыбки, устало положив голову на подушку. Отсюда можно было увидеть прикроватную тумбочку и лежащий на ней тюбик смазки. Стало тошно. — А тебе хочется? Так посопротивлялся бы для приличия. В последнее время ты ничем не лучше резиновой куклы для траха. — Для тебя я — она и есть. — Ну что ты, Изу. — Мадара оскалился, пригнувшись ко мне так, чтобы его дыхание коснулось моего уха. Я вздрогнул. Чужие длинные волосы щекотали голую шею. — Ты все еще мой любимый младший брат. И всегда им будешь. Я почувствовал его холодные липкие пальцы в себе, но толком не отреагировал. За эти годы мое тело настолько привыкло ощущать Мадару внутри себя — что, кажется, давно разучилось реагировать на него болью. Только наполненностью, но не более того. Когда он вошел в меня, я лишь молча закрыл глаза, стараясь подстроится под медленные толчки. Так хоть можно получить от этого всего удовольствие. Слабое. Всего один протяжный импульс внизу живота и тихий стон — но это уже лучше, чем ничего. Мадара какое-то время двигался во мне почти молча, прерываясь на едва слышное частое дыхание, пока его пальцы крепко удерживали мою талию. Но вскоре я снова почувствовав его губы у своего уха. — Знаешь что самое ироничное в нашей с тобой истории? Что я так и не заделал никому долбанного ребенка. Хотя мог, наверное. Но то было бы не так, как я хотел. Неправильно. А вот ты уже как восемь лет папаша, Изуна. Но для тебя это нихрена не значит. Ты даже и не узнал бы — не скажи я тебе. Я замер, слегка приподняв голову. Попытался обернуться к нему, изумленно вытаращив глаза. — Что? Что ты… Но Мадара только грубо закрыл мой рот рукой и заставил снова смотреть перед собой. — Я все понимаю, малыш. Ты очень любишь, когда в тебя кончают, и наверняка, думаешь, что это и другим нравится. Но неужели ты правда не понимал, что если спустишь в Микото — она залетит? — и снова его шепот у моего уха. Я только испуганно замычал в его руку. — Теперь у нее от тебя ребенок. Ребенок, который появился на свет только из-за того, что ты, идиот, не додумался воспользоваться резинкой. Я не понимал, что происходит. Пытался отпихнуть его от себя, но Мадара только сильнее давил меня к кровати. — А хочешь посмотреть на него? Тебе же интересно, как выглядит твой сын? — перед моим лицом вдруг мелькнула рука, зажавшая в пальцах телефон, на котором была лишь открытая в галерее фотография. Это мерзко. Но именно тогда я увидел тебя впервые. Помню как ощутил дрожь по всему телу, столкнувшись взглядом с большими детскими глазами. Я решил, что Мадара просто снова издевался. Показал мою детскую фотографию и смеется. Однако вскоре ко мне пришло осознание того, что на этой фотографии был запечатлен отнюдь не я. — Это с ним Итачи рядом. Фугаку нагулял его где-то на стороне давным-давно. Как твоя подружка. А твой отпрыск вот. Удивительно похож на тебя, правда? Просто копия. Я лишь беспомощно мычал ему в руку, пока по лицу лились слезы. Как же я устал от этого. Как же устал от того, что Мадара даже спустя восемь лет нашел способ сделать мою жизнь еще кошмарнее. — Это Саске. Совсем большой, да? Уже и в школу ходит. Как мой Обито. — Мадаре пришлось бросить телефон на кровать, дабы схватить меня за руку, когда я снова стал вырываться. — Это мило, правда? Они могли бы дружить, если бы встретились. Саске… правда, не очень повезло с генами. Ты умудрился передать ему заболевание отца, Изу. — тихо рассмеялся он, удержав меня под собой. — Очень некрасиво с твоей стороны. Тебе повезло не быть психопатом, а ты обрек на это своего сына. Может это твоя благодарность мне? Ты создал что-то, что роднит нас обоих. Это ведь мог быть наш ребенок. Наш с тобой. Он стал толкаться в меня сильнее, и я, к своему ужасу, понял что вот вот кончу. — Давай… Я хочу, чтобы ты думал об этом, Изуна. О нашем Саске, которого ты так скоро встретишь. Это ведь хорошая новость, что он родился. Теперь тебе хотя бы есть кому писать свои никчемные письма. Я не хотел, чтобы это происходило. Боже. Я пытался вырваться как мог. Судорожно мычал, но оргазм все равно отдался вязким теплом на моих ногах. — Только подумай. Он будет называть тебя папой. Или даже папочкой, если ты захочешь.. Я резко дернул головой, вынудив его убрать руку с моих губ. — Ты ебаное чудовище! — закричал я в истерике. — Больная тварь, я доберусь до этого Обито и придушу его, ты слышишь? Вместе с твоей шлюхой Энн! — Конечно. — усмехнулся Мадара, вдруг выйдя из меня. Я только горько всхлипнул и безвольно упал лицом в подушку. — Ты ведь ничем не лучше меня. И ничем не лучше Таджимы, Изу. Я скоро докажу это тебе. А пока… Он вдруг перевернул меня на спину, вновь закрыв мои губы рукой. Мадара улыбался. С этой холодной так пугающей меня улыбкой он делал мне больнее всего. И этот раз не стал исключением. — Ну, ну. Не плачь. — сказал он и свободной рукой потянулся к своей рубашке, чтобы вытереть ею мои слезы. — Зато у тебя есть наследник. Я таким похвастаться не могу. Подумай лучше, о том, как скоро окажешься там. На свободе. Это же для тебя самое главное. Ты поэтому и выбил птицу на спине. И она снова вот вот выпорхнет из клетки. Мои глаза в ужасе округлились, когда он вдруг вытащил из кармана приспущенных штанов маленький острый нож. Похожий чем-то на складной армейский, должно быть его Мадара и положил в карман незаметно для меня. — Но перед этим нам нужно кое-что уточнить, Изуна. — на этих словах он приставил лезвие к моей щеке, и я жалобно замычал. — Видишь ли, когда ты выйдешь отсюда — я либо буду мертв, либо окажусь в тюрьме, и уже не смогу присматривать за тобой. Но мне совсем не хочется, чтобы мой маленький братик снова полагался только на свое милое личико, пусть изрядно постаревшее. Да и ты недостаточно заплатил мне за свое предательство. Конечно, я отнял у тебя твоих богатеньких спонсоров, твоего маленького дружка, будущее и карьеру… даже молодость. Но ты все еще симпатичная зараза даже сейчас. Ты понимаешь? Я хочу, чтобы ты лишился и этого. И он начал меня резать. Пистолет сиял в голубоватом свете лампочек так, словно бы светился изнутри, но то были лишь блики. Мадара крутил его в руках, задумчиво заглядывал в черное дуло и стуча пальцем по крышке магазина. Он собирался упаковать его обратно в кобуру и убрать весь мусор со стола в сейф, но сонливость так и тянула его закрыть глаза. С Обито было тяжело спать. Таким жутко горячим и потным, дергающимся от любой боли, отдающейся в конечностях. Неудивительно, что Учиха не выспался. Мадара усмехнулся, бросив взгляд на запечатанное письмо с фотографиями. Те, что он унес сюда, когда все это началось. Он в общем то многое вынес под землю из дома. То что хотелось сохранить на память. А некоторые из бункерных вещей и вовсе никогда не видели поверхности. Изунины вещи, например. Фотографии, которые Мадара делал здесь. Записи, одежда — попадись подобное в руки полиции, и Учиха бы отправился в тюрьму на очень долгий срок. Мужчина закрыл глаза и приставил пистолет к виску. Ох, жаль Таджима не оставил ему хоть какой-то огнестрел после смерти. Если бы Мадара вышиб бы себе мозги по приезде домой — сколько бы людей осталось в живых? Впрочем. Какая разница? Они бы все равно умерли. Не от его рук, так от вспышки на горизонте. Выстрел. Но пистолет не заряжен. Это лишь воспоминание о том, как он застрелил Микото, едва оказавшись на пороге ее дома. Раньше на два дня оговоренного приезда, она совсем не ждала Мадару в гостях. И совсем не ожидала, что он купит ружье, готовясь ко встрече с ней. Хотя… ружье он купил намного раньше, в городе за несколько километров от Меркьюри. Умудрился даже уговорить не самого честного продавца не регистрировать оружие на имя владельца, а посему этот выстрел не имеет шанса выйти из статуса инкогнито. Главное — держать дистанцию. Нельзя чтобы кровь попала на его одежду или обувь. И ебучие волосы, завязанные в тугой хвост и спрятанные под капюшон никак не должны быть обнаружены на телах или полу. Ни одна волосинка, эти чертовы копы скоро улики из воздуха начнут вытаскивать. Мадара вошел в дом сразу, как Микото упала на пол, оставшись лежать там без движения. На карамельной плитке под ней немедленно собралась небольшая лужица темной крови. Мадара тут же перезарядил ружье, вошел на кухню и нацелился на следующую фигуру в его списке. Фугаку так и не успел отреагировать. Даже не додумался спрятаться за кухонными тумбами или столом, продолжая стоять истуканом с перемазанными тестом руками. — Мадара? Имя Учихи стало последним, что он сказал. Мадара молча выстрелил ему в голову, и запах сладкого теста и свежих яблок тут же перекрыл запах крови, разлетевшейся по стене и верхним полкам. Мадара был готов поклясться, что кусочки черепа и мозгов Фугаку отлетели прямо в тарелки с еще сырым тестом, и насмешливо решил, что теперь вместо шарлотки этот пирог в пору было бы назвать «Фуготка» но некому было посмеяться над его мысленной шуткой. Тело Фугаку медленно осело на пол, широко расставив ноги в серых тапочках. До ушей Мадары донесся детский крик, но оба мальчишки уже убежали в другую комнату. Он пошел за ними, вновь перезарядив ружье. Если в доме нет никого кроме детей, то остался только последний выстрел. В комнате одного из мальчишек он нашел их обоих, спрятавшихся под кроватью. Они старались не двигаться, когда он медленно ходил вокруг, сминая ковер с рисунком мировой карты грубыми армейскими ботинками. Учиха не стал ловить их сразу тогда. Сперва с наслаждением выжидал, когда страх его жертв станет паническим, когда участится дыхание настолько, что им придется закрывать друг другу рты, пока он рассматривает модельки планет и причудливые плакаты с изображениями атомов. — Комната старшенького? — Мадара поморщился, заметив колыбель ньютона на прикроватной тумбочке. Такая же стояла в кабинете Тобирамы. — Увлекаешься физикой? Ничего себе. Сколько тебе там? Тринадцать, кажется. Я в твоем возрасте камни в окна соседей швырял. Он осторожно обошел кровать, надежно спрятавшую его жертв длинным синим одеялом, прикинув, что должно быть здесь будут начинаться ноги детишек. Те молчали. Тогда Учиха резко присел на корточки и наощупь засунул руку под кровать, вцепившись в чью-то лодыжку. То оказался Итачи, закричавший, как только Мадара вытащил его наружу. — Да. Угадал. — сказал ему мужчина, наставив тому ружье куда-то в район ключиц. Мальчишка поспешил прикрыться руками, но выстрела не последовало. Саске вдруг вылез из пол кровати следом, крепко обняв своего брата за шею и громко разрыдался. Ох. В реальности Саске был похож на маленького Изуну еще больше, чем на фотографии. На миг у мужчины онемели пальцы. Да… Изуна охренеет, когда увидит его. Мадара вздрогнул, очнувшись от наваждения, когда Саске жалобно заскулил. — Не убивайте его! — кричал он. — Не убивайте моего брата, не надо! Итачи только молча наблюдал за дулом ружья, теперь уже нацеленным на них обоих. Они встретились взглядами, и Мадара мрачно ему улыбнулся. А этот уже похож на Фугаку. Разве что лицо аккуратнее, должно быть от той самой женщины, что ублюдок умудрился обрюхатить перед встречей с будущей женой. Бедная Микото. Ее генам не суждено было выиграть ни в одной лотерее. — Вставайте. Живо. — холодно обратился он к детям, и те поспешили подняться на ноги. Раннее утро, посему они оба в пижамах. Мадара помнил, что на Саске были штаны с зелеными динозавриками испорченными темными пятнами крови из вытекшего черепа его папаши. Хотя… Фугаку не отец ему. Саске ждет приятный сюрприз. — Хорошо. А теперь повернитесь ко мне спиной и идите прямо. — Что вам нужно? Кто вы такой? — тихо, чтобы не разозлить убийцу, спросил старший из детей, но Мадара проигнорировал его. Саске только сильнее заплакал, и Итачи поспешил взять его за руку, и не отрывая глаз от мужчины, осторожно зашагать в коридор. Хорошо. Мадара кивнул ему. Умный малый. Соображает быстрее брата. Нужно оставить его хотя бы до бункера, а там Учиха решит, что делать. Дети с ужасом переступили труп матери, едва Мадара вывел их на улицу. Саске громко заплакал, но его сводный брат поспешил закрыть его рот рукой. — Ну, ну, Саске. Не плачь. — довольно прошептал Мадара, слегка толкнув его ружьем. — Они все равно не твои родители. Ты еще обрадуешься, когда узнаешь правду. Ведь я отведу тебя к настоящему папе. — Мадара? Учиха резко дернулся, едва не выронив пистолет, сжатый в его руках. Обито стоял совсем рядом, разглядывая одинаковые документы и конверты, лежащие на столе. Здесь была и карта, которую мужчина когда-то показывал ему, но Обито, кажется, не проявлял к секретам дяди интереса. Что ж. Мадара уже привык к его давно затухшему энтузиазму. — А… я задумался. — сказал он, протерев лицо ладонью. Затем сгреб в охапку все бумаги и встал из-за стола. — Задумался? Ты минут пять просто сидел с закрытыми глазами. — ответил ему Обито, крутя на пальце прядь волос. Мадара задержал на нем взгляд. Затем резко отвернулся и направился к мусоросжигателю. — Ты очень похож на меня с этими волосами. — заметил он вдруг и смутился, будто бы сказал что-то неловкое. — Что? — спросил его Обито недовольно, и Мадара выбросил всю бумагу в мусоросжигатель. — Ничего. Говорю… Ты весь красный. Температура еще не спала. Вернись в кровать. — в руке остался только конверт с фотографиями. Что же там было? Хотелось посмотреть, но Обито как назло не сводил с него глаз. — Тебе нужно отлежаться хорошенько, иначе не выздоровеешь. Обито, обнимающий себя за плечи, медленно кивнул. — Что там? — спросил он, и Мадара сжал конверт крепче. Изуна. Его маленький испуганный брат, беспомощно смотрящий в камеру, пока веревки туго перевязывают его бледное тело. Мадара думал анонимно подбросить эти фото в какое-нибудь СМИ, после того как отпустит Изуну. Они бы выбрали какую-нибудь хорошенькую, в которой он кажется наиболее жалким и опубликовали бы в своей газетенке. Потом в телевизионных новостях, журналах, интернете… братик же так хотел славы. Он бы получил ее вместе с Мадарой, ушедшим на пике своего блеска. В конце концов, тщеславие — это то, что роднит всех в их проклятом семействе психопатов. Но теперь показывать их некому. Разве что дрочить, разглядывая беспомощного брата, но это кажется почти моветоном. Мадара бросил конверт следом за остальной бумагой. Давно должен был это сделать. Туда же отправилась и кассета, и карта. Все договоры и налоговые, связывающие его деда с Индрой. Вот так. А теперь пусть горит. Он ничего не забыл? Кажется нет. — Да так. Макулатура. — Мадара устало провел рукой по волосам, поморщившись, когда пальцы зацепили шишку на голове. Черт. Обито сильно его приложил. До сих пор болит. — Пароля там не было, если ты об этом. Обито лишь равнодушно дернул плечом. — Ладно. Пойду приведу себя в порядок. Он почти дошел до ванной, когда его снова окликнули. — Ты какой-то странный, Обито. — тихо сказал ему Мадара, облокотившись о холодильник. — Давненько я не слышал, чтобы ты говорил что-то сложнее трех слов. Неужто больше не едет крыша? Обито хмыкнул. — Мне стало немного лучше. — С чего бы это? Но юноша не знал, что ответить. Как ни странно слабость и жар дали ему какую-то ясность мыслей. Едва ли надолго, но все же. А может он просто наконец получил от дяди то, чего так долго хотел? Мадара вздохнул. Хотелось выпить, но алкоголь в этом месте ему только снился. Черт. Нужно было брать побольше вина, даже самого дешевого, но в те моменты он думал об этом в самую последнюю очередь. — Ты просто притворяешься, наверняка. Нельзя взять и перестать быть сумасшедшим ублюдком, малыш Обито. Это клеймо на всю жизнь. — сказал он. — Что ты опять задумал? Где еще мне стоит поискать стекло? Мадара начинал злиться, но не знал отчего. Джирайя однажды сказал ему, что психопатам не бывает страшно в подобных ситуациях. Они всегда заменяют страх яростью. Что ж. Он бы поспорил, но… — Я просто жалкий шизофреник, дядя. — пожал плечами Обито. — Мне не победить психопата. Я усвоил свой урок. — Ты никогда их не усваиваешь. — раздраженно произнес Мадара. — Почему ты не спрашиваешь меня про Изуну? Ты ведь знаешь, что я с ним сделал. Неужели тебе плевать? Назови меня хотя бы чудовищем, сынок. Это ведь то, что я заслужил. Ты ведь именно так и считаешь, верно? — молчание? Почему он молчит? Мадара опустил голову. — Просто скажи мне это. Давай. Не бойся. Ответом послужило молчание. — Пожалуйста, малыш... Но юноша не изменился в лице. — Прости. Прости? Мадара устало усмехнулся, зарывшись рукой в волосы. За что? К чему это долбанное извинение? Что.... что это вообще за издевка? Это ведь она, да? Черт возьми, Обито. Почему с тобой всегда так тяжело? — Ну и ладно. Проехали. Какая тебе разница. Ты ведь и не знал его. Настоящего, я имею ввиду, а не того, что в твоей башке сидит. — мужчина поспешно отвернулся от него, надеясь что его дрожь в руках осталась незамечена, — Я сделаю тебе чай. Сейчас важно пить горячее. Надо же. Он старался быть милым, но Обито все равно видел его разочарование. Подросток ушел в ванную, прикрыв дверь за собой. Без ручки она закрывалась совсем не плотно. Теперь у Обито нет даже настолько иллюзорного уголка безопасности. Ну и ладно. Мальчишка достал кожаную записную книжку и спрятал под плиткой, в том самом месте, где однажды нашел первые письма Изуны. Ох. Кажется что это было целую вечность назад. Но по сути времени прошло не так много, верно? Через год он пробудет в бункере столько же, сколько и Изуна. Сомнительное достижение, но это — то немногое, что роднит их друг с другом. Не этого Мадара хотел. Обито вытащил кухонные ножницы из кармана. С интересом повертел их в руке, задумавшись, а не ими ли Мадара отрезал Изуне остатки его волос, и принялся медленно срезать отросшие пряди. В умывальник стали сыпаться пучки волос. — Я не похож на тебя. — говорил он своему отражению с почти безумной улыбкой. — Я не похож на тебя. Я не похож на тебя. Я — не ты. Изуна, теперь изуродованный и разбитый, неотрывно наблюдал за ним из зеркала. Его голос все еще звучал в ушах тихим эхом прошлого. Ты попал сюда девятого февраля, и это было чем-то действительно забавным, да? То есть. Уже завтра должен был быть мой день рождения. Может Мадара просто решил преподнести мне жестокий подарок таким образом, не знаю. Обычно он ограничивался тортом и какой-нибудь безделушкой. Книгой или одеждой. Чем-то таким. Сейчас же все было иначе. Ты сидел напротив меня в этой чертовой тесной ванне, пока я не был в силах даже заставить себя посмотреть в твои глаза. Прости меня, Саске. Я не хотел пугать тебя, но наша схожесть почти довела меня до истерики. Я забился от вас обоих в угол, у самой ванной и только умолял Мадару спрятать тебя подальше от моих глаз. Хотел забыть о том, что ты вообще есть. Что ты — часть меня. Нежеланный сын, о котором я боялся даже думать. Но ты здесь. Вместе со мной, и это мой самый худший кошмар. — Он просто чудо, правда? — довольно спросил меня Мадара, поглаживая тебя по плечам. Я лишь качал головой, в ужасе умоляя его перестать мучить меня. Мне кажется… именно тогда я сошел с ума окончательно. — Очень на тебя похож. Такой же невинный на первый взгляд. Ну, Изуна. Соизволь посмотреть на своего сына. Это же ваша первая встреча, а ты портишь такой момент. — Зачем все это? — мой голос срывался от дрожи. Боже, как меня тогда трясло от всего этого безумия, что обрушилось на меня с одним твоим появлением. Мадара наслаждался этим как мог. Он никогда не был так близок к тому, чтобы сломать меня окончательно. — Твой отец иногда такой говнюк, Саске. Я принес ему такой подарок, о котором только мечтать могу, а он… взгляни на это. Он еще и нос воротит. — рассмеялся Мадара, вдруг толкнув тебя в мою сторону. Прости, что я оттолкнул тебя тогда и напугал своим криком. Когда я писал тебе эти чертовы письма, находясь на грани сумасшествия, я представлял тебя как нечто иллюзорное. Ненастоящее. Хоть какой-то символ моей свободы и связи с внешним миром, которой я был лишен. Мне хотелось писать тебе как невидимому собеседнику, который посочувствует мне, если прочтет эти письма, понимаешь? Найдет мою историю в остатках моего гнилого трупа и запомнит, чтобы моя жалкая короткая жизнь не пропала зря. Но я не хотел чтобы ты оказывался здесь. Господи, я не желал тебе этой участи, Саске! — Убери его! Убери его, черт возьми, Мадара! Ради всего святого, убери! Когда ты неуклюже упал на меня, вцепившись в мои плечи. Когда я почувствовал твои прикосновения… я понял, что ты настоящий. Словно бы в бункере каким-то образом появилось сразу два меня. Это ведь невозможно! Но ты здесь… И тебя ждет тоже, что и меня. Это вызвало у меня только отчаяние. — Ох, Изуна. Как грубо. Разве можно отталкивать своих детей? Ты ведь ему нужен… отцовская фигура всегда необходима мальчикам в их воспитании. Иначе они вырастут слишком изнеженными. Как ты. — Мадара насмешливо наблюдал за тем, как ты едва не рыдая от страха, садишься на колени передо мной, опасаясь смотреть и на него, и на меня. О чем ты думаешь в этот момент? О чем думают обычные дети? У тебя ведь была нормальная семья, ты еще такой маленький, боже. Я писал эти письма для себя, переписывал их миллионы раз, чтобы обратить их в послание тебе, но теперь я понимаю, что не хочу, чтобы ты их читал. Я написал там слишком много грязного. Мерзких подробностей. Своих порочных мыслей. Я давно забыл о том как мыслят дети, поскольку у меня не было детства, но теперь, так как ты попал сюда — у тебя его тоже не станет. Тебе придется повзрослеть с этой самой минуты, Саске. Иначе не выжить. — Чего ты от меня хочешь?! Зачем он здесь?! — истерично взвыл я. Хотелось сжаться в маленький комок и спрятаться от всего того ужаса, что я видел перед глазами. Ты был так близко. Пугало ли тебя то, во что я превратился? Ты ведь и не знал как я выглядел раньше. Едва ли Микото показывала тебе мои фотографии. Теперь я просто уродливая тень себя прежнего, так похожая на то, что хотел видеть во мне отец. Даже мое лицо… эти глубокие шрамы, которые Мадара оставил мне. Они никогда не исчезнут. Я всегда буду думать о брате, стоит только посмотреть в зеркало. Ненавижу чертовы зеркала. Ненавижу. Мадара ответил не сразу. Какое-то время он просто довольно наблюдал за моими мучениями, не скрывая своего злорадства. — Это самое интересное, Изу. Я ведь сказал, что дам тебе уйти, но только с одним условием. Вот и то самое условие. Маленький Саске. — Что ты… — Все просто и понятно, Изуна. — Мадара вдруг помахал в руках чем-то похожим на камеру. Поставил ее на полку и включил. Загорелась красная лампочка. Ты смотрел на него с нескрываемым ужасом. — Что? Ты ведь актер. Тебе должен быть привычен вид камер. Заодно у судей, которым это предоставят, будет больше поводов посадить меня на электрический стул. Ну или какие сейчас в Неваде смертные казни. Пойми меня тоже, малыш. Я не хочу просидеть всю оставшуюся жизнь в тюрьме или дурдоме. — Чего ты хочешь? — повторил я в страхе. — Что бы я… я убил его? Что бы я… — Боже мой. Изуна. Нет конечно. Я бы не стал заставлять тебя убивать собственного сына. — протянул Мадара с холодной ухмылкой. — Просто трахни его разок на камеру — и я отпущу вас обоих. Мое сердце пропустило пару ударов. Наверное я просто сошел с ума. Да, точно. Свихнулся и все. Мадара не мог сказать это всерьез, просто не мог. Это чистое безумие даже для него. — Что… что ты такое говоришь… — А что не так, Изу? Не строй из себя невинность. Наш папа показал нам, как это делается, правда? Теперь у тебя есть уникальная возможность почувствовать себя на его месте. На этих словах Мадара вновь подтолкнул тебя ко мне, но я только дернулся назад, обняв себя за плечи. Мысли путались. Перед тем как привести тебя, Мадара держал меня на голодном пайке и в полной темноте ванной несколько дней, быть может надеясь, что от этого я стану более сговорчивым. — Ты больной ублюдок, Мадара… это же восьмилетний ребенок. Господи. Неужели тебе совсем не жаль даже ребенка?! — закричал я из всех сил, надеялся, что смогу пробудить в нем хоть какое-то сочувствие, но в его пустых глазах мне ничего не ответило. Мадара не изменился в лице. — Почему я должен его жалеть? Я же не прошу тебя убить мальца или покалечить. Он справится. Ты же справился, верно? — пояснил он равнодушно. — Я не прошу большего. Сделай с ним тоже, что Таджима сделал с тобой в ту ночь и все. Ты ведь помнишь ту ночь? Конечно помнишь. После нее ты еще год не мог нормально спать по ночам. — смешок. — И после этого я дам тебе пароль от бункера. Дам телефон, чтобы ты вызвал полицию и ты сможешь уйти отсюда раз и навсегда. Да… мальчик пострадает, но такая ли это большая цена за свободу? Ты ведь любил ее больше всего в этом долбанном мире. Даже отца убил ради нее. Так почему бы не переступить через себя снова? В последний раз. — Нет, нет… ох. Нет. Пожалуйста… Ты смотрел на меня с таким непониманием на лице. Ты должно быть даже не знаешь, что такое секс. — Ну же. Ничего в этом такого нет. Да, это твой ребенок. Но ты ведь его даже не знаешь, верно? Ты вообще не хотел иметь с ним дел. Его Микото с Фугаку нянчили. Он чужой по сути. — этот голос. Словно дьявола. — Я тебе даже навстречу пойду. Могу подержать его, например. Или даже оставить вас вдвоем на часик, если ты не хочешь, чтобы я пялился. Камера все равно все запишет. Я не выдержал. Слезы потекли по моим щекам. — Почему… Мадара. Зачем ты делаешь это со мной? Зачем… — всхлипнул я, пока дрожащие пальцы крепко сжимали пояс халата. Я так боялся, что Мадара сейчас просто возьмет и сорвет его с меня. Мадара лишь устало вздохнул, будто бы мой вопрос был очевидным. Медленно направился ко мне, чтобы присесть на корточки. Теперь его лицо было совсем близко к моему. Я видел и тебя позади нас, тихонько зовущего маму и прячущего лицо в ладонях. Ты совсем ничего не понимал. — Потому что я хочу, чтобы ты помнил что ты такое, Изуна. — прошептал брат. Его холодные глаза словно бы гипнотизировали меня. На какое-то время даже дрожь ушла, я впал в оцепенение. Разве может так смотреть человек? Нет. Мадара — чудовище. Робот. — Ты столько раз отворачивался от меня из-за того, что я не такой как ты. Ненормальный. Психопат. Тянулся к зажравшимся ублюдкам, просто потому что они были ближе к тебе лишь из-за этой «нормальности». Ты ведь считал, что я хуже их, правда? Боялся меня. Ненавидел. Я чувствовал это в тебе, эту неприязнь, но убеждал себя, что могу быть таким же как ты. Что буду играть хорошего мальчика, спрячу в себе один единственный дефект и младший братик меня полюбит. Обратит свое драгоценное внимание. Хах… ты ведь тоже этого хотел, правда? Поэтому отвел меня к тому докторишке. Вот только этот один единственный дефект — и есть моя сущность, Изу. Это и есть я. Единственный способ вылечить меня — сделать ебаную лоботомию и превратить в овоща. Иначе никак. — Я просто хотел помочь тебе, Мадара. Посмотри, что ты сделал с нами. Ты убил… — Хашираму? Фугаку? Микото? Они ничего не значили, Изуна. Просто пешки, как бы выразился Тобирама. Ферзем всегда был ты. — пожал плечами брат, не отрывая от меня взгляда. — И всегда будешь им для меня, даже в таком жалком виде. Ты ведь понимаешь. Все это было проделано только ради тебя. Потому что другое попросту не имеет значение. — Я… — Все это время я пытался сделать так, чтобы ты понял меня. Хотя бы на какое-то время ощутил себя в моей шкуре. Чтобы ты увидел — мы не такие уж разные. Ты тоже способен на ужасные, отвратительные вещи, а ты не психопат. Неужели не ясно? Даже Саске здесь только для того, чтобы ты понял. Когда ты сделаешь это с ним и выйдешь отсюда — наши роли уровняются раз и навсегда, Изу. И ты больше никогда не закроешь на это глаза. Никогда меня не осудишь. Ведь в сущности… что ты такое? А? Трус и манипулятор, пользующийся всеми ради собственной выгоды. Распутная шлюха и иждивенец, готовый бросить кого угодно, если он перестанет быть полезным. Но этого недостаточно, Изу. Они все равно будут видеть в тебе жертву. Свалят всю вину на меня, а ты как обычно будешь главным страдальцем. Но… не после того, что ты сделаешь с собственным сыном ради того, чтобы выбраться отсюда. О, да. Об этом узнают все. Сперва полиция. Затем многочисленные криминальные психологи, что окружат бедного Саске после вашего чудесного освобождения. А после СМИ и желтая пресса, которой наверняка будет интересно написать сенсацию о молодом актере, работающим с такими знаменитостями как почившие при загадочных обстоятельствах Сенджу. О, да. Ты же любишь гоняться за громкими фамилиями? Только благодаря ей ты станешь известен на всю Калифорнию как парень из дела о смерти сыночков голливудской знаменитости, которого похитил старший брат и который… совал член в собственного сынишку. — Хватит! — взмолился я, но Мадара продолжал смаковать мой ужас. — Я знаю, это уничтожит тебя. Но ты переживешь. Точно также как переживал и многое другое. В конце концов ты ничем не отличаешься от меня, Изу. Такая же мразь как я, пусть у тебя и нет пятен в мозгу. Ничем не лучше своего больного братца. Ничем не лучше отца. Нашей мерзкой семейки. Я знаю, ты сделаешь это. Твоя шкура тебе всегда была важнее всего. В этом твоя сучья натура. — прошипел он мне в лицо. — Ну а я… Я наконец выиграю вашу больную игру. А вы проиграете. Потому что ни ты, ни Тобирама, ни Хаширама или кто либо еще из вашей поганой тусовки не лучше меня — психопата. Пусть вы и «нормальные.» Это ничего не значит. Это ничего не значит потому что мы все сумасшедшие ублюдки. Просто каждый по-разному. — За что ты меня так ненавидишь? — лишь слабо спросил я. — За то что я бросил тебя? Но брат лишь рассмеялся, вдруг нежно погладив меня по щеке. Его пальцы прошлись по моему красноватому шраму, и я вздрогнул от страха. — Я очень тебя люблю, глупый маленький братик. Поэтому я хочу, чтобы ты запомнил мое лицо на всю оставшуюся жизнь. Чтобы только я был твоей самой страшной травмой, понимаешь? Не Таджима. Не Тобирама. А только я. Он вдруг отстранился, поднявшись на ноги. Погладил Саске по голове и уже было направился к двери, как я снова окликнул его. — А если я откажусь? — неуверенно крикнул я. — Что тогда? Мадара улыбнулся, обернувшись ко мне. — Тогда я заставлю тебя надраться и попробовать снова. Или напичкаю наркотой, чтобы ты не понимал, что происходит. Уверяю, я найду способ. — сказал он. — Или может ты хочешь остаться здесь и попробовать полюбить меня, а? Воспитаем нашего милого Саске вдвоем… как семья, о которой я так мечтал. Маленькая бункерная семья… а хочешь… я приведу к тебе и малыша Обито. И у тебя будет целых два ребенка. Однако заметив отвращение на моем лице, он громко рассмеялся. — Шутка. Развлекайтесь. Я навещу вас через полчасика. Этого-то должно будет хватить. После этого он закрыл дверь и оставил нас наедине. Ха. Я мог бы запереться здесь с тобой, но какой толк? Мадара бы просто взломал замок и добрался до нас обоих. Выхода из этой западни не было. Кому как не мне знать? Я прожил здесь восемь лет. Мы оба молчали. Ты не отрывал от меня взгляда, а я все сидел и думал над тем, что же мне делать. Но знал, что рано или поздно должен был решить не в свою пользу, малыш. Взять спрятанный лист бумаги за куском плитки, карандаш из полки и написать последние слова. Сперва немного описать эти события — тебе на будущее, на взросление. Когда ты лучше сможешь посмотреть на твой первый день с моей стороны. А затем и итог. Мы обречены с тобой. Вдвоем. Но если останется кто-то один… тогда надежда есть? Я давно сдался, Саске. Мадара переоценил мое желание жить, когда так отчаянно разрушал то, что осталось от моей прошлой жизни. Она давно прошла для меня. Остановилась как только я попал сюда. Мне нечего терять. Если план Мадары сработает — внешний мир уничтожит меня, пусть я и в силах вынести даже это. Существование в котором любой зевака знает, что я натворил и чего лишился. Я понимаю, что моя мечта уже никогда не станет реальностью. Знаю, что все кого я любил — мертвы. Что я потерял все — надежду, здоровье, даже красоту. На моем лице уродливые глубокие шрамы: один на щеке, второй пересекает скулу, третий — подбородок, четвертый — нос. Их не стереть. Как и то, что произошло со мной здесь. Но ты — чистый лист, Саске. Мадара лишил тебя родителей, детства, но у тебя есть надежда. Я слышу это в твоем голосе, когда ты говоришь мне, что старший брат спасет нас обоих. Спрашиваешь правда ли я твой папа и неуклюже обнимаешь меня, когда я завязываю твои глаза поясом моего халата. Я не знаю, люблю ли тебя. Я ведь не ждал тебя совсем. Не думал, что когда-нибудь вот так странно встречу родного сына. В другой жизни мы бы и не встретились наверное, или же я отделывался от тебя редкими деньгами и подарками. Прости. Я совсем не мой брат. Но я точно знаю, что не хочу тебе вредить, даже несмотря на мои сомнения. Прости, Саске. Я правда думал, что смогу решиться сломать тебя ради нашей свободы, но не смог. Не знаю почему. Из-за стыда? Из-за желания победить Мадару? Жалости к тебе? Искренней жалости? Я не знаю. Я здесь так долго, что уже едва понимаю собственные чувства. Не узнаю себя самого не снаружи, ни внутри. Кто я? Я правда был таким, каким описывал меня Мадара? Неблагодарным младшим братом, разрушившим его жизнь? Или же подлой шлюхой, каким считал меня отец? Семейной оторвой по словам Хаширамы? Маленькой жертвой, тянущимся к опасным психопатам, если верить Тобираме? Странной второй половинкой для Кагами? Всем сразу? Я не знаю, Саске. Не знаю, кто я: жертва, манипулятор или герой. Имела ли моя жизнь хоть какой-то смысл? Была ли она похожа на настоящую жизнь звезды — короткую, но чертовски яркую? Был ли я счастлив? Несчастен? Хах. Понятия не имею, если честно. Наверное, уже никогда не узнаю, поэтому и написал эти письма. Что ты подумаешь обо мне, когда прочтешь их? Кем я стану в твоих глазах? Я бы хотел услышать ответ. Но времени очень мало. Мне жаль, что я ничем не смогу помочь тебе, Саске. Я не дам тебе пароля от этой ебаной двери. Не скажу как убить моего брата. Не помогу с побегом. Но я знаю, что ты справишься, хотя бы потому что мы одной с тобой крови. Я верю, что ты зайдешь дальше, чем я. Что вы с братом сможете обмануть этого подонка. Я не знаю, что будет дальше. Что он сделает, когда все кончится, но молюсь, чтобы вы выбрались. Ох, малыш. Ты снова в слезах, тихо шепчешь мне, что твой старший брат спасет нас. Он очень умный. А еще сильный. Он найдет выход. Я хочу в это верить. Правильно ли мне оставлять вас? Не знаю. Не могу позволить себе ошибку. Иначе все пропало. Иначе он заставит меня… Я слышу как Мадара включил телевизор. Кажется он прикрикнул на кого-то с той стороны двери. Итачи правда здесь? Я слышу как ты тихо поешь что-то себе под нос, пытаясь успокоиться, но не могу разобрать слов. Не решаюсь прервать тебя. У тебя красивый голос. Помню, что в первом своем письме писал как хочу спеть тебе сам, но возраст забрал у меня даже красивый голос. Теперь он постоянно дрожит и хрипит. Прости. Не вслушивайся в тишину. За дверью только шум телевизора. Мадара не услышит как я сниму маленькое зеркало над умывальником. Не услышит и как оно разобьется — я заверну его в полотенце. А вот и осколки. Семь лет несчастья, да? У меня нет столько. Тебе будет тяжело, Саске. Но ты не должен сдаваться, чтобы не произошло, слышишь? Я хочу, чтобы ты знал, что я так и не сдался. Иначе бы Мадара не ненавидел бы меня так сильно. Не стремился сломать. Не сдавайся и ты тоже, ладно? Будь еще лучше меня. Будь умнее и хитрее. Выберись отсюда и больше никогда не возвращайся. И помни меня. Хотя бы ты. We're a light without batteries A match without spark Ты не услышишь того, что со мной случится. Поешь достаточно громко, чтобы не обращать внимания на шорох. Осколок оцарапал мне всю ладонь, но это ничего. Осталось набросать пару строк, спрятать это письмо в карман и приставить его к горлу. Я видел, как это делает Тобирама с Кагами. Один легкий взмах — просто резко провести острием по сонной артерии — и все. Я не долго буду страдать. Главное — не смотри на меня, ладно? Не снимай повязку, даже когда придет Мадара. But we're not gonna die No we're not gonna die tonight* Обито провел ладонью по торчащим во все стороны коротким волосам. Он совсем как в свои двенадцать. Давно Учиха не видел себя таким. Давно он выглядел как он, а не как Мадара. Рука опустилась вниз по синему халату, коснувшись туго завязанного пояса. Вот чья это вещь. Изуны. Он даже погиб в ней, а Обито носит ее как будто ничего не произошло. Господи. — Придушишь меня, Изуна? Мне даже немного обидно. Наверное… отчасти я надеялся, что ты пишешь эти письма мне. — произнес юноша. Ему не ответили. Ну и ладно. В конце концов у них было не так много общего с настоящим Изуной, выходит. Мадара просто делился с братиком дурацкими историями о своем глупом племяннике, а Изуна ненавидел и его, и самого Обито. Хотя… кто знает. Может быть он не попал в этот долбанный бункер куда раньше лишь благодаря ему. Обито посмотрел на свое отражение в последний раз и устало упал на колени, низко опустив голову. Изуна умер. Его нет. Он скончался в этой ванной, перерезав себе горло. Каково ему было? Видеть как кровь струится по его халату. Не в силах сделать вдох, просто слабеть на мокром от нее полу, зная, что погибнешь под землей, всеми забытым? Что за убогий конец. Жалкий конец! Почему Обито чувствует горе за него? Изуна даже не знал его толком. Не любил никогда. Позади раздался детский смех. — Это такая игра, да? — Да, Саске. Это игра. И твой папа хочет, чтобы мы выиграли. — прошептал парень ему в ответ, сжав пальцами виски. Прости меня, Саске. За все. Изуна Учиха. Лучший актер этого ебаного фильма. П.С. И… последняя просьба, малыш. Не читай то, что я написал на обратной стороне этой страницы, ладно? Это мое… последнее послание любимому старшему брату. ….

НАВЕРНИ ДЕРЬМА И СДОХНИ.

Плюс одна минута до полуночи.

DEFCON 1