DEFCON

Итачи смотрел на него с ужасом, не решаясь двигаться даже тогда, когда Мадара столь очевидно раскладывал хирургические инструменты на кухонном столе. Саске в это время прятался под кроватью в спальне. Должно быть, утыкался лицом в свою любимую игрушку, обнимая ее изо всех сил. Наверняка он хотел вбежать сюда и защитить брата, но Итачи сказал ему быть как можно незаметнее, и младший не решился с ним спорить. А быть может, он просто боялся злить Мадару, зная, что в таком случае Итачи достанется куда сильнее. Какая сплоченность. Какая жертвенность. Всегда была при нем. Что ж. Мадара уважал эту часть Итачи. Несмотря на малый возраст, он и правда был хорошим братом. Иногда его становилось даже жаль, но только иногда. Затем Учиха вспоминал сколько проблем мальчишка доставлял одним своим существованием здесь, и жалость испарялась так же быстро, как вода на раскаленном песке. — Что ты со мной сделаешь? — тихо спросил парень, обнимая свои колени. Он дрожал. Глаза метались от одного инструмента к другому. Мадара на миг замер, вглядываясь в его сузившиеся зрачки, и усмехнулся чуть менее уверенно, чем обычно. На какой-то миг он засомневался. Знал, что пути назад не будет, однако вернувшееся холодное раздражение убедило его распаковать шприц и вдоволь заполнить его анестетиком. — Это всего лишь наказание, Итачи. Ничего такого страшного. Даже больно не будет как обычно, — тихо ответил он, с вожделением наблюдая за тем, в какой холодной панике находится мальчишка. А ведь не сбежит. Некуда. Даже сопротивляться нельзя, ведь тогда его маленький братик окажется под угрозой. Выход остается лишь самый страшный, и Мадаре безумно нравится ставить других людей в подобные условия. Как в свое время нравилось и Тобираме. — Ну же, не будь трусишкой. Я вколю это... и ты уснешь. Вот и все. Что же тут страшного? Почему ты плачешь? — Ну, ну, — проговорил Мадара, погладив Итачи по спине, когда тот, переборов себя, таки подошел ближе. — Тебе пойдет на пользу то, что я сделаю. Умерит… любопытство. Давай. Вытри слезы. Совсем скоро… С этими словами он осторожно положил руку подростку на плечо и едва заметно коснулся губами его тонкой шеи. А затем медленно вонзил в это же место иглу шприца. …ты больше никогда не будешь плакать. Обито не получалось проснуться от этого кошмара. Сперва ему казалось, что он парализован, не может пошевелить ни одним мускулом, а плечи болят так сильно, будто бы до своей комы он снова проиграл Мадаре и вынужден был отжаться несколько сотен раз. «И без мухлежа!» — говорил ему мужчина в такие моменты, шлепая Обито по спине, когда его зад снова выпирал вверх, позволяя уменьшить нагрузку на руки. Затем ощущение ловушки в собственном теле исчезло, приобрело форму тяжелой лихорадки. Казалось, что сильно горят щеки. То ли от жара, то ли от стыда. В этом странном приступе невменяемости парень изумленно наблюдал за тем, как перед его глазами расплывается реальность. Распадается на отдельные фрагменты, трескаясь как зеркало. На пару мгновений Обито узрел пляж, до его ушей донесся шум океана, а холодный ветер ударил в спину, словно бы подгоняя к белоснежному зданию с плоской крышей, призывно стоящему на холме. — Один, девять, девять, пятьдесят… Тихоокеанское побережье. Обито задержал взгляд на большом панорамном окне, на фоне серого неба, кажущегося черным. Он не знал, как выглядит дом Тобирамы. Мог собрать непрочный образ из отрывков описания, но… Затем ему виделся пустынный дом в Неваде, выглядящий крохотным на фоне яркого голубого неба и белоснежных крупных облаков. Скоро должен был пойти дождь. Редкое явление в этих краях. Солнечный свет заливал все пространство. Очевидно, был полдень — тени будто бы разом исчезли из иллюзорного мира, отчего он казался еще более ненастоящим. Нарисованным небрежной рукой. Дверь дома открылась, и Обито увидел в темном проеме чей-то высокий силуэт. — Я разрешал тебе выходить из дома, Мадара? Но я не Мадара... я не он. Обито казалось, что он сходит с ума. Собирает чужое прошлое по осколкам, как делал все эти годы раньше, и не может найти последний. Вот же он. Почти готовый пазл. Не хватает лишь одного кусочка. Где же он ошибся? И снова он видит знойную Неваду перед собой: сухость пустынь, мрачные и грязные секреты, скрываемые в личине американской семьи. Видит испуганных детей и то, как они прячутся под кроватями, в надежде, что монстр, тенью бродящий за дверями их комнат, не слишком голоден до чужих слез. Но как можно спрятаться от монстра, который одной с тобой крови? Как можно спрятаться от монстра, если он твой родной отец? Мадара, ты ведь выбрался из этого ада. Почему ты решил повторить его снова? Ты остался там? В этом доме? Даже когда уехал, все еще был заперт в своей крохотной комнате наедине с отцом-тираном? Обито закрывает глаза в этом полусне и видит яркие неоновые огни Лос-Анджелеса. В тяжелом бреду ему видятся покачивающиеся на ветру пальмы, счастливые загорелые люди, голливудский лоск в каждом углу огромного города и очередная грязь, прячущаяся под цветными вывесками, что обещают богатство и славу. Обещают, что все будет хорошо, но предают. Снова и снова. Лос-Анджелес похож на лабиринт, в котором так легко заблудиться. Или твой брат. Друг. Обито отворачивается от экрана телевизора, когда слышит знакомое шипение. Он заперт. В белоснежном кабинете с окном, ведущим к бушующему морю. Он с детства мечтал на него посмотреть, но теперь уже слишком поздно. Даже твой психиатр. Кто-то зовет его сквозь тяжелый сон. Пытается разбудить. Заставить бороться, хотя борьба давно бессмысленна. Он хочет открыть глаза. Легкие горят, будто бы наполненные водой. Кажется, что кто-то крепко держит и сдавливает горло, но Обито совсем один. Смотрит на свое отражение и в ужасе закрывает лицо, потому что видит совсем не свои глаза в мутном зеркале. Что, если монстр — ты сам? Как тебе убежать? «Господи, хватит. Я больше этого не выдержу». Обито наконец смог выскользнуть в реальность. Распахнуть глаза, чтобы вновь увидеть только черноту вокруг. Это было кошмарное ощущение. Кажется, он все еще был в тяжелой дреме, но частично осознавал происходящее вокруг, пусть оно и было покрыто бредовыми видениями, оставшимися от тревожных снов. Я... Он сделал глубокий вдох, чтобы насытить мозг кислородом, в надежде, что сможет очнуться ото сна окончательно, но горло ответило на это тупой противной болью. Парень закашлялся, невольно подавившись воздухом. Затем с трудом смог сфокусировать взгляд на бетонной стене перед собой. Отвратительно ныли руки, почему-то вздернутые вверх. «Я не могу. Нет. Я не могу… — подумал Обито вяло. — Пожалуйста. Это просто плохой сон». Он попытался двинуть руками, но они снова ответили ему болезненным импульсом. Сильно затекли кисти, упирающиеся во что-то твердое. Обито зажмурился. Попытался собрать мысли в кучу, проснуться окончательно, чтобы понять где вообще находится. Сейчас он был чертовски дезориентирован. — Успокойся, Обито, — голос Изуны прозвучал где-то над его головой. — Ты лежишь. Смотри. Под твоей спиной подушка. Она мешает тебе принять сидячее положение. Обито тихо застонал, попытавшись опустить руки. Ничего не вышло. Что-то болезненно впилось в запястье. Что-то железное. О господи. Парень медленно вскинул голову, насколько позволяли гудящие плечи, и сердце его рухнуло вниз. Вот почему так сильно затекли руки. Мадара сковал их наручниками. Чтобы убедиться в первой трезвой мысли за это пробуждение, Обито подергал запястьями. Тихий звон маленькой цепочки, продетой сквозь железную решетку кровати, заставил парня проснуться окончательно. Боже. Почему это снова продолжается. Обито в панике дернул сильнее, вызвав новый приступ боли в горле и руках. Жалобно застонал, попытавшись высвободиться, но наручники были крепкие, и он знал, что не выберется из них самостоятельно. Мадара доказывал ему это уже не раз. — Ну… теперь ты можешь называть его па… — шепнул на ухо Зецу, но Обито резко закричал. — Заткнись! Не смей… не… Не смей напоминать об этом. Господи. Лучше Обито будет говорить о том, что умрет, чем о… «Все в порядке. Это ошибка. И ничего больше». — Обито, успокойся, — сказал ему Изуна. — Угомонись. Ты можешь привлечь его внимание. — Пусть замолчит, — словно бы вбреду взмолился тот. — Не надо это говорить. Пожалуйста. Прошу. — Приди в себя. У нас немного времени, — повторил Изуна, рассматривая парня с левой стороны кровати. Обито поймал на себе его мертвый взгляд. — Его нет в комнате. Это правда. Мадары не было здесь, и Обито, как бы сильно не прислушивался, не мог понять где вообще ублюдок находился. Эта мысль немного утешила его, однако скованные руки быстро привели обратно в упадническое настроение. Обито нервно сглотнул, попытавшись подтянуться на ногах поближе к спинке кровати, дабы ослабить напряжение. К сердцу медленно подступал ужас. Кто бы мог подумать. Он был прикован к кровати и не мог защитить себя. Не мог даже подняться на ноги, пока за дверью ходил психопат и убийца. — Успокойся, — повторил кто-то из видений в очередной раз. Быть может, Итачи. — Ты сейчас только воздух тратишь попусту. Перестань так дышать. Хуже твое положение не стало. Обито резко заморгал в надежде, что тьма, стоящая в глазах, рассеется. Как темно. Он и правда очень часто дышал. — Помогите… — раздался его шепот во мраке. Повысить голос не получалось. Ужасно болело горло. — Обито, тебе нельзя паниковать! — шикнул на него Изуна. — Ты сделаешь только хуже. Просто постарайся найти что-нибудь, что откроет наручники… Но это было бесполезно. Он помнил насколько крепки они были, когда Мадара убил его дочь. Что сейчас могло измениться? Обито мог взломать легкий замок на тумбе, но что-то подсказывало ему, что даже если он найдет подходящую спицу, пусть заколку, и сумеет до нее дотянуться — настоящие полицейские наручники он не откроет. Обито был в ловушке. И бежать было некуда. Он все еще не знал пароль. — Вот именно, Обито. Ты в ловушке, потому что ты бестолочь, которая не смогла соблюсти несколько простых правил, — шипел на ухо Зецу. — Нужно было не нарываться, милая. Не искать ответов. Смотри, куда тебя это привело, хах. Теперь Мадара убьет нас. — Мы говорили, что лучше слушать нас. Но ты выбрала их, — Тоби с презрением махнул в сторону Изуны, (Обито предполагал, что он с Итачи стоял именно в том углу). Громко всхлипнул, когда тоска вонзилась в сердце холодными иглами. — Теперь уже поздно что-то менять, ты ведь чувствуешь это, да? Он дошел до ручки. Назад пути нет. Обито застонал от боли в затекших руках и запрокинул голову. Глаза начали понемногу привыкать ко тьме. Он даже умудрился разглядеть часы, висящие на стене. Взгляд проследил за толстой стрелкой, сейчас гордо вздернутой вверх, и парня осенило ужасной догадкой. Полночь. На часах была ровно полночь. Кажется, они сломались. Секундная стрелка замерла и не двигалась. От этого факта хотелось рассмеяться, но он был слишком напуган и напряжен, чтобы выдавить из себя даже смешок. — Боже… я не знаю. Что мне делать… Обито пытался сконцентрироваться хоть на чем-то и успокоиться. Заземлиться, однако голоса и видения окружали его гудящую голову со всех сторон. Отрывки фраз, мыслей и реплик; образы, всплывающие во тьме перед глазами. Он пытался остановить их и заставить замолчать, но не мог. Мог только умолять дать ему хотя бы короткую передышку. Однако звук шагов погрузил его в мертвую тишину. Обито замер, с трудом повернув голову в сторону двери. Он ясно чувствовал за ней чужое присутствие. — Блять… Сердце бешено заколотилось в груди, когда железная ручка повернулась. Обито закрыл глаза — свет ударил прямо в лицо, не давая возможности привыкнуть. За это время парень мучительно отсчитывал чужие шаги, слышащиеся на краю сознания. Он был близко. Это чудовище уже тянуло к нему руки, а Обито ничего не мог сделать. Наконец он с трудом открыл глаза, едва не подавившись собственной слюной. Мадара был совсем рядом, будто бы за одно мгновение появился из воздуха. Должно быть, Учиха снова потерял сознание на какое-то краткое время. Обито вздрогнул, боясь даже дышать. Психопат смотрел на него ничего не выражающим взглядом, будто бы и не читал треклятое письмо. Будто бы не душил Обито совсем недавно. Парень сглотнул, нервно поджав к себе ноги. Ему почти удалось принять полусидячее положение, и оно хоть немного позволило ему чувствовать крохотный контроль над ситуацией. По крайней мере, он не ощущал себя так, словно бы переживал сонный паралич, не имея возможности двигаться. Обито издал испуганный стон, когда мужчина приблизился к нему, однако тот лишь осторожно сел на край кровати, не переставая смотреть на сына. Сына… боже, Обито сейчас вырвет. — Ты как? — хрипло спросил Мадара. Половина его лица оставалась в тени, когда половину освещал синеватый свет из коридора. В комнате он свет не включил. Обито снова сглотнул вязкую слюну. Глаза его родственника, казалось, поблескивали чем-то странным, но, быть может, это была игра полутени. Не мог же он рыдать? Только не это чудовище. Этот ублюдок, у которого никогда не было совести. — Язык проглотил? — усмехнулся мужчина в полумраке. На контрасте с глубокими тенями улыбка на его бледном лице казалась искаженной. — Или так сильно горло болит? Синяки у тебя что надо. Он сжимал в руках нечто, похожее на скальпель. Обито в страхе подтянулся к спинке кровати еще сильнее. Дрожали ноги, и это не укрылось от чужих глаз. Полнейшее безумие. Обито казалось, что он снова маленький мальчик, который очнулся на этой долбанной кровати, закованным в гипс. Посреди одной лишь неизвестности, отданный на волю своего… …дяди? — Боишься? — голос Мадары был спокоен. Он медленно оглядел скальпель в своей руке, рассеянно повертев его в руках. Едва заметные дерганные движения выдавали в нем недавний нервный срыв, Обито научился читать подобное до мелочей, однако сейчас Мадара находился в более благополучной стадии, если таковые у него вообще были. Он выглядел измотанным и подавленным. На запястьях были красные кривые полосы. Должно быть, царапал руки, пока кричал. Синяки под глазами мужчины казались еще темнее, чем обычно. Словно он никогда не спал. Обито посмотрел на него, слегка распрямив руки, насколько позволяли наручники. Его видения замолчали в страхе перед пришедшим, однако Изуна продолжал нашептывать на ухо навязчивые мысли. — Все хорошо, Обито. Все хорошо. Он уже отошел от срыва. Наверняка не чувствует ничего, кроме апатии сейчас. Если не будешь злить его — он не убьет нас. Однако зачем ему нож в таком случае? Обито мог быть обречен заранее? — Знаешь… — продолжил Мадара, глядя на скальпель в своей руке. — Я сохранил его на память когда-то давно. Когда резал им Итачи. И... не только его. На самом деле. Сердце Обито в ужасе замерло. Что… о чем он говорит? На лице Мадары не дрогнул ни один мускул, когда он говорил об этом. Однако судя по взгляду в черных глазах мужчина снова предавался воспоминаниям. — Я не убивал его. Не подумай, — Мадара посмотрел на него с грустной улыбкой, после чего уставился на свое отражение, едва виднеющееся в холодном металле. Его немного покачивало. — Просто был зол. Вколол… пару препаратов, чтобы мальчик ничего не чувствовал. А потом вырезал оба глазных яблока. — Господи… — в горле стало горько от подкатившей тошноты. Обито заставил себя не думать о чужих словах. Нет, нет. Только не сейчас. Только не так. Мадара безразлично пожал плечами. — Жестоко? Я не знаю. Я тогда перестал различать оттенки. Раньше еще кое-как понимал, что было полным пиздецом, а что — нет. Но после смерти Изуны все слилось в один только цвет. Ярко-красный, — Смешок. — В конце концов, вся моя жизнь — это один большой леденящий душу пиздец. Обито молчал. И Мадара продолжил исповедь. — Ты бы видел каким он был беспомощным. Тыкался по углам, как слепой котенок. Потом Саске стал его поводырем, — шептал мужчина безумно. — Но даже без глаз… даже одной ногой в могиле он умудрился позволить своему братику убежать. — Мадара сокрушенно покачал головой. — Я бываю недальновидным, правда? Хотел, чтобы засранец умер медленно и мучительно, а он воспользовался этим и обманул меня. Надо было зарезать его и все. — Почему… — Обито нервно облизал губы. — Почему ты убил его? Мадара посмотрел на него с холодным любопытством, слегка повернул голову. — Хотел, чтобы мне никто не мешал. Чтобы у меня был только Саске и… ты. Нет. Не надо. Пожалуйста. — Это ведь было бы так забавно, да? Хах. Если подумать… здесь жил бы я. Сын моего любимого брата. И мой… с… — Не надо! — панически прервал его Обито, мученически поморщившись. Эти мысли доставляли ему почти физическую боль. — Не говори об этом. Умоляю. Мадара опустил голову. Глаза скрылись в тени. — Да… я понимаю. Ты, должно быть, чувствуешь себя грязным, да? Оскверненным в каком-то смысле, — прошептал он. — Я чувствую себя еще хуже, Обито. Поверь. И мне никогда от этого не отмыться. Мадара не помнил, когда его отношения с Энн пошли под откос. Какой именно момент из их тесного общения оказался роковым и поставил точку в чужих сомнениях. — Ты выйдешь за меня, Энни? Но ему не ответили. Пробормотали что-то про семью, Обито, который будет скучать по отцу, и оставили одного. Мадара не стал злиться. Даже не показал, что расстроен. Вместо этого он молча покинул Меркьюри через какое-то время после ее ухода, закупился на ближайшей заправке продуктами и отправился в бункер к своей второй, тайной семье. Как обычно открыл тяжелую стальную дверь, зашел в темный коридор, включил свет и позвал Саске и Итачи. Однако ему не ответили. Тогда Мадара спешно отправился в зал, но и там эти чертовы дети не оставили и следа от своего присутствия. В голову мужчины уже стали закрадываться тревожные мысли, перемежающиеся с холодной злобой, накопленной им после разговора с Энн, однако тихое сдавленное рыдание успокоило вспыхнувшую панику. Мадара в спешке открыл дверь спальни, откуда доносилось детское хныканье и застыл. Взгляд его уперся в худую спину Саске, сидящего на полу. Тот прижимал к себе недвижимого брата. Его голова была запрокинута вверх и немного вбок, будто бы Итачи притворялся мертвым, однако отсутствие дыхание говорило Мадаре о том, что потуги в притворство для мальчишки наконец кончились раз и навсегда. Саске жалобно плакал, сжимая плечи брата в холодных ладонях. В какой-то момент он обернулся к Мадаре и закричал. — Он не просыпается! Он упал и не просыпается! — рыдал ребенок в голос. — Это все из-за твоей еды! Мадара не ответил ему, однако на губах его появилась едва знакомая улыбка. Неужели этот чертов яд наконец накопился в теле мальца достаточно, чтобы таки убить его? Мадара жалел лишь о том, что не застал этого лично. В конечном итоге ему действительно было интересно каково это — умирать слепым. Мадара прогнал из мыслей это наваждение. Нервно усмехнулся и тряхнул головой. Его движения казались механическими, словно Учиха был сломанной куклой. Обито постарался успокоить дыхание. Его постоянно отвлекали посторонние звуки, врезающиеся в мозг, но он старался думать только о выживании. Нет, это не сирена кричит над его головой. Не красный свет режет глаза. Просто кажется. Просто очередная игра больного разума. Что он должен делать? Проклятье, он слышит шум океана слишком громко. — Не зли его, Обито. Вот и все. Пока это все, что ты можешь сделать, — шептал Итачи. Он слышал смех Мадары. Звуки заполняли все его существо, словно были повсюду. В нем самом. Обито — такая несчастная женщина. Хватит. Мне нужно собраться. — Что ты собираешься… сделать со мной? — с трудом сумел выговорить он. Болело горло. Наверняка там были яркие отметины от чужих пальцев. Мадара прикрыл глаза. Улыбка исчезла с его лица. Обито в ужасе застыл, когда мужчина сел на его бедра, слегка нагнувшись к чужому лицу. Черные отросшие пряди щекотали скулы. Хотелось смахнуть их с лица, но запястья были скованы. Где же его дочь? Она жива? Обито видел как она умирала, но быть может она в порядке? Просто не здесь. Не с ним. Как это больно. Я найду ее. Нужно выбросить эти мысли из головы. Это не он. Это — его безумная часть. Иногда она вырывается из-под контроля. Изуна родился 10 февраля. — Обито… — вместо ответа проговорил Мадара чужое имя негромко. Словно бы пробовал на вкус, будто бы никогда не произносил его ранее. Он хотел что-то сказать, но, похоже, его снова накрыло отвращением к ним обоим, и мужчина прижал руку ко рту, будто бы боясь, что его стошнит прямо на прикованную жертву. — Ты же… — Обито испуганно заерзал, пытаясь сбросить с себя чужой вес. Мадара сидел на его бедрах, мешая двигать ногами, отчего парень чувствовал себя еще более беспомощным. Он же не… он не изнасилует своего сына, верно? Ему же не настолько плевать? Обито прикусил губу. Мадара прижимал его так, когда он был еще подростком и толком не мог дать ему отпор. Давил на грудь чтобы тяжело было дышать, шептал на ухо вульгарную пошлую дрянь пока его руки… Парня снова затошнило. — Я не справлюсь с этим, малыш, — сейчас он тоже шептал, и его горячее дыхание опаляло кожу. — И ты не справишься, ты же знаешь. Для нас обоих это слишком много. — Пожалуйста, Мадара. Просто отпусти меня. Мадара удивленно нахмурился, слегка повернув голову вбок. Обито снова услышал шум океана вдалеке. Перед глазами стоял треклятый белый коттедж, мигающий в помехах. Затем белый шум заставил парня вспомнить кабинет, в котором он никогда не был. Интересно, заинтересовал бы он Тобираму как отец в свое время? Отец. Боже. Обито попытался повторить эту мысль, но ощутил только ужасную боль внутри себя. — Ты хочешь уйти? — спросил он. — И что дальше, Обито? Как ты будешь жить с этим… с тем, что я сделал с тобой. — Мадара сжал пальцами виски. Учиха внимательно следил за скальпелем в его руке. — Это невозможно. Я не смог бы. А ты… неужели ты все еще боишься умереть после того как… как твой отец… Он всхлипнул. Глаза Обито в ужасе расширились. — Ты… о нет. Нет. Ты собираешься убить меня? Мадара не ответил, но ему и не нужно было отвечать. Долбанный сукин сын. Обито покачал головой, ужаснувшись этой мысли. Ублюдок, который сломал ему жизнь, превратил Обито в такого же монстра как он сам, решил что не переживет тот факт, что все это время тот был его сыном? Это не просто омерзительно. Это несправедливо. — Господи, Мадара… — Что не так, малыш? Неужели тебе самому не противно? — Мадара, кажется, слегка разозлился. — Мы не сможем жить с тем, что узнали. Это… этого не должно быть. Блять. Когда я думаю о всем этом. О том, что я делал со своим... сыном. Я не переживу это, Обито. Мне жаль. — Послушай… — парень попытался говорить спокойно и вкрадчиво. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Правда… я… мне не легче. Но мы справимся с этим. — Нет. Я не Таджима. Я не… у меня не получится. Где твоя дочь, Обито? В изолированной системе энтропия может только возрасти. Изуна умер за день до своего Дня Рождения. Все ясно как день. Почему так трудно понять? — Мадара… послушай меня еще раз, — Обито старался не звучать как паникующий, пусть голос дрожал от страха. От его слов напрямую зависело не воткнется ли этот скальпель ему в горло. — Мы сделаем вид, что ничего не было, слышишь? Будто мы не читали это письмо. Мы все еще племянник и дядя. Вот и все. Не более. Сам… сам подумай. Мы ведь никогда не вели себя как отец и сын. И ты никогда не относился ко мне так. Никогда, верно? Мы не семья и никогда ею не были. Так почему это должно быть чем-то ужасным? То есть… мы ведь не знали. Так бывает. Мадара изумленно уставился на него, будто бы не верил, что Обито всерьез говорит нечто подобное. — Сделать вид, что этого не было? Ты смеешься надо мной, Обито? — предостерегающе произнес он. Обито выдохнул, когда нож в чужих руках оказался в сантиметре от его лица. — Неужели ты не понимаешь всего пиздеца, что произошел? Ты ведь знаешь всю эту ебаную историю, всю мою историю. Ты залез даже туда, куда тебя не звали. И после этого ты предлагаешь мне просто забыть о том, что со мной под одной крышей вот уже несколько лет живет мой собственный сын? Учиха замер. Плохо. Он злит Мадару с каждой своей фразой. Думай, Обито. Ты знаешь Мадару также хорошо, как он — тебя. Его слабости и желания. Все. Ты найдешь лазейку. Он снова видел чужой старый дом. Зной пустыни опалял его кожу. Затем яркие огни большого города. Громкий мужской голос по радио. И белый шум. Изуна, я хочу, чтобы у нас с тобой были дети... Обито попробовал начать заново: — Я знаю... знаю. Ты хотел ребенка. Но… — Я не просто хотел ребенка, — прервали его нетерпеливо. — Это было мое единственное ебаное желание, малыш Обито. Пока Изуна гонялся за славой и деньгами, я не просил многого, верно? Всего лишь кого-то одной со мной крови, кого я мог бы любить так, как мои ебаные родители никогда не любили меня. Кого-то, о ком я мог заботиться. Кто смотрел бы на меня как на родителя. Кто бы зависел от меня. И что в итоге? Я получил это. — Послушай... — Ты мне никакой не сын. Нет, нет. Я не хочу это признавать. У меня не может быть ребенка, мое желание так и не исполнилось. Лучше пусть так. Чем... чем все это. Я не выдержу. — Конечно. Я не виню тебя… — Прекрати пиздеть, — рявкнул на него Мадара, приставив скальпель прямо к горлу. Обито испуганно закрыл глаза. — Я знаю, что ты ненавидишь меня больше всего на этом гребаном свете. Тебя тошнит от одного моего вида и, поверь, я испытываю по отношению к тебе то же самое. Ты всегда раздражал меня. Даже больше. Столько раз мне хотелось просто сжать твое горло и сдавить так сильно, чтобы ты наконец замолк и перестал ныть. Как я любил трахать тебя и делать тебе больно. Даже когда не хотел. Блять… даже когда я не хотел этого, все равно делал это, — Мадара тряхнул головой. — Ебаный в рот, я даже не люблю тебя, Обито. Мне нравится думать, что ты мой. Нравится, когда ты подражаешь мне, но я никогда не испытывал к тебе ничего похожего на то, что я испытывал к Изуне. Или хотя бы к Саске. Обито вздрогнул. Почему-то внутри него что-то тоскливо заныло, когда Мадара наконец сказал ему, что на самом деле думает. И все же с какой-то стороны парню хотелось верить в то, что он лукавит. Урод столько раз вытягивал его с того света, носился с ним, когда Обито еще был мальчишкой, терпеливо сносил чужое безумие лишь бы не остаться одному, неужели это было лишь из желания обладать некогда племянником как вещью? Нет. Этот больной психопат любил его. Возможно, так же болезненно-одержимо, как отец когда-то любил его самого. Однако любовь психопата и правда оказалась куда хуже ненависти. Обито не получил от нее ничего, кроме страданий и травм. В этом и была вся трагедия. — Я так хотел верить в то, что был бы... нормальным со своим ребенком. Хорошим отцом. А ты... ты снова все испортил. Ты, маленькое дерьмо, опять все испортил. Ничего себе. Неужели Мадара наконец увидел итог всех своих поступков? Своей больной жизни? Мальчишка, которого он превратил в это нечто, чему Обито до сих пор не дал названия. Такое воспитание Мадары Учихи. Такой он отец. Жаль только он не станет признаваться в этом даже себе. — Из-за тебя все разрушилось, нахрен, окончательно. Черт возьми, да само твое существование — моя главная боль. Доказательство моего полного провала, — продолжал сокрушаться Мадара, его рука тряслась. Обито видел слезы в его глазах, но молился лишь о том, чтобы нож не вонзился ему в горло. — Ты и представить не можешь как я сейчас ненавижу твою мамашу. Даже ебаный Изуна не всаживал мне настолько огромный нож в спину. Зачем ты родился, Обито? Посмотри. Ты только все испортил. Парень не знал, что сказать. Ему хотелось скулить от боли в руках и столь вопиющего презрения к нему, но все, что он мог — беззвучно рыдать. Мадара вдруг нагнулся к нему вплотную, тихо рассмеявшись на ухо. — А ведь я мог догадаться. Внутри себя. Ты ведь так пах, Обито. Так невыносимо. Этот запах… омерзительно молочный, который все время идет от твоей кожи. Я никак не мог понять что это, но теперь все кажется таким очевидным... Блять. Таким очевидным. Да. Этот сладкий молочный запах... — шептал он почти маниакально. — Так пахнут дети для своих родителей. Не всегда. Само собой. Но часто. Тобирама говорил ему об этом однажды. Говорил, что это такой природный механизм. Красный флажок. Вроде огромного предупреждения о риске спариться с близким родственником. Какая ебаная ирония. — Я не хочу умирать, — взмолился Обито, стараясь отстраниться от лезвия. Чужие слова ввергали его в ужас. — Пожалуйста. Просто отпусти меня. И я исчезну из твоей жизни, клянусь. Тебе не придется больше смотреть на меня. Никто не узнает. — Исчезнешь? — снова усмешка. — Обито, смотреть на тебя и твои страдания — мое единственное удовольствие здесь. Он хочет уйти. И это вина Мадары. Ублюдок просто оставит его при любом удобном случае. Разве так выглядят родительские связи? Неужели малыш совсем не привязан к нему? Он должен быть рядом. Он ведь его сын. Нелюбимый и нежеланный, но все же. — Прошу тебя… — по лицу парня полились слезы. Мадара лишь смахнул их пальцами, сильнее надавив ножом на кожу. Обито ощутил резкую боль. Нет, нет. Он сейчас перережет ему горло. — Пожалуйста! — Почему ты так рвешься отсюда? Неужели ты думаешь, что впереди тебя ждет хоть что-то хорошее, после того, что с тобой сделал родной отец? — устало спросил Мадара, смахнув волосы с чужого лба. — Посмотри на себя, Обито. Ты — худшее из генетики нашего семейства. Да… у мальчика были все шансы получить от Мадары его расстройство, пусть не такое рьяное. Пусть спящее внутри него глубоким сном, но ведь мужчина уже его разбудил. Он знает каким Обито может быть монстром. Но что хуже. Жизнь ему усложняет не только оно, но и то, от чего страдал Саске когда-то. Хах. Просто целый букет из их семейных заболеваний, рожденный от любви двоюродного брата и сестры. Это даже забавно. Обито — маленькое несчастное порождение инцеста. Во всех смыслах. Разве такое генетическое недоразумение можно просто отпустить на все четыре стороны? Разве его не следует держать взаперти под надежным замком? А лучше убить. Да… избавить мир от подобного создания и стереть с лица земли. Но это ничего. Мадара составит мальцу компанию на том свете как главный виновник в его рождении. — Мадара! Его не слышали. Еще немного и кожа треснула бы, оголив нежные сосуды и хитросплетения вен и артерий. По лицу текли слезы. Боже, только не это. Он не хочет так умирать. Только не так. Изуна закричал где-то внутри его сознания. — Папа! Мадара замер. Его глаза остекленели. Парень облегченно выдохнул, когда он таки одернул руку с ножом, и тот выпал из его рук куда-то на пол, когда испуганная жертва резко дернулась под ним. Какое-то время он словно бы застыл, в прострации глядя перед собой в одну точку. Возможно, провалился в одно из самых тяжелых воспоминаний. — Зачем ты так со мной… — в ужасе прошептал он. — Это подлая игра, Обито. Мальчишка, заметивший, что это сработало, повторил. — Умоляю, папа. Не убивай меня. Пожалуйста… По лицу текли слезы. Обито был на грани того, чтобы впасть в истерику. — Папа, не надо… прошу тебя. Папа… Папа, папа, папа, папа. Мадара схватил его за горло обеими руками, так сильно, что едва не сломал бледную шею. Обито всхлипнул, ощутив как резко стало не хватать воздуха. Нет, нет, пожалуйста. Нет. Он не может оставить свою дочь. Он не… Изуна в ужасе наблюдал за его хриплыми стонами. Перед глазами темнело. Обито открывал рот, тщетно пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, но его попытки становились все более вялыми. Хотелось бороться. Хотелось скинуть с себя ублюдка, но все было бесполезно. Мадара наблюдал за его агонией холодным взглядом, однако когда Обито вдруг дернулся в резкой судороге всем телом, неловко пошатнулся и упал прямо на отпрыска, оказавшись с ним нос к носу. И тогда ублюдок поцеловал его. Прижался губами к его губам, насколько это было возможно. Даже не проник в рот языком. Поцелуй вышел почти невинным на фоне тех, что у них были раньше. Но в новом контексте он вызвал у Учихи искреннее отвращение, граничащее с ужасом. — Дерьмо, — прорычал мужчина, отпрянув от сына как от огня. Обито жадно хватал ртом воздух, едва руки пропали с его горла. — Дерьмо! — еще громче. Мадара схватился за волосы, болезненно оттянув их. Сухой поцелуй все еще чувствовался на губах. Гадость. Боже блять. Как раздражает. И мешает. Ему… ему нужно собраться с мыслями. Да. Сейчас он едва ли понимает, что происходит. Слишком… давит. Словно он в бредовом сне. — Мне надо… черт. Его вдруг затошнило. Пришлось сорваться с места и броситься в ванную, пока Обито громко и испуганно рыдал. Господи. Его почти убили. Его почти… Парень едва сумел продышаться. Ужасно болело горло. Боже. Он думал, что умрет. Он… Он не выдержит этого всего. Это просто невозможно. Мадара уперся руками в умывальник, силясь выровнять дыхание. Его плечи подрагивали от нервного напряжения, но он упорно сверлил взглядом пустые глаза своего молчаливого отражения. Затем ожесточенно выкрутил кран и плеснул в лицо холодной водой, тщательно вытер губы, силясь избавится от наваждения. Но это не помогало. Его все еще сильно мутило. Папа! Мадара тряхнул головой, в ярости вцепившись пальцами в отросшие волосы. Перед глазами плыло. Черт. Эта долбанная волосня так сильно лезет в лицо. Какой смысл в ней теперь, когда его жизнь окончательно приблизилась к закату? Мадару отвращал один вид седых прядей в ней. Словно бы… словно он теряет даже малейшую прочность. Снова слаб. Как в детстве, только на сей раз впереди нет ничего, кроме тупика, о который он разобьется. А Обито останется цел. У него впереди целая жизнь. Эта… Эта долбанная дрянь будет жить еще очень долго, если ее не прикончить. Жить и помнить как его трахал родной… Боже. Его мальчик. А если бы Тобирама узнал? Если бы добрался до него. Мадара отыскал в ванной ножницы и снова встал перед зеркалом. Взглянул на свое отражение с маниакальной улыбкой и срезал первую прядь. Затем еще одну. И еще, наслаждаясь тихим клацаньем ножниц, пока черные волосы опадали в умывальник. Остановился только тогда, когда стал напоминать самого себя в годы обучения, разве что челка неровно падала на скулы. Мадара улыбнулся еще шире. Провел рукой по остриженному затылку. Где то было неровно. Где-то оставались длинноватые пряди и торчали, но в целом от длинной шевелюры не осталось и следа. Обито срезал свои волосы, чтобы не быть похожим на Мадару. А Мадара срезал их, чтобы убедиться окончательно. Насколько сильно они похожи. Он не понял, что случилось, когда его отражение вдруг разбилось на несколько неровных фрагментов. Боль в руке, впечатавшейся в зеркало, отрезвила. Но не намного. Мадара, словно во сне, медленно убрал окровавленный кулак, растопырил пальцы с интересом разглядывая впившиеся в кожу осколки, и облизал губы. Собственная кровь казалась невероятно яркой и неестественно красной в свете бункерных лапм. Мадара хотел узнать была ли она у Обито такой же. — Сукин сын. Чужой голос привел Обито в чувство. Сквозь плотно закрытые веки в темноте он увидел Изуну, стоящего напротив кровати. Но это не придало ему лишних сил. Парень был напуган и последнее чего хотел — слушать очередные наставления. С него было достаточно. — Черт... черт... Обито постарался угомонить собственный ужас и заставить паникующую часть своего сознания сконцентрироваться на наручниках. Горло все еще сильно болело, но уже достаточно оправилось, чтобы говорить без характерного свиста в голосовых связках. Быть может, Мадара пока не нанес ему непоправимого урона. Обито выдохнул сквозь стиснутые зубы и нервно затряс наручниками. Их звон казался ему хором церковных колоколов. Проклятье. Боже, он сейчас просто разрыдается и закричит. Помогите. Кто-нибудь. — Все хорошо, Обито. Ты еще сможешь сбежать. Да заткнись ты. Он снова потряс руками, поморщившись от боли. Черт. Мадара затянул их слишком туго. Так туго, что под ними покраснела и воспалилась кожа. Если Обито и найдет способ выбраться из них — то только если сломает себе обе ебаные ладони. «Не паникуй, Обито. Это сейчас самое худшее, что ты можешь сделать, — Итачин голос мягко прошептал в его подсознании. — У тебя немного времени. Он дошел до ручки, если ты…» — Хватит! — закричали на него в ответ. Обито яростно задергался в наручниках в последний раз, но лишь для того, чтобы бессильно повиснуть на них, опустив голову. По его щекам снова полились слезы. Бесполезно. Это все просто… Голос дрожал и уходил в хрип с каждым дыханием. Больно было даже дышать. Изуна удивленно уставился на него из тени. — Обито… — Перестаньте говорить так, будто у меня есть чертов шанс выжить! — истерично заорал парень. — Прекрати… боже, хватит уже. — О нет… нет, нет. Не смей сдаваться сейчас. Обито, — Изуна посмотрел на него возмущенно. — Не смей, слышишь? Ты должен выбраться из этого вонючего бункера если не ради себя, то ради нас! — Послушай себя. — Я… — Просто, послушай, мать твою, себя, — Обито рыдал. — Ты ебаная галлюцинация. — Обито, сейчас не время… — Просто воображаемый друг, которого выдумал мой мозг, потому что не мог терпеть весь этот пиздец. Реальный Изуна мертв. Реальный Изуна, который знал своего брата как самого себя, мертв. — Обито… — И Итачи мертв. Этот ебаный гений, который нашел выход, — мертв! — дыхание учащалось. Обито впадал в отчаяние. Господи, он умрет здесь. Ему не спастись. — У меня нет ничего, кроме галлюцинаций и твоих записей. Пустота. Ничего, понимаешь? Я в половину не так умен, как Итачи. Не так везуч, как Саске, и не так хорошо понимаю Мадару, как ты. Так с чего ты, твою мать, решил что именно я спасусь? — Потому что ты его сын. Обито только мрачно, обреченно засмеялся. — Знаешь, в чем между нами разница? — улыбнулся он сквозь слезы, — Ты лелеял надежду выйти отсюда, потому что тебе было куда бежать. Ты спал и видел, как выходишь из этого бункера навстречу свободе. Старому миру… у тебя надежда была, твою мать. Шанс начать все сначала, ты не был в этом всем дерьме. А я нет. Я — его ебаный продукт. Я результат вашей больной семейки. Меня ничего не спасет. И никто. Потому что наверху ничего не осталось. Обито совсем один. У него нет никого, кроме Мадары. Его отца. Ах-ха-ха-ха. Может, ему просто сдаться? Смириться и позволить Мадаре решать, что с ним делать дальше. Вдруг, если Обито будет послушным мальчиком, его не убьют? Иногда это работало. Иногда он покорно делал, то что говорили и Мадара не причинял ему боль. В конце концов, Обито привык жить именно так за все эти годы, куда ему бежать? Наверху лишь неизвестность. Быть может новая боль. Может еще хуже, чем здесь. Бункер — это ад. Но к которому они все давно привыкли. Боль на периферии сознания, словно вечно зудящая рана. Не критично, если смириться. Если Мадара оставит его в живых... может... может, получится вернуть все как раньше? Нет, нет, не смей так думать! — Обито. Брат Мадары устало вздохнул, подойдя к самому изголовью кровати. — Ты помнишь во сколько я попал сюда? Он помнил. Но не хотел отвечать. — Мне едва исполнилось двадцать, как тебе сейчас, — вздохнул Изуна, его глаза пылали яростью. — Вся жизнь еще впереди. Молодость. Самый лучший возраст для свершений. Хах. Помнишь, я мечтал стать голливудским актером? Юноша улыбнулся, растянув бледные обескровленные губы. Затем мечтательно закрыл глаза. — У меня были амбиции. Желания. Планы. Знаешь, жизнь какой я ее видел: бурные романы с какими-нибудь возрастными актерами, новые пробы, съемки, и куча, невообразимая куча пьяных вечеринок, — парень грустно рассмеялся. — Тобирама не смог меня сломать. Я готов был идти дальше. Даже с еще большей охотой. Я мечтал объездить весь мир с Кагами, мечтал пожимать руку известным людям, давать автографы… купить огромный особняк с таким же огромным бассейном… И все это у меня отняли одним эгоистичным больным желанием. Мою мечту втоптали в грязь, Обито. Заперли в четырех стенах с уебищным больничным светом и трахали, как надувную куклу, — Изуна провел рукой по волосам. — Я страдал здесь каждую секунду, каждого нового дня. Видел, как мой родной брат ломает меня снова и снова. Кричал, бил стены руками, умолял. Но все было без толку… Обито отвел глаза. — А Саске? У него отняли семью, его дом, даже брата. Забрали самое дорогое, что есть у ребенка — детство. Держали их здесь как подопытных крыс, под землей, дабы у Мадары была возможность играть в ебаного отца. А что он сделал, когда ему это надоело? Просто убил их. — Я… — Как убил Хашираму, который пытался помочь ему. Убил Микото. Фугаку, — Изуна с горечью покачал головой. Его голос дрожал. — Он забрал столько жизней. Причинил столько боли нам всем. Заставил тебя пройти через этот ад... Неужели ты просто дашь этому чудовищу уйти безнаказанным как он делал это уже много раз? Обито качнул головой. — Я не знаю, что мне делать. Что если Обито еще хуже? Что если он теперь тоже монстр? Что если психопатия есть и у него? — Ты последняя надежда, Обито, — сказал Итачи тихо. — Если ты не остановишь его... Значит никто не остановит. — Я не знаю как, говорю же, — затряс головой парень. Слезы все еще текли по его бледному лицу. — Нет, знаешь, — ответил Изуна. — Ты его сын. Хочешь ты того или нет. И прожил с ним куда больше, чем мы. — Ты знаешь его слабости! — улыбнулся Саске. — И страхи, — прошептал Итачи. — Знаешь, что тебе нужно делать, — сказала Рин. — И что не делать, — ответили Тоби и Зецу. — А самое главное… — Изуна посмотрел на него в упор. — Ты знаешь настоящий пароль от бункера. Глаза Обито расширились. Чудовищная догадка, то самое, ускользающее на край сознания чувство, вдруг пробило его до костей. Боже мой. Это ведь правда. Он знал. Обито ни капли не изменился с их последней встречи, однако Мадара был рад увидеть его снова. В свете последних жутких новостей он предполагал, что времени осталось не так много, и это было просто чудом — найти его на улице, не зная куда мальчишка убежал, после того как Энн попросила его погулять у двора, пока они поговорят с глазу на глаз. Однако разговор затянулся, и как бы Мадара не пытался убедить ее ехать с ним, пока еще не было слишком поздно и часы не пробили полночь — женщина отказывалась наотрез. А ведь он даже не угрожал поначалу. Пытался давить на ее чувства, умолял, настойчиво твердил, что они будут в безопасности. Что он позаботится об Энн и ее сыне, но та снова качнула головой, давая понять, что сделала свой выбор не в его пользу. — Пожалуйста, Энни. Вы важны для меня. — Нет, Мадара. Ты много раз показывал, что важен для тебя только ты сам. С чего она это решила? Когда почувствовала в его образе обман? Должно быть, в самые критичные моменты его жизни. Когда умер Изуна — Мадара почти сошел с ума, и Энн впервые видела его истинное лицо без всяких масок. Встреча с его агрессивной, жуткой, мерзкой стороной напугала ее, но не достаточно, чтобы перестать доверять. Но после смерти Саске Мадара изменился окончательно. И она наконец поняла. — Энни… Он хотел коснуться ее лица, но женщина отвернулась. Что он сделала тогда, чтобы сорвать покровы? Кажется накричал на нее. Да. Просто накричал. Сказал столько ужасного дерьма, когда не выдержали нервы, но не стал поднимать руку. Он думал этого достаточно. Разве нет? — Мой муж скоро вернется, тебе лучше уйти. Прошу тебя... Мадара. — Я… Мадара казался самому себе таким идеальным для нее. Почему она предпочла не его? Что у ее муженька было такое, чего не было у любовника? Эмпатия? Дело опять в долбанных зеркальных нейронах? — Он сказал, что знает куда лучше ехать сейчас. Я ему доверяю. А тебе нет. Ахахахаха. — Знаю, что это все внезапно. Но... послушай. Ты правда дорог мне, но я не хочу рисковать жизнью сына. В такие моменты мы должны быть со своими семьями. А ты мне не семья, Мадара. У тебя больше нет семьи. И не будет. Мадара сжал зубы, подавив яростное желание схватить ее за горло. Медленно кивнул, невольно посмотрев в окно. Не виднелся ли на горизонте гриб? Все началось так внезапно и в то же время будто бы закономерно. Вновь воспылавшая холодная война. Бомбы, сброшенные на города Америки. Сперва не ядерные, но четко давшие понять, что до них осталось совсем немного. Впрочем. Кто сейчас скажет, что именно происходило в те дни? Его даже не мобилизировали. Не успели. В двадцать первом веке мировым войнам не нужна была армия, все решалось в одночасье и в последний раз. Как сейчас. Когда дефкон стоял на единице. — Мы еще увидимся? Энн впервые посмотрела на него без страха или раздражения за весь разговор. В ее взгляде он прочел тяжелую грусть и вдруг понял, что она знает о своей участи. Если начнется ядерная война — никто не прооперирует губившую ее опухоль. Если Энн удастся пережить все это — она все равно умрет. Смерть так или иначе заберет ее душу. — Прощай, Энни, — Мадара хотел бы поцеловать ее на прощание, пусть внутри него безумная любовь и привязанность сливались с желанием сжать ее волосы и ударить женщину головой о стену так сильно, чтобы разбить висок в кровь. Он ненавидел ее в этот момент. И обожал. Хотел убить собственноручно. И чтобы она не уходила. Не бросала его одного, как все они. — Что он снова здесь делает? Мадара не сразу заметил ее пришедшего мужа во входных дверях, однако не сказал ему ни слова. Проигнорировал его озлобленный ревнивый взгляд и ушел из дома Энн в последний раз, чтобы сесть в свою машину и уехать. Таков итог его жизни. Это все. Странное окончание. Они просто снова вернулись к тому, с чего начали в этой идиотской истории. Теперь он лишь смотрит на играющего мальчика, за которым так пристально наблюдал с самого его рождения, и чувствует странное воодушевление. Обито не любит его. Для мальца его дядя — пугалка, о которой рассказывает самые жуткие вещи его отец. Но для Мадары мальчишка — это последний светлый лучик в непроглядной тьме, и все, что чувствует мужчина — это желание и сохранить этот свет, чтобы он мог хоть за что-то цепляться, и одновременно очернить навсегда. Опустить светлого ребенка на один уровень с собой, как он это сделал с Саске. Показать его детской наивности взрослый мир боли и огорчения. Спасти его. Рука крепко сжимает руль. Он дает себе еще немного времени на сомнения, пока перед глазами мелькает совсем недавно умерший Саске. Мадара давно планировал это. Он обманывал себя тем, что никогда бы не поступил так с Энн и ее сыном, но для его внутреннего я все стало ясно, едва мужчина застал себя за покупкой любимого шоколада Обито в супермаркете. Обито был частью его жизни. Самой светлой. Связанной с Энн. Это был очаровательный, так похожий на нее мальчик, которого Мадара когда-то держал на руках. Он любил Обито, как и его мать. Он ненавидел Обито, как и его чертову мать. Он хотел бы сделать им больно. Заставить полюбить себя. Сделать счастливыми. А затем снова растоптать и причинить боль. В этом была вся его природа. Болезненная жестокая привязанность. Какаши повалил Обито на землю и рассмеялся. Мальчишки возились между собой, пока единственная девочка в их компании пыталась угомонить глупую драку. Мадара улыбнулся. Чистый лист. Не знают, что им предстоит. Энн все равно мертва. А вот Обито пока нет. Куда эти идиоты собрались его везти? В какое безопасное место? На памяти Мадары есть лишь одно такое. Учиха устало вздохнул, снова посмотрев на небо. Он не сомневался. Сомнения в моральности его поступков оставили Мадару еще со смертью Изуны. Изуна. Итачи. Саске. Список пополнялся. Мадара знал, что Обито рано или поздно станет следующим. Но не предполагал, что в таких обстоятельствах — последним. Машина подъехала к дерущимся мальчишкам. Мадара надеялся, что его нездоровая бледность и синяки под глазами не будут слишком заметны в лучах яркого солнца и медленно опустил стекло. В тот момент, когда они с Обито встретились взглядами, — мужчина понял, что сделал правильный выбор. Теперь Обито смотрел на него совсем другими глазами. Быть может, теми, какими на мальчишку смотрел сам Мадара. Взрослыми. Утратившими свою открытость и детскую доверчивость. Мадара изгнал из него всю веру в лучшее давным-давно. Теперь он такой же. Мрачный, гнилой и измученный взрослый, выросший в глухой бетонной коробке наедине с психопатом. Интересный социальный эксперимент вышел. Мадара зловеще усмехнулся, и Обито тут же сжал губы, уставившись на него с едва скрываемым ужасом. Совсем недавно он рыдал навзрыд, то было видно по его подсохшим дорожкам слез на щеках, однако сейчас, несмотря на сбитое дыхание, оставался относительно спокоен. Пока Мадара стригся в ванной, из его комнаты доносились крики и скулеж — должно быть, малец снова разговаривал сам с собой, однако едва мужчина появился в комнате — судорожно замолчал. Помнил, что дядю раздражает его болтовня в пустоту. Хах. Дядю. «Да. Особенно, когда Обито делает вид, что общается с мертвым Изуной», — недовольно подумал Мадара, осторожно присев на край кровати. Ему казалось, что он упустил какую-то важную деталь во всей этой истории, но он никак не мог вспомнить какую именно. Что-то глупое. Да. Но значительное. Ах. Память его подводила. Обито изумленно рассматривал его новую стрижку, но ничего не говорил, хотя Мадара прекрасно читал горечь в его глазах. В них была хоть какая-то разница, когда парень избавился от длинных волос. Сейчас же отсутствовала и она. С короткими волосами он казался более зрелым. Строгим в лице. Острые скулы и очерченная линия подбородка казались заметнее, придавали ему схожести и с Обито, и с отцом со старой фотографии. — Да, малыш, — усмехнулся мужчина. — Я знаю, что похож. Обито тряхнул головой, попытавшись поджать к себе ноги. Мадара небрежно погладил его по колену, вызвав тихий панический вздох и рассмеялся. — Я не буду тебя насиловать, — заверил он, на что парень лишь уничижительно прыснул. — Тогда зачем трогаешь? Мадара медленно убрал руку, отведя взгляд. Что ж. Доля правды в его словах была. Любые прикосновения едва ли могли восприниматься чем-то невинным для них. Родным. Он опошлил их отношения достаточно, чтобы Обито не ждал от рук своего названного отца ничего, кроме боли и похоти. Но скоро это будет неважно. — Зачем ты постригся? — осторожно спросил его Обито, не отводя взгляда. Мадара сипло усмехнулся, невольно проведя рукой по остриженному затылку. — Не знаю, малыш. Хотел освежить образ. — Образ? Теперь мы снова как две капли воды. — Как отец и сын ты хотел сказать. Обито отвел взгляд. Разве Мадара не отрицал это совсем недавно? Он успокоился окончательно? Нет. Слишком быстро. Это похоже на затишье перед бурей. Нервно поджав губы, он все же рискнул спросить. — Что ты со мной сделаешь? Мужчина перед ним насмешливо качнул головой, будто бы забавляясь его страхом. Он вдруг присел на колени перед ним, слегка согнулся, и вытащив из кармана ключ, расстегнул оба кольца наручников. Учиха изумленно выдохнул, резко высвободив руки. Потер обе раздраженные кисти и вздрогнул, когда наручниками повертели перед его глазами. — Только не вздумай наводить суматоху. Бежать тебе все равно некуда, но если что — они всегда наготове, — сказал ему Мадара, встав с кровати. — Идем. Выбора, очевидно, не оставалось. Обито осторожно встал за ним следом, ощутив как сильно болят ноги после длинного лежания на спине. И ноги, и руки, особенно плечи. Он слегка размялся, невольно наблюдая за стоящим к нему спиной мужчиной, а затем несмело пошел за ним. Мадара кивнул на стул, как только они пришли на кухню, и сам сел за стол. Интересно. Обито занял свое место, и они оказались друг напротив друга, разделяемые лишь пистолетом, лежащим между ними. Парень напрягся, уже не в силах отвести взгляд. Дуло было направлено прямо на него. — Что… — Это наша старая-добрая игра, малыш Обито, — улыбнулся Мадара, положив руки на стол. Будто бы готовый в любой момент схватить пистолет и выстрелить. — Помнишь ее? Обито сглотнул. Он бы тоже мог схватиться за оружие — но его трясущиеся конечности едва ли позволили бы ему опередить Мадару. — Правда или действие? — робко ответил он. Мадара широко улыбнулся. — Умный мальчик. Какое-то время мужчина пристально смотрел ему в глаза, не двигаясь. Казалось бы даже не дышал, отчего и Обито затаил дыхание, ожидая что рука его биологического отца сейчас сожмется на пистолете. Однако ничего не происходило. Вместо этого Мадара просто небрежно потянулся в спине и подмигнул мальцу. — Ты помнишь правила, Обито? — тихо поинтересовался он. Парень нерешительно кивнул. — Хорошо. Отличие будет лишь одно. Главный приз — заряженный пистолет. — З-зачем… — испуганно покачал головой парень. — Ты хочешь… чтобы мы… — Если выиграю я — возьму его и выстрелю тебе в голову, очевидно, — ответил Мадара с усмешкой. — А затем застрелюсь сам. Если выиграешь ты — пулю в лоб получу уже я. А дальше — делай как хочешь. Можешь сбежать. Можешь умереть здесь от голода. Или застрелиться. Самый выгодный для тебя вариант, уж поверь. — Мадара… пожалуйста. — Это кончится здесь и сейчас. Ни днем позже. Мое последнее решение, — холодно оборвали его. Мадара устало закрыл глаза на мгновение, проведя по лицу рукой. Парень мог выхватить пистолет в этот момент, но решил не рисковать. — Я больше не могу, Обито. Тебе придется меня понять. Обито поджал губы. Значит иного выхода не было. — Какие действия нужно загадывать? — Любые. В рамках этой комнаты само собой, — Мадара кивнул. — Готов сыграть в последний раз? В таком случае ты начинаешь. Парень неуверенно кивнул, сжав руки на коленях. Он знал, что не может отказаться, но страх переполнял его голову и мешал думать. Однако вкрадчивые голоса напомнили ему, что он был готов. Все будет в порядке. Мадара один. Обито — все еще нет. — Правда, — тихо произнес он, нерешительно подняв глаза на родственника. Короткая неровная стрижка мужчины вгоняла его в странную дереализацию и заставляла думать, что Обито сидит напротив самого себя, просто повзрослевшего. Они действительно были ужасно схожи, и это причиняло обоим дискомфорт. Впервые в жизни парень был рад глубоким шрамам на своем лице — без них схожесть была бы еще более точной. — Ты догадывался об этом? В детстве или здесь? Энн давала тебе какие-то подсказки… не знаю, что-то, что навело бы тебя на ее слова в письме? Это был опасный вопрос. Обито нахмурился, прокручивая в памяти почти стертые события произошедшие до конца света. Он знал, что смысл этой игры был далеко не в правде, а в том, что нужно подавать ответы так, чтобы не вынудить Мадару взяться за оружие раньше времени и дать себе шанс схватиться за пистолет раньше. Однако откровенную ложь ублюдок мог бы принять за поражение. — Она никогда не говорила мне об этом, — он ответил только после минуты раздумий. — Правда! Я всю жизнь был уверен, что мой родной отец живет со мной под одной крышей. — Неужели? Он ведь не любил тебя, — язвительно ответил ему Мадара. — Не любил как я, во всяком случае. Ты получал хоть что-то хорошее только от меня и Энн. Обито пожал плечами. — Это ведь ничего не значило. Я… и родные отцы могут плевать на своих детей, это ведь… — Мне было не плевать! — разозлился Мадара, вцепившись пальцами в край стола. Его лицо было искажено яростью и обидой. — Если бы она сказала мне раньше… я… если бы она не прятала это в одном долбанном письме. Обито испуганно замер. Ему стоило говорить подобное осторожнее, однако Изуна стоящий по правую сторону от него, видел в чужой злости едва заметный шанс вывести Мадару из себя и схватить пистолет раньше. Глаза парня осторожно скользнули по оружию. Они сидели друг напротив друга на короткой части стола, достаточно близко, чтобы протянуть руку и коснуться пистолета, но недостаточно, чтобы сделать это за считанные мгновения. Обито опустил взгляд на дрожащие руки. Ему нужно было, чтобы Мадара отвлекся всего на пару секунд: отвернулся или закрыл глаза, этого бы хватило. — Прости… я. Правда не знал, — наконец выдавил он из себя. Мадара молча покачал головой, на секунду отведя взгляд, но тут же посмотрел на сына снова, едва тот попытался дернуться. — Правда, — сказал он. Так... теперь его черед. — Что случилось с Саске? На чужом лице появилась болезненная улыбка. И снова вопросы в лоб. Спроси он это напрямую в других обстоятельствах — нарвался бы на грубость. Но эта игра была в обе стороны. Пришлось смириться с тем, что сегодня раскрыты будут даже самые позорные тайны. — А ты все лезешь куда тебя не просят, малыш Обито. Ни капли не изменился со своих двенадцати… — Это отказ? — Нет, — вздохнул Мадара, посмотрев на него в упор. — Он сбежал. — Сбежал… — озвучил Обито то, о чем и так догадывался. — И ты не смог остановить его? — однако затем он нахмурился. — Ты же врешь. Мадара усмехнулся. — Я не говорил, что не поймал его. Но разве ты не хочешь, чтобы хотя бы его история кончилась счастливым концом? Для нас всех. Обито не был с этим согласен. — Я хочу знать правду. На короткое время воцарилось молчание. Мадара задумчиво посмотрел на пистолет и снова тяжело вздохнул. — Он прошел не так много, когда я обнаружил его пропажу, — начал Учиха. — Мне повезло в каком-то смысле. Саске не знал, когда я вернусь. Я старался навещать их непредсказуемо, без какого-либо четкого плана, — на случай, если они задумают побег. Мог приехать рано утром или днем. Даже поздней ночью. В любом случае, я догадывался, что Итачи науськает своего брата не идти в пустыню на верную погибель, а двигаться вдоль шоссе по направлению к Аштону. Там он бы довольно быстро набрел на одну единственную заправку, где смог бы связаться с полицией. Разумный план для недомерка. И он бы сработал, приедь я навестить мальчишку на час позже. — Обито замер. План с заправкой был и его планом. Забавно. — Там я его и встретил. Должно быть, малец увидел мою машину через окно, когда пытался дозвониться до экстренной службы. Мадара тоже заметил движение за запыленными окнами и поспешил войти внутрь. Там его ждал небольшой магазинчик с ровными рядами полок, набитыми продуктами разной степени полезности и хламом для автомобилей. Здесь же была стойка для кассира, лениво разглядывающего спорткары в пожухлом журнале. Когда Мадара закрыл за собой дверь, он лишь перевел на него равнодушный взгляд, чтобы тут же вернуть его к чтиву. Учиха снова осмотрелся вокруг, однако Саске нигде не было. — Эй, — он подошел к кассе и щелкнул пальцами перед игнорирующим его парнем. Лет двадцати, наверное. Должно быть, подрабатывает. Энн тоже когда-то работала тут, но потом нашла место поближе к дому. — Не видел тут ребенка лет двенадцати? Черные волосы, черные глаза. Чем-то на меня похож. Глупое сравнение. Саске был похож на Изуну. Никак не на него. Кассир медленно отложил журнал. Только тогда Мадара таки сумел заметить настороженность в его взгляде. — Нет, не видел, приятель, — сказал он спокойно, разглядывая чужое лицо, однако едва наткнулся на тяжелый взгляд — инстинктивно опустил голову, делая вид, что увлеченно рассматривает обложку закрытого журнала. Очевидно, он лгал. Мадара оглянулся назад, осматривая небольшие стеллажи. Он проходился между ними ранее, на случай если Саске притаился где-то здесь, однако посреди этого шоссе были лишь они двое. Даже дорога пустовала, слегка подрагивая вдалеке от летнего зноя. Он холодно улыбнулся. — У вас все еще нет камер? — сказал вдруг. — Моя знакомая раньше здесь работала. Жаловалась, что вместо них болванки. Парень настороженно уставился на него. — Ну да. Он был не слишком словоохотлив. — Плохое это дело, знаешь. Заправку ведь проще всего ограбить. Особенно в такой глуши. Твоему боссу бы стоило обеспокоиться безопасностью своих сотрудников. В ответ ему лишь неуверенно улыбнулись. — Да кому нужно это место? — спросил парнишка. — Здесь и воровать нечего, кроме бензина и крекеров. Касса всегда пустая. К тому же, тревожная кнопка всегда на месте, если что случится. Мадара прыснул. Небрежно смахнул пряди волос со лба, покачав головой. — Например, чтобы не заявился кто-то вроде меня, — тихо сказал он, вдруг достав пистолет из внутреннего кармана кожанки. Парень тут же побледнел, уронив злополучный журнал на пол. Мадара наставил на него оружие. — И не сделал что-то вроде этого… А затем выстрелил. И голова парня дернулась вверх, взорвавшись кровью. Мадара попал точно в лоб. Словно завороженный, он наблюдал, как чужое тело медленно валится назад, падая на пол вместе с крохотным стулом. Журнал с черным мерседесом на обложке пропитался кровью. Учиха спрятал пистолет, втянув носом запах железа. Вентилятор на потолке мирно гнал теплый воздух. — Тебе бы лучше быть здесь, Саске, — холодно произнес Мадара, облизав губы. — Или этот бедный мальчик погиб зря. Он открыл дверь, ведущую в туалет, заглянув в небольшое темное помещение. Здесь было несколько закрытых кабинок. Всего четыре, если говорить точно. На миг Мадара подумал, что зря стрелял, ведь в них могли быть и другие зеваки, однако вспомнил, что не увидел машин, припаркованных у заправки. Ему в очередной раз везло. — Ты здесь, Саске? — тихо спросил он, подходя к одной из кабинок. Тени от ног не было видно, мальчишка додумался залезть на унитаз, чтобы не выдать себя слишком рано. Мужчина усмехнулся. Открыл первую кабинку, однако та оказалась пустой. Следующая тоже. — Ну же, малыш. Давай не будем усложнять нам обоим жизнь. Ты ведь знаешь, что тебе некуда идти. Третья кабинка тоже оказалась пустой. Мадара прислушался к звенящей тишине, и вдруг ясно различил в ней плохо скрываемое тревожное дыхание. — Твои родители мертвы. Брат тоже. У тебя нет никого, кроме меня, Саске, — Мадара потянулся к ручке последней кабинки, однако она резко открылась сама, ударив его по лбу. Саске попытался выбежать из туалета, однако Мадара успел перехватить его под грудь, подняв в воздух. — Нет! — закричал мальчик, яростно пытаясь выбраться из чужой хватки. Мотал ногами, дергался, но Мадара держал его крепко. — Тише, малыш. Тебя никто не услышит, кроме меня, — он едва удержал его на месте, потянув ребенка прочь из туалета. Подросток сопротивлялся изо всех сил, но все еще оставался мальчишкой против беспощадного взрослого. Он закричал, когда увидел труп, лежащий у прилавка, и Мадара милосердно прикрыл его глаза, вытаскивая на улицу. Там он с трудом смог запихнуть Саске в багажник и увезти обратно до того, как первые случайные зеваки обнаружили очередной труп посреди пустыни. Очередную жертву Американского монстра, он бы сказал. — Нет… — покачал головой Обито. Нет, нет. Он был уверен, что Мадара лжет. Он должен был лгать. Саске был одной из последних надежд на иллюзорное лучшее будущее, на выход отсюда, а теперь получается даже он со всей помощью своего умного брата не сумел сбежать от долбанного психопата, которому всегда и во всем везло. Это несправедливо. Это просто нечестно. — Ты врешь. — Почему же? — на лице Мадары появилась натянутая грустная улыбка. — Ты видишь Саске здесь, малыш? Или, быть может, меня арестовали и посадили за его похищение? Нет. Прошло несколько дней, прежде чем ты попал сюда. И мальчика здесь не оказалось… не оказалось. — он склонил голову вниз, будто бы в тихой скорби. Обито выдохнул сквозь зубы. — Я не понимаю. Если ты поймал его и вернул, то где он? Где он теперь? — Я убил его. Господи, нет. Парень измученно поджал губы, ощутив как волна мурашек пробежала по его спине. Только не опять. Он постарался взять себя в руки, но его колени подрагивали от тихой паники. Спокойно. Изуна сказал ему, что делать. — Убил? Почему? — спросил он осторожно. — Я думал, что ты любил Саске. — Верно, — голос Мадары был спокоен. Глаза бесцельно смотрели куда-то в пустоту. — Я… не хотел этого, Обито. Так вышло. Он не хотел возвращаться к этим воспоминаниям, но таковы были правила им же устроенной игры. В нос снова вонзился запах медицинского спирта. Это был обыкновенный разрез. Мадара знал, что нужно было делать, пусть и не применял подобного на практике. Лезвие вошло в кожу словно в слоеный торт, так легко и непринужденно вонзилось в плоть, и он снова ощутил это блаженство висящей на тонкой нити жизни, готовой оборваться под его руками. Но он не желал мальчику смерти. Он просто хотел помочь. Резал осторожно, как бы не спешило время. Кровь мирно стекала на стол, за которым сейчас сидел Обито, и Мадара снова представил себе Саске, лежащего ничком на окровавленных простынях. Его глаза были плотно закрыты — Мадара вколол ему морфий, в надежде на то, что этого будет достаточно. Иного под рукой у него не было. — Саске было плохо на следующий день. Живот сильно болел. — тихо рассказал Учиха. — Я не обратил на это внимания. Все еще был зол за этот побег и боялся, что на меня выйдут по трупу на заправке. Нужно было затаиться. Однако к вечеру стало хуже. Он нарисовал несколько своих глупых рисунков и показал мне, когда я отказался его слушать… хах. К ночи боль перешла на правую часть живота. Это судьба. Не иначе. Мадара ненавидел тот путь, который сам же усеял трупами, но эта потеря была наиболее несправедливой. Изуна покончил с собой сам. Хашираму он убил. Как и Итачи. Но Саске не грозило ни то, ни другое. Он был маленьким мальчиком. Мадара хотел быть отцом для него, хорошим отцом. Впервые за долгое время он чувствовал себя счастливым, заботясь о ком-то, болезненно и извращенно, но счастливым, и жизнь снова отняла у него все, как делала это уже тысячу раз. — Выпей еще таблетку. Должно помочь. — Не помогает, — Саске уже хныкал, свернувшись клубком на диване. Его руки судорожно поглаживали живот, в надежде, что боль пройдет хоть немного. Но она не проходила. Обито захотелось рассмеяться. Это звучало так глупо и надуманно, так обсурдно. Несправедливо. — Ты серьезно сейчас? — почти шепотом спросил он. — Боже. Нет. Какая омерзительная комбинация. И глупейшая. Обито стало до отвращения страшно, когда он вдруг представил себя на месте мальчишки. Что если у него здесь, в плену у психопата, вдруг разовьется аппендицит. Что он будет делать, а? Смешно. Боже. Это же смешно. Это не может быть правдой. — Ты отвез его в больницу? — спросил Обито нерешительно, хотя знал ответ заранее. Мадара мрачно усмехнулся. — А сам как думаешь? Эти рисунки Саске, в которых он в ужасе жаловался, что в нем что-то растет не были плодом фантазии, Обито видел их очень давно. Он видел те, где Саске рисовал самого себя, разорванного на части. Видел боль и слезы ребенка, который еще был в состоянии, что-то рисовать. Слышал намеки от Мадары. Обрывки его болезненных воспоминаний. — Я думал… думал, что смогу прооперировать сам. — Что? У Обито пересохло в горле. Легкие болезненно сжались, словно бы помещение разом лишилось кислорода. — Нет, только не говори мне… Саске с разорванным желудком промелькнул в его сознании. Или даже не разорванным. Вскрытым. — Я ведь говорил тебе. На этом столе. — кивнул Мадара безучастно. — Вколол Саске морфий. Застелил стол простыней. У меня были некоторые инструменты здесь. Остались после Итачи. Обито чуть не стошнило. Комната вокруг него словно бы шаталась в безумной канители. — Ты… — У меня не вышло, Обито. Я не знаю… не знаю, когда все пошло не так. Я сделал нужный разрез, а потом… все пошло не так. Было много крови и я не мог понять… Мадара не сразу заметил, что Саске перестал дышать. Сперва его обеспокоила его бледность, окрасившая лицо ребенка, пока мужчина копался в его кишках. Пришлось на какое-то время остановить операцию. Вымыть руки и осторожно прощупать пульс, чтобы по итогу обнаружить, что мальчишка умер. Даже не ясно когда. Мадара не заметил той перемены, которая разделила существование Саске на жизнь и смерть. Он подозревал, что это происходило постепенно с каждой каплей крови, вытекающей на белую простыню. Это даже не была смерть от инфекции, которую он мог несомненно занести в чужой организм, или его неосторожного движения. Все произошло так тихо и незаметно, и оттого еще больнее. Ужасней. Мадара помнил, что Саске отвечал на его вопросы, когда наркотик только только заработал. Помнил, что был жив, хоть и измучен болью, длящейся несколько часов, но жив. — Какой твой любимый цвет, малыш? Давай. Говори со мной. — М... синий. — Хорошо. Хороший мальчик. А еда? — Вафли... и оладьи. — Отличный выбор, Саске... А сейчас его не стало. Тихо и незаметно. Он лежал на столе, задрав голову. С плотно закрытыми глазами, будто бы просто спал, но его живот был вскрыт и обезображен, а его кожа — бледной, пусть еще теплой. Мадара коснулся чужой щеки. — Саске? Он пытался восстановить его дыхание. Делал непрямой массаж сердца, останавливая бьющую кровь, но то были бесполезные меры. Саске умер. Все старания Мадары были напрасны. — Саске! Странно. Он не помнил, чтобы рыдал тогда. Его словно бы окатили холодной водой, едва до разума наконец дошла мысль, что он убил его. Так просто. Попытавшись поиграть в хирурга и не справившись. А бедный мальчик умер почти сбежав, истекая кровью на столе, где раньше постоянно обедал со старшим братом. В этом было что-то невыразимо грустное и циничное. Мадара опустился на колени перед столом, не глядя на мальчишку. Сжал в пальцах окровавленные простыни и тихо всхлипнул, скорее от ужаса, чем от боли. Ужаса, который он испытывал, потому что боль, которую он ждал, так и не пришла. Смерть Саске не вызвала в нем ничего, кроме пустоты, огромной дыры в сердце, которую больше ничего не заполняло. И все. Должно быть, Мадара так привык к смертям, происходящим по его вине, что перестал, что-либо чувствовать. Возможно, погибни Обито на его руках — Мадара бы снова ощутил ту же самую пустоту и ничего кроме нее, но он не хотел этого. Боялся снова встретиться с собственной болезнью, отобравшей у него даже горе. Теперь Мадара и правда был чудовищем. Бездушным и пустым. Он не хотел напоминать себе об этом снова. Поэтому после смерти Обито он немедленно пустит себе пулю в лоб, только бы этот позор, пожирающий его так сильно, эта пустота не вернулась снова. — Я похоронил его вместе с Изуной. Решил, что так будет… красиво, наверное. Не знаю. А потом весь этот пиздец по новостям и… — И ты пришел за мной, — тихо сказал Обито. — Потому что я был последним, кого ты еще мог погубить. Последний из тех, кто рядом. Потому что Мадара был вирусом, поражающим всех поблизости. Далекие люди тоже могли от него пострадать, если вставали на пути, но то была легкая смерть. Всех, кто был связан с ним хоть чем-то, Мадара заставлял страдать намного сильнее. Судьба Обито закончить эту отвратительную цепочку так или иначе. Даже если для этого придется умереть. — Почему ты просто не отвез его в больницу? — покачал он головой. Рассказ о Саске ввел его в болезненную прострацию. Мальчик в его голове грустно напевал свою песню про иву. Его тоже больше нет. В голове Обито слишком много мертвецов. — Боже, ты ведь мог спасти его. Он бы не погиб. — Тогда они бы забрали его у меня, — сказал Мадара. — И я бы больше не увидел моего мальчика. — Поэтому ему нужно было умереть от того, что ты оказался паршивым медиком? — Теперь он со своим отцом. Ушел ведь отсюда, просто не так, как ты надеялся. — пожали плечами в ответ, однако в голосе мужчины сквозила нерешительность. Обито не знал, чувствует ли его отец хоть какую-то вину за то, что произошло, однако что-то подсказывало ему очевидный ответ. Мадара был монстром. С маской человечности, но монстром, уничтожающим все на своем пути. Полночью своего рода, наступающей для его жертв снова и снова в этом замкнутом круге его ярости и боли. Изуна, Итачи и Саске не смогли ее пережить. Обито оказался в ее эпицентре и любое его действие могло поставило его в один с ними ряд. Но он не хотел умирать и не собирался. Не так. Не как очередная жертва Американского монстра или Калифорнийского психопата, как бы его ни называли. Если тот факт, что он был его сыном хоть что-то значил — Обито должен был пережить этот кошмар. — Правда, — сказал он твердо. Дрожь постепенно проходила. Мадара усмехнулся, глядя на него какое-то время с удивлением. Словно бы забыл о своей же игре. Возможно потому что знал, что Обито в ней не выиграть. — Ты привязан ко мне? Хоть немного? — спросил он. Это правда был важный вопрос для него. Находясь в столь болезненном подвешенном состоянии, нетерпеливо ожидая своей смерти, Мадаре было очень важно знать, что он сделал правильно хоть что-то. Что Обито было за что любить его. Хотя бы за какую-то глупую мелочь вроде подарков в детстве или его редкой милости, когда после очередной вспышки ярости Учиха нежно гладил мальца по спине и утирал слезы на щеках. Обито ведь его сын. Он должен любить его, так или иначе. Он должен хотеть, чтобы Мадара его любил. Именно эти чувства он испытывал к Таджиме много лет назад, какую бы боль тот не причинял. Парень отвел взгляд, словно бы раздумывая над вопросом. Ему стоило серьезных усилий заглянуть внутрь себя и выудить оттуда не самые лучшие чувства, но он знал, что должен звучать искренне. Обито не любил Мадару, и в этом не было сомнений. Как и Мадара его. Все их отношения, их безобразный симбиоз, складывались из череды насилия, боли, крови и редких просветов, когда Мадара казался парню немного человечнее, чем был, когда мучил его, однако это нельзя было назвать любовью. Никакой здоровый человек бы это так не назвал. И все же Обито был привязан к нему. Да. Мадара выразился весьма точно. Зависим в каком-то смысле. Обито попал сюда с самого детства, ему нужен был рядом взрослый как воздух, иначе ребенку не выжить, однако получив эту чудовищную травму в таком раннем возрасте, он словно остался тем же ребенком. Двенадцатилетним мальчиком, которому все еще нужен был взрослый. Или его чертова дочь. Мадара был им так или иначе, и Обито нуждался в нем и тогда и сейчас. Нуждался, когда рыдал на его руках будучи ребенком, нуждался, когда просил Мадару быть хоть немного нежнее, когда стал подростком и оказался жертвой его больных фантазий, чертовски нуждался, когда снова и снова причинял боль и ему, и себе, лишь бы получить хотя бы толику тепла и внимания, не важно каким способом. Нуждается сейчас, потому что его чертовски недолюбили. Потому что в его груди — дыра, которую не заполнили ни родители, ни биологический отец. Он бы хотел быть любимым Мадарой, но психопаты не способны любить. И это лишь еще одна из многих травм, которые мужчина оставил ему. Обито вырос. В плохих условиях, среди жестокости и безразличия к его чувствам, смертей и ужаса, но вырос и стал сломленным разбитым взрослым. Мадара нужен ему не так сильно как раньше, но внутри своего гнилого нутра парень все еще испытывает тягу к его одобрению. Любви. — Немного привязан, — согласился Обито, не глядя мужчине в глаза. — Наверное, я бы даже скучал по тебе, если бы сбежал. Или той смеси боли и нежности, которую ты мне даешь. Другим отношениям меня не научили. Я не знаю другого. Мадара усмехнулся. Подумать только. Жизнь мальчишки так долго крутилась вокруг его личности. Сути. Он копался в его прошлом на протяжении стольких лет, пытался разгадать, понять, подтачивал свое поведение под Мадару, жил Мадарой, дышал им. Обито не знает ничего, кроме этого. — Я тоже тебя люблю, малыш, — сказал он тихо, пусть эти слова ничего не стоили. — Правда. — Пароль. Мужчина изумленно рассмеялся. — Ты разве не знаешь его? Так и не уловил суть, Обито? — спросил он прямо. Обито медленно кивнул. — Я понял, как только эти цифры сложились у меня в голове, — произнес он. — Десять, два и ноль девять. День рождения Изуны и день… — Его смерти, — грустно подтвердил Мадара. — Что ж. По крайней мере, ты не собирал эти долбанные письма просто так. Жаль только мальчишки их не оставили. Ничего почти не оставили после себя. Саске со всеми своими фантазиями просто… исчез. Рисунки мало что говорят о нем как о человеке, правда? — Да, — изумился Обито чужому сожалению, но взял себя в руки. — Он был хороший малый. Очень похож на тебя. Хотя… сейчас наверное я бы сказал, что больше всего ты похож на меня, Обито. Но тебе едва ли это понравится, — тихо рассмеялся Мадара. — Правда. Все время только она. Будто бы они исповедуются друг перед другом в последний раз. — Если бы всего этого не было наверху. И я бы умер здесь. Ты бы… остановился? Или нашел бы себе новых жертв? Ты можешь?.. Мадару удивил этот вопрос, однако он не стал насмехаться над ним. В его голове возникла Мирай, которую он так хотел забрать себе. В конце концов, у него еще не было девочек здесь, как бы он вел себя с ними? Как бы они себя вели? Или быть может это была бы Энн? Отправилась бы вслед за своим сыном. А затем кто-то еще вроде Шисуи. Простор для фантазий был так велик. Взгляд Мадары потемнел. — Я не могу остановиться сам, Обито, — ответил он безучастно. — Никогда не мог. Это чудовище внутри меня никогда не утихнет. Могло когда-то давно, но сейчас уже поздно. Я сделал свой выбор. Обито поджал губы. — Действие. Мадара резко поднял на него глаза. — Прости меня. Что? Парень не сразу понял, что именно Учиха имел ввиду, однако едва сумел догадаться — ощутил как сильно бьется сердце в груди. Еще немного… — Ты сможешь? — с едва заметной надеждой спросил мужчина. — Я знаю, что причинил тебе много боли, но… может когда-нибудь у тебя получится простить меня? У Обито выбивает весь воздух из легких. Ему кажется, что его ударили чем-то тяжелым. Проломили череп и наконец выбили из мозгов все лишнее — однако голоса в голове становятся только громче. Он не готов лгать. Он не должен лгать. Все отвратительные воспоминания снова льются ему на голову, снова заставляют переживать себя как в первый раз. Это просто кощунство. Это кощунство, но Мадара никогда этого не поймет. Он не понимает насколько ужасно звучит сейчас. — Ты… — взгляд Обито расфокусируется. За него говорит кто-то другой, не он сам. Это невыносимо. — Мадара, ты… — ему нужно немного времени, чтобы собраться. Воспоминания погружают парня в шок, ступор, из которого едва получается выбраться. — Ты даже понять не можешь, что говоришь. Ему хочется смеяться, но вместо этого выходит только дрожать. Обито знает, что это будет последним, что он скажет, но ярость накрывает его с головой. Он должен сказать. Знает, что делать. — Ты превратил мою жизнь в ад, — наконец выговаривает он. Голос глух, словно бы он не говорил очень много времени. — Мадара… ты… я сломан из-за тебя. Я не знаю как мне жить дальше. Ты убил меня. И после этого ты… спрашиваешь меня… — Обито поднял на него озлобленный холодный взгляд, и мужчина вздрогнул. — Я никогда тебя не прощу. Никогда. Взгляд Мадары потускнел, однако он догадывался о том, что услышит именно это, пусть и не понимал почему. Он знал, что делал Обито больно, но ведь между ними случались и хорошие моменты, верно? Мадара был готов простить отца ради них, когда попал в ад, созданный им Тобирамой. Готов был страдать ради Изуны хоть до бесконечности, ради одного его благодушия, даже редкого, а Обито не мог простить последнего, кто у него остался? Понимание ускользало от Мадары, но оно уже было не важно. — Я понимаю… — ответил он, взяв пистолет со стола. Затем направил его на Обито. — Но в таком случае, ты проиграл. Он был готов нажать на курок, но что-то во взгляде Обито остановило его. Тот сидел ровно. Перестал дрожать и нервно оглядываться, будто бы холодное спокойствие перед неминуемой смертью сработало на нем лучше морфия. — Действие, — сказал он вдруг. Мадара нахмурился. — Ты проиграл, Обито. Ты не выполнил то, что я сказал. — Но полночь уже наступила, верно? — парировал парень, улыбнувшись. — Я все равно умру. Дай мне хоть какой-то бонус, раз уж я твой сын. Мадара дрогнул, слегка опустил пистолет, но все еще держал мальчишку на мушке. Обито вдруг вздохнул и прикрыл глаза, положив руки на стол. Кажется, пришел его черед сделать ход, как и говорил ему Изуна. Если его письма были хоть в чем-то полезны — это решит все. — Бонус? — невесело усмехнулся Мадара. — Ну хорошо. И что же ты хочешь, малыш Обито? Приевшаяся с детства кличка покоробила парня, однако он продолжал сохранять спокойствие. Казалось, что его внезапная холодность подействовала на Мадару удручающе. — Я знаю, что тебе было нелегко, — признался Обито устало. Мадара поднял одну бровь в недоумении. — Я ведь столько лет собирал о тебе крупицы информации. Что-то додумывал, что-то слышал от тебя или брал из писем. Я думаю, что в какой-то степени я знаю о тебе все. И теперь твоя история подошла к логическому концу, верно? Но не моя. Не моя. — Ты столько времени хотел иметь семью. Ребенка. И теперь я понял почему. Мадара замер, если ранее на его лице была нервная улыбка, то теперь пропала и она. — Твоя семья никогда не любила тебя. Твои мать и брат боялись тебя, твой отец был жестоким монстром. Каждый раз, когда он предавал тебя, ты мечтал хоть о ком-то, кого мог считать по-настоящему родным, — продолжил Обито терпеливо. — Кто был бы твоей настоящей семьей, которая бы приняла тебя таким — ужасным больным ребенком. — Зачем ты рассказываешь мне это? — шикнул Мадара, но парень не замолчал. — Ты думал, что это мог бы быть твой брат. Верил, что вы будете неразлучны, но он оставил тебя. Ты готов был сделать ради него все, покинул свой дом, потерял отца и жил среди тех, кто совсем тебе не нравился, в городе, который тебя пугал, но никто этого не ценил. Этим только пользовались, — говорил он. — Ты попал в руки к больному психопату с врачебными замашками и он сломал тебя окончательно, воспользовавшись твоими слабостями. Вынудил тебя быть его ублюдским наследием, потому что ему было скучно. Все, кто тебя окружал — оставляли тебя. Пользовались тобой. Плевать хотели на тебя. И никто никогда не давал тебе того, что тебе было так нужно. — Обито, заткнись. Мне не нужны твои идиотские речи. — А потом ты понял, что единственный кто может дать тебе это — ребенок. Твой ребенок, который будет любить тебя искренне. Кто будет зависеть от тебя. Дети всегда любят своих родителей, верно? Ты знаешь это как никто другой. Я это знаю. Даже когда они причиняют нам боль, мы ищем им оправдание, потому что они — наша основа. Наша первосуть. — Я сейчас просто выстрелю в тебя. Мадара не нравилось, то что он говорил. Он ясно слышал белый шум на грани сознания и ему было некомфортно от того, что кто-то просто выкладывал его омерзительную жизнь по пунктам, как какую-то долбанную презентацию перед зевающими студентами. Он не хотел слышать это снова, да еще и так упрощенно. Это было нечестно. — Эта мысль стала для тебя навязчивой в Калифорнии, а Тобирама только подкреплял ее и извращал. Ты искал детскую фигуру везде, где мог. В Изуне, в случайно встреченных тобой людях, в чужих детях. В конце концов это сводило тебя с ума, правда? Поэтому новость о беременности Энн тебя сломала. Поэтому ты похитил Изуну. Поэтому так ненавидел тот факт, что у Изуны был ребенок. Семья. А у тебя все еще нет. Это вина Изуны и ничья больше. Он всегда опирался на свой инфантильный детский образ. Всегда перекладывал на Мадару опеку над собой. Делал его старшим, словно у них не было незначительной разницы в возрасте. Словно Мадара был его родителем. Отцовской фигурой. Он и хотел таковой быть. Ну и пусть. Этот образ стал для него действительно желанным. — И что с того? — оскалился он. Почему-то чужие слова выбивали почву из-под ног. — Ты так заботился обо мне. Хотел забрать меня у мамы. Держал взаперти Саске, который напоминал тебе о брате. И все это потому что ты все еще мог играть ту роль, которую так хотел. Мы были детьми в твоих руках, но ни я, ни Саске не были полностью твоими, и тебя это злило. Тебе нужно было больше. Полное обладание. — Боже блять, Обито. К чему ты все это ведешь? По-твоему, я не знаю зачем делал все это? Что я долбанный неудачник, который так и не смог добиться того, чего хотел? Обито раздраженно закатил глаза, резко встав из-за стола. Мадара последовал за ним, все еще держа его на прицеле. — Ты добился того, чего хотел, идиот. Единственный из всех! — возмутился он. — Посмотри на меня. Я буквально твой брошенный сын! Мадара раздраженно дернул плечом. — Это не то чего я хотел! — крикнули на него в ответ. Мадаре не нравился этот разговор, ему чертовски хотелось заткнуть себе уши. — Ты даже не считаешь меня отцом. Тебя воспитывал этот ублюдок, которого Энн посчитала лучше меня! — Меня воспитывал ты! — рявкнул Обито. — Все эти годы я выживал с тобой под одной крышей, Мадара. Мой пубертат пришелся на этот ебаный бункер. Если у меня и остались воспоминания о моем ненастоящем отце, то жизнь здесь их давно стерла. — И что с того? — не унимался Мадара. — Что, мать его, с того? Я мог узнать об этом намного раньше, и все было бы иначе. Я мог бы не быть таким… Дерьмовым отцом. Обито прыснул. — Нет, Мадара. Это ничего бы не изменило, потому что ты и есть дерьмовый отец. Ты — серийный убийца. Ты психопат и больной извращенец. Из-за тебя погиб Изуна. Ты убил Итачи. Убил Саске. Я чудом выжил в этой дыре с тобой, и, должно быть, только благодаря твоей ебнутой генетике. Ты вырастил ровно то, что мог. Меня. Не больше и не меньше, — вкрадчиво проговорил он. — И у такого беспринципного гандона не могло получиться что-то иное. Вот и все. — Обито вскинул руки. — Блять, это ведь даже не имеет значения, но ты почему-то это забываешь. Тебе нужен был ребенок. И он у тебя есть. Уж прости, что не дочь, но имеем, что имеем. Твоя уродская жизнь давно прошла и я — ее результат. Ты видишь последствия твоего ебнутого характера на лицо. Даже если тебе это не нравится. Твоя мечта осуществилась, Мадара! Ты — отец. Настоящий. И твой выросший сын стоит перед тобой, пока ты наводишь на него пистолет. Мужчина ошалело смотрел на него какое-то время, не зная, что сказать. Он открыл было рот, чтобы ответить, но затем захлопнул его снова, окончательно запутавшись. Медленно опустил оружие вниз, глядя куда-то сквозь Обито. — Правда… — произнес Мадара, но это уже не было игрой. — Обито… ты… ты ведь единственное хорошее, что я оставил после себя. Получилось. Ему удалось сбить Мадару с толку, но он знал, что его психопатическая натура быстро переварит потрясение. Нужно было опередить его быстрее. — Мое действие, — напомнил он осторожно. — Я хочу, чтобы ты обнял меня. Как нормальный родитель обнимает своего ребенка. Мадара посмотрел на него обескуражено и смущенно, будто бы Обито предлагал ему что-то более неприличное, чем то, что ублюдок проделывал с ним ранее, на протяжении стольких лет. Учиха медленно кивнул, все еще пребывая в прострации и странной эйфории, порожденной чужими словами. Если раньше он мог отрицать или отвергать с отвращением мысль о мальце как о его сыне, то сейчас она казалась почти вдохновляющей. Будто бы прошлое просто стерлось, оставив их в рамках невинности родительских отношений. — Конечно, сынок, — прошептал Мадара, неуверенно подойдя к нему ближе. Обито обнял его первым, крепко обхватив за плечи, и Учиха ответил ему тем же. Это было почти неуклюже. Но искренне. Руки Мадары обвили его чуть выше талии, все еще сжимая пистолет, и мужчина на мгновение позволил себе забыться, со вздохом уткнувшись лицом в чужое плечо. Этого мгновения хватило, чтобы всадить в него скальпель. Мадара закричал от боли, в безумной ярости оттолкнув от себя парня так сильно, что тот едва не упал. Скальпель торчал из его бока чуть выше тазовых костей. Обито не знал, задел ли какие-либо органы, однако судя по тому, что Учиха все еще стоял на ногах — убить его удар не мог. Парень метнулся к Мадаре, пытаясь перехватить пистолет. У него почти получилось, однако в последний момент тот сумел ухватиться за оружие покрепче, едва не направив его Обито в лоб. — Ты… ублюдок… — зарычал он, скривившись от боли. Обито потянул пистолет на себя, и Мадара выстрелил. Пуля угодила куда-то в стену, оставив на ней глубокий след. В воздухе запахло железом. Вот оно что. Да. Вот она — потерянная мысль. Мадара оставил ебаный скальпель на полу. И как засранец только дотянулся до него? Где спрятал? Обито вскрикнул. Выстрел оглушил его. В ушах стоял громкий звон, однако он хватался за пистолет до последнего, пытаясь отобрать его у Мадары. Но тот не сдавался даже со скальпелем, торчащим у него из бока. Яростно рвал оружие на себя, пытаясь бить парня по лицу свободной рукой. На миг ему снова удалось направить дуло в лицо Обито, но тот резко задрал его вверх. Еще один выстрел. На сей раз пуля угодила в лампу над их головами, и та яростно замигала. Наконец Учихе удалось отнять пистолет, но тот недолго пробыл в его руках. Мадара врезал ему в живот и парень упал на пол. Оружие отлетело куда-то в сторону. — Замахиваешься правой, а бьешь левой… умный мальчик. — сквозь зубы прошипел Мадара с трудом вытащив скальпель из тела. Сжал свободной рукой кровоточащий бок, едва удерживаясь на ногах из-за сумасшедшей боли. Однако стоял, в отличие от Обито. Черт возьми, это чудовище было воистину неостановимо. Обито замер, его глаза в ужасе расширились. Свет яростно мигал над их головами, и парню казалось, что их жизнь словно бы разбивалась по застывшим кадрам, каждую секунду скрывающихся в темноте. Что хуже всего — это сильно мешало ему понять насколько далеко от него находится Мадара и завалившееся в сторону оружие. — Двигайся, Обито! — кричал голос Изуны, но психопат возвышался над ним высокой грозной фигурой, психопат на чьем лице не было ничего, кроме ярости, и безумного азарта, словно бы он был военным, отправляющимся на свою последнюю миссию, заставил его застыть на месте. На какое-то время рассудок парня погрузился в холодный ужас. Он не издал ни звука, мгновенно утратив способность говорить и мыслить, когда его отец набросился на него с озлобленным криком. Силой воли парню удалось преодолеть парализующий страх, и он резко ушел от чужой хватки, перевернулся на бок. Затем на корточки, и потянулся к пистолету. Плечо обожгло — скальпель, которым целились в лицо, резанул по нему достаточно глубоко, чтобы порвать кожу. Голоса в его голове яростно вопили, перебивая друг друга. Каждый пытался дать совет, но Обито почти не слышал их из-за сильной паники. Один кадр перед новой тьмой — его дрожащая рука потянулась к пистолету, второй — Обито схватил холодную рукоять и направил его на Мадару. На какой-то краткий миг их глаза встретились. Холодные, слегка смазанные тенями Мадары и напуганные — его сына. Затем свет погас окончательно. Шум в ушах Обито прекратился. А вместе с тем исчезли и другие звуки, кроме его частого дыхания. В кромешной тьме он мог лишь направлять пистолет то в одну, то в другую сторону, совершенно не понимая, где сейчас Мадара. В окровавленных руках которого был нож. — Тебе так хочется жить, малыш Обито? — раздался голос совсем рядом. Обито направил туда пистолет, прижавшись к кухонной тумбе. — Не подходи! — он тут же проклял себя за этот испуганный крик — теперь Мадара знал где он. — На что ты надеешься? Что не станешь таким как я? Хах… Я тоже верил, что никогда не повторю судьбу… отца. Но это пустые надежды. Ты проклят, Обито. Вместе со мной, — голос мужчины, казалось, доносился из разных частей комнаты и Обито направлял пистолет то вправо, то влево. Однако голос был слаб. Мадара истекал кровью и с трудом терпел боль. Быть может, сильно хромал, держась за кровоточащую рану. Это давало парню слабую фору. — Ты слышишь меня? Понимаешь? Ты такой же психопат как и я, сынок. И ты обречен быть моим ужасным… наследием? Так говорил Тобирама, ах-хах, — чужой тихий смех заставил сердце парня сжаться. — Так что нам лучше бы позаботиться о том, чтобы ты не выбрался из этих стен. В конце концов, это место было построено не для того, чтобы не впускать что-то или кого-то снаружи. А чтобы не выпускать. — Не трать патроны, Обито. Ты не знаешь сколько их у тебя осталось… — прошептал ему Итачи. — Стреляй только тогда, когда этот урод подойдет вплотную. Обито постарался затаить дыхание, осторожно встав на ноги. Тщательно вслушивался в тишину. Что-то перед ним рассекло воздух. Он поспешил выстрелить. Вспышка от оружия на миг осветила лицо Мадары совсем рядом с ним, и парень понял, что промахнулся. Что-то взорвалось глухим металлическим звоном. Раздалась сирена. Бункер тут же окрасился в красный — загорелись резервные лампы на стенах. Те, что он уже видел в детстве. Только на этот раз он бежал не от увиденного им Таджимы. Теперь ему приходилось бороться с его сыном. Мадара замахнулся на него ножом, однако Обито выставил пистолет в его сторону и нажал на курок раньше. Но выстрел так и не раздался. В пистолете больше не было патронов. Нож порезал его руку и заставил выронить оружие на пол. Мадара яростно рассмеялся. В красном свете его лицо казалось еще более зловещим. Черные глаза приковали Обито к месту. — Смотри-ка. Ты сломал наше семейное гнездышко. Оно станет твоей могилой теперь. — Нет! Обито застыл, когда Мадара приблизился. В следующую секунду он ощутил острую боль чуть ниже живота. Глаза парня в шоке расширились, лишь сейчас он обнаружил себя, с трудом удерживающим чужие руки. Однако лезвие вошло ему под кожу, пробив тонкую кофту. Ткань тут же промокла, пропитываясь кровью. — Я знаю, что тебе больно... Но это нужно нам обоим, — прошептал Учиха ему на ухо. Его дыхание было тяжелым и свистящим. — Я только хочу помочь… Помочь, потому что Обито скорее всего пробил ему один из органов и Мадаре осталось не так много, чтобы убить его. Но, черт возьми, он сделает это. Он заберет мальчишку с собой. У Обито не будет своей истории. Он не уйдет отсюда. Он — часть Мадары, он должен умереть вместе с ним. Обито завыл от боли, и крик его перебил даже низкий гул сирены. Мадара улыбнулся, надавив на скальпель, дабы тот вошел еще глубже. В его глазах сияли красные блики — отражение бункера. Словно сущность проклятой железной западни обрело человеческое обличие. И это обличие было отцом Обито. И сейчас он его убьет. — Бей! — крикнул ему Изуна. Обито вздрогнул, словно бы очнувшись от холодной паники и боли. А затем резко ударил по чужому лицу лбом. — Блять…! Мужчина отшатнулся от него, выронив скальпель из окровавленных рук. Спрятал кровоточащий нос в ладонях. Почему эта дрянь сопротивляется? Он все равно проиграет. Как проигрывал уже множество раз на протяжении всех этих лет. Как проиграл при рождении, оказавшись его сыном. Как проиграли все они. Все! Мадара всегда выходил победителем. Всегда на шаг впереди. Никто не обойдет его в этом долбаном бункере. Он его единственный хозяин! Даже его сын. Этой поехавшей преемственности поколений пора оборваться, мать твою. — Таджима…(Тобирама? Хах!) ты не победишь, — зарычал он сквозь зубы. — Я разорву этот проклятый круг здесь и сейчас. Никто не выживет! Ты слышишь, Обито?! Парень судорожно отполз в сторону, оставляя после себя окровавленную дорожку. Он мычал от боли, но беспомощно полз назад. К бункерной двери, в ужасе глядя на медленно поднимающего скальпель отца. — Никто не уйдет отсюда! Никто… аха-ха, — Мадаре и правда было смешно. Смешно приходить к такому после целой жизни борьбы ни с чем. Чтобы стать тем, кем Таджима был для его брата. Последним испытанием. Но Обито его не пройти. Он снова громко засмеялся, морщась от боли. Смеялся так, как не смеялся никогда в своей жизни. Затем же медленно пошел к отползающему от него сыну, держась за кровоточащую рану. Кровь стекала с его рук, капала на пол, смешиваясь с кровью Обито, дорожкой ползущей за ним по пятам. Вот оно, истинное кровосмешение, хах. И все же он был быстрее раненного парня. Дыхание становилось все тяжелее. Воздух казался до ужаса горячим и разряженным — сказывались отказавшие системы воздуховода. Через пару часов здесь будет нечем дышать. — Стой! Обито кричал на него, но его голос был едва слышен в вое сирен. Мадара крепче сжал нож в руке. Отпихнул телевизор, об который ударился, после чего тот грузно полетел на пол. Его черный экран треснул, однако светящиеся красные лампы все еще отражались в черном стекле. — Не подходи ко мне! Обито продолжал беспомощно отползать назад — к коридору, но силы быстро его покидали. Окровавленные руки скользили по холодному бетону. Несколько раз Обито падал на спину, но тут же вставал и продолжал ползти дальше, не сводя глаз с надвигающегося на него психопата. Все, чего он хотел — это выжить. Как бы не была сильна боль. — Ну почему ты просто не можешь понять, Обито, — в злобной истерике прорычал Мадара. — Эта история должна закончиться здесь или все будет повторяться снова и снова. Это же логично! Ты такой эгоист. Ебаный, мать его, эгоист. Никогда... не слушал своего папу. И вот к чему это привело. Снова и снова. Из поколения в поколение. Ничего светлого. Одна тьма и гниль. Семьи всегда только отравляют. — Ползи, Обито! Не сдавайся! — кричал Изуна. — У тебя получится! — повторял за ним Саске. Голоса смешивались в сплошной поток из криков и ругани. — Мадара, это похороны. Ты не должен так реагировать. — шептал Таджима. Знаешь, как тебя называют? Папенькин сынок. Ты так похож на меня. — Ты никогда отсюда не выйдешь! — он был близко. — Ты, ебаный монстр, понятия не имеешь сколько дерьма можешь натворить там. Наверху. Я тоже не знал. И посмотри куда мы пришли. Тебе не избежать этого, сынок. Послушай папу, Обито. Сдавайся! — Мне страшно, — плакал маленький Изуна, когда они с братом прятались в шкафу. Отец прошел мимо них, так и не заметив, но Мадара знал, что рано или поздно он найдет их. Он всегда побеждает. Что бы они ни делали. — Все, что я сделал с тобой. Кого воспитал из тебя. Это все лишь затем, чтобы ты стал таким же, Обито. Иначе не получится. Только хуже. От этого проклятья никуда не деться. — Чувствуешь этот запах, брат? — улыбался парень, слизывая фруктовый лед с палочки. Делал это так показушно, что Мадара то и дело норовил отвернуться, лишь бы не смотреть на это зрелище. — Уличная еда, море, зной. Хм… немного мусорок. Должно быть, валяются здесь в одной куче с самого утра. Гадость. — Черт возьми, Изуна. Меня сейчас стошнит. — Что? Ты не чувствуешь? Ладно тебе. Это специфика больших городов. Вот стану известным актером — и поедем туда, где делят мусор! — Смешной ты. — У тебя нет выбора, малыш Обито. — Смотри на эти часы. Да. Я буду медленно их раскачивать, а ты следи. Тогда твои ответы будут честнее. Итак. Как давно у тебя появились навязчивые мысли о ребенке? — Тобирама удивленно вскинул брови, когда понял, что именно Мадара пытался ему сказать. — Ах. Это должен быть потомок. Обязательно он. Конечно. Я начинаю вникать в суть… — Просто дай мне уйти, господи… — Только посмотри на него, Мадара. Сама прелесть, — улыбалась Энн, качая крохотного ребенка на руках. Учиха молчал. — Хочешь подержать? Ой! Да он тянется к тебе. Наверное думает, что ты папа… Мадара рассмеялся. — И бросить своего отца? Нет, малыш. Ты никуда не пойдешь. Я позабочусь о том, чтобы мы умерли с тобой вместе. Как семья… А теперь будь хорошим ребенком, слушай, что тебе сказали. Обито изо всех сил пнул его ногой, и Мадара завалился вперед, упав прямо на парня. Однако нож все еще был в его руке. Учиха закричал, попытался отпихнуть от себя отца, ударить его по голове, отвлечь, но мужчина был проворнее. — Да уймись ты наконец, — прошипел он, морщась от боли и белого шума в голове. Замахнулся на Обито ножом, но тот вовремя отвел его удар, лезвие зацепило руку и прошлось по предплечью, оставив длинный красный узор. Обито закричал от боли, но заставил себя проигнорировать жжение в руке и перехватить очередной удар. Мадара яростно дернул скальпель на себя, но не рассчитав, отшвырнул его. Нож ударился о стену и упал где-то рядом. Обито попытался потянуться за ним, но его придавили к земле. Руки Мадары сомкнулись на его горле цепкой хваткой. Плотно прижали цепочку Изуны к коже, оставляя красные следы. О, нет. Нет, только не снова. Обито попытался закричать, но воздух застрял в легких. Мадара сжимал его шею так сильно, что не удавалось даже выдохнуть. Парень захрипел. Перед глазами рябило. — Тише, малыш. Вот так… засыпай. Скоро все закончится, — шептал ему отец, нагнувшись почти к самому лицу. Кровь из его разбитого носа капала Обито на лицо. — Хва… — руки парня сжались на его собственных, но разомкнуть чужую хватку не получалось. — тит… По щекам текли слезы. Обито понимал, что у него немного времени на то, чтобы освободиться, но не мог ничего придумать. Ужасно болел живот. Болело горло. Синяки, оставшиеся от их драки. Обито ощущал себя одной большой раной. — Скальпель! — вопил в его сознании Изуна. — Он недалеко! Тянись к нему! Тянись! Он видел скальпель краем глаза, но едва попытался потянуться за ним, как перед глазами потемнело. Время заканчивало для них обоих. — Тише… Просто нужно было немного воздуха. Хотя бы один вдох. — Мадара? — Хаширама смотрел на него без тени страха, только с легким беспокойством. Он до последнего не верил, что Мадара выстрелит. — Все скоро закончится. — Па… — пальцы сжали скальпель, но рука словно бы онемела. Хотя бы вдох… Изуна смотрел на него с ужасом и отчаяньем. Саске рыдал, по-детски жмурил глаза, будто бы надеясь, что монстр перед ним исчезнет. Глаза Итачи источали лишь ненависть. Ненависть всех, кого он запер и убил здесь. Мадаре нравились эти мгновения. Их глаза, когда они понимали, что вот вот умрут. Что оказались в ловушке наедине с монстром. Они ненавидели его. Смотрели на него глазами сына и Мадаре почти физически хотелось умереть, особенно когда цепочка Изуны так сильно впивалась в его ладони. Но сперва он должен был закончить то, что начал. Закончить это все. Не дать ему литься дальше. Сколько можно… Пожалуйста, пусть это все прекратится. Обито заскулил от боли, пытаясь не потерять сознания. Его легкие горели. Перед глазами понемногу расстилалась бледная пелена. Нет. Он не может отключиться. Если это произойдет — ему конец. — Борись, Обито! — кричал Изуна. — Ты справишься! — повторял Саске. — Убей его, — шипел Итачи. Но он не мог. Смотрел в глаза отца, пока по щекам текли слезы, и чувствовал как силы покидают его. Движения становятся все более медленными, мысли — текучими и липкими, как мед. Обито умирал. Перед его глазами проносилась вся его крохотная жизнь, начиная с раннего детства в Аштоне с любящей матерью и нелюбящим… отцом, свадьбой, играми с Какаши и Рин, ох… так мало воспоминаний до того ада, в котором он оказался по вине биологического отца. Затем Бункер. Синий свет и тикающие часы, чья стрелка неизбежно направляется к полуночи. Боль. Боль, бесконечная боль, слезы и омерзение, когда чужие руки трогают раздраженную кожу. Забираются под нее. Рвут и жалят до крови. Обито вспоминает вой сирены и Таджиму, свою потерянную дочь и кому, в которой оказался по вине Мадары. Его тело наполняет негодование и злость. Такая пустая жизнь. Жизнь мальчика для битья. Затем голоса. Звенящие и кричащие. Чужая жизнь из писем и рисунков, льющаяся на него потоком. Ведь все знают. Хочешь стать звездой — поезжай в Калифорнию. А в изолированных системах энтропия может лишь расти. Перед глазами парня потемнело. Вокруг него спорили и кричали люди. Мама просила парня дать отцу шанс, ее муж называл его выродком, Хаширама смеялся и предлагал снять об этой удивительной истории фильм, а Тобирама уже спешил поставить подходящий диагноз. Обито не знал, кого из них слушать, однако он не собирался умирать прямо сейчас. Нет, ведь… А что если твоя девочка жива? А что если твоя девочка жива? А что если твоя девочка жива? А что если твоя девочка жива? А что если… Отдаленно он чувствовал, что его губы шевелятся в попытке произнести хоть что-то, но слышал только приглушенные бульканья и хрипы. Наконец, ему удалось заговорить. Сквозь боль, слезы и смертельную усталость это было… — Папа… Мадара вздрогнул, чувствуя что вот-вот снова попадется в эту ужасную ловушку. Он продолжал смотреть в глаза единственному сыну, наблюдать за тем как медленно они, такие насыщенно черные, как две черные дыры, застывшие в космосе, понемногу тускнеют. Еще немного и все это закончится. Еще немного и он убьет его. Человека с таким же лицом как у него, с такими же глазами. Самого себя. Свое продолжение. Лицо Мадары исказилось от боли — но то была боль не вызванная раной. Какое-то время он смотрел на затихающего мальчишку, чтобы резко отпустить его горло, дав ему нужный миг сделать вдох. Обито тут же набрал воздух в легкие, закашлявшись. Начал дышать — жадно открывая рот. Его грудная клетка вздымалась так часто, что казалось, повторяла тревожный стук сердца Мадары. Мужчина прикрыл глаза, испытав странное облегчение. Перед ним не было ничего, кроме пустоты и неизвестности, но он знал, что это конец. — Я знаю. Тебе нужно то же, что и мне, — улыбался Тобирама, глядя на Учиху из тени. Океан бушевал за его спиной. — Наследие, Мадара. Твое продолжение. Передашь эту эстафету кому-то еще? Нет, нет. Он не хочет ничего передавать. Его история закончилась. Он устал. Он ужасно устал, но Мадара не может позволить себе убить собственного сына. Похоже... Это и есть то единственное различие между ним и Таджимой. Это было бы так неправильно… — Если будешь так часто дышать… — вспомнил он вдруг те первые слова, которые сказал маленькому Обито здесь впервые. — начнется гипервентиляция… Обито медленно открыл слезящиеся глаза. С трудом сфокусировал их на мужчине, продолжая судорожно дышать и прохрипел: — Наверни… дерьма и… Сдохни. Мадара ахнул, когда лезвие скальпеля, то самое, которым он когда-то оперировал Саске, воткнулось ему глубоко в живот. Застыл в шоке и медленно опустил голову. На мгновение бункер будто бы погрузился в мертвую тишину. Затем все его звуки умирающего стального монстра вернулись также резко, как пропали. — Ха… — усмехнулся Мадара, сплюнув кровь на подбородок. Несколько капель упало на лицо его сына. — Наконец-то… ты ударил куда нужно… Теперь он умрет? Просто… умрет? О, боже. Боже. Мадара совершенно точно умрет. Он захрипел, сжав скальпель, всаженный ему в живот ладонями и медленно завалился на бок, обмякнув на окровавленном бетоне. Обито поспешил отползти от него, но подняться не смог. Собственная рана вспыхнула острой болью, и парень со стоном опустился на пол, задрав голову. Мадара хрипло рассмеялся влажным булькающим смехом. Никто из них не двигался, будто бы оба Учихи решили прилечь вместе, наблюдая за горящими красными лампочками. Сирена над их головами, казалось, выла где-то далеко, словно погруженная под толщу воды. — Вот и все, малыш. Все закончилось… ах… черт, как же больно, — прошипел Мадара, с трудом перевернувшись на спину. Челка облепила влажное лицо. Обито так и не привык к его коротким волосам. — Я горжусь тобой. Учиха прыснул, ощутив как на сердце легла смесь отчаянья и злобного веселья. Гордится? Чем? Тем, что Обито снова повторил еще один виток их вечного семейного круга? Что он убил отца, как когда-то Изуна? Голоса в голове молчали, словно бы из уважение давая ему побыть одному. Никто из них так и не ответил на его молчаливый вопрос. Мы победили? Нет. Конечно нет. В этой игре нельзя победить, Мадара знает. Обито держался так долго, боролся за жизнь только, чтобы в конце понять, что проигрыш неизбежен. Вместо чувства победы он ощутил горечь. — Почему?.. — вдруг хрипло спросил парень, глядя в точку на потолке. У него не было сил смотреть на то, как Мадара медленно истекает кровью. Мадара не ответил, и тогда он вопреки ужасной боли в горле спросил громче. — Почему ты делал все это со мной? — обратился Обито к пустоте. Итачи в его голове улыбнулся. Разве не понятно? Такой исход был неизбежен, как и все прочие страдания. В изолированных системах энтропия может лишь расти. Энтропия — это хаос. А что может быть более изолированным чем бункер? Чем… семья? Мадара с трудом держал себя в сознании. Несмотря на то, что он не вытащил скальпель из живота, кровь все равно обильно стекала на пол, образуя под ним теплую красную лужу. Времени было немного. — Я хотел… Обито… — он с трудом мог говорить. — Хотел, чтобы ты меня понял. Обито лишь усмехнулся. Зло. С обидой. Его рана кровоточила не так сильно, однако она была и он понятия не имел насколько глубокая. Суждено ли им умереть вместе с бункером? Под вой сирены, посреди крови и красного света. Суждено ли быть заживо похороненными здесь? Хотелось громко рассмеяться. Обито вдруг подумал, что спустя много лет сюда заявятся какие-нибудь выжившие и увидят чудесную картину. Два скелета лежащие на полу совсем рядом друг с другом. Почти в обнимку. Должно быть они решат, что здесь погибли влюбленные. — Понять? — сухая усмешка снова сорвалась с его губ. — Что ж… я понял тебя. Да… я тебя прекрасно понимаю, Мадара. И это стоило мне… всего. — Я не могу по-другому, малыш Обито, — прохрипел мужчина. — Никто меня не учил… Да. Никто не учил, начиная с детства заканчивая сегодняшним днем. Он пытался быть любящим для Обито. Хотел быть кем-то большим, чем психопат, но эта болезнь стала для него клеймом на всю жизнь. Мадара хотел понять, сожалеет ли хоть о чем-то в своей жизни, но даже на пороге кончины утыкался в глухую стену внутри себя. Ту самую, которая отделяла его от других. Он бы хотел сказать, что будь у него шанс — поступил бы иначе. Был бы лучше. Но то только пустая ложь. Не стоит того, чтобы даже произносить ее вслух. — Ты ебаное чудовище, — по лицу Обито потекли слезы. — Я ненавижу тебя, боже. Ты бы знал, как сильно я тебя ненавижу… И как сильно он ненавидел себя. За то, что позволял себе скорбеть по Мадаре. Думать о том, что не может без него. Мерзость. — Я знаю, сынок. Знаю… — Ты сломал меня. Черт, ты все испортил. Я… я даже не уверен, осталось ли во мне хоть что-то… Мадара слегка повернул к нему голову, разглядывая плачущего сына сквозь прикрытые глаза. Его лицо было совершенно спокойным, пусть и измученным. Под глазами пролегали глубокие тени. Обито с трудом сделал вдох. Воздух становился все горячее. — Я люблю тебя, Обито, — прошептал он. — Я хотел, чтобы ты любил меня тоже. Как я. Просто для этого нужно было сломать сына так, как когда-то сломали его самого. Теперь они действительно были на одном уровне, верно? Лежали там, на полу и смотрели как умирает созданный их семьей бог. Существо, собравшее в своем бетонном нутре столько боли и страха. Сейчас оно агонизировало вместе с ними. Сирена становилась все тише. Должно быть, Обито просто снова терял сознание. — Ты не психопат, — вдруг сказал ему Мадара. — Ты мой сын… но ты не болен. Обито лишь сдавленно рассмеялся. Это не имело значения. Мадара уже отравил его этим злом. Парень давно перестал отличаться от него, и не важно, передалась ли психопатия ему по наследству или нет. Он тоже был чудовищем. Не таким как отец. Иного разряда. Но был. — Хочешь… совет? — вдруг снова заговорил Учиха. Он был нездорово бледен. Должно быть, уже потерял много крови. — Не заводи… нахрен… ребенка. А затем рассмеялся. «В конце-концов… — подумал он. — Это единственное, что я сумел понял даже своим больным мозгом». — Они будут страдать, Обито… — продолжил он свою мысль, прижимая глубокую рану. Кровь текла сквозь его пальцы. — Как ты страдал. Дети ведь… такие. Они становятся отражением наших ошибок. Нашей боли. Всегда. В тебе слишком много боли, малыш. Ты наполнишь ею и других. Обито закрыл глаза, позволил слабости взять вверх над ним. Он не хотел об этом думать. Знал, что Мадара говорит правду. Что он искренен впервые за долгое время, но не мог принять его слова. — Останься со мной… Я так хочу, чтобы кто-то побыл рядом, — Мадара хотел потянуться к чужой руке, но Обито казалось, был слишком далек от него, даже когда они лежали друг от друга в паре сантиметров. Они не близки. Никогда не были и не будут. Это его вина. — Мадара... Тебе страшно умирать? — спросил Обито, морщась от боли. Мадара помолчал какое-то время, а затем усмехнулся. — Что твоему старику бояться? — улыбнулся он бледными губами. — Там… в аду. Я встречу Тобираму и набью ему морду. Как следует. Обито хрипло рассмеялся. Он давно перестал верить и в бога, и в дьявола, но часть Итачи в его голове заставила парня думать о смерти как о более… метафизической вещи. Они просто умрут и исчезнут. Будут забыты и собой, и вселенной, да. Просто несуществование. Ужасное забвение, которое было еще до того, как оба они родились. Ничего страшного. Никаких страданий. Обыкновенное ничто. — Знаешь чего мне хочется? — вдруг спросил Обито отца. — Найти его дом и сжечь к чертям. Мадара прыснул, уже совсем тихо, словно проваливаясь в сон. Странно, но перед глазами не проносилась никакая жизнь, как обещали ему идиотские сериалы о загробной жизни, идущие раз в неделю по кабельному. Он не вспоминал Изуну. Не вспоминал Саске или Энн. Его голова была пуста, и Мадара ощущал себя приближенным к реальному здесь и сейчас сильнее, чем когда-либо. Рядом с ним лишь Обито. Он умрет, сохранив его тихий голос в голове. Ах. Как хочется спать. Похоже, Мадара сильно устал. Закрыть бы глаза и вздремнуть немного. Да. А потом они с Обито проснутся, посмеются над этой глупой ситуацией. И начнется новый день. Все будет хорошо. Они справятся. — Мой мальчик… — проговорил он. — Я бы тоже… этого… хотел. Ты… — Мадара? — Ты такой хороший… Обито… такой хороший ребенок… Обито хотелось ответить на это. Не оставлять слова мужчины повисшими в пустоте. Продолжить диалог. Говорить, говорить, говорить, лишь бы тот отвечал ему снова и снова. Это было так больно. Он вдруг ощутил острую тоску по Мадаре. Острое желание быть с ним таким. Умирающий отец казался ему самым приятным собеседником на свете, но полночь не могла длиться вечно. Где-то за горизонтом маячило утро, понемногу поднимаясь в небо своими слабыми солнечными лучами. Как жаль, что Учиха не мог наблюдать за этими мгновениями бесконечно долго. Парень вдруг провалился в сон, вопреки сирене и ужасной боли в горле и животе. В тяжелой холодной дреме ему снилась мама. Она вела его, еще совсем ребенка, за руку по зеленому парку. А он, весь измазанный мороженым, улыбался и показывал на лениво плавающих в пруду неподалеку уток. — Обито… Чей-то незнакомый голос не смутил мальчика. Он потянул маму за летнее белое платье, и она послушно повела его посмотреть на странных птиц поближе. Протянула ребенку хлеб и тот радостно принялся крошить его в воду. Утки столпились вокруг него, сытые и медленные, они вальяжно поедали предложенный Обито хлеб и изредка крякали, вызывая у мальца искренний смех. — Смотри, мама!

Обито, проснись!

Парень распахнул глаза, сделав глубокий вдох. Сирена все еще выла над его головой. — Я… — он попытался приподняться, но боль уложила его обратно. Как же он устал. Обито просто нужна была хоть капля отдыха. — Мадара? Он повернул голову к мужчине, но тот не ответил ему. Его глаза были плотно закрыты, голова повернута в сторону Обито. Мадара не дышал. — Черт… — Учиха с трудом дотянулся до его бледного лица. Коснулся кончиками пальцев влажной щеки, затем шеи и обреченно выдохнул, когда не обнаружил пульса. Тело Мадары слегка остыло. Сколько Обито лежал без сознания? — Ты должен встать, Обито, — Изуна стоял на ним, морща брови в тревоге и отчаянии. — Умоляю тебя. Не умирай здесь. Но он так устал. Боже. Спустя столько времени борьбы ради проигрыша, он имел право хоть немного отдохнуть. Неужели всех страданий было недостаточно? — Мы не выберемся отсюда. Но ты — можешь. Пожалуйста, Обито, — шептал брат Мадары. — Не сдавайся. Ты никогда не должен сдаваться. Слышишь? Ты прошел слишком огромный путь, чтобы отступить сейчас. — Ну же, — согласился Итачи. — У тебя немного времени, Обито. Скоро здесь не останется воздуха. В изолированных системах энтропия может лишь расти. Освободи себя. Выберись на свободу. Обито скривился от боли, снова посмотрев на Мадару. Тот будто бы спал безмятежным сном, угрожая проснуться как только мальчишка доберется до двери. Так ведь всегда и бывало. Ничего не могло измениться за раз. Обито не хотел верить, что Мадара погиб. Это наполняло его сердце отчаяньем. — Я не могу… — прошептал он. Обито действительно не мог. Это требовало от него нечеловеческих усилий, но их давно не осталось. Он потратил все в борьбе с Мадарой. Потерял много крови. Это был конец. Для того, чтобы выжить — Обито, как сказал бы Какаши, должен был встать на ноги, дотянуться до кухонной тумбы и достать до аптечки. Перевязать рану и дойти до двери. Где там бы его ждала долгая и изнурительная лестница вверх. Раньше он бы проделал бы это за считанные секунды, едва понадеявшись на свободу, но сейчас Обито сомневался, что смог бы даже подняться. Тело казалось тяжелым, словно из цинка. — Нет, ты сможешь, — возмутился Саске. — Ты же сильный. И взрослый! Обито не чувствовал себя взрослым. Словно бы его возраст остановился на том моменте, когда Мадара травмировал его впервые. Остальные годы были лишь дурным сном. Он хотел в это верить. — Не делай нашу жертву напрасной, — сказал ему Какаши. — Борись, — согласилась Рин. Обито вздохнул. Медленно потянулся вперед, вопреки ужасной боли, но сил все еще не хватало. — Ради нас, — прошептал Изуна ему на ухо. — И ради своей дочери. Она должна увидеть отца, Обито. Или мать? Это были нужные слова. Манипулятивные, однако нужные, поскольку взывали к маниакальной части сознания парня, — той, что была давно погружена в бредовые фантазии и старательно отравляла остатки рациональности в нем. Эта часть откликнулась на зов, Обито вздрогнул. Взгляд его потемнел. — Моя дочь… Он попытался подняться. Стеная от боли и нехватки воздуха, парень медленно сел на колени, в последний раз окинув мертвого Мадару усталым взглядом. — Только моя… Спустя долгие мучительный минуты он смог встать. Ноги казались тяжелыми и неуклюжими, Обито поспешил схватиться за тумбу, дабы удержать равновесие и не свалиться на труп отца. Вой сирены давил на уши. — Поторопись, Обито! — крикнул ему Итачи. — Воздух кончается. Если тебя вырубит от его недостатка, то… Ему не нужно было объяснять. Обито вскрикнул от боли, когда резко выгнулся, но стерпел ее. Медленно достал аптечку в верхней тумбы, торопливо открыл ее, выудив бинты. Трясущимися руками закинул в рот две таблетки обезболивающих и проглотил. Несколько пачек и баночек посыпались на пол под его неуклюжими руками. — Нужно… перевязать… — шептал он словно в горячечном бреду. Происходящее казалось сном во время тяжелой болезни. Глухая боль. Сирены. Красный свет посреди спертого воздуха. Обито силой воли заставил себя не отключаться. — Не теряй сознание, Обито. Не вздумай! — Ох, что же с нами будет? Что же будет? — шептали крысы. — Почему ты убил его, Обито? Он был главный здесь. А теперь бункер нас отвергает! Обито мысленно поблагодарил свои видения. Пока что только они и держали его в сознании. — Не отвергает… — слабо ответил он, с трудом приподнимая мокрую от крови майку. Рана казалась ему не глубокой, но жуткой из-за заполнившей ее крови. Что-то похожее было и у Мадары в свое время, но он выжил, верно? Обито промочил часть марли водой и осторожно приложил к животу. — Он умирает. Это агония. Через какое-то время он смог плотно обвязать рану бинтами и обработать менее существенные раны, и Итачи снова поторопил его идти дальше. И он пошел. Думая о дочери, Обито делал неуверенные слабые шаги навстречу бункерной двери, едва удерживая себя на грани сна и яви. Он снова слышал шум моря посреди сирены и собственных болезненных стонов. Визг машин со времен той самой аварии. Взрывы и крики. Мать звала его домой. Какаши бросал мяч на перемене, когда они играли в футбол, а Мадара снова и снова говорил ему только одно: — Не смей уходить, малыш Обито. Я дал тебе все. Твоя жизнь крутится только вокруг моей. Что ты будешь делать там без меня? Обито хотел его послушать. Черт возьми, он действительно хотел просто снова лечь возле Мадары и закрыть глаза, закончить их историю раз и навсегда. Но силой воли продолжал идти, еле-еле шевеля словно бы окаменевшими ногами. Крысы больше ничего не говорили ему. Как и Какаши с Рин. После смерти Мадары необходимость в них у сознания парня попросту отпала. Но не только они остались в прошлом. Изуна, Итачи и Саске, держащий брата за руку, смотрели ему вслед, обступив погибшего Мадару, словно криминалисты. На их лицах была грусть и одновременно облегчение. Никто из них не выбрался отсюда. Но Обито сможет. — Мы не призраки, — тихо сказал Изуна в его голове. — Мы не привязаны к этому месту, но это единственное, что связывает нас с тобой. Обито прислонился лбом к двери, глядя на кнопки слезившимися глазами. Было чертовски жарко. Дрожащими пальцами он стал медленно набирать код. 10. — Ты не увидишь нас там. Больше нет. 2. — Я знаю. Тебе страшно остаться одному. Ты слишком долго был с ним, чтобы не жалеть о его уходе, но ты справишься, Обито. Ты сильный. 0. 9. Изуна поджал губы, бросив на Мадару презрительный взгляд. Затем он решительно посмотрел на Обито в последний раз. — Убирайся из этого проклятого места и никогда… никогда не возвращайся. Дверь открылась. Замок щелкнул тяжелыми ставнями и Обито изумленно уставился на лестничные скобы перед собой. Здесь было намного холоднее. Дышать стало чуточку легче. Остался последний рывок. — Давай… давай! — Обито сжал зубы, с трудом терпя ужасную боль, уцепился за лестницу и полез наверх. Навстречу железному люку. Каждое движение приносило ему новые мучения, но он лишь упорнее двигался вперед, тихо проговаривая про себя собственные шажки. Восемь-девять-десять… Иногда ему приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание, но он все равно продолжал движение вверх, пока наконец не уперся о железный люк. Обито тяжело вздохнул. Пот обильно тек с его лба. Парень вытер его тыльной стороной ладони, с трудом держа ослабевшее тело на одной руке и толкнул люк вверх. Ничего не произошло. Тот очевидно был закрыт. Внутрь сознания парня закралась ужасная в своем существе мысль. Боже. Нет. А что если от этого долбанного люка тоже нужен ключ? Ключ который он так и не нашел?! Обито судорожно стал шарить по люку рукой, умоляя всех богов не поступать с ним настолько жестоко. В какой-то момент он услышал глухой смех мертвого Мадары и был уверен, что если опустит голову, увидит как тот стоит под лестницей и улыбается, тянется руками в своему сыну, дабы наконец увековечить их историю навсегда. Но это была лишь игра впавшего в панику разума. — Пожалуйста… — Обито снова обшарил рукой края люка, заставляя себя сохранять спокойствие, и наконец смог нащупать что-то, похожее на замок. Вернее, не совсем замок. То был рычажок, должно быть. Открывающий люк изнутри. Обито потянул за него из последних сил, и тот резко опустился вниз, едва не сорвав ему ноготь. Раздался скрежет и люк с глухим стоном открылся. Обито ослепило ярким светом. Совсем не солнечным. Бледным, какой бывает во время пасмурного дня, однако и его было достаточно, чтобы сбить просидевшего восемь лет в бункере парня с толку. В легкие ударил свежий холодный воздух. Обито болезненно застонал, закрыв глаза. Он не видел куда ему двигаться, но все равно наугад выбирался на поверхность. В ладони врезались маленькие камушки и песок, когда он полз на четвереньках прочь от люка. Затем силы окончательно покинули Обито, и он измученно упал на землю, последним рывком перевернувшись на спину. Какое-то время он лежал без движения, вслушиваясь в звуки вокруг. Привычный шум бункерных труб и кричащая в агонии сирена исчезли. На их место пришло тихое завывание ветра. Обито был свободен. Он был снаружи бункера спустя много лет, но не верил в то, что действительно выбрался на поверхность. Это казалось безумным сном. Безумной мыслью о том, что его единственное желание на протяжении всех этих лет наконец… исполнилось. Должно быть, сон. Сейчас он проснется посреди синего больничного света и гудящих труб. Сейчас Мадара снова скажет, что он слишком много спит в последнее время. Что-то капнуло ему на щеку. Затем на лоб. Что-то холодное и мокрое. Обито медленно открыл глаза, уставившись на пасмурное небо. Серые тучи проносились над его головой огромными тяжелыми титанами. Обито никогда не думал, что облака были такими огромными. Что небо всегда было так высоко. Удивительно высоко в сравнении с потолком бетонного бункера. Капли стали сыпаться с неба все чаще. В Долине Смерти пошел дождь. А Обито все не мог перестань смотреть на столь чуждое и далекое небо, словно бы боялся, что гравитация вдруг исчезнет и он упадет в него, будет падать и падать, не находя у этой бездны хоть какой-то край. Возникший спустя столько лет мир вокруг него выглядел гигантским. Бесконечное небо, бесконечная земля, уходящая за линию горизонта. Грохот грома вдалеке. Обито казался самому себе чудовищно незначительным в сравнении со всем, что окружило его в одно мгновение. Затерявшейся песчинкой в бесконечно чуждой вселенной. Все было таким незнакомым. Странным. Лишь множество форм и мутных серых оттенков. Даже его собственные руки казались странными, в бункерном свете они выглядели иначе. Сам Обито был другим — будто бы один подъем на поверхность, возвращение в старый, но отчужденный мир, сделали его совсем другим человеком. И все же это небо было воистину огромным. Грозным в своем исполинском грохоте, приходящим с холодным ветром издалека. Оттуда, куда уже нельзя заглянуть. Нельзя уткнуть взгляд в знакомую стену. Видел бы это Мадара. Знал бы, как у Обито кружится голова прямо сейчас. Никакой полуночи никогда не было. Как и самого времени. Этих глупых часов. Есть только один бесконечный и непрерывный момент. Непрерывное «сейчас». Я понял это лишь здесь. Парень устало закрыл глаза, не в силах совладать с миром вокруг, и провалился в небытие. В тревожном сне ему виделись стены бункера. Полночь подошла к концу.