***
Бакуго от этого места просто тошнит. Оно напоминает ему о том, что он так рьяно пытается выкинуть из своей жизни, забыть, похоронить где-то в глубинах подсознания. Всё это настолько отвратительно, что ему даже от одного вида вполне приличного интерьера становится тошно и мерзко на душе. В голове невольно всплывают отвратные картинки с Киришимой в главной роли. Да, помнится, на точно таком же диванчике, правда, в другом городе и месте, он валялся и отходил от каких-то оставленных «в подарок» таблеток. Или не таблеток. Он точно не помнит, были ли тогда у Эйджиро на руках синяки от уколов, но, кажется, всё-таки первый его раз был именно с таблетками. И не только его. Только Бакуго попробовал раньше. — Ты сегодня правда свободен? — улыбается ему Хизаши своей мерзкой улыбкой, стреляет глазками из-под жёлтых очков и потряхивает копной волос при каждом движении. Отвратительный тип, но других здесь либо нет, либо нужно проверять, а на это нужно время. Много времени. — Пошёл нахуй, — Шипит Бакуго, затягивая дежурный галстук на шее и сплёвывая на пол вязкую слюну. Чем пропитан воздух в этой сраной комнате? Опять либо духи, либо какой-то приторный дым. Без этого обойтись нельзя что ли было? По мозгам бьёт. — Ну-ну, — смеётся в ответ этот ублюдок и делает пару шагов назад, позволяя Бакуго пройти осмотреть кухню. Ему на ней, на самом-то деле, ничего не надо — просто знать, где спрятаны какие вещества, видеть кофейные зёрна и понимать, какие пакеты стоит вскрывать, а какие нет. Это давит на нервы воспоминаниями, он будто снова начал сначала. Блядский замкнутый круг, как же бесит. Мысли не дают покоя. Джиро явно связана с Ашидо, а Ашидо явно связана с Киришимой. Айзава наверняка всё ещё общается с Хизаши, а Шинсо сидит на его таблетках и члене. Слишком много старых знакомых мелькает в голове, из которых разве что Ииду можно назвать хоть сколько-то адекватным. Да и его ебанутость может сыграть плохую шутку, в очередной раз порушив все настроенные планы. И во всём этом варится мелкий тупой Тодороки, у которого мошонка вместо мозга. На самом деле, Бакуго уже тысячу раз пожалел, что потащил его с собой как бесполезный балласт, требующий внимания и денег. С последним, правда, проблем как таковых нет — этот половинчатый дебил устроился в весьма прибыльное место, а Айзаве будет слишком похуй, чтобы его уволить за тупоголовость. Да и у Бакуго заработок неплохой уже даже сейчас, авансом. Глупые люди. И Бакуго глупый, он признаёт это, но сам этот факт делает его в разы умнее всех, с кем он сейчас встречается на улицах и не только. Кухня здесь точно такая же, как и из прошлого. Белоснежная, чистая, нетронутая. Нет никаких следов, что на ней готовят, потому что единственное, что на ней могут готовить — кофе, да и то там у стойки есть автомат и кофеварка. Люди здесь, как смешно, не для этого. Это даже не кафе. Это какая-то хуйня, в которую Бакуго снова занесло, потому что он привык. Обследование завершено, Хизаши прожигает Бакуго глазами, задерживая взгляд на обтянутой брюками заднице, уже представляя, как её будет лапать какой-то извращенец, которого Бакуго придётся развлекать за деньги. Никакого секса, просто разговоры и нахождение рядом, просто компания и умильные (в случае Бакуго, скорее, пугающие) улыбки. Они оба знают, что будет уже спустя полчаса, прекрасно осознают, сколько будут отваливать за простой шанс дотронуться до руки этого взрывного и неприступного парня. Из кармана Катсуки появляется взятая из дома банка. Вторая. Не та, которую явно видел Шото в тот день, о котором Катсуки даже вспоминать мерзко. Ямада с ехидной ухмылкой протягивает ему бутылку с водой, а пока тот пьёт, язвит и насмехается: — Всё ещё не можешь без этого признавать, что ты просто грязная шлюха? Они оба знают, что Бакуго не спит ни с кем за деньги. Он вообще ни с кем не спит в пассивной роли. А если и спит — то никому ни за что не расскажет. — Ты сосёшь жирным волосатым уёбкам, от которых воняет мочой и потом просто за то, чтобы они простили тебе уже лет пять как несуществующие долги. И ты что-то мне ещё говоришь? Они оба знают, что долгов у Ямады не было и быть не могло — он слишком чист для этого дерьма. Но кто сказал, что у него не может быть своих постыдных фетишей? Бакуго задевает больную мозоль, отрывая её с ещё огромным пластом ноющих ран. Того и гляди, эта язва придурочная начнёт ныть и заливаться слезами. Хах, только в мыслях Бакуго. Он стоит рядом со слишком гордым человеком, у которого свихнулись даже тараканы. Плакать — не в его компетенции. Диалог снова заканчивается ни на чём. Будь это переписка, кто-то из них наверняка скинул бы злой смайлик, а кто-то посмеялся. Но это реальность, и тут за смех после таких высказываний можно и зубов не досчитаться. Зал постепенно наполняется народом. У Бакуго начинает дрожать где-то в желудке, и он упорно надеется, что его скоро уже накроет, потому что терпеть прикосновения к собственному телу от любых людей, кому он этого не разрешал, совершенно не хочется. В трезвом, конечно же, состоянии. — Детка! — первым подлетает какой-то размалёванный трансвестит, шлёпая алыми губами и сверкая золотым кольцом на брови. Что это вообще за хмырь, когда пошла такая мода? Похуй. Бакуго называет цену и нарочито медленно облизывает губы. В теле ощущается безумная лёгкость, но движения всё ещё удаётся контролировать. Тем лучше. Пора веселиться.***
Домой ты возвращаешься разбитым и уставшим. У тебя ноют ноги, у тебя заплетается язык, у тебя отваливается спина, из которой, кажется, вырвали позвоночник с мясом, оставив совершенно без костей. Но его похвалили. Пусть это сделали повара, с которым он потом как-никак встретился, пускай и случайно. Да и Шинсо похлопал по плечу, усмехнулся и одобрительно кивнул на раздевалку. Только Шото туда зашёл уже после него. Не хотелось сиять синяками и смотреть на чужие. У тебя к этому парню смешанные чувства, состоящие из непонимания и недоверия. Вы вдвоём видели, как Урарака что-то забирает из кассы и складывает себе в сумку. ВЫ оба видели, что это запечатлено на камерах. Но когда приползший — действительно очень медленно пришедший — Айзава заметил, что в кассе явно не хватает купюр… он начал отчитывать ещё не переодевшегося Шинсо. А тот стоял и никак вообще на это не реагировал, разве что в конце, когда думал, что его никто не видит, дёрнул уголком губы. Ты не знаешь, что за отношения у этих людей, ты совершенно ничего не понимаешь, да и понимать, если честно, не хочешь. Тебе бы до дома добраться, поесть и завалиться спать до ближайшего утра. Вспоминаешь про Бакуго. Про само его существование в твоей жизни. Беззвучно смеёшься, опираясь на шероховатую кирпичную стену какого-то здания. И чего в этом, собственно, смешного? Когда ты заходишь домой и включаешь свет, первым, что бросается тебе в глаза, оказывается уже повешенная на крючок куртка Бакуго. Он дома. Здорово. Из кармана куртки торчит запечатанная пачка сигарет, и ты понимаешь, чего тебе так не хватало в этой жизни весь этот длиннющий день. Сигарет! Глупо. Отвратительно. Мерзко. Но ты точно знаешь, что это для тебя, у тебя даже настроение как-то повышается. — Я дома! — устало оповещаешь Бакуго о своём пришествии, но в ответ не слышишь ни звука. Ничего, пора бы привыкнуть. Шлёпаешь на кухню, падая на табуретку и впиваясь взглядом в обнажённую спину парня перед собой. Он, кажется, стоит и упирается лбом в навесной шкафчик. И ничего не делает. Интересно, с ним всё нормально? Трогаешь за плечо, не ощущая никакой реакции в ответ, разворачиваешь его к себе, тут же отмечая множественные засосы на плечах и шее, но сильнее всего тебе в глаза бросается лицо. Спокойное и отрешённое, будто ему совершенно похуй на всё, что происходит с ним. Он податливо садится, когда ты его всё-таки подталкиваешь, куда надо, придерживая поперёк живота. Разваливается на спинке надсадно скрипнувшего стула, утыкаясь невидящим взглядом в потолок. Кажется, где-то ты уже видел сегодня эти глаза. Точнее не «эти», а «такие», с расширенными зрачками и полнейшим похуизмом во взгляде. Здорово. И что делать? Закуриваешь, открывая форточку и впуская в комнату морозный воздух. Слава всевышнему, тебе не придётся снова тащить его блевать в толчок, а то ты сейчас просто не в состоянии его дотуда донести. Наверное, сам отойдёт и лучше его сейчас не трогать. У тебя своих проблем достаточно. Когда ты докуриваешь сигарету и делаешь пару шагов в сторону чайника, ты замечаешь, что Бакуго уже не смотрит в потолок, он уже залипает в стол. — Ты тупой ублюдок, ты знаешь? — слова разобрать крайне сложно, но конкретно эту фразу не понять было просто невозможно. Усмехаешься. Как же привычно-то. Ты даже рад, что Бакуго постепенно приходит в себя. — Будешь чай? — улыбаешься, доставая две чашки, и медлишь, ожидая ответа. — Я буду кофе. И ты тоже. Интересно-интересно. Тебе даже как-то смешно. Вам обоим завтра на работу, так какого хрена кофе глотать на ночь глядя? Но спорить ты не собираешься. Просто делаешь ему кофе, а себе сладкий чай. Тебе так хочется, так какого хрена ты должен его слушаться? — Долбоёб, — шипит Бакуго, обжигая губы об напиток. — Пей быстрее. Тебе даже смешно от его высказываний. Воспринимать человека под кайфом всерьёз? Да ни в жизнь. Ты просто медленно потягиваешь свой чай, стараясь не обжечься, а потом прикрываешь глаза. Как же всё весело. И что же будет дальше? Тебе интересно было бы посмотреть, даже не поучаствовать. А занятные всё-таки у Бакуго засосы на шее. Кто же оставил? Явно не ты, твоих тут раз два и обчёлся, да и не помнится тебе, чтобы ты его до такой синевы раскусывал. Чай заканчивается как-то слишком быстро, как и кофе в чашке Бакуго. Он находит где-то под столом футболку, уже вполне нормально двигаясь и без посторонней помощи, а потом смотрит на тебя с плохо скрываемой жалостью, если ты, конечно, верно понимаешь его взгляд. — Собирайся. Когда ты встаёшь, чтобы вопреки желаниям этого обдолбыша уйти в ванную, тебя хватают за шею и вжимают щекой в стену, ссаживая кожу. Ты уже вообще нихрена не понимаешь, но ты уже к этому привык. Окей, Бакуго приспичило погулять. На ночь глядя. Проветриться, что ли? Вместо беспрекословного согласия, ты пытаешься заехать ему локтем в живот. Попадаешь, освобождаешься от хватки на шее, уже сам хватаешь его за запястье, тянешь на себя и наотмашь бьёшь по лицу. — Протрезвей, скотина агрессивная. Шипишь это прямо в губы, щуришься и уходишь в комнату, стягивая с себя на ходу одежду. — Ну и долбоёб, — он сплёвывает, а тебе мерзко от мысли, что вытирать его плевок придётся тебе. Судя по звукам, гулять он решил пойти один. Ну и скатертью дорожка. И где домашняя романтика, которая была так нужна после тяжкого трудового дня? И куда тебя так он стремился затащить? Никакого желания искать ответы на эти вопросы нет. Тебе вообще ничего не хочется, особенно лезть в его жизнь ещё глубже — прошлый раз закончился не так радужно, как хотелось бы. До сих пор глотка ноет от воспоминаний. Этой ночью Бакуго домой не возвращается.