your reality

      Крик очень быстро рассеивается: Бакуго просыпается, вскакивает, что-то матерное шипит, а потом встаёт с кровати — та натужно скрипит. Ты не успеваешь даже среагировать, только оборачиваешься и смотришь на подрагивающие опущенные плечи парня. Он пошатывается, в два быстрых и смазанных шага преодолевает расстояние между кроватью и сумкой, после чего с глухим звуком падает на колени. Твои глаза ещё не до конца привыкли к темноте, ты ещё не можешь нормально осознавать происходящее, у тебя звенит в ушах, а перед глазами только смутные образы, но… но ты тоже садишься на кровати и хрипло спрашиваешь:       — Что случилось?.. — глупо, но ничего другого ты сейчас явно не скажешь. Хлопаешь глазами, пытаясь привыкнуть к отсутствию света, слышишь, как Бакуго шумно сглатывает, как он высыпает таблетки, как сглатывает ещё раз, как шумно пьёт воду… блядь, ты ничего не понимаешь и тебя это, откровенно говоря, раздражает.       — Заткнись! — он кричит будто и не на тебя — он всё ещё стоит около сумки, он всё ещё к тебе спиной. Ты видишь, как дрожат его плечи, потому что они выделяются на фоне общей темноты: они белые, как и его волосы, они будто светятся.       И дрожат.       Дрожат-дрожат-дрожат.       А ты всё-таки встаёшь с кровати и, пошатываясь, идёшь к нему, надеясь ни обо что не споткнуться. Он ни на что не реагирует, просто стоит перед сумкой, подрагивая то ли от злости, то ли от нервов — не знаешь. Но подходишь к нему и кладёшь ладонь на плечо — он вздрагивает, оборачивается к тебе, смотрит, но как именно он смотрит, ты не можешь понять — не видишь. И всё равно стоишь, и трогаешь его плечо, думая, стоит ли проявлять заботу, стоит ли что-то делать, стоит ли ему как-то помогать — ты не знаешь, что нужно делать в таких ситуациях.       Он решает за тебя, скидывая твою руку и что-то раздражённо бурча. Кажется, что-то про «Иди нахуй» или «Отъебись». А потом уходит на кухню. Ты следуешь за ним. Зачем? Не знаешь, но что-то тебя туда будто тянет. Наверное, ты просто не можешь остаться безучастным. На кухне включается свет.       Только вот Бакуго никак на тебя не реагирует — он снова ставит чайник, копается в тумбе, выискивая пока ещё запечатанную упаковку растворимого кофе, потом достаёт почему-то две чашки, и что-то делает, кажется, практически на автомате. Ты подходишь к нему и накрываешь его руки своими, и только сейчас ты видишь, насколько у него безумный взгляд. Безумный, пустой, совершенно безучастный — он серьёзно делает это автоматически. Ты не знаешь, видит ли он перед собой тебя, видит ли он хоть что-то вообще, но сам факт, что, даже находясь в подобном состоянии, он готовит два кофе. Тебя передёргивает. Чайник щёлкает — видно, вода ещё не остыла с вечера. Ты пытаешься улыбнуться и пододвигаешь чашки к себе, доделывая ещё не начатое.       Бакуго смотрит на тебя пустым взглядом, беззвучно двигая губами и, кажется, злясь. Но тебе это не важно, ты засыпаешь в чашки по полторы ложки сухого кофе — он приятно пахнет, что ты не без удовольствия отмечаешь — заливаешь всё это водой из чайника, отмечая, что на упаковке, вообще-то, написано, что нужно не кипятком… но тебя это не заботит. Чашки ты переносишь на стол. И очень надеешься, что Бакуго хватит одной чашки кофе, чтобы успокоиться…       Не хватает. Его взгляд не проясняется — ты нервно думаешь, что же за таблетки могли бы быть. Он смотрит на тебя, будто ты какое-то чудовище, но, когда пытается говорить — выходит странный хрип.       — Всё в порядке? — Шото, ты дебил, не мог ничего другого спросить?       — Что случилось? — какой-то пиздец случился, Шото, ты разве не видишь?       — Я могу чем-нибудь помочь? — тут вообще-то тебе помогают постоянно, ты-то куда лезешь, идиот?!       Ответов нет, да и не кажется тебе, что они отличались бы от того, что ты сам себе надумал. Бакуго делает ещё один глоток.       Что ему приснилось? Что за таблетки он пьёт? Почему от них у него такая реакция? Что вообще с ним, блядь, происходит? Ты не знаешь, но, кажется, раздражаешь его.       — Хватит на меня пялиться, ублюдок половинчатый, — шипит, но ты его едва слышишь. — Сотри это ебаное выражение с лица, говорил же.       Отводишь взгляд. Ты понятия не имеешь, что он за человек и что у него за жизнь. Смотреть на него сквозь призму его к тебе отношения — глупости, на самом-то деле, но ты пытался. Только вот понять, что он за человек, ты попросту не можешь. Ты не можешь понять, кто перед тобой сидит, но сейчас его тебе почему-то хочется пожалеть. Но ты не знаешь, как это сделать. Ощущаешь себя идиотом и тормозом, хочется сказать ему, что он был прав, но язык двигается против воли:       — Что за фигня с тобой происходит? Ощущение, будто разревёшься, стоит мне отойти.       Кажется, ты украл его интонацию: ты будто бы слышишь его, а не себя. Ты слышишь его в своей голове. Тебя это пугает.       Бакуго снова отпивает из чашки.       Ты следуешь его примеру.       — Заткнись! — кричит он, когда ты сглатываешь: — Ты здесь вообще что делаешь?! Какого хрена хозяйничаешь?! Что ты здесь забыл?!       Он кричит, не поднимая взгляда на тебя, он смотрит в чашку кофе, видит там своё же собственное отражение и продолжает кричать. Только ты уже не можешь разобрать, что именно он кричит — у тебя в голове отпечатываются его предыдущие слова, они постепенно врастают в мозг, вплетаются в его извилины, ты запоминаешь их, хотя точно не уверен, тебе ли они были адресованы.       — Я ненавижу тебя, — выдыхает он. Устало выдыхает. Допивает свой кофе — ты тут же думаешь, что он мог просто выпить снотворное, но потом начинаешь задумываться, а зачем ему тогда следом пить кофе.       Чувствуешь отвратительное чувство вины — когда тебе было хреново, пусть и по его вине, он тебе помог. Да, тогда в отеле, да, два дня назад, да. Но помог же! И тебе нужно ему помочь, наплевав на всё, что у тебя в груди сейчас ноет от тех его громких упрёков. Ты здесь кто? Никто, ты пока что сидишь у него на шее. Ты вообще должен перед ним на цыпочках ходить или на коленках ползать, отсасывая периодически.       Однако сейчас ты слишком остро понимаешь, что вы с ним на самом-то деле одного возраста. Или почти одного. И ему нужна помощь.       Встаёшь, подходишь к нему, кладёшь свои руки на плечи, снова слышишь смутное «Иди нахуй», выдыхаешь сквозь зубы, а потом подхватываешь его под мышки и тянешь вверх. Поддаётся. Встаёт. Радуешься, что ты выше него пусть на несколько сантиметров, прижимаешь к себе, непонятно зачем утыкаясь носом в шею и вдыхая сладковатый запах его кожи — приятно, привычно. Ты живёшь в его запахе уже несколько дней, ты к нему настолько привык, что почти что любишь его. Нет, не Бакуго, а его запах, которым ты дышишь сейчас.       Парень в твоих руках не двигается, просто стоит как истукан. Даже молчит… нет, не говорит внятно — он что-то булькает, бурчит, почти шипит, но не говорит. И ты воспринимаешь это молчанием.       Закидываешь одну его руку себе на шею, становясь так, чтобы он почти на тебе висел, после чего пытаешься идти с ним в спальню. Он переставляет ноги, когда ты тянешь его вперёд, бурчит что-то неразборчивое. Упорно думаешь, сколько же таблеток он выпил, чтобы его вот так вынесло… а потом понимаешь, что это мог быть эффект кофе или таблетки вообще — наркота, которую он сам и растаскивал. Ты ничего не знаешь, но ведёшь его в сторону спальни…       Первым своим шагом он задевает стол, сваливая чашку с твоим кофе и разливая её по стулу и полу. Кажется, придётся искать половые тряпки. Вы «идёте» дальше.       Не успели вы пройти и половину короткого коридора — Бакуго очень медленно передвигался, периодически цепляясь за стену или путаясь в собственных ногах — как ты слышишь откровенное бульканье со стороны своего, так сказать, подопечного. Его тошнит. Ты судорожно тащишь его в сторону ванной. Даже не тащишь, ты рывком его туда затягиваешь, будто он ничего не весит, помогаешь склониться над унитазом, отрываешь его же руку ото рта — он упорно его зажимал, смотря вперёд безумным и расфокусированным взглядом. Его рвёт смесью лапши, кофе и кусками таблеток, которые не успели раствориться. Их теперь плавает минимум три. Ты придерживаешь его, чтобы он случаем не завалился на бок, а потом помогаешь подняться, когда у него прикрываются глаза. Точнее не помогаешь подняться, а поднимаешь его.       Спит. Или отключился. Ты толком не знаешь, но скорую звать попросту боишься — кто знает, каким дерьмом он наглотался, а проблем у вас и так предостаточно. Сажаешь его на пол возле машинки, хватаешь полотенце с сушилки, мочишь его край и вытираешь ему губы и грудь. Думаешь, что ему будет неприятно проснуться в таком виде, а потому делаешь всё, что можешь. Потому что не можешь это просто так оставить. Он ещё нужен тебе, без него ты скатишься непонятно куда.       Поднять его оказывается сложнее, чем ты думаешь — он обмяк, он не помогает тебе, а потому ты будто тянешь вверх неприподъёмную тушу. А потом пытаешься взять его на руки и уже так несёшь в кровать. Как невесту. Смешно. Кладёшь его на кровать, он судорожно выдыхает, хрипит, а ты накрываешь его одеялом и идёшь убираться на кухне.       Тряпки-тряпки-тряпки… находишь ты их под раковиной в ванной и становишься безумно рад этому факту. Убираешь кофе с пола, стула и стола — и плевать, что всё одним и тем же куском материи, а потом ополаскиваешь чашки.       Плотно зажмуриваешь глаза, а потом расслабляешь их — в глаза бьёт свет, а у тебя пересыхает в горле. Нервно завариваешь себе чай, открываешь окно и начинаешь курить. Сколько ты за сегодня выкурил? Не знаешь, но, блин, всё равно. Тебя уже не напрягает жжение в груди, от него даже не хочется кашлять. Допиваешь чай, выкидываешь окурок за окно, потягиваешься и понимаешь, что в комнате тебя ждёт человек, у которого явно дохрена проблем. И, судя по всему, с этими проблемами он сам не может справиться. И ты почему-то хочешь ему помочь. Правда, почему — не знаешь.       Забираешься к нему под тёплый бок, радуешься, что всё-таки потратил силы, чтобы обтереть его, улыбаешься и засыпаешь. Он подрагивает, но дышит ровно и спокойно. Надеешься, что он проснётся утром, потому что почему-то у тебя возникает вариант развития событий, что он просто не проснётся.

***

      Однако он просыпается, притом даже раньше тебя, потому что, когда ты разлепляешь глаза и трёшь их, пытаясь сфокусироваться, рядом с собой ты обнаруживаешь пустоту и смятую простыню. А ещё ты понимаешь, что развалился так, что занимаешь сейчас большую часть кровати. Тебя это не то, чтобы коробит, но всё-таки… тебе неловко. Правда, это быстро проходит, когда до тебя доходит простая истина: сегодня будет сложный день.       Не то, чтобы у тебя за эту неделю хоть один день был не сложным, но, всё-таки, трахаться по мотелям и драться с непонятными личностями по клубам — это вам не искать работу. Да и с Бакуго нужно было бы поговорить если не о вчерашнем дне, то хотя бы о сегодняшнем и о всех последующих.       Только вот из постели тебе вылезать откровенно не хочется.       Потягиваешься, жмуришься, глубоко вдыхаешь — запах Бакуго чувствуется на его половине кровати, думаешь, что спать с ним в одной постели не очень-то и плохо — и всё-таки встаёшь. Встаёшь, плетёшься на кухню, отмечая, что спортивная сумка застёгнута и отодвинута к другому краю комода. Ты точно помнишь её прежнее расположение.       Выползаешь из комнаты, доходишь до кухни, видишь Бакуго, который сидит и курит перед чашкой кофе, залипая в телефон… в твой. Но это ничего, у тебя там всё равно никакой личной информации нет — сохранённые картинки, да… вчерашняя фотография его, готовящего ужин. Та, которая тебе почему-то казалась безумно милой и атмосферной. Думаешь, что всё нормально, что это его явно никак не заденет и хрипишь с непривычки:       — Доброе утро, — криво улыбаешься, подходишь к чайнику, трогая его рукой — горячий, только недавно вскипел, можно налить себе кофе.       Как-то незаметно для себя ты стал любить этот терпкий напиток. Бакуго на тебя плохо влияет. Ты только что это заметил? Какой же ты молодец, Шото. Ой, нет, ты же теперь не Шото, ты теперь, вроде… как тебя там… Асаши? Да, именно. Но тебе всё же не нравится имя.       — Ага, доброе, — кивает он, затягивается, выкидывает окурок за открытое окно, отпивает кофе, кажется, допивая его, а потом, когда ты сам уже садишься перед ним с чашкой полной крепкого кофе, продолжает. — Для начала, хер ты туда сунешься без меня. Нет, я не буду там с тобой работать, я просто осмотрюсь, — между его бровей пролегает морщинка, он прикусывает губу, ты делаешь первый глоток и тоже морщишься — горячо и горько.       — Хорошо, — выдыхаешь, дуешь на поверхность жидкости, надеясь, что она скоро остынет.       — Угу, — соглашается он, а потом утыкается в твой же телефон. — У тебя зарядника, конечно, нет? — отрицательно мотаешь головой, — придурок, не мог зарядник из дома стащить? — пожимаешь плечами. — Пиздец. Ладно. У тебя скоро телефон сдохнет, а разъёмы у нас разные.       Бакуго тихо матерится сквозь зубы, а потом трёт глаза.       — Слушай сюда, планы такие. Сначала твоё собеседование, потом я по своим делам смотаюсь — нет, тебя я с собой тащить не собираюсь, под ногами путаться будешь. Потом ещё за шмотками тебе надо будет заехать… но это потом. И да. Давай сразу обговорим: хочешь что-то сделать — делай, не жди выстрела стартового пистолета, но, если сотворишь херню — расхлёбывать тоже будешь сам. Я за тобой сопли вытирать не собираюсь, — он хмурится, а потом встаёт.       Почему-то сказать: «Окей, а было ли то, что я делал вчера ночью, хернёй?» — у тебя не поворачивается язык. Ты просто молча киваешь и делаешь пару глотков кофе, понимая, что он уже благополучно остыл, стоя на сквозящем из окна холоде.       — Вчера ничего не было, — говорит он едва слышно, проходя мимо тебя и отправляясь в ванную.       Ты удивляешься, не сказал ли ты свою фразу про херню и вчерашнюю ночь вслух. Но ему, кажется, твои ответы нахер не нужны. Тем лучше.       Интересно, у вас есть какое-нибудь подобие еды на завтрак? Лезешь в холодильник, радуешься сандвичу на тарелке, который предстаёт перед твоим взглядом сразу же, как ты открываешь заветную дверцу. Усмехаешься, потому что Бакуго чёртова хозяюшка или считает тебя совсем немощным. Но улыбаешься и боишься привыкнуть.       Твой телефон сиротливо лежит на столе, когда ты заглядываешь в последние запущенные предложения, галерея идёт сразу за браузером, усмехаешься и идёшь на отчаянный шаг: ставишь эту глупую фотографию на заставку — она идеально соответствует разрешению твоего экрана, не было утрачено ровным счётом ничего. Интересно, что сделает Бакуго, увидев это? Наверное, ничего, но тебе просто интересно наблюдать за его реакцией. Тебе интересно знать, что это за человек — вряд ли вы расстанетесь в ближайшее время, слишком уж тесно твоя жизнь с ним переплелась. Да и пока он с тобой, тебе ничего, скорее всего, не грозит. Тебе так хочется думать, у тебя есть какие-никакие причины так думать. Он защищает тебя, заботится о тебе, а тебе надо будет успеть отплатить ему за это — хоть деньгами, хоть чем.       Когда Бакуго освобождает ванную, ты уже успеваешь не только доесть, но и покурить, помыть чашки и протереть стол от крошек. Он смотрит на тебя, а ты понимаешь без слов, что тебе тоже надо пойти в душ, притом «не тормозя» и «побыстрее». И ты следуешь его невысказанному «приказу», потому что сам понимаешь, что времени лишнего у вас нет, а на собеседование нужно идти в максимально презентабельном виде — начинаешь скучать по оставленной у Бакуго дома рубашке и штанам.       Твой телефон протяжно пиликает и отрубается — ты удивлён, что он протянул так долго. И всё же жаль, что реакцию Бакуго придётся ждать чуть дольше, но, быть может, оно и к лучшему?

***

      Чтобы отправить тебя «в логово извращенцев», Бакуго увесисто щёлкает тебя по затылку, после чего бросает в тебя, только что вышедшего из душа и одетого в полотенце на бёдрах, какую-то одежду, которую выудил как раз из той волшебной спортивной сумки. И говорит, чтоб ты одевался как можно быстрее, иначе он тебя прибьёт.       Улыбаешься, понимаешь, что к этой яростной заботе слишком просто привыкнуть, а потом, краснея и бледнея начинаешь одеваться. И чёрт, ты чувствуешь, как его взгляд скользит по твоему обнажённому телу, ты ощущаешь, как он ощупывает твои ноги и бедра — ты повернулся к нему спиной, пока натягивал бельё и носки со штанами.       Пока ты был в душе, на себя ты насмотрелся вдоволь — синяки на бедрах от чьих-то слишком наглых ладоней и пальцев потемнели, будто отмечая «этого парня недавно лапали за задницу». И, кажется, смотрящий именно туда Бакуго, самодовольно усмехается. Здорово, великолепно. Натягиваешь штаны побыстрее, чтобы он не пялился, куда не надо.       Вообще, в остальном собираетесь вы достаточно быстро — и парик он тебе помогает приладить, конечно, бурча и злясь по этому поводу, и о том, что ты грёбаный Асаши он тебе напоминает раз шесть, и, конечно же, прежде чем выйти из квартиры, он прижимает тебя к стене и целует. Нахрена? Ты не знаешь, но ты, в общем-то, не против. Конечно, Бакуго вряд ли проникся к тебе нежными и трепетными чувствами, как и ты к нему, собственно, но раз ведёте себя как парочка влюблённая, значит из ролей выходить нельзя.       Ну, и ещё тебе нравится с ним целоваться сразу после чистки зубов. Это приятно, вкусно и вообще. Собственно, никаких других причин и нет. Ну, наверное. Потому что целует он тебя долго — ты уже давно понял, что ему это явно очень нравится. Правда, это тебя заставляет немного понервничать — он же всю душу из тебя этими своими поцелуями высосет. Да и как-то мысли закрадываются нехорошие, что не стоит вам сосаться почём зря — не парочка ж вы всё-таки…       Закутавшись в куртки и заперев входную дверь на два оборота ключа, вы, следуя советам Гугл-карт, отправляетесь в это твоё будущее место работы. По ходу дела вы успешно собираетесь зайти за дубликатом ключей для тебя, потом обсуждаете твой телефон и зарядное устройство. Бакуго тихо шипит сквозь зубы — он не любит говорить на улицах, но всё равно продолжает тему, продолжает расписывать ваш день специально для тебя, потому что он каким-то мистическим образом понял, что ты ничего не понимаешь, что тебе нужно, чтобы он повторил. Блядь. Ты начинаешь чувствовать себя тупым, но зато теперь ты твёрдо знаешь, что после собеседования вы идёте заказывать ключи, после заказа ключей, вы идёте за шмотками, после шмоток вы возвращаетесь за ключами и «и только попробуй дома натворить какую-то херню, я тебе шею сверну, если ты хоть что-то испоганишь». В общем, он позволит тебе быть дома одному, а за зарядником сам тебе как-нибудь сходит. Ты даже рад.       Только вот у тебя сердце болезненно сжимается с каждым шагом в сторону того прекраснейшего кафе — ты видишь его уже сейчас, это яркое здание, которое слишком выделяется на фоне серого, лишь изредка пестрящего незаметным в дневное время суток неоном. Оно чёрно-белое, но этот белый буквально кричит о том, что он — яркий. И чёрный, который тоже, чёрт побери, выделяется. А ты нервничаешь. Может, не стоило идти в такое яркое место? Может, это только навредит тебе?       В груди клокочет сердце, лёгкие будто наполнены смолой — ой, почему «будто», ты ж куришь как придурок уже который день! — и дышать слишком тяжело. Бакуго скашивает на тебя взгляд, а потом усмехается:       — Я тебе говорил, что нехер сюда соваться, — пожимает плечами. — Но деньги тут не мелкие крутятся, так что выбор неплохой.       Сглатываешь, киваешь, а потом понимаешь, что остановился. И Бакуго понимает, что ты остановился. А ещё ты понимаешь, что забыл на подоконнике сигареты. И Бакуго протягивает тебе свои, а потом и зажигалку. И ты чувствуешь, как в грудине начинает болезненно пульсировать нежность — он знает, что ты успокоишься, если покуришь, он знает, что это тормозит ваши планы, знает, что ты — вечный тормоз… но терпеливо ждёт, пока ты дрожащими пальцами прикуришь, а потом затянешься. Правда, он ещё твою сигарету одалживает, которая, по идее-то, его. И затягивается сам. А потом возвращает, пихая фильтр тебе между губ и дотрагиваясь до них подушечками пальцев. И ты готов взорваться от всего, что тебя переполняет.       — Не ссы, половинчатый, — как-то пренебрежительно кивает он, а у тебя снова пустота в голове — сигареты слишком сильно на тебя действуют. По крайней мере, сигареты Бакуго. С вишнёвым запахом и вкусом его губ на фильтре.       Вы снова начинаете идти, видите, как около дверей в заведение стоит прекраснейшая «горничная», у неё фиолетовые волосы, фиолетовые же глаза — правда, под ними залегли огромнейшие мешки, будто «она» не спал около месяца… платье точно как с картинок, но на плечах подобие куртки — видимо, позаботились о бедняжке, не дали ей замёрзнуть.       — Добро пожа… — тянет она, а потом фыркает в кулак. — Проходи.       — Сдохни, — шелестит Бакуго, а потом хватает тебя за рукав и тянет внутрь заведения. «Горничная» смеётся, достаёт телефон из складок юбки и что-то начинает печатать — ты видишь это, обернувшись.       Мимо зала с посетителями тебя протаскивают как на буксире, ты едва успеваешь уловить задумчивые взгляды «работниц», направленные на вашу пару, а про шокированные лица клиентов — вообще лучше бы промолчать, потому что и сказать-то нечего. Ты нервно пытаешься осмотреть весь зал, но перед глазами всё плывёт, будто ты напился, тебя начинает немного тошнить. Однако вы резко останавливаетесь прямо перед барной стойкой, и Бакуго, повернув голову в твою сторону, «выплёвывает»:       — Добро пожаловать, блядь, ты в пизде.       Ты сглатываешь, начиная склоняться к мыслям, что Бакуго отговаривал тебя не просто так.