your reality

      Всё-таки не зря он называет тебя долбоёбом и шлюхой. Ну, или не просто называет, а именно и считает. Совсем не зря. Потому что только долбоёб будет отсасывать просто потому, что захотелось. Тебе нечем аргументировать свои действия, у тебя нет оправдания, у тебя вообще ничего нет. Ты почти привык к этому. Хах. Смотришь на Бакуго снизу вверх, а он лежит, уже закинув руки под голову и блаженно прикрыв глаза. Ты видишь, как расслаблено его тело… ну, почти расслаблено, член-то, который ты старательно насасываешь, напряжён, да ещё как. Неужто у тебя так хорошо получается? Нашёл чем гордиться, долбоёб.       Ты долбоёб, Шото, ты долбоёб.       А отсосы не так уж и мерзко.       Ты вообще не знаешь, с какого хрена тебе захотелось ему отсосать — мог же просто сам на нём попрыгать, так бы получили удовольствие оба, но… но почему-то тебе так хочется. Тебе хочется облизывать его чёртов член, который он в тебя пихает при любом удобном случае, обводить языком головку и наблюдать, как постепенно краснеют его щёки, как подрагивают светлые брови, как он начинает хмуриться и напрягаться.       В голову невольно лезут воспоминания не так давно минувших дней, когда он поставил тебя на коленки и отымел в глотку… только вот от них даже не становится мерзко. Ты помнишь, что ты тогда проблевался, что он потом проявил какую-никакую заботу… но ты ничего не чувствуешь. Тебе должно быть противно!       Нет, нихуя.       Бакуго хрипит, а ты продолжаешь усерднее работать ртом и пальцами — ты ими оглаживаешь всё то, что не помещается в рот. К примеру, мошонку. Ты не думал, что у него интимные места тоже побриты, ты не помнишь, были ли они такими всегда, но тебе это определённо нравится. Ты гладишь его кожу, вбираешь его член настолько, насколько можешь, не пропуская в горло, и всеми силами стараешься довести до стонов. Но он пока что только тяжело дышит и тянется рукой к твоим волосам… нет, только не это, нет-нет-нет!..       Выход приходит в голову спонтанно — ты перемещаешься так, чтобы он руками мог до тебя дотянуться, дотронуться до резинки трусов, приспуская их, пройтись пальцами между ягодиц и усмехнуться едва слышно — заметил, что ты гладкий. Тебе становится ещё более стыдно, ты снова возвращаешься к активным движениям головой, стараясь теперь брать как можно глубже, но не до конца.       Бедра парня под тобой подрагивают, ты чувствуешь это и понимаешь, что ему хорошо. Он гладит твою мошонку пальцами — тебе тоже становится хорошо, мурашки лезут по телу куда-то, скручиваясь в тугой тяжёлый узел в паху, тебе хочется, чтоб он наконец-то дотронулся до твоего члена, да только вот нифига подобного — он просто нежно и медлительно гладит, иногда сжимая в пальцах твою и без того «помеченную» попу. Стонешь куда-то ему в член, начинаешь увереннее скользить по нему губами, дотрагиваясь пальцами до подобравшихся яичек. Тебе не хватает воздуха и самоконтроля, тебе всё это почти надоело, и тебя, если честно, клонит в сон, но ты слишком упёртый, чтобы просто так сдаться.       Бакуго оттягивает твою ягодицу в сторону — твоя задница — это будто мягкая игрушка для него, которую он уже как только не помял, тебе стыдно находиться перед ним в таком виде, а ему, вроде бы, норм, ты чувствуешь, как он заставляет тебя забраться на него и широко лижет собственноручно поставленные отметины. Скулишь от боли, тебя прошибает насквозь, но не отрываешься — сосёшь. Твоё дело сосать… по крайней мере, сейчас. Бакуго впивается зубами в твою задницу, а ты невольно выгибаешься, что-то несвязно бормоча и пытаясь вырваться из его цепких ладоней, но не тут-то было — он держит крепко, а оторвавшись, усмехается и говорит:       — И чего остановился? А? Разве ты не сам этого хотел? — ехидство так и прёт.       — А вот перехотел, отпусти меня!       Истеричка ты, Шото, истеричка.       И тебя отпускают. Точнее даже скидывают на твою половину кровати. Бакуго молчит, а ты слишком нервничаешь, чтобы что-то сказать. Он уходит, кажется, в душ, а ты остаёшься один на огромной кровати и понимаешь, что тебе чертовски нужна разрядка. Просить Бакуго вернуться? Не вариант. Ждать его возвращения в таком состоянии? Это мерзко. И низко. Ты выше этого, Шото… ха, ты это сам себе говоришь после того, как сам отсосал?       Медленно облизываешь собственные пальцы. Не впервой тебе дрочить свою дырку, ох как не впервой. Почти только так ты и мог «расслабиться»… пока не встретился с Бакуго, конечно. Но у тебя сейчас в голове бардак, а возможности с этим справиться — нет. И ты просто лезешь в самого себя пальцами и понимаешь, что — нет, нихрена, тебе не помогает, тебе хочется большего, тебе хочется Бакуго… блядь, ты сошёл с ума, но у тебя перед глазами его образ, у тебя фантомные ощущения его к тебе прикосновений, тебе до ужаса хочется, чтобы он сейчас вернулся и взял тебя, тебе уже плевать, что ты только что сам сказал ему «нет», просто потому что ты грёбаная истеричка.       Стонешь, выгибаешься, шепчешь что-то… кажется, его имя, да вот только нихрена не помогает, хреновая у тебя молитва. Дверь снова открывается — он уже не возбуждён, он вернулся из душа, а тут ты лежишь такой, красивый, пальцами в заднице двигаешь и по имени его зовёшь. Ему похуй, он ложится на свою половину кровати и выключает свет. Тебе будто плевать, ты продолжаешь самозабвенно дрочить, чувствуя, что, кажется, вчера на этой подушке спал он, ты дышишь его запахом и это заводит тебя ещё сильнее. Ему плевать. Он спокойно дышит, кажется, уже даже спит, но ты… ты не можешь остановиться… хех, ты и разрядку получить не можешь, кажется, а потому хнычешь и выгибаешься.       — Блядь, задрал уже стонать, в ванную иди, — Бакуго смотрит на тебя в упор — и когда он только повернулся? А тебя как током прошибает — ты двигаешь пальцами внутри, на тебя смотрит Бакуго, ты стонешь и тебя выгибает — ты кончаешь просто от его взгляда… Он, кажется, матерится на тебя, но ты слышишь это как через вату — мира для тебя больше не существует. Ты засыпаешь.

***

      Засыпаешь и просыпаешься от дикого желания проблеваться. Ты не уверен, что ты даже засыпал, тебе кажется, что прошло не больше пяти минут, только вот время на твоём телефоне, который непонятно как оказался рядом с твоей головой, упорно считает иначе. Почти пять утра. На улице уже не темно, но ещё и не рассвело толком. На улице светает, а ты хочешь блевать. Очень хочешь. У тебя в животе буквально ураган, в горле отвратительный привкус, а все бёдра испачканы в чём-то засохшем. В твоей сперме. И чулки в ней же. И даже на простыни что-то есть. Только Бакуго, который спит к тебе спиной и размеренно дышит, в ней не испачкан. И как ему не тошно? Не знаешь. Смешно.       Садишься на кровати, хватаешься за голову, жмуришься и едва не стонешь от боли — отвратительно. И что тебе с этим делать? Как справляться? Хочется закричать, да вот крик подавляется рвотным позывом.       Надо встать и проблеваться.       За окном всё ещё светает, когда ты всё-таки находишь в себе силы встать на ноги и, придерживаясь за стенку, доползти до ванной, напиться воды из-под крана и вылить в унитаз всё содержимое своего желудка. И так несколько раз, чтоб наверняка. В мерзкой жиже ты не находишь почти никакой еды — вы, вроде, не ужинали даже. Понятно.       Горло дерёт, нос болит — вода, которую ты из себя выливал, попала в нос, глаза слезятся, а всё тело мелко подрагивает. Хочется курить, но ты не решаешься — вдруг будет хуже? А может ли быть хуже? Интересно. Может, «хуже», это как у Бакуго после его таблеток? Хочется попробовать, да только вот страшно. Херня идея. Забиваешь. Ползёшь в душ, не раздеваясь. Интересно, тебя убьют за испорченные чулки? Решаешь, что убьют, пытаешься стянуть их и тут же падаешь на дно скользкой ванной, ударяясь об неё копчиком. Ноги не держат, дожили.       Ты долбоёб, Шото. Ты — долбоёб. Почему тебе это говорит не Бакуго? Как же грустно.       Начинаешь рыдать. Ты сам себя уже ненавидишь, ты сам себя уже заебал.       Дрожащими руками всё-таки стягиваешь с себя чулки, откидывая их на стиральную машинку, забираешься под воду и понимаешь, что она течёт ледяная. Морщишься, но к горячему крану не лезешь, тебе надо успокоиться.       Горло дерёт не только от блевотины, но и от рыданий. Глаза начинают болеть, а сердце в груди колотиться как бешеное. Что ты сделал со своей жизнью? Что ты с ней сотворил, придурок? Нет, не так. Что ты делаешь со своей жизнью?       Всхлип. Кусаешь губу. Не до крови, но до какого-то вкуса. Вкуса собственной рвоты. Мерзко. Тебя колотит. Вода выключается.       Поднимаешь голову, но не видишь ничего — чёлка упала на глаза и прилипла, а свои руки так трудно оторвать от коленей, которые ты прижимаешь к груди, что ты просто смотришь наверх и не видишь. Не видишь… а хочешь. И молчишь. Хотя хочется что-то сказать.       Горячие пальцы разводят твою чёлку в стороны… будто бы ласково, будто бы бережно. Тебя это режет хуже тупого ножа, ты дёргаешься и заходишься новым приступом истерики. «Нет-нет-нет, Бакуго, не смотри на меня так, не надо, пожалуйста, хватит!»       — Я такое ничтожество, — выплёвываешь вместе с рыданиями, прячешь лицо в коленях и дрожишь. Тебе холодно и мерзко, тебе… хочется чего-то. Только вот чего? Чего ты хочешь, Шото? Сейчас, сидя в холодной ванной перед человеком, который о тебе заботится так, как никто никогда не заботился, чего ты хочешь?       — Скажи, что я придурок, накричи на меня, назови долбоёбом, ударь, наконец! — кричишь, а он смотрит на тебя как на несмышлёного ребёнка, но молчит. Ты затыкаешь уши руками.       А он — молчит.       И включает горячую воду, смешивая её с холодной и начиная тебя почти что бездумно поливать, заставляя отвратительное тепло растечься по твоему телу. Струи воды забираются почти везде, тебе практически жарко… а он смотрит на тебя. Как на ребёнка. Хорошо, что когда вы трахаетесь, он на тебя так не смотрит, ты бы этого не пережил и назвал бы его педофилом.       — Почему педофилом?       Кажется, ты говоришь вслух всё, что думаешь. Классно.       — Потому что ты смотришь на меня, как на ребёнка.       — А ты разве не ребёнок?       Тебе кажется, что этот разговор ты придумал. Что его не было. Ты поднимаешь на него глаза, а он на тебя смотрит… смотрит так, что ты хочешь снова разрыдаться, что ты хочешь кинуться к нему в объятия и рыдать-рыдать-рыдать…       Вместо этого ты снова утыкаешься носом в колени. Всхлипываешь.       — Я… я такое ничтожество, знаешь?.. — поднимаешь на него взгляд и смотришь, будто выжидающе.       — Заебись, тебе не кажется, что ты повторяешься? — он иронически выгибает бровь, а тебе становится ещё хреновее, чем было раньше. Ах да, как ты мог забыть, ты же долбоёб.       — Я ещё и повторяюсь, классно, — прячешь лицо в коленках ещё глубже, снова всхлипываешь. Плохо-плохо-плохо!       — Завали ебало и вылезай, яйца отморозишь, — всерьёз задумываешься, так ли сильно тебе нужны яйца. Лица не поднимаешь. Незачем ему тебя видеть.       — Всё в порядке. Не беспокойся, — а он беспокоится? Тебе хочется в это верить. Да только как-то не получается…       — Я и не беспокоюсь, придурок.       Тебе на голову падает полотенце, а на плечи какая-то дикая и болезненная усталость.       — Мне просто не нужно, чтобы ты ещё и простыл. Это ж представляешь, какие траты на лекарства?       Замираешь. Да. Ты нахлебник. Ты ему не нужен. Он тебе необходим, а ты ему — нет. Всё логично и правильно, иначе быть просто не может, иначе быть и не должно. На трясущихся ногах пытаешься выбраться из ванной, но поскальзываешься. А у тебя и так копчик болит. Только в этот раз ты не падаешь, тебя подхватывают… чёрт, ты так любишь его руки. Они такие прекрасные, такие сильные, такие надёжные… Он смотрит на тебя как на идиота, а ты и есть идиот.       — У тебя прекрасные руки, — самая своевременная фраза, Шото. Просто лучше не придумаешь. Ты начинаешь ненавидеть себя ещё сильнее.       — Охуенно это слышать от такого еблана, как ты.       Утыкаешься носом ему в шею, он кутает тебя в полотенце, помогает добраться до кровати и даже переодеться в сухие трусы. Смотришь на него с нежностью, а он на тебя с явным раздражением.       — Слушай, Бакуго, — ты хрипишь, оседаешь на кровать.       — Заткнись, Тодороки, — он почти рычит, садится рядом с тобой. Смотрит прямо в глаза и тебе так хорошо становится…       — Я ведь могу на тебе завтра тренировать все эти штуки горничной?       На самом деле ты не знаешь, что ты хотел сказать после своего «Слушай, Бакуго», а потому выпаливаешь первое, что в голову пришло.       — А у меня есть выбор?       — Ты можешь меня послать.       — Если бы я мог тебя послать, тебя бы здесь уже не было, — он падает на кровать спиной и закидывает руки под голову.       «Что?» — красными буквами давит тебе на мозг простой вопрос.       — Что?! — кричишь ты, заглядывая в его лицо. Он расслаблен, у него прикрыты глаза… он чертовски красивый.       — Как бы тебе сказать, — он потягивается, а потом забирается под одеяло. — Ты неплохая замена.       Сглатываешь, ложишься рядом, смотришь на него и думаешь, что «неплохая» — уже что-то. Уже хорошо. Надо стать лучше.       — Замена кому?       Бакуго переворачивается к тебе лицом, отводит от твоих глаз влажные пряди, а потом мягко касается губами твоего лба.       — Не твоё дело, — он усмехается, а у тебя дикое желание прикоснуться к нему. Дотронуться до губ, до шеи, да просто прикоснуться. Он кажется тебе идеальным, выточенным из камня талантливым скульптором. Он просто божественен, и ты тянешься к нему…       Безуспешно.       На лицо тебе ложится широкая рука — одна из тех, что ты признал прекрасными — и отодвигает тебя в сторону. Жестоко.       — Спокойной ночи.       Ты нервно кусаешь губы, что-то бурчишь, а потом встаёшь и ползёшь в сторону кухни. Тебе хочется курить. Очень хочется курить. А на что ты рассчитывал? На что? На ответ? На то, что после всей этой херни тебя продолжат принимать и хотеть? Ты разбудил его в пять утра, ему пришлось вытаскивать тебя из ванной — копчик напоминающе заныл — вытирать и помогать переодеться… да ты просто обуза, которая ему мешает. Разве нет?       Разве… нет?..       Закуриваешь. Затягиваешься. Сигарет осталось мало, надо будет потом ещё купить. Наверное. А оно того стоит? Может, лучше бросить курить? Хм, наверное, оно того стоит, не знаешь. Тебе очень хочется успокоиться и найти ответы на свои вопросы, да только ты не знаешь даже, какие вопросы следует задать. Серьёзно, что ты делаешь со своей жизнью, Шото? Ты куришь на кухне и уже, кажется, начинаешь заболевать, потому что ты дурак и ты сидишь прямо у открытого окна, на сквозняке. И одет ты при этом ни во что. И голова у тебя мокрая… а ещё, кажется, насморк начинается.       Ты уже не знаешь, что тебе с самим собой делать, куда кричать и как вообще быть. Ты тушишь сигарету и выкидываешь её, да только вот окно не закрываешь, почти садясь на подоконник и разглядывая всё, что можешь увидеть. Конечно, видок так себе — небо только начало сереть, скоро рассветёт, мир уже не выглядит таким красивым и таинственным. Он просто выглядит пустым. Пустым, прямо как кружка из-под коньяка. Пустым, прямо как ты. Ты пуст, Шото, ты знаешь об этом?       У тебя нет увлечений… и не было никогда. Всё, чем ты занимался, было навязано отцом, который пытался из тебя слепить что-то, чем ты не являешься. А чем ты являешься, Шото? То, чем ты занимался в тайне — дрочка собственной задницы, да просмотры гейской порнухи через «инкогнито». И всё. И ничего более. Ты пустышка, которая совершенно ничего не может сама. Что ты делаешь последнее время? Трахаешься и сидишь у Бакуго на шее. Охуенно, ты любовница. Да только вот что тебя тогда дёрнуло отказать ему, а?       Прислоняешься лбом к холодному оконному стеклу и прикусываешь губы. Во рту мерзко от сигарет, ты только недавно стал это замечать. Сперва лёгкость, потом желание уснуть, а потом ощущение, будто в рот тебе насрали. Ты, конечно, не знаешь, каково это, однако параллель поводишь безо всяких проблем. Мерзко. Пьёшь воду из чайника — уже лучше. Садишься снова на подоконник — холодно. Тебя трясёт и перед глазами каша. Хочется рыдать.       Ты думал, что ты какой-то особенный? Ты думал, что ты кому-то нужен просто так? Что это любовь с первого взгляда? Во что любовь? В твою истеричность? В шлюховатость? В желание напиться и неумение курить? Ты вообще, чем думаешь? Задницей?       Задница думать отказывается, ей холодно. Бакуго закрывает окно и смотрит на тебя со всей возможной строгостью. У тебя снова истерика и тебе за это стыдно.       — Пошли спать, заебал квартиру морозить, — он выдыхает это даже как-то устало. Ты его заебал.       — Не хочу.       — А чего ты хочешь?       — Сдохнуть.       — Скатертью дорожка.       Хмыкаешь и отворачиваешься. Руки дрожат, в груди клокочет, дышать тяжело. Подаёшься вперёд, утыкаешься лбом ему в плечо, прикусываешь губу, а потом ещё ближе к нему притираешься. Обвиваешь его торс руками, а потом перемещаешь их на шею, льнёшь к нему и просто не знаешь, что ты и зачем делаешь. Тебе это нужно. Тебе нужно найти хоть что-то, что ты можешь назвать собой…       И он обнимает тебя в ответ. Будто бы понимающе поглаживает по спине, прижимает к своему горячему телу и дышит в шею. Ты чувствуешь счастье. Наверное. Целуешь его в плечо и нервно сглатываешь — он не дёрнулся, не отпрянул… значит, можно продолжить. Ты целуешь его шею, вытягиваясь, ловишь губами частый пульс, дотрагиваешься до кромки подбородка, а потом уже находишь в себе смелость поцеловать.       И он отвечает. Только не так, как обычно, а более бережно и спокойно. Сдержанно, сухо, аккуратно, будто боясь спугнуть. Это не в его стиле… хотя что ты знаешь о «его стиле»? Ничего. Тебе надо привыкнуть, что он такой, какой он есть… вы всё-таки уже неделю рядом живёте и спите. От это мысли у тебя сердце ёкает. А кто вы друг другу? А зачем вы целуетесь? А почему? А…       Он кусает тебя за губу, когда ты перестаёшь дышать, а потом и вовсе разрывает поцелуй.       — Утром поговорим. Или не утром. Спать пошли, придурок ты чокнутый.       И ты понимаешь, что идти в любом случае придётся — ты хочешь спать, он хочет спать. А завтра тебе ещё на карачках ползать, полы драить, изображать горничную и прислуживать ему, мило улыбаясь.       От одной только этой мысли у тебя начинает теплеть не только в груди, но и ниже… намного ниже. Ты представляешь, каково это «трахаться в платье». И у тебя слишком странные мысли — ты хочешь это попробовать.       Интересно, а хочет ли этого Бакуго? Надеешься.       Однако работа — первостепенно. Тебе этим ещё деньги зарабатывать. И кофе надо научиться варить. Да. Надо попросить Бакуго, чтобы он научил тебя варить кофе… а потом, наверное, готовить тебе учиться тоже надо. Ты ж хрень почти несамостоятельная… Но это ведь поправимо, верно?       Бакуго треплет твои волосы, когда вы всё-таки снова укладываетесь в кровать, задвинув плотные шторы, ты в ответ зарываешься пальцами в его «колючки», а потом ведёшь по едва заметной щетине. Красиво. Он всё-таки такой красивый.       Интересно, а ты смог бы в него влюбиться?..