Гнилые души

      Серый, унылый день с моросящим дождиком вводил в смуту людей, они не знали, открыть свои зонты или всё же потерпеть и добежать прямо так, в верхней одежде, до пункта назначения, и всё же коварная влага проникала под одежду, заставляя её неприятно липнуть к коже и жаться от холода. Сейчас бы горяченького напитка и укутаться в одеяло перед телевизором, а не постоянные зевки людей из-за перепада давления, высиживания на скучных лекциях под монотонное бормотание преподавателей или просиживания своего времени на работе под строгим контролем начальника.       Зато такая погода вынудила одеться теплее Пак Минсо, укутывающуюся сейчас в свою курточку бежевого оттенка с высоким воротом, но при этом значительно ввести девушку в уныние, особенно подправляя всё фактом, как она порой себя называла в шутку «Я дитя солнца и тепла». Минсо кое-как отсидела сегодняшние пары и даже на последних лекциях перебралась на самый верх аудитории, чтобы подремать на столе хотя бы немножко, а частота улыбок сократилась в два раза. Девушка ничего не имела против осени, она по-своему прекрасна, но всё же хандра укутывала и её, когда это время года теряло свои краски, погружая в холод города. Просто хотелось спать и чтобы тебя никто не трогал до самого лета.       Минсо накинула капюшон, когда вышла из академии, и всё же выбившиеся пряди становились влажными, попадая под микроскопические капли природы. Пак улыбается, завидев встречающего её брата, и быстро двинулась навстречу, огибая, а порой и перепрыгивая лужи, успевшие собраться в канавках после ночного ливня. Пытаясь это делать с максимальной грациозностью, на которую была способна, но грязные капельки отскакивали от подошвы сапог, пачкая сзади на икрах недавно купленные новенькие белые штаны. Минсо кривится, прекрасно уже представляя себя вечером сидящей перед тазиком, отстирывая всю эту «красоту» и ругая себя за такую опрометчивость и глупую наивность, решив покрасоваться в обновке в такую погоду. Любое желание проявить себя во внешности всегда оказывалось её личным наказанием. Подтверждение данной теории сейчас намокало на концах всё сильнее. Желание внести в свою жизнь чего-то нового, непривычного для её восприятия и даже лёгкое бунтарство, потому что до своего совершеннолетия она не позволяла себе ничего больше, как проколы в ушах. Попытка похода в парикмахерскую оказалось огромной ошибкой, из-за которой она пролила суточные слёзы. Амбрэ на современный лад, по местной моде, и некомпетентность сотрудницы салона, совершившей ошибку в пропорциях оксигенов, лишило Минсо половины длины густых, с золотистым оттенком, прядей. Теперь когда-то прежняя её гордость в длинных здоровых волосах прилипала короткими волосками к щекам и льнула прохладой по шее. Девушка торопливо убирает то, что приносит дискомфорт, под капюшон и снова улыбается, когда приближается к брату чуть ближе вытянутой руки.       — Ван, ты хоть бы предупредил, что придёшь, — поправляя сползающую лямку рюкзака, позвякивая брелками на нём, Минсо делает попытку наворчать на старшего Пака, но тут же усмехается словам брата, заранее подтверждая их правдивость.       — И тогда бы ты сбежала раньше с пар, — брат широко улыбнулся шкодливой сестре.       Пак Ван отлично знал свою «мелкую паразитку», чтобы отследить ход её мыслей и действий. Минсо порой казалась словно замкнутой в себе, оказываясь с незнакомыми людьми, и держалась отстранёно, присматриваясь к новым знакомым, четко подбирая тех, кто может войти в её круг, зато потом эту хохотушку было невозможно заткнуть и даже забыть. Минсо — редкое проявление доброты и искренности, которую невольно хочется укрыть от всей грязи мира. Спрятать её во внутренний карман и беспрерывно оберегать, повторять «Всё хорошо, я тебя защищу». Она жительница Красной книги, ради которой надо строить отдельный мир, ведь здесь всё давным-давно прогнило настолько, что ей негоже отравляться парами бесчеловечности.       Пак-старший знал сестру, как никто другой, он был её братом, нянькой, оберегом и лучшим другом в одном лице. Знал каждую её чёрточку, проявляющуюся в определённую эмоцию. Он всегда был тем, перед кем девичья сияющая душа была открыта, и ещё имел знак отличия в том, что она сама звала к себе, позволяя прочитать там всё и выучить наизусть — он хранитель её самых сокровенных тайн. До сих пор в его памяти имя первой влюблённости Минсо, её эмоции от первого поцелуя, несчастные слёзы от разбитого сердца и разборки с этим мальчуганом за гаражами, что так небрежно решил обидеть его сестрёнку. Она всего лишь была неподготовленной девчонкой, но зато так искренне верящая, что это была именно любовь. Все мы верим в «первую любовь», совершенно не принимая очередного закаливания от судьбы. Она лишь просто готовила площадку, подстраивала возможные комбинации, чтобы человек был готов к дальнейшим проверкам, а мы просто так слепо надеемся на «вместе и навсегда» такими неокрепшими умами. И сам Ван был подвергнут такими ниточками пытки влюблённости и жалел, что не уберёг сестру от них. Хотя, если бы он полез, то наверняка оказался бы «враг номер один» в глазах младшей сестры, поэтому он стойко переносил её влюблённые порывы, выжидая и веря, что, а вдруг… Но «вдруг» не случилось. Осталось подставить плечо, боясь, что её белые крылья больше не окрепнут. Он дал слово больше не позволить её кристально-чистой душе выходить маленьким капельками из уголков глаз.       — Что-то случилось? — Минсо выводит его из мыслей, и вот его личная частичка светлого и прекрасного стоит напротив, хлопает круглыми глазками, дожидаясь ответа.       — Нет, абсолютно ничего.       Лжец!       Она верит брату, доверяет, беспокоится, а он не переносит собственного себя за то, что сейчас его улыбка-ложь такая отвратительная. Минсо открыта, а он впервые отворачивается и заворачивается в кокон гнусности, скрывая то, что начинает подчиняться мерзкому мегаполису с его дикими нравами, и теперь этот яд оседает на кончике языка и покрывает сухие губы.       — Не болит? — девушка протягивает руку к уточнению самого вопроса, мягко и осторожно притрагиваясь к широкому пластырю на переносице, скрывающему ещё небольшую припухлость с ещё незажившей ссадиной и часть желтоватого оттенка синяка. Картина уже не так страшна, как была в начале, но и излишней красоты не приносила, ощущая любопытные взгляды прохожих к «бельму» на лице.       — Хватит спрашивать это каждые пять минут, — посмеивается такой чрезмерной заботе сестры о его состоянии, хлопоча над ним, как мамочка. — Всё хорошо.       — Ладно-ладно, — сдаётся младшая. — Ты же для чего-то меня встретил?       — Давай поговорим в кафе? — Ван указывает жестом пройтись до ближайшей кофейни, или не ближайшей, можно даже не кофейни, просто спокойного места, где можно поговорить и согреться.       Ему хочется сказать ещё, дополнить уточнение своих мыслей Минсо, но каждое слово отвратительным комом встаёт в горле, вызывая тошноту, а руки начинают дрожать, подавая сигнал тревоги и страха в мозг. Его глаза впечатались, приросли к стоянке. Он наблюдает в коматозном состоянии, словно боясь даже упустить самый малый фрагмент, наблюдая, как из Академии вышли трое молодых людей с каменно-искусственными лицами. Снова, как в кошмаре: ночь, сломанный нос и лужи собственной крови. А он до сих пор ощущает её запах и жуткий смех богатых ублюдков, разрывающий перепонки.       Их охрана держала чёрные, словно траурные, зонты их погребённой души над головами молодых господ, не позволяя намокнуть дорогим нитям костюмов. Троица личного страха, забравшегося с первого появления под самую кожу и выгрызавшего участки плоти. Их аура прошибала насквозь, с ноги, как когда-то один из них пробил его нос с громким хрустом.       Инстинкт самосохранения бьёт сигнал бедствия, призывая к побегу. Пускай это трусость перед сынками несломленной троицы корпораций, но Вану ещё есть ради кого жить и кого оберегать.       — Пойдём быстрее, — произносит он сестре, удерживая дрожащие голосовые связки — он мужчина, он должен держаться.       — Ван, ты чего? — Минсо обеспокоена и даже начинает мотать головой, пытаясь выявить вспышку смены уголков губ брата в обратную сторону. Словно сами призраки или даже дементоры сейчас захватят их в плен и высосут лакомую душу, но, до смешного, в каком-то роде так и есть. Этим тварям намного приятней вкушать энергию, чем наслаждаться органической пищей. Дементоры с физической оболочкой, несущие ужас для таких, слишком ярко желающих жить, наивных людей — теперь вы слишком лёгкая добыча, которую они чуют за версту.       Ван перехватывает сестру за плечи, сдерживаясь, чтобы действительно не перейти на бег. Ему машинально хочется закрыть на неё обзор, прикрывая частью своей спины.       — Просто переживаю, что ты заболеешь, — скомкано улыбнувшись сестре, Пак уводит Минсо, продолжая её приобнимать, и будет прикрывать до тех пор, пока не ощутит блаженную безопасность.       Сестра с братом вовремя удаляются, и всё же их действия успевает зацепить взгляд Ким Тэхёна. Ему не интересно — они не больше чем серое пятно на грязном асфальте, которое он брезгливо обойдёт, скривив губы. Просто немного замешкался, поправляя Rolex на своём запястье, пока Чимин и Чонгук уже устроились в салоне черного Land Rover. Секундный взгляд на парочку, абсолютно ничего не значащий, скользнул по фигурам, не оставляя воспоминаний, а только тёмную пустоту, промозглую и дурно пахнущую. А ему так комфортно, он привык ничего не ощущать, и это прекрасно-сладко, как особый знак отличия адаптации к жизни. Он присоединяется к друзьям, закидывает ногу на ногу, когда охрана закрывает дверцы автомобиля одновременно с обзором на современных принцев от завистливых глаз, на которые им глубоко плевать.

***

      — Мне надо кое-что тебе сказать, — Пак Ван произнёс данную фразу в уже пропитанном теплом кафе и с умеренным сердцебиением после неприятной встречи.       — Ну, наконец, я думала, у тебя мозговая система зависла, — Минсо посмотрела, как смешно от удивления приподнялись брови брата. — Ты уже пять минут смотришь в одну точку и мешаешь ложкой в кофе, причём в моём кофе, — она задорно хохотнула, вспоминая, как брат задумчиво перепутал кружки, принесённые официантом, и стал так усердно сбивать рисунок на пенке её напитка. Забрав свой латте, пододвигая Вану его глясе с подтаявшим в нём мороженым, она, наконец, сделал глоток, приятно отмечая, что здешний кофе совсем неплох и можно будет сюда заглядывать после учёбы, даже несмотря на то, что само заведение было даже не среднего класса. Так, небольшая забегаловка с пятью столиками, одним официантом, поваром-домохозяйкой, кассиршей и пошарпанными серыми обоями, но при всём этом аура чего-то домашнего заманчиво присутствовала.       Минсо переплела пальцы и уложила подбородок на них перед собой, смотря на брата внимательно, и улыбалась, хотя у самой на душе было неприятное чувство тревоги. Или это странное поведение брата возле Академии так сказалось?       — Понимаешь, — Ван опустил глаза в полупустую кружку. Сейчас он будет лгать нагло, осквернёно, а смотря в глаза сестры, это просто грешно, но так сейчас необходимо. — Мне предложили повышение, — грязная ложь с осадком на душе и горьким налётом на языке.       Молодой человек и сам не знал, что его сейчас беспокоит и мучает больше всего. Факт того, что его сестра обучается с этими сынками в одном заведении. Тогда надо как-то её уберечь, дать напутствие, чтобы ходила по другим коридорам, убегала как можно дальше и не смотрела в их сторону. Или то, как она засияла от радости и гордости за него. Только гордиться тут нечем, только лишь той лжи, что он так несмело (или всё же смело), произнёс. Пак Ван вляпался и не по-детски. Увольнение с работы сказывается на финансах и плюсом балласт в виде штрафа за порчу костюма, стоящего две или даже три его прежних зарплаты. А вчерашний звонок хозяйки квартиры, известив о повышении аренды, и того, что у них и так уже задолженность, а если они хотят жить в тепле и под крышей, у них мало времени, чтобы всё это окупить, оказался контрольным. Это его обязанность, а он оплошал. Дико стыдно перед Минсо, так теперь и вынужден врать ей, не желая, чтобы она волновалась, чувствовала тревогу, а прекрасно зная её, сестра будет винить во всём себя. Не стоит ей так разочаровываться в сеульской жизни в первый же год, как в нём самом. Рано ей ломаться под натиском суровой реальности. Он взял на себя ответственность за неё, правда, сейчас подводит её веру в него, а правда всегда режет больнее сладкой лжи. И теперь он барахтается, пытаясь держаться на плаву совести.       — Правда?! Боже, это же так здорово, Ван! — Минсо подпрыгивает с места, привлекая внимание персонала. Её глаза горят радостью, которую брат боится сейчас разбить. Ему больно смотреть на неё, хочется удавиться от тяжести, что сейчас нависла демоном в его душе, и выдавливать тугую улыбку.       Он мерзок, но так хочется сохранить её искренность и чистоту. Сам замарается, искупается в грязи мира, лишь бы сестрёнка улыбалась. Поэтому поддакивает всплескам девичьих эмоций. Он не станет посвящать в свои проблемы, умолчит, что «повышение» — это брошенная фраза в подворотне странным парнем: «Эй, подзаработать не хочешь?» Всё это изначально пахло риском и тем, что стоит пройти мимо и забыть, а ещё лучше бежать — ведь хорошие люди не ведутся на подобное, они будут зарабатывать честным путём, но только не отчаявшиеся. Он погряз в резко навалившихся проблемах, и теперь не знал выхода, и именно в этот момент ему протягивают грязную, вонючую, опасную руку, которую пожимает в ответ, и это кажется ложным выходом, на который наивно повёлся.       — Да, правда, Минсо, — сестра наконец уселась на место, но продолжала сиять широкой улыбкой, как новым уколом по совести. — Правда, мне необходимо будет уехать на что-то вроде обучения в Пусан на неделю.       Минсо затихла и задумалась. С одной стороны, ей придётся остаться одной, ещё такой неокрепшей, в большом городе, но, собственно, чего бояться? Пора бы уже становиться самостоятельной.       — Я же уже не маленькая, езжай и ни о чём не беспокойся. Глядишь, потом вообще станешь «Большим Босом», — младшая Пак усмехнулась и приподняла кружку, желая стукнуться посудой. — За тебя, братишка.       Пускай этот остывший кофе будет их маленьким празднованием первой между ними лжи.       Жизнь учит лгать даже самым близким. Мир постепенно подчиняет своим правилам, выветривая из них наивность и надежду. Это маленькие шажки на этом пути, но они уже совершены. И пускай Минсо сейчас отставляет кружку в сторону, продолжает сиять, но её интуиция навострена. Она заметила страх в глазах брата, и эта крошечка беспокойства засела в ней и будет саднить, как заноза, которую так просто нельзя достать.

***

      Бессонница — не сестра ночи, но бесспорно считается лучшей её подругой. Она приходит ради развлечения, подсыпая, а порой и вовсе выливая ушат мыслей в и так беспокойную голову, чтобы человек мучился, крутился на кровати, запутываясь в собственном одеяле, и уже молил хотя бы о пятиминутной дремоте, но каждый раз, закрывая глаза, всё повторялось вновь: духота, кровать, дурные мысли, запутанное одеяло.       Чон Суён не страдала бессонницей, но всё же «подружка» посещала её примерно раз в месяц. Поднявшись с кровати, не выдержав этой пытки, она приоткрыла балкон, пропуская утреннюю прохладу в комнату, а с духотой выпускала своё беспокойство. Сейчас она сидела во второй гостиной, которая казалась ей более уютной, возможно, из-за наличия в ней камина, который девушка попросила разжечь, вслушиваясь в спокойную мелодию дуэта огня и сухого дерева.       Ранний кофе дымился в белой, с золотистым ободком, чашке на точно таком же блюдечке, стоя на прозрачном столике, возле мягкого, обитого бордовым бархатом, кресла.       Суён собрала копну распущенных волос и перекинула через плечо, поправив белую полупрозрачную накидку, накинутую на плечи, но не скрывавшую при этом такого же цвета на ней платья, больше напоминающего ночнушку. Девушка поджала босые ноги под себя, удерживая в руках книгу, поглотившую её в свою историю. Её глаза жадно бегали по строчкам романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение».       Чон искренне восхищалась главной героиней, Элизабет Беннет, возможно, потому что отчасти видела в ней себя. Миссис Беннет — это невольная копия её матери, желающая не важно как, какой ценой, но выставить дочь в высшем свете, чтобы за неё дали самую высокую цену. А дурных сестриц ей заменял родной братец Чонгук и его дружки.       Да, это просто роман, но так хочется верить в этот мир с его тонкостью и манерами. Верить, что всё в итоге закончится хорошо, а потом видишь вот это «всё» — реальный современный мир — и снова душа в говне. И всё же, Су думает, что надо бы потом не забыть поблагодарить Хосока за его совет прочесть данный роман. Охранник уже не в первый раз даёт ей этот плод вымышленного мира разных авторов, которые сам же и прочёл. Кто сказал, что парни не читают романы? Читают, просто не оглашают этого, придерживаясь брутальности. Но Хосок друг, поэтому открылся ей и даже брал Чон книги из библиотеки для чтения. Да, она могла бы приобрести абсолютно любую новенькую книжку, только распечатанную, с хрустящими страницами, или приобрести самое первое издание, но при этом боясь даже к нему притронуться. Нет, ей нравились именно библиотечные книги — они имеют свою историю. Маленькое желтоватое пятно в правом углу — это, возможно, капелька супа, упавшая на страницу, когда читательница не могла оторваться от книги. А на следующей странице протёртый абзац, словно по нему неоднократно водила пальчиком мечтательная особа, взахлёб перечитывая особо любимые строки. Всё это — особый мир для Суён, в котором она могла ненадолго спрятаться и отвлечься от ежедневной боли в грудной клетке и загнанной жизни.       Перелистнув очередную страницу, девушка ощущает прохладные пальцы на оголённых участках шеи и плеч.       — И хочется же тебе загружать свой мозг с утра пораньше такой ерундой, — Чонгук зашёл тихо и незаметно, склоняясь к сестре, притрагиваясь к её белой, но такой мягкой коже. Он массировал её плечи, ощущая напряжение в теле девушки. — Не хочешь расслабиться? — вопросом обжигает ей мочку уха и приторно улыбается, таким образом желая доброго утра.       Суён замерла. Она ощутила сладковатый запах его дыхания и слишком «доброе утро»:       — Ты уже с утра пораньше решил покурить травки? — она закрывает книгу, откладывая её на столик рядом с чашкой так и не выпитого кофе, когда брат обошёл её и развалился в соседнем, точно таком же кресле.       — Да, брось, Суён, ты же не такая зануда, какой хочешь казаться. Или это твои книжечки на тебя так влияют? — его бровь издевательски приподнимается, зная, как сейчас задевает сестру словами, но она всегда держит марку, и сейчас эта железная маска безэмоциональности на её лице служит щитом, а ему нравится играть словами, создавая микротрещинки в бронированных эмоциях — это его особый вид оргазма. — Я-то тебя знаю, сестрёнка, и твою сущность, так что незачем прикрываться глупыми книжонками, основываясь на их духовности, — попал, пропуская ухмылку, когда линия на девичьих губах искривилась.       — Да, я не такая, но я хотя бы пытаюсь что-то с этим делать, — скрещивая руки перед собой, Суён откидывается на спинку кресла. — А ты? У тебя есть хоть какая-то цель? Желания?       — Сейчас у меня будет только одно желание, когда через пару минут придёт Тэхён, и мы свалим в наш мир фантазии с пышногрудыми красотками, и, поверь, мы там явно не книжечки читать будем, хотя, если так хочешь, можешь думать именно так, — молодой человек снова усмехается над тем, как недовольно фыркает сестра, пробурчав себе под нос «придурки».       — Кто-то сказал фантазии? — глубокий грубоватый голос Тэхёна прозвучал в комнате. Он совсем недавно приехал и подслушал часть разговора сестры с братом, как раз когда дворецкий запустил его в дом. — Я могу поделиться одной своей, но только если здесь нет детей — боюсь испортить их психику. Эх, жаль, здесь нет Чимина, он бы оценил, но ничего, он присоединится к нам позже, — он посмеялся и прошёл к Чонгуку, усаживаясь прямо на него сверху.       — Хён, да твою мать, — сразу запыхтел Чон, ощутив всю тяжесть чужого тела, и совершает попытки вытолкнуть или спихнуть Кима с себя, пока друг заливисто смеялся.       «Дети», — пропускает быструю незначительную мысль Суён и спокойно поднимается с кресла, поправляя одежду.       — Когда это тебя беспокоила чужая психика, Тэхён? — девушка поправляет волосы так, что они сейчас струились вдоль её спины. Она смотрит на дурашливость уже взрослых парней и выжидает момента, когда брат сталкивает ненужную тяжесть.       Тэхён улыбается, демонстративно поправляет нежно-голубого цвета рубашку, а потом осматривает девушку, как хищник, заприметив интересную для него дичь:       — Могу предположить, судя по твоему вопросу, что ты всё же заинтересовалась, — один уголок губ слишком остро приподнимается. Медленно, грациозно тигр идёт к своей жертве, встаёт прямо перед ней и начинает свою игру, ухватив прядь волос, накручивая локон на свой палец. — Поехали с нами, там будет весело. Я обещаю, что не дам тебе заскучать.       — Заманчиво, — она приняла игру, склонив голову набок, сначала пронаблюдав за тем, как локон играет в пальцах Тэхёна, а потом осмотрев его полностью. Его взгляд из-под бровей умел проникать глубоко и даже ощущать себя перед ним полностью обнажённой. Он поглаживал тело, не прикасаясь. Жаль, ему не объяснить — принимать запрещённые приёмы не честно. Но о какой честности может идти речь, когда сама власть стоит перед тобой? — Но, боюсь, я буду затмевать всех ваших дешёвых девочек, и они вам быстро наскучат.       — З-а-н-у-д-а, — подперев голову рукой, Чонгук тянет тембром каждую буковку. Ему скучно. Ему уж надо ехать. Выкуренная травка, отравляющая организм, зовёт, манит действовать, раскручивая кровь по венам с удвоенной скоростью.       — Су, — шёпот с глубоким выдохом имени срывает с губ Тэхёна. Он не слушает друга, за спиной у которого проснулось «шило в заднице», он поглощён девушкой с тёмными глазами и мягкими губами. — Мы с тобой воплотим эту фантазию, хочешь? Ты же знаешь, на моём члене всегда найдётся местечко для тебя.       Чон Суён улыбается так же хищно, глаза дикой кошки скользят по его шее. Девичьи пальчики прикасаются к собственной шее, плавно, медленно вырисовывая блудную линию к щёлочке между грудей. Она зазывает, привлекает. Тянет руку к нему, мягко, ласкающе проводит ладонью по зоне открытых ключиц и обхватывает шею Кима, притягиваясь близко, чтобы чувствовать его дыхание на своих губах.       Тэхён готов урчать от удовольствия, ощущая, как вся кровь приливает к его мужскому началу, а она всё играет с ним, плутовка.       — Тэхён-а, — один женский шёпот и полуулыбка, и сын дома Ким готов уложить малышку семьи Чон прямо здесь. — Держи свой член при себе, — острые ноготки ощущаются на возбуждённой плоти. От этой хватки хочется скрутиться пополам, но женские ручки придерживают, контролируют. Хочет, нажмёт сильнее, усиливая моментальную боль; захочет, пощадит, уберёт ноготки, когда наиграется. Живя в диком мире, учишься пользоваться подручными средствами. Рассчитываешь каждый шаг. Вычисляешь хищников и применяешь их же оружие против них самих. — В следующий раз — оторву, — её ресницы игриво вспархивают, даря милую улыбку.       Молодая девушка щадит жертву, «надевает маску» и покидает друзей, не желая им хорошо отдохнуть.       Тэхён ещё шипит и находится в полусогнутом состоянии, до сих пор ощущая каждый её вогнанный ноготок через синие джинсы на уровне ширинки, но смеётся. Ему смешно, потому что интересно, а таким моментам надо пользоваться.       Чонгук в знак поддержки подошёл к другу, хоть и сам смеялся над выходкой стервочки-сестры, испытывая даже злорадство. Он хлопает Кима по, наконец, выпрямленной спине.       — Твоя сестра меня ненавидит, — хён не стирает улыбки от лёгкой будоражащей игры. В какой-то степени они все слишком избалованы и испорчены так, что мазохизм и садизм приносят удовольствие, как лёгкий наркотик — он не вредит, но его хочется ещё.       — Она ненавидит всех, у кого член болтается между ног.

***

      Синий BMW X6 припарковался неподалёку от цветочного магазинчика пару минут назад. Молодой человек опустил окно с пассажирской стороны. Приспустив солнцезащитные очки с переносицы на кончик носа, он наблюдает за молодой особой, периодически мельтешившей в окне витрины. Девушка удивляла часто сверкающей улыбкой — это неприятно резало глаз, но не из-за неопрятного вида, тут, скорее, даже наоборот — миленькая — а из-за несоответствия нынешней жизни. Ну не бывает таких людей (или бывает). Или всё же он ошибался?       Флорист продолжала составлять букеты, периодически отстраняя цветы от себя, чтобы взглянуть на них со стороны, и снова поправляла либо непослушный цветок, либо шуршащую упаковку.       Наблюдатель всматривался, как киллер в свой заказ, внимательно изучая, подмечая детали, и внутренне ставил галочку, а периодами даже улыбался — забавная, ему нравится.       Достаточно.       Возвращая очки на прежнее место, он кивает водителю, чтобы тот отъезжал, и закрывает окно автомобиля.       Пак Чимин смотрит на колени, на которых лежало досье, а в углу прикреплено фото цветочницы, и игриво проскальзывает языком по губам.       — Ну что, сыграем, Пак Минсо?