Просыпаешься ты уже который день под мерзкую мелодию будильника, слыша которую тебе хочется вышибить себе мозги. Мысли постепенно приходят в некое подобие порядка, ты ползёшь на кухню и ставишь чайник, параллельно закуривая.
Телефон молчит. Ни сообщений, ни пропущенных звонков. Ни-че-го. Бакуго просто свалил хуй знает куда и оставил тебя в одиночестве. Мало того, что без его тёплого тела под боком тебе было крайне неуютно спать, так ещё и просыпаться было одиноко и холодно. Хотя кому ты врёшь, Шото, единственное, что тебя сейчас беспокоит относительно Бакуго — это то, что он оставил все свои сомнительные пакетики дома, а сам сбежал. А тебе-то бежать некуда!
Мудак.
Чайник характерным щелчком оповещает о своём кипении, ты находишь относительно презентабельные сэндвичи, которые ты понятия не имеешь кто из вас сделал, быстро заедаешь мерзкий вкус от сигарет во рту, почти залпом выпиваешь раскалённый кофе.
Разборки с душем недолгие, как и с прочими сборами на работу. Правда, сперва ты впопыхах ищешь сумку с формой, а потом вспоминаешь, что оставил её прямо в кафе, потому что её обещали постирать. И вообще, зачем её таскать всегда? Незачем.
Денег, что ты взял вчера, вполне достаточно будет на чашку кофе или на обед. А там, может, Бакуго вернётся или до дома дотерпишь и начнёшь учиться готовить.
Уже на середине пути на работу ты признаёшь хотя бы для себя, что тебе не похуй. Не похуй на то, куда свалил твой так называемый сожитель.
Где ёбаный Бакуго?!
Какого хуя он вообще свалил, что ему в голову взъебнулось? Однако несмотря на твою злость и панику, ты не жалеешь, что не пошёл с ним и выбрал здоровый сон. Если что, ты можешь позвонить Ашидо, она наверняка в курсе, где носит этого идиота. Ну, если он, конечно, не объявится в ближайшие двое суток.
До кафе ты добираешься в кратчайшие сроки, будто у тебя в ногах реактивный двигатель. Дыхание, конечно, сбивается, но тебе плевать — попытки отдышаться отвлекают от навязчивых мыслей.
Дверь снова открыта, свет стелется из раздевалки точно такой же полоской, как и вчера. Уже и не так страшно идти сперва туда, а затем и в душ. Как не странно, первым делом ты снова встречаешь Шинсо. Правда не там, где оставляешь верхнюю одежду, а там, куда заходишь уже почти без всего — в душе. Конечно, ты пришёл, наверное, чуть раньше, чем вчера, а потому он ещё не одевается, а моется. Снова материшь себя, что забыл взять с собой какой-нибудь гель для душа. Хотя, ты купался дома, как и вчера — с этим всё в порядке.
Нет, ты даже не с Шинсо первым делом встречаешься, а с его задницей, которой он светит прямо перед самой дверью душевой. Он оборачивается на звук, показывает своё усталое лицо, которое в окружении пара выглядит ещё более заёбанным.
Взгляд отвести от его тела, покрытого фиолетовыми — под цвет волос — синяками невозможно. Тебе это даже эстетичным кажется.
— Чего стоим, кого ждём? — усмехается Шинсо, не поворачивая головы и продолжая ополаскивать своё тело от пены. — Можешь подойти потрогать.
Едкий смешок вырывает тебя из ступора. Парень поворачивается к тебе, ухмыляется, прищуривается и проводит ладонью по слегка влажным волосам. А ты стоишь как вкопанный, чувствуя, что жар смущения обжигает твоё лицо.
Делаешь пару шагов к соседней кабинке, вешаешь полотенце на крючок, стягиваешь бельё, которое было под полотенцем. Встаёшь под воду, игнорируя ебанутое ощущение, будто за тобой пристально следят. Буквально ощупывают глазами, ловят взглядом каждое движение. Это смущает и отвращает.
Он что, домогаться собрался? Ладно, Шото, ты слишком мнительный, не все, кто смотрит на твоё голое тело, хотят тебя трахнуть. Хватит думать об этом. Но… но какого хера он всё ещё смотрит?! Ладно, тебе ли не похуй, Шото?
Похуй.
Если он полезет к тебе, то ты вполне можешь его скрутить, если ещё не забыл приёмы с тренировок, а судя по тому, что ты вчера как-то дал отпор Бакуго, ты ничего не забыл.
Но ты уже почти разомлел под тёплой водой, а к тебе всё ещё никто не полез. Переключаешь на холодную и скашиваешь взгляд в сторону Шинсо. И не находишь его.
Это тебя настораживает. У тебя в раздевалке вещи, которые не стоит таскать с собой в душ. Конечно, сумку с тряпками ты и так оставлял тут, но… лучше больше не поступать настолько опрометчиво. Нахуй надо, ты как-то не доверяешь ему. Хотя ты никому, вроде бы, не доверяешь, кроме Бакуго.
Ты, как, впрочем, и всегда, не уверен ни в чём, но из душа вылетаешь с рекордной скоростью. Только вот в раздевалке не обнаруживаешь ни Шинсо, ни его вещей, ни каких-то иных следов присутствия. Зато замечаешь одну прекрасную вещь — твоя сумка, до этого висевшая на крючке, лежит на лавке, сиротливо приткнувшаяся в угол. Да ещё и расстёгнутая.
Форму этот ублюдок не забрал, нет… однако… эти мерзкие белёсые влажные капли, которыми измазан твой корсет, ты ни с чем перепутать не можешь. Он, а это, вероятнее всего, действительно он, тут никого просто нет кроме вас двоих, просто измазал твой корсет спермой. Блядь. Как же это отвратительно!..
С повязанным на бёдра полотенцем летишь в душ, надеясь смыть это дерьмо. Материшься сквозь зубы и ненавидишь Шинсо и весь этот мир. Час от часу не легче, то Бакуго хуйню творит, то коллега оказывается извращенцем. Хотя чего ты ожидал от парня, который ходит в платье целыми рабочими днями? Ой, да, а ты тоже так ходишь. Вот это новость, удивительно, не правда ли?
И главное, проблемы не думают заканчиваться, потому что краем глаза ты замечаешь Шинсо, стоящего в дверном проёме. Он уже одет как полагается, оглаживает складки на юбке, а затем замирает, подпирая плечом косяк. Он смотрит на тебя и ухмыляется. Эта ухмылка тебя раздражает.
— Нравится? — он смеётся и зловеще облизывает тонкие поджатые губы. А потом делает пару шагов вперёд. В любой другой ситуации ты, может быть, и не был бы против спонтанного секса с малознакомым парнем, который тебе внешне не то, чтобы отвратителен. Но не сейчас. Ты уже наступил на эти грабли, когда отчаялся и переспал с Бакуго на второй день знакомства. Точнее, даже в первые сутки. Сейчас же ты не собираешься творить подобную херню… только вот Шинсо всё приближается, будто подползает. Тихо, пугающе, опасно-медленно. Ты буквально всем телом чувствуешь его взгляд на себе, на своих плечах, шее и прочем. Тебе это неприятно даже осознавать, но проблемой является то, что в случае чего тебе даже крики о помощи не помогут. Хотя, зачем тебе звать кого-то на помощь, если ты и сам не слабак?
Шинсо останавливается на расстоянии вытянутой руки и смотрит в упор на то, как ты стираешь с тканевой части корсета сперму. Буравит взглядом, разглядывает… похабно при этом, блядь, улыбаясь! Слава всему, чему можно, что он не двигается. Однако он, кажется, даже дышит через раз.
— Тебе помочь? — выдаёт он, едва шевеля губами. Его голос сравним с шелестом, заглушаемым шумом воды.
— Нет, — сухо чеканишь это короткое слово, стараясь сделать голос как можно более жестким. Поджимаешь губы и всеми силами стараешься не намочить полотенце на себе — больше нечем будет протирать корсет, а если не вытереть — натирать будет.
Дальнейшее развитие событий тебя удивляет и радует до глубины души: тебя шёпотом сквозь зубы называют непробиваемой сукой, после чего уходят из душевой уже не медленно, а раздражённо и быстро. И, кажется, не в сторону раздевалки. «Вау, и на том спасибо, дорогой коллега», — мысленно шипишь ты, поджимая губы и решая, что белой субстанции на корсете не осталось.
Тебя откровенно напрягает эта ситуация, у тебя от неё отвратительные мурашки ползают по коже, а от каждого шороха ты дёргаешься и оборачиваешься, пытаясь найти взглядом источник звука и радуясь, когда не замечаешь Шинсо нигде.
Самое весёлое, что даже когда ты заканчиваешь с переодеванием, нервно матерясь и боясь вырвать к чертям шнурок на этом глупом платье, Шинсо нигде не появляется. Надеешься, что корсет тебе ничего не натрёт.
Как ни странно, Шинсо не выходит даже в зал, а потому разбираться с мытьём полов, съемом стульев и прочим тебе приходится самостоятельно. Конечно, где-то через пятнадцать минут подоспевает Урарака, но она летит переодеваться, извиняясь за какое-то мифическое опоздание. Ты смотришь на неё, на то, как она с ещё влажной кожей и испариной на лбу на ходу завязывает бант на поясе, а в голове всё та же сцена, где она выгребает кассу. Ладно, за это влетело Шинсо, за что у него, вероятно, появилось ещё больше синяков на рёбрах. Ты не уверен, не разглядывал особо детально и, уж тем более, не считал.
От мыслей о Шинсо тебя перетряхивает. От злости, которая вызывается этими мыслями. По спине ползут мурашки, тебе снова кажется, что на тебя смотрят. Но его здесь нет совершенно, ты даже оглядываешься специально. Хотя у вас множество камер, а значит, он может следить за тобой по ним. Ты удивлён, что у вас здесь нет охраны… ну да и ладно. Стоит быть осторожнее, ты снова себе это повторяешь.
К открытию вы приготовились максимально быстро, даже переговариваясь о чём-то бытовом и насущном: Урарака рассказывает, какие прекрасные кексы напекла на обед, говорит, что готова поделиться. Ты тактично отказываешься. Почему? Да мало ли, что может в них быть. Ты уже какой-то параноик.
Когда Урарака замолкает и удаляется к стойке за скатертями, ты тащишь рекламный щиток за дверь, начиная трахать собственные мозги ещё сильнее. В твоей жизни слишком много проблем, решать которые ты не знаешь, как. Бакуго, Шинсо, Киришима, Джиро… Блядь!
Ты уже почти забыл, что у тебя есть отец, который тебя ищет и даже деньги за тебя обещает. Ты просто об этом забыл! Какой же ты придурок, Шото.
И что с того, что ему так надо от тебя что-то получить? До совершеннолетия он тебя опекал, потому что это его прямая обязанность как родителя, но сейчас же ты предоставлен самому себе и за его счёт ты больше не живёшь, не учишься где-то, да и в целом никак не связан с ним. Бояться тебе нечего. Если тебя, конечно, не заставят под дулом пистолета говорить нужные слова в нужных местах и нужным людям. Навешать на тебя всякие бредовые обязанности у него не выйдет — ты сбежишь. Тем не менее, что-то тебе подсказывает, что тебя живым не отпустят. Конечно, всех дел отца ты знать не можешь, но… но на глаза ему попадаться всё равно не хочется.
День идёт своим чередом. Тихо, размеренно, спокойно. В несколько раз проще, чем вчера: никто не роняет ложки, салфетки и тебя. Никаких долбанутых извращенцев не заглядывает на чашечку кофе или на какой-нибудь зубодробительный десерт.
Всё идёт хорошо… пока в дверях ты не замечаешь одну наипрекраснейшую особь. Особь оказывается мужского пола, усталая, взъерошенная и недовольная жизнью. Имя этой сраной особи «Бакуго». У него на лбу блестят крупные капли пота, волосы слиплись, а одежда кажется такой потёртой, будто его ебали в какой-то подворотне. Хотя, может, он так и проводил эту ночь?
Самым смешным оказывается то, что Шинсо в зале нет, а Урарака обслуживает другие столики. Значит, даже при желании откосить не получится. Вспоминаешь, что думал, что влюблён в него. Н-да. Ты придурок, Шото, и ты об этом знаешь. Плывёшь к столику, нервно прикусывая губы изнутри и понимая, что ты непонятно из-за чего зол на Бакуго. Наверное, за ту вчерашнюю сцену. Да, именно так. И тебе хотелось бы вмазать ему по лицу за отсутствие и добавление тебе ещё больших причин понервничать, но вместо этого ты мило улыбаешься и тихим, едва слышным голосом выдаёшь:
— Добро пожаловать, Господин, рады вас видеть у нас, — кланяешься, но тут же разгибаешься и видишь, что на тебя совершенно не обращают внимания.
Тебя просто игнорируют! Да какого хуя?!
— Что будете заказывать? — всё так же улыбаешься, но уже в разы более натянуто. И говоришь со странными паузами, будто вымучиваешь из себя слова. А потом срываешься: — Ты что здесь делаешь?
Реакции всё ещё никакой. Ты машешь у него перед лицом руками, трогаешь в плечо, но на тебя всё равно не обращают внимания.
Бесит. И раздражает. Только вот ещё одна проблема — ты начинаешь переживать пуще прежнего. Что с ним происходит? Почему он завис как глючная программа? Что с ним, чёрт его дери, не так?
— Либо ты реагируешь на меня, либо я сейчас набью тебе еба… — договорить не успеваешь — на твоё плечо ложится кажущаяся безумно тяжёлой рука. Рука Шинсо. Тебя перетряхивает, и ты нервно сглатываешь. Пиздец никогда не приходит один.
— Иди обслуживай другие столики. Этому господину я помогу, — он даже не пытается сдержать торжествующего огонька в лиловых глазах, затянутых линзами. Бесит. Но делать нечего — народа прибавилось, а значит нужно лететь с меню к другим людям.
Только вот за Бакуго ты всё равно волнуешься настолько, что у тебя даже ручка в пальцах ломается, когда ты записываешь очередной заказ. Когда ты снова находишь взглядом столик, за которым сидел Бакуго, то никого даже рядом с ним не находишь. Значит, ушли. Значит, они знакомы. А, ну, Бакуго вроде как-то дал это понять раньше… но ты тупой и нервный был. И есть. И… да блядь, почему ты не можешь выкинуть это из головы?
***
На языке вяжет мерзким вкусом какого-то дешёвого пойла. Кто вообще его посмел налить Бакуго? И нахрена? Он бы сейчас злился, но что-то вот не получается. Наверное, потому что его снова тошнит.
Как он добирается до дома — не имеет ни малейшего понятия; как не углубляется в воспоминания о первом «рабочем» дне — тоже; единственное, что он может понимать сейчас, это что его уже наверняка нашли и ждут. Ждут везде, где только могут ждать. Куда бы он ни пошёл — там будут те, кто его искал. И нашёл. Блядство. Кажется, у Бакуго уже мания преследования развилась. Хотя, как ей не развиться, если все всё обо всех знают и рассказывают?
Он определённо видел Киришиму на этом вечере. Среди «гостей». И точно знает, что он смотрел на Бакуго. На то, как Бакуго сидит на подлокотнике кресла какого-то не очень уродливого извращенца, который вопреки не отталкивающему внешнему виду был омерзительным во всех остальных смыслах. Видел, как этот ублюдок притрагивается к Бакуго через не самую плотную ткань одежды, заставляя чувствовать всё. Киришима
знает, насколько Бакуго чувствителен. И смотрел не просто так.
Это было галлюцинацией, никакого Киришимы быть просто не могло. И Бакуго это знает, он видел список приглашённых, он знает… он… знает…
Блядство. Дома отвратительно пусто, воздух кажется тошнотворно-спёртым. Хочется выблевать из себя остатки таблеток и алкоголя, если они ещё не переварились. Но нет, из всего, что было за вечер, в организме осталось исключительно ощущение мерзости на коже, под кожей, в желудке… Бакуго скручивает изнутри, он падает на колени, упирается лбом в ножку стола и пытается прийти в себя. Голова кружится, перед глазами всё плывёт. Он должен был отойти за это время, почему всё так?!
Паника и страх накатывают снова. Он поднимается на ноги, цепляется за стол, едва его не переворачивая, переползает к стенке, держась за неё доходит до спальни. Ему кажется, что его там ждут. Но там никого нет. Только зияющая темнотой пустота. Пустота. Одиночество. Жалкость всего, что окружает Бакуго в этот, да и не только в этот момент. Он смотрит на себя в тёмное зеркало — глаза постепенно привыкают к темноте, однако голова всё равно продолжает кружиться. Сейчас он кажется себе каким-то сломанным и заёбанным. Снова начинает тошнить.
Зачем он шёл в спальню, если у него таблетки в кармане? Что он хотел здесь найти? Нет, он не будет портить свои руки и колоться, нет. Это мерзко и из этого не выползти самостоятельно. А Бакуго ещё хочет жить.
Бакуго ещё хочет жить? Бакуго хочет жить? Хочет жить?
Мысли в голове путаются, а от проглоченных без воды таблеток по пищеводу поднимается едкий желудочный сок. Приходится зажать рот рукой и сглотнуть. Плевать. На всё плевать. Совершенно на всё.
Он возвращается на кухню, снова забывая, чего хотел. Снова едва не падая от трясущихся ног и головокружения. Нахрена он пьёт эту дрянь в таких количествах? Когда уже будет та эйфория?
Та эйфория, когда даже прикосновения разномастных ублюдков кажутся приятными, то чувство безумного счастья, когда всё, что угодно, кажется решаемым и простым, когда никакие проблемы не ебут мозги…
Шото возвращается домой. Что-то делает, что-то говорит. А у Бакуго перед глазами цветные пятна и чёткое убеждение, что его ждут на вторую смену прямо сейчас. И не только его. Он не знает, говорили ли с ним об этом, он не помнит, что он говорил, кому, зачем, когда… он просто хочет расслабиться. Хоть как-то и хоть где-то. Зовёт Шото с собой, но тот оказывается упрямым куском говна. Ну и наплевать. Просто наплевать.
Как же всё заебало.
В себя Бакуго приходит хуй знает в какой подворотне этого не мелкого города. Всё тело ноет, голова будто налита свинцом. Безумно хочется блевать.
***
Шинсо в зал больше не возвращается. И у дверей ты его тоже не находишь. И вообще, всё как-то слишком странно становится, а тебя мутит от переполняющих эмоций и переживаний. Конец рабочего дня приходит практически незаметно — ты всё это время был слишком погружён в собственные мысли, чтобы хоть как-то следить за временем или прочим. Однако, тебе повезло, что Очако работала вместе с тобой и много раз чем-то да помогала. Милая девушка, но, впрочем, это не важно.
До дома ты буквально доползаешь, вваливаясь в прихожую и даже не удивляясь тому, что свет везде погашен, а вещей Бакуго нет на крючках. Вешаешь сумку с рабочей формой на крючок, во избежание очередных поползновений от Шинсо. Лучше дома сам постираешь, найдя в интернете как, а не утром в раковине будешь оттирать обкончанный корсет.
В желудке тоскливо урчит и тянет. Вспоминаешь, что, вроде бы, в холодильнике есть еда. Есть ли у тебя силы готовить собу? Явно нет. Надо что-то быстрое и простое, но всё потом — тебе сейчас хочется просто посидеть в тишине.
Ты даже свет на кухне не включаешь, находя всё на ощупь и удивляясь, что ничего не изменило своего положения: сигареты всё там же, чашка, которую ты забыл с утра помыть, ютится на краю стола, едва не падая с него. Всё как ты и оставил. Даже грустно как-то.
Открываешь окно, закуриваешь. Пялишься на засыпающий город через оконное стекло, вдыхая холодный воздух и надеясь не выстудить квартиру. Всё же, на улице уже далеко не лето…
Телефон в кармане взрывается мерзкой трелью, оповещающей о приходе нового сообщения. Занятно. Оно от Айзавы. Весело. Там говорится, что форму забирать домой нельзя, потому что «мало ли, что разные извращенцы могут делать с платьями горничных». Появляется дикое желание полезть к Бакуго, чтобы он трахнул тебя в этом платье. На зло непонятно кому. Отметаешь эту идею за бестолковостью.
Печатаешь быстрый ответ, что такого больше не повторится, пальцы едва не сбиваются. Усмехаешься. Кидаешь телефон на стол, заставляя его проскользить и поцарапаться. Тебе снова на всё наплевать. Хотя…
Нет, не на всё. Тебя очень сильно ебёт в мозг отсутствие Бакуго. Да, он тот ещё мудак, который вообще непонятно почему с тобой возится. Да, ты от него натерпелся за время знакомства всякого. Но это же не повод его ненавидеть и забивать на то, что он где-то шляется? Да ещё и обдолбанный наверняка. Как же он тебя раздражает… тем, что заставляет волноваться.
Нашариваешь на столе телефон, ищешь его номер в контактах. Звонишь, практически не медля, разве что, немного задержав палец над иконкой звонка, то приближая его к экрану, то отводя. В трубке слышатся длинные гудки. У тебя пересыхает в горле, а кровь начинает пульсировать где-то в висках. Неожиданно приходит мысль, что на пустой желудок курить вредно, но ты её тут же отметаешь, мысленно репетируя простое приветствие и вопрос о том, где эта падла шляется.
Чувствуешь себя примерной женой. Особенно когда он сбрасывает трубку.
Тебе становится смешно. Ты даже даёшь себе волю и смеёшься в голос, случайно стряхивая пепел на ладонь и только тогда прерываясь. В двери поворачивается ключ. Тебя подрывает на месте — ты вскакиваешь, слушаешь, как Бакуго — а это действительно Бакуго — разувается, как щёлкает выключателем, зажигая свет на кухне, как смотрит на тебя, сжимая в ладони потрескавшийся телефон.
— Ещё раз позвонишь — урою, — шипит он, но совершенно беззлобно, даже улыбаясь уголками губ. Делает пару шагов вперёд, наклоняет шею, прищуривается, будто рассматривая тебя.
А ты вроде бы и хочешь дать ему по морде за потраченные нервы, вроде бы и хочешь кинуться ему в объятия и просто забыться на пару часов… а вроде бы и видишь засос, виднеющийся в вырезе белоснежной рубашки. И тебе даже как-то уже… и не хочется. Только парню перед тобой на твоё желание наплевать, он просто буравит тебя взглядом, смеётся над тобой и ничего больше не делает, ожидая какой бы то ни было реакции. А ты не знаешь, что делать, ты просто смотришь на его усталое лицо, на одежду… не ту, в которой он вчера выбегал из дома. И тебе где-то в груди становится нестерпимо больно. Правда, ты снова не знаешь, какого черта. Однако решение принимаешь, наверное, верное.
И с размаху бьёшь его кулаком по скуле. И насрать на то, что тебе тут же прилетает в ответ.
