Мин Юнги | 09.03.1989 — 06.11.2016 | Талантливый дизайнер, Любящий сын, Преданный друг
Тёмная небольшая плита с его именем, возведённая над землёй у самого изголовья могилы. Хосок тогда потратил почти все свои сбережения, чтобы заказать достойные похороны, качественный гроб и эту самую памятную плиту. Кремация обошлась бы гораздо дешевле. Да и вообще он не поддерживал такую популярную идею погребения в холодной сырой земле, но иначе поступить и не мог. Юнги всегда боялся огня, а жару просто неистово ненавидел. Чон не мог, не посмел бы, вопреки всем страхам любимого, воздать его тело, пусть и мёртвое, огню. Поэтому без всяких колебаний принял решение. Он неотрывно смотрит на надпись, набитую на сером камне, и в очередной раз думает о том, как же сильно тоскует по этому человеку, существование без которого стало невыносимой мукой. Двадцать семь лет, он был совсем ещё молодым. Так и не успел добиться желаемых высот в своей карьере, не успел свозить Хосока в Тэгу, свой родной город, хоть и не один год обещал, не успел увидеть вживую вдохновляющую его готическую архитектуру двенадцатого и тринадцатого веков Италии, куда так мечтал однажды отправиться, не успел любить столько, сколько сам того хотел. Чон насыпает в одну глубокую миску рис, во вторую наливает суп из термоса и раскладывает возле могильной плиты, следом оставляя там ещё и рюмку, до краёв наполненную крепким соджу. — Юнги-я, — шепчет парень, вновь присев рядом с могилой и продолжая смотреть на аккуратно выведенные буквы, что складывались в самое любимое на свете имя, — ты же знаешь, что я скучаю, да? Я так хочу быть неправым в том, что рая и ада нет. Потому что, если они действительно существуют, то ты точно сейчас в раю… — он замолкает, тяжело сглатывая подступивший к горлу ком, — и ты слышишь меня. Хотелось бы верить в это. Неожиданно в голову, словно кадрами из старой киноплёнки, пробираются картинки и фрагменты их совместной счастливой жизни. Хосок его очень сильно, преданно, страстно, до помутнения рассудка… Юнги был не просто возлюбленным — он был его лучшим и единственным другом, его спасением. Он был тем светом, что озарил мрачное существование парня, который не видел смысла ни в чём с тех самых пор, как его покинула родная мать. Мин собственноручно вытащил его из того состояния, избавил от хронической депрессии и наполнил Хосока жизненными силами, энергией и новым смыслом, ради которого стоило просыпаться каждый день и с улыбкой на лице встречать рассветы и провожать закаты. Рядом с ним. Но спустя три благополучно проведённых вместе года, буквально самых счастливых в жизни Чона, Юну диагностировали рак лёгких. Последняя стадия, вылечить было невозможно. Тогда-то Хосок и узнал, с чем был связан недостаточный вес и слишком выделяющаяся худоба парня, постоянная усталость и чрезмерная одышка даже при слабых нагрузках. А ещё узнал то, что старший, оказывается, скрывал от него появляющиеся время от времени резкие боли в области грудной клетки, чтобы зря не беспокоить своего любимого. Последний год их общей жизни совсем не был наполнен печалью и слезами. Юнги того не хотел. Он, как никогда ранее, старался наполнять их дни красками и положительными эмоциями, пусть и порой срывался, не в силах сдерживать гнева и колкой обиды на несправедливо обошедшуюся с ним судьбу. Однако на Хосоке он ни разу не вымещал негатива, всегда подстерегая момент, когда старший уходил на работу, и только тогда бездумно топил горе в алкоголе. И пусть Чон никогда не видел всех тех истерик, которые накрывали Мина в одиночестве, он догадывался, что тот страдает. И лишь убедился в этом, когда однажды Юнги попросил его уйти, так как не хотел быть непосильной ношей и обузой на плечах возлюбленного. В тот раз была их самая сильная за всё время отношений ссора, потому что старший всё стоял на своём, убеждая партнёра, что ему отвратительно чувствовать себя настолько зависимым и жалким в глазах родного человека. Хосок тогда тоже сильно вспылил, называя хёна гордым дураком и угрожая отправиться на тот свет вместе с ним, если только он не перестанет молоть всякую чушь и глупо храбриться, когда на самом деле хочется упасть в объятия любимого и истошно зарыдать. Бывают ли в размолвках дорогих друг другу людей победившие и проигравшие? Какой бы ни оказался исход у перепалки, в итоге оба будут чувствовать себя одинаково, разделяя победу или поражения, как и всё другое в жизни, на двоих. Именно поэтому в ссорах, какими бы ни являлись их причины, заранее нет смысла. Потому что если по-настоящему любишь, то ни при каких условиях не будешь чествовать победу, когда любимый воздвигнут в ранг проигравших. Но если же победа, возвышая человека в полный рост над партнёром, заставляет в полной мере ею насладиться, значит, в проигрыше остались оба, загубив самое ценное, что между ними было. В тот вечер оба парня потерпели поражение. Впервые за долгое время, что они были вместе, Юнги расплакался перед Хосоком. В его состоянии было тяжело принять и осознать тот факт, как сильно Чон его любил, что был даже готов положить свою судьбу на кон. Он был готов оставаться рядом до последнего слабого вздоха парня, которого с каждым новым днём продолжал беспощадно пожирать рак. До каждой мельчайшей подробности Хосок помнил ту ситуацию. Мин тогда так громко кричал, а потом так надрывно и отчаянно плакал, прижимая к груди Чона и что есть силы сжимая в руках его домашнюю зелёную толстовку, которую, к слову, частенько таскал, полностью в ней утопая и наслаждаясь запахом любимого тела. Почему-то сейчас, вспоминая тот день, хочется лишь улыбаться, но приложив толику усилий, даже самая что ни на есть натянутая улыбка не касается лица. — Мне тяжело без тебя, Юнги, ты просто не догадываешься, насколько, — сдерживая всхлипы, совсем уж тихо молвит парень. — Мне кажется, я становлюсь похожим на него. Я превращаюсь в какого-то одинокого жалкого зверя, который не может сдержать своего гнева и злобы. Я злюсь абсолютно на всех, Юнги, на маму, на этого монстра, на окружающих меня людей, на того парня, на себя, даже на тебя я злюсь. Представляешь? Я словно заражённый, — Хосок, проталкивая пальцы в мокрую землю, берёт её горстку в ладонь, крепко сжимая грязь в руке, — чувствую, как весь этот негатив будто течёт по моим венам, поражая в самое сердце, а я не могу перекрыть его поступление, — Чон с силой отбрасывает горсть земли, что держал в руке, сразу вытирая ладонь о плотный деним его тёмно-синих брюк. Он прикрывает тяжёлые веки и противно морщится от мыслей в своей голове, стараясь, как только может, их контролировать, но, к сожалению, не выходит. — Так похож, ты и вообразить не сможешь, как сильно этот парень похож на… — Чон Хосок? — буквально на полуслове обрывает его чужой голос, и парень мигом поднимает голову, обращая внимание на того, кто его прервал и побеспокоил. Над Хосоком возвышался статный мужчина, одетый в строгий чёрный костюм и коричневое кашемировое пальто, что идеально подчёркивало его широкие плечи и стройную фигуру. Он держал прозрачный большой зонт над своей головой и удивлённо смотрел на парня, который, несмотря на дождь, сидел на холодной земле, уже полностью промокший. Это был коллега Юнги, вернее, уже бывший коллега, который работал с ним над архитектурным проектом художественной галереи, проектом, который Юнги так и не успел закончить. — Здравствуй, Намджун-хён, — сходу отвечает ему Чон и отворачивается обратно. — Хосок-щи, земля ведь холодная, давай вставай, — присаживаясь рядом с парнем на корточки и подставляя над его головой зонт, говорит тот самый Намджун. — Думаю, ему сейчас точно холоднее, чем мне. — Ну ладно тебе, Чон, не устраивай спектакль, вставай, — мужчина хватает того за руку, пытаясь теперь уже силой поднять на ноги. — От такой выходки и заболеть можно. Этот человек, Ким Намджун, он умел стоять на своём и добиваться того, к чему шёл. И это проявлялось буквально во всём, даже в подобных незначительных спорах. Поэтому уже через каких-то несколько секунд Хосок стоял рядом с ним на своих двух, накрытый зонтом. — Долго же ты тут сидел, взгляни только, — вся одежда промокла, — произносит Ким, прожигая парня укоризненным взглядом. — Я, кажется, и не заметил, хён, — честно признаётся Хосок. — Я не обращаю внимания на такие мелочи, как погода. И разве это вообще важно? — Ну это смотря с какой стороны посмотреть и какие условия при этом будут учтены, — после недолгого молчания, выдаёт Нам с умным видом. Мужчина, как помнится Чону, всегда являлся весьма глубокомысленным и тяжело понимаемым окружающими его людьми. Но это ни в коем случае не отталкивало, скорее, даже наоборот, притягивало, зарождая желания быть подле него и постигать вместе всё новые и новые истины и сложную философию жизни. — В твоём же случае это, безусловно, важно, да ещё как. Усмехнувшись, Хосок решает, что лучше просто промолчать, чем вступать сейчас в нелепые споры и конфронтацию, которая ни к чему не приведёт. Это будет куда разумнее. Они так и продолжают стоять, смотря на могильную плиту и перебрасываясь время от времени бессмысленными фразами, что в обыденной ситуации, наверное, привели бы к неловкости и едва ощутимому смущению. Время у его могилы словно бы останавливается, а мрачные думы терзают и острой болью врезаются в сознание. Очевидно, что оба в эти самые минуты ощущают подобное, даже и не пытаясь отвлечься или отогнать непрошеные неприятные мысли. Тем не менее про происшествию, наверное, минут десяти в полнейшей тишине Ким всё же делает ничтожные попытки привлечь внимание младшего и вывести того хоть на какой-то диалог, раз уж они так неожиданно встретились и неизвестно, когда увидят друг друга вновь. Намджун даже успевает сказать что-то о своей личной жизни и, вроде, скорой женитьбе, о работе и том самом проекте галереи, но Чон его даже не слушает, изредка кивая и мыча для приличия в знак того, что в беседе хоть немного заинтересован. Но от проницательного Кима это, кажется, не уходит и, слабо улыбнувшись, он деликатно замолкает, более не тревожа скорбящего парня своими ненужными тому разглагольствованиями. Вдруг Ким резко дёргается, привлекая тем самым внимание Хосока. Он слегка наигранно ударяет себя ладошкой по лбу, проговаривая тихое «вспомнил», после чего достаёт из кармана штанов маленькую пирамиду, сделанную из какого-то непонятного белого материала. Мрамор? Не похоже. Намджун подходит к могиле и кладёт её на плиту, быстро поднимаясь и наблюдая за непонимающим взглядом парня. — Это пирамида из соли, — так, будто это что-то само собой разумеющееся и очевидное, говорит мужчина, после чего его лица касается едва уловимая снисходительная улыбка. — Юнги восхищался их идеальными формами, пытаясь даже втюхать нам подобную концепцию для того самого проекта. А соль… Ну я не верю, конечно, во всякие там приметы и прочую чертовщину, но поговаривают, что она отпугивает злых духов. Не знаю, мне показалось, что, наверное, пирамида именно из соли будет как нельзя уместной. И Хосок даже как-то благодарно смотрит в ответ то на Кима, то на эту небольшую пирамидку. Такой, вроде, незначительный жест, но Чон чувствует нечто приятное от этого и дарит тёплый взгляд и даже лёгкую улыбку рядом стоящему мужчине. Простояв так ещё около двух-трёх минут, Намджун, утешительно похлопав парня по плечу, привлекает его внимание на себя, разворачивая к тому голову и взглянув в чужие глаза. Собирается попрощаться? — Сложно поверить, что прошло уже целых два года. Как ты вообще, Хосок? Глупый вопрос. А ответ на него очевиден до ужаса. — Честно? — Чон усмехается и закатывает глаза. — Дерьмово. И ты даже представить не сможешь, насколько. Правильно, никто из тех, кто ранее знал этого парня, не сможет себе и вообразить, каким теперь он стал. Чон Хосок пал настолько низко, что теперь уж никакими, пусть даже волшебными силами подняться не выйдет. А потеря всех самых дорогих и близких его сердцу людей, возможно, являлась преждевременным наказанием за то самое зло, что он совершал ныне. — Может, нужна какая-то помощь? — спрашивает Нам, всё так же придерживая Хосока за плечо. — Ты всё-таки был его… — делая короткую паузу, прокашливается мужчина, — его партнёром. А мне Мин Юнги был хорошим другом, которого я никогда не забуду. Если тебе только что-нибудь нужно… — Не нужно, — перебивает его Чон, не желая слушать эти неловкие попытки опустить парня до того, чтобы он принял жалкие подачки от человека, кто даже и о жизни-то его ничего не знает. Напряжённое и едва дошедшее до ушей намджуново «ясно», очередное якобы дружественное и утешающее похлопывание по плечу, просьба держаться и быть сильным — классика. Этого Хосок за свои годы наслышался сполна. И когда ушла мама, и когда он сам после этого ушёл из отцовского дома и школы, и когда умер Юнги. Ему прекрасно были знакомы все эти сочувствующие взгляды и сожалеющие улыбки, все подобные слова и настояния, чтобы он был сильным и храбрился с каждым восходом солнца. Но ничего из этого, увы, не помогало. Никакие, пусть даже самые искренние и самые утешающие слова на свете не могли вернуть его мать и сделать её внезапно счастливой и свободной от постоянных изнасилований и избиений отца, не могли воскресить Юнги и подарить ему жизнь, лишённую рака. Никто из всех этих до тошноты понимающих и сочувственно смотрящих на него лицемеров не мог повернуть время вспять и перестроить судьбу Чона так, чтобы сейчас он был счастлив. Так что лучше бы они и вовсе все молчали, не пытаясь строить из себя грамотных экспертов чужого горя. На раздражающие действия Кима Хосок лишь молчит, держа себя в руках и глубоко дыша. Мужчина ещё раз бросает какую-то мерзкую утешительную фразу, говорит, что ужасно сочувствует и, попрощавшись, спешно уходит с кладбища. Теперь их больше никто не потревожит. Хосок вновь, не раздумывая, садится на мокрую холодную землю, потупив взгляд на могилу и тяжело вздыхая. И, даже несмотря на то, что по сути сейчас он был один, одиноким себя не считал. Сумасшествие это или нет, но даже вот так вот, рядом с его именем, прописанным на этой безжизненной мрачной плите, и уже давно сгнившем в почве телом, он чувствовал, что хотя бы косвенно и совсем-совсем отдалённо, призрачно ближе к тому, что в этой жизни от них двоих осталось. Дождь, что часом ранее лишь моросил, теперь значительно усилился, отбивая по всем поверхностям своими тяжёлыми каплями. Полностью уже промокшая могильная плита всё никак не отпускала взгляда одного разрушенного и смотрящего сейчас на неё парня. Шестое ноября, ровно два года назад. Именно тогда мстительная богиня Карпо, что сейчас так хладнокровно посылала людям проливные дожди, холодные ветра и неоправданно сильные печали, забрала ещё одну человеческую жизнь, омывая кровью очередной ноябрь и показывая всем и каждому, на что может толкать скорбь и насколько она наполняет мощной и разрушительной силой.***
Голова после вчерашнего дня и нового утешительного себе подарка абсолютно пустая. Взгляд, устремлённый сейчас вдаль, безжизненный и ледяной. Ноги, что еле слушаются своего хозяина, идут по уже давно изученному маршруту. Парень, прикрывшись несуществующей внезапной болезнью, отпросился на эту ночь с работы, решив устроить себе заслуженный выходной. Хосок сжимает в руке старую фотография, на которой изображён он и Юнги, счастливо обнявшиеся и улыбающиеся в камеру. Это было примерно четыре с лишним года назад, именно тогда они сделали это фото. Юн в тот день получил диплом по специальности дизайна интерьеров и как одному из самых талантливых и подающих надежды студентов на потоке ему сразу поступило предложение касательно работы, прямо на вручении дипломов, где также собрались заинтересованные в свежих кадрах работодатели. — Представляешь, Хоби, они хотят меня, меня! — на всю их квартиру тогда кричал больно возбуждённый Мин, иногда даже подпрыгивая и радостно хлопая в ладоши. — Не того зазнавшегося Чхве Учоля со второй группы и не госпожу умелицу Кван Джерин, которая все годы хвасталась, что будет завалена предложениями на выпускной церемонии, а меня! — никак не унимался парень. — Что-то не припоминаю, чтобы ты так радовался, когда узнал, что я тебя хочу, — наигранно надул губы Чон, скрестив на груди руки. — Вот уж не думал, что рисуночки домиков и всего прочего будут для Мин Юнги важнее, чем его любимый Хосоки. — Любимый Хосоки не прокормит нас двоих, потому что изо дня в день уничтожает свой потенциал на заправке. А вот рисуночки домиков и всего прочего очень даже прокормят. — Ауч, какие мы колючие, — Чон отскочил от Юна как ошпаренный, начиная уже демонстративно дуться. — Ну ты чего, Хоби, — сразу же подлетел к нему Мин, заключая парня в объятия и оставляя нежный поцелуй на его шее. — Ты можешь меня кормить и другими способами. И в следующее мгновение они уже слились в страстном поцелуе, гуляя руками по чужому телу и самозабвенно отдаваясь друг другу. Воспоминания под наркотиком становятся ещё более яркими. Словно бы всё то, что видел сейчас в своей голове Хосок, произошло только вот сегодня утром. Он не знал, к слову, что это был за наркотик, прежде его не пробовал. Но дилер, с которым парень имел дело вот уже два года, уверил, что это по-настоящему «сильная и кайфовая вещь, чувак». И чувак просто на слово ему поверил, отдавая половину октябрьской зарплаты за маленький мешочек порошка. Хорошо, что в это время суток на улицах практически нет людей и мало машин. В два часа ночи Сеул кажется до невозможного спокойным, размеренно дышащим и умиротворённым. Хосока шатает немного по сторонам, но в общем и целом он абсолютно в норме, если, конечно, то, что происходит с ним последние пару лет можно вообще назвать нормой. Три часа назад, когда он ещё находился в своей квартире и только-только затянулся, в голову пришла просто отличная мысль, которую невозможно было проигнорировать. И сейчас, ведомый этой самой отличной мыслью, он шёл по знакомому маршруту, с каждым новым шагом приближаясь к цели. Дороги были пустые, освещаемые уличными фонарями и фарами изредка проезжающих мимо автомобилей. В ушах немного гудело, чёрт пойми от чего, но это сейчас неважно, да и, собственно, особо Хосоку не мешало. Острые уголки фотографии, что он всё это время сжимал в ладони, болезненно врезались в кожу, оставляя на ней едва заметные красноватые рубцы. Парень спрятал её в карман брюк, взамен доставая пачку сигарет и зажигалку. Мешать наркотики и табак — не самое лучшее решение, но в данный момент ему было абсолютно всё равно. Поэтому достав слегка дрожащими пальцами сигарету, Хосок тут же подкурил и глубоко затянулся, выпуская изо рта сизые клубы дыма, что поднимались вверх и со скоростью развеивались в свежем ночном воздухе. Голову вдруг атаковали неприятные мысли вперемешку с картинками нескольких последних месяцев, которые он проводил не совсем уж и один. Порою, вспоминая всё то, что он делал с Тэхёном, к горлу необъяснимо подступала тошнота, а левый глаз начинал предательски подрагивать. Юнги бы, скорее всего, стало мерзко от такого, как он, но так как Юнги рядом уже давно не было, какая вообще разница, что и с кем он теперь совершал? Возможно, этот мир и обманул его надежды, но ведь это не оправдание. Он мог выбрать иной путь в этой жизни**. Дворы и жилые комплексы сменялись всё новыми дорогами, которыми шёл парень. Сколько он уже бродил по пустынным улицам? Впрочем, это также было неважно. Потому что, если только память не подводила, то уже очень скоро в поле зрения должен был показаться тот самый дом, к порогам которого он и направлялся. Спустя четыре выкуренные по дороги сигареты Хосок увидел невысокую тёмно-серую постройку, в окнах которой было темно. Очевидно, что все её жильцы уже давно спали, видя как минимум пятый по счёту сон и наслаждаясь такой желанной страной грёз и фантазий, что часто являлась именно во сне. Парень поморщился, сплюнул на асфальт вязкую горькую слюну и напряжённо вздохнул. Чего он вообще стоит и ждёт? Боится что ли? Усмехнувшись подобным мыслям, Чон уже куда смелее ступил вперёд и зашёл в подъезд дома, поднимаясь на нужный ему этаж и сразу находя ту самую дверь. На этаже раздался сильный шум, грозящий поднять не только находящегося за этой дверью человека, но и всех остальных здесь жильцов. Хосок стучал в дверь с громкими воплями, прося живо открыть ему. И уже через каких-то секунд тридцать дверь отворилась, но на пороге стоял вовсе не тот, кого парень сейчас ожидал увидеть. — Что Вы вообще себе позволяете? Вы хоть знаете, сколько сейчас времени? — у двери стояла молодая девушка. Её хрупкое стройное тело прикрывал лишь тонкий шёлковый халатик, накинутый, очевидно, в спешке. Она смотрела на незнакомца шокировано и даже с какой-то что ли опаской. — А ты, наверное, его новая шлюха, да? — рассерженно бросил Хосок, не скрывая ни капли яда в голосе. — Да что Вы… Договорить девушка однако не успела, так как в следующую секунду была грубо откинута в сторону. Чон без лишних слов бесцеремонно ступил на порог, сразу включая свет в прихожей, будто бы являлся тут полноправным хозяином, и вознамерившись уже проверить комнаты, но внезапно вышедший из спальни парень будто бы пригвоздил его к месту, отрывая все пути к отступлению.