Дневное время суток, в период которого даже солнце пригревало совсем по-летнему, стирая намёк, что как бы уже пора осени, но природа сама распоряжается своими устоями. А люди что, против? Им лишь бы расстегнуть немного куртейки и прогуляться, впитывая витамин «D» в организм. Да это и полезней, чем травиться неизвестно какими аптечными препаратами, надеясь на улучшение здоровья и красоты изнутри.
Чон Суён позволила сегодня своему водителю (другу) устроить выходной, повидаться с матерью, отцом и младшим братом. Хосок и так проводит с ней двадцать четыре часа в сутки без отдыха, разве не имеет он на это право? Она не зверь (в отличие от некоторых). Навряд ли прямо сегодня, вот так вдруг, резко и неожиданно, кто-то надумает её убить, чтобы была необходимость прикрываться живым щитом (другом). А даже если кто-то и надумает, или всё же кирпич с соседнего здания не выдержит и решит свалиться на голову мимо проходящей Чон Суён, то… какая к чёрту разница, днём позже, днём раньше? Все мы умрём, и это лишь вопрос времени в огромной безжалостной игре под названием «жизнь». Люди жалкие пешки, чьими ходами распоряжается судьба. Кто-то из пешек осмеливается мнимо возглавить себя королями, присваивая пустые титулы, но всё это жалкая фальшь, похлеще примитивной пешки. Они ложно дают распоряжения, покупают не принадлежащий мир. Они власть, но такая жалкая, что хочется смеяться. Они императоры, но всеми властителями правит лишь алчность и собственная выгода в угоду прихотям. Все мы пешки, просто пешки, и спорить бесполезно и бессмысленно. Никто не задумывается, что сценарий давно прописан в личном деле жизни, и у всех один исход — бессмертных не существует. Так какая разница, когда мы сдохнем? Лишь смертный не сможет ответить на этот вопрос, играя отведённую роль временного пребывания пешкой в игре.
Сегодня девушка самостоятельна за рулем и даже ловит некий кайф самой управлять транспортом, раз собственной жизнью не получается («спасибо» мамочке и папочке). Она паркуется возле ресторанчика, накидывает меховую накидку — всё же ветер не позволял щеголять как летом, а оголённые плечики стоит прикрыть и не морозить. Зайдя в ресторан с винтажным интерьером внутри, мужчина работник-администратор широко ей улыбнулся, принимая верхнюю одежду, скрывая заинтересованность в вошедшей молодой особе, не смотря на то, что у самого красуется кольцо на безымянном пальце. Чон Суён сложно не заметить, вынуждая пожизненно ощущать чужие провожающие взгляды в спину.
Пак Чимин отложил смартфон на край столика, заприметив младшую Чон, и сам не смог сдержать улыбки, когда она направилась к нему. Её тело облегало тёмно-бордовое платье с припущенными широкими бретельками, оголяющими маленькие плечики. Волосы девушки сегодня уложены в аккуратные локоны, струящиеся вдоль спины, немного спадая отдельными прядями на плечи и грудную клетку. Помада в тон платья, подчёркивала бледность кожи, и всегда такой прямой и холодный взгляд убивал наповал. Суён слишком ловко держалась на каблуках, удерживая черный блестящий клатч в руках, да так, что ей в пору давать мастер-класс моделям. Чимин приподнялся с места, приветствуя девушку, легко и мягко оставляя поцелуй на её щеке.
— Чудесно выглядишь, как и всегда, — щебечет он, галантно отодвигая стул, чтобы Суён могла удобно присесть на мягком кресло-стуле, а услышав её «спасибо» на до тошноты уже привычный комплимент, усаживается обратно на своё место.
Чон смотрит на тарелку с пирожным тирамису прямо перед собой, когда отложила клатч в сторону. По всей видимости, оно дожидалось её с подачки Чимина, который с ехидством, присуще его натуре, наблюдал сейчас за реакцией Су и, облокотившись на спинку, играл с печаткой на руке, прокручивая вещицу по пальцу.
— И для чего ты «так» желал меня видеть? — она отбрасывает взгляд с аппетитного лакомства, проявляя абсолютную «незаинтересованность» в нём. Суён припоминает парню неожиданный телефонный звонок, в котором он прямо-таки жаждал встречи.
— Просто хотел пообедать в компании красивой девушки, — ухмыляется Чимин и отклоняется от спинки, склоняясь к Су ближе.
— И это всё? — вздергивает девушка бровью. — Для этого существуют эскорт-услуги, Пак, — она фыркает себе под нос и готова уже встать из-за стола, покинуть этого неповинного ангела с рогами и удалиться, пожалев, что вообще приехала, но была остановлена им за руку.
— Су, милая, ну что ты так реагируешь? — Чимин улыбается обворожительной улыбкой, удерживая крепко ладонь с тонкими пальцами. — А может, я просто соскучился, ты не думала об этом? — снова чувствует, как Су дёргает рукой, желая свободы, а может, даже врезать ему (давно нарывается). Ему смешно, но он крепко удержал бойкую девушку. — Ну, всё, всё, успокойся. Присядь, пожалуйста, — видит её недовольно закатывающиеся глаза, но всё же она присела, вырвав из его рук свою, и сложила их, скрестив перед собой. Как обидчивый подросток, которого так и хочется щёлкнуть по носу. — Но я правда хотел тебя видеть.
Чон не знает, не умеет, до сих пор не научилась, как реагировать на него, особенно сейчас, когда последние слова произнесены в нешуточной манере, а остатки сердца из-за этого готово устроить кульбит с переворотом и выскочить нахрен из своего заложенного природой места. Она смотрит на него в упор и всё равно не верит (но жалкие остатки бьющегося органа тешутся надеждой правды). Чимин мастер обольщения и часто проверяет чары на ней, готовой уже сойти с ума, распознавая его маски. Никому нельзя верить, они все эгоисты. И она эгоистка. Прослойка лживых устоев и манерности.
— Поешь, — Пак указывает взглядом на пирожное, а потом видит, как в малышке Су начинается её внутренний переворот идеальности. Идеальности внешнего вида и фигуры, в рамки которого была загнана девушка с самого детства. Бесконечные подсчёты калорий, вечное пребывание в спортзале нехило проедают мозги, особенно оставаясь затравленной на попечении родителей, видя идеальную куколку в своей дочери. Ему жаль, действительно её жаль, да так, что эту девушку хочется забрать себе, усадить на колени и поглаживать шелковистые волосы и, наконец, накормить с ложечки самыми вкусными блюдами. — Поверь, если на твоей замечательной попке отложится хоть одна калория, честно, от этого я не стану её любить меньше, — Чимин усмехается в своей манере. — Но, если тебя это так будет беспокоить, у меня есть отличный вариант согнать их, — подмигнув Суён и облизав губы по обыкновенной привычке флирта с девушками, он готов рассмеяться, как только что получил контрольный в голову от взгляда девушки напротив. Нет, честно, мурашки пробежали от их мощи уничтожения ненавистью.
— Даже если бы хоть один грамм отложился бы на, как ты выразился, моей «замечательной попке», я прекрасно избавлюсь от него без твоих «подручных средств», — Су склоняет голову набок и улыбается Паку в его же скопированной манере. Для него всё это забава, так, простое времяпровождение, а для неё ломание рёбер изнутри и боль, боль, боль. Нескончаемая и растекающаяся слишком садистско-медленно.
Беря десертную вилочку, Чон-младшая спокойно вонзает её в свежий и мягкий десерт, отправляя в рот кусочек, едва не прикрывая глаза от небывалого наслаждения сладости на языке, в котором отказывала себе уже чуть больше пяти месяцев. Это круче оргазма, однозначно.
Чимин как-то слишком довольно улыбается реакции девушки и предлагает ей вина, но она отказывает под предлогом «я за рулем» и сегодня обойдётся чашечкой цейлонского чая с ноткой корицы.
— И всё же, для чего ты хотел меня видеть? — она задаёт вопрос Паку после принесённого им заказа, отпивая из кружки чай и внимательно смотрит, как он тщательно прожевывает кусок стейка прожарки медиум.
Чимин отвечает встречным взглядом, откладывая приборы на стол, протирает губы салфеткой и достает, располагающуюся сбоку в кресле уже знакомую Суён папку.
— Я хотел поделиться с тобой выбором, — он открывает нужное досье выбранной жертвы и пододвигает ближе к девушке.
Быстро пробегая взглядом по данным девушки из досье, Чон изучает прилагаемые фото и в особенности хмурит брови, когда обращает внимание на учебное заведение.
— Почему она? — единственный вопрос, который возникает в её голове. Припоминается, как порой парням даже приходилось лететь в Тайвань, устраивать слежку по Японии и Китаю, а один раз даже побывать в Баварии, выискивая свою цель придуманной игры на женские сердца. И теперь данный выбор Чимина не укладывался в голове. Это кажется даже нелогичным. Невинная (пока) девушка обучалась прямо у них под носом.
Чимин улыбается, совершая глоток красного вина, предварительно вдохнув аромат полусладкого, как профессиональный сомелье:
— Если ты хочешь, чтобы вещь не нашли, положи её на самое видное место.
Вещь — какое точное определение. Девушки ничуть не больше для них, чем простая вещичка, сувенир, собранный в игре, а разбитое сердце, как особые лавры победителю, который просто подставит галочкой в личном блокноте. Поставленный кубок на полочку, наполненный горькими слезами. Чон Суён помнит тот момент, когда впервые узнала об их игре и осталась шокированной. Считала это аморальным, пыталась внушить в неправильности их правил под влиянием женской солидарности, но, когда тебя не слушают, со времени приходит смирение. Она стала спокойней реагировать, оставаясь наблюдателем со стороны, пока даже не захватило безразличие, а после и вовсе стала соучастником проклятого Пак Чимина, играющего с ней не хуже, чем в эту проклятую игру. Вот только девушки не вынесут срока истязаний души, которые Чон вынашивает годами, они ломаются быстрее, чем недогоревшая спичка, и тухнут под обворожительными улыбками этим современных казанов. Прошлый победитель решает, кто будет следующей, оставляя лишь на неё слабый намёк. Двое игроков и одна жертва, за чьё разбитое сердце они будут бороться, вернее, кто первый внесёт черноту в её духовную составляющую часть. Признак жертвы — тату. Причём здесь тату? Это клеймо, особый знак их игры и основной признак полноценности победы сердцееда. Самовлюблённые парнишки оставляют свой особый след на чистой коже, где жертва самолично должна дополнить тату именем «любимого» (победителя) — мечена. Как скот. Здесь лишь одно правило — нет правил. Каждый вправе выбирать собственную тактику на отведённое время в три месяца, а у жертвы и вовсе нет выбора, ей некуда бежать и забиваться в самую тёмную щель. Бедняжка даже не успеет ничего понять, как окажется в чарующей ловушке красивых слов, невыполнимых желаний, манящих взглядов и дурманящих мозг поцелуях. Её настигнут, растерзают и в итоге выбросят — она же вещь. Пришедшая в негодность пустышка. Звучит мерзко. Но такова сущность души, а их гниёт уже давно, и лишь внутренний смрад приправлен ароматом от Валентино. Такова их испорченная прихоть. Всё это до одури неправильно, но разве они кого-то спрашивали? Их жизнь. Их устои. Их украденные чужие сердца. Строя воображаемые воздушные замки «вечной любви» срисованные по их словам, оставляют после себя моральное уничтожение, разлагавшееся в пустых розовых стенах, оставаясь простой использованной галочкой.
Суён даже пожалела, что сегодня за рулём, ведь сейчас так захотелось пригубить чего-то покрепче, чем на половину выпитый чай. Хочется расслабить напряжённый мозг и отпустить себя, ощутить лёгкость в затвердевшем теле рядом с личным демоном. Её пугал Чимин. Очень. Всегда. Сухие слова парня, брошенные так небрежно, как что-то в порядке вещей, оставляет комья грязи, брошенные прямо в лицо своей человеческой истиной, теряя последнюю веру в его возможное исцеление. А ведь она так верит, так надеется увидеть в нём то хорошее, за что отдала в рабство собственное сердце, и он им владел, сам того не подозревая, но при этом позволяя вольности властителем в полной мере, разрушая его по кусочкам.
— Я не понимаю, что такого привлекательного вы нашли в своей развлекаловочке. Вам мало девушек? — закинув ножку на ножку, Суён облокотилась о спинку кресла и внимательно посмотрела на Чимина. Так спокоен. Так красив. Сукин сын. Ненавидит. А ещё и отвечает так спокойно, лаская бархатом голоса, приправляя лёгкими улыбками слова, да так, что хочется заткнуть его пухлые губы пылким поцелуем и отдаться прямо здесь, на столе, чтобы все видели, как она измучена.
— Понимаешь, эта игра, как живой покер. Он более захватывающий. Это азарт, но совершенно иной. Это щекочет нервишки похлеще дозы наркоты, прыжка с обрыва или скорости автомобиля на максимуме на опасной трассе. Здесь все чувства навострены до предела, и ты ощущаешь, что всё ещё жив, ты управляешь живым человеком по своему желанию. Есть игроки, которые раскладывают свои карты, оценивают противника, улавливают их блеф, ведут собственную целую стратегию, а в голове у каждого, абсолютно у каждого, намерение выиграть, сорвать весь куш. А есть крупье, хотя, мне больше нравится вариация дилер. Все считают, что смысл в игроках, но дилер руководит процессом. Именно от того, как он растасует карты, пойдёт ход игры. И, знаешь, я предпочитаю быть дилером. Так у меня есть стимул забирать куш.
— Здесь дело не в предпочтениях, Чимин, а в том, что тебе нравится. А ты обожаешь ощущение власти, — на этих её словах Пак довольно открыто усмехается. — Либо тебе нравится быть наблюдателем дилером и управлять процессом целиком. Либо ты упиваешься победой, окроплённой солёными слезами.
— Почему же именно слезами, малышка?
Чон хочется смеяться от этого невинного наивного вопроса и добавить «да всё ты знаешь, чёртов Пак Чимин». Она прикасается указательным пальцем к губам и смотрит из-под ресниц:
— А вы что думали, что все ваши игры проходят бесследно?
Парень смеётся, как ни в чём не бывало. Такой лёгкий душевный разговор и пустой, как и его участники. Словно речь не о чужих чувствах, а о покупке компакт-диска.
— Возможно, — Пак ухмыльнулся, — но никто никого насильно не заставляет, всё происходит абсолютно по обоюдному согласию и добровольно.
— Добровольно-принудительно, — Суён шепчет на выдохе эти слова себе, отворачиваясь от парня, уложив подбородок на ладонь, делая вид в заинтересованности парочкой за соседним столиком. Она видит краем глаза его улыбку, говорящую «я всё слышал». Удивительно, как всё просто в их жизни. Щёлкни пальцем, и весь мир расстелится перед тобой, словно одними деньгами можно устелить дорогу в рай. На земле, возможно, но возвыситься к чему-то всевышнему, надо обладать чистотой, а они так черны, что способны в любой момент провалиться в пропасть собственных кошмаров. — Скажи честно, — она снова смотрит на парня, прямо в его светлые глаза, от которых моментально становится дурно, — вы настолько избалованны, что настолько скучно жить?
Пак Чимин склонил голову набок и более не светился улыбкой. Он спокоен и даже словно умиротворён:
— Человек по своей сущности ненасытная тварь. Сколько бы блага ему не подносили, ему всегда будет мало. Он имеет свои ценности, но всегда настолько их искажает, доводя до грехов. Любишь покушать — чревоугодие. Стремишься к большему любым путем — алчность. Мы грешники. Так не проще ли тогда просто получать удовольствие от того, что имеешь? Мы всегда будем требовать запретный плод — это заложено в наших генах прародителями. Одно отличие — когда у тебя есть всё, ты уже держишь запрет в дрожащих руках, он становится неинтересен. Ты начинаешь желать вновь того, что невозможно достать, ощутить, потрогать рукой, а жадность доводит до того, что хочется это невозможное уничтожить, чтобы больше никто не добрался, либо для того, чтобы обрести смысл, новый интерес. Поэтому отвечаю на твой вопрос — да, скучно.
Кажется, у Чон Суён даже приоткрылся рот, выслушивая исповедь пустой души:
— Ты говоришь, как монстр.
— Я не отрицаю. Люди — самый главный монстр планеты. И ты тоже монстр, Чон Суён.
Женские губы плотно сжались, а дыхание стало глубоким, грудным. Демон прав. И так что? Опять смириться, как делает всю свою жизнь?
— Да, мы носим разные характеристики и самые не лестные, но лишь разница в том, кто сольётся со своим образом, а кто постарается его усмирить. А я не хочу быть монстром, Пак Чимин.
Когда есть вера во что-то ещё чистое, духовное, находятся силы бороться.
Суён ощущала легкую дрожь в коленях — этот парень всегда высасывал из неё слишком много энергии. Слишком многое она отдавала ему, не получая ничего взамен. А она и не требовала этого. Ей достаточно видеть его, любоваться и тайком вздыхать, усмиряя порывы. А потом бежать от него как можно дальше и молиться, чтобы никогда больше не видеть, ощущая, как всё естество рвётся обратно. Она мазохистка. Жёсткая и неисправимая. И ей страшно. Она боится этого человека. Он самый главный её кошмар, до бледности лица, холодного пота и дрожи во всём теле. Она больна им. Не смотря на дрожь, Суён встаёт со своего места уверенно, открывает клатч, щёлкнув замочком, достаёт две крупные купюры и укладывая их на стол рядом с тарелкой за оргазмическое лакомство.
— Я заплачу, — одёргивает Чимин, пытаясь остановить её действия, сделав собственный красивый жест.
— Боюсь, моя попа не выдержит такой небывалой щедрости от самого Пак Чимина, — острый сарказм огревает парня не хуже пощёчины. Что же, она просто держит марку на должном уровне. Они монстры, демоны, грешники, потерянные в этой жизни твари — значит, остаётся только выживать в данном контингенте и мило улыбаться на оскал белоснежных зубов.
Девушка покидает Чимина, удаляясь легко, под внутренний бунт сердца, позволяя осмотреть её со спины, а он поглаживает губы пальцем, наверно, улыбаясь сейчас, как полный придурок, но этот вырез на подоле платье, при походке открывая небольшую часть то одного внутреннего бедра, то другого, приковывал гипнотической силой.
Чон Суён слишком грубо хотеть, её желают.
«Мораль потерпит крах об стены высокомерности.
Глухая пустота станет свидетелем бойни.
Остатки страха пустят последнюю слезу,
и спрыгнут с высоты потерянной души,
Оставаясь разлагаться на радость червям неизбежности —
так теряет свой век человечность».
***
Маленький магазинчик находился на пересечении двух улиц, практически на углу, где горел светофор и можно разглядывать, как торопятся жить люди, неустанно следя за ходом времени, словно надеясь его притормозить хотя бы на немного. Но существовало такое место, где время и вовсе останавливалось для молодой девушки, теряющейся от устоев жизни. Магазинчик, в котором стоял свой уют, стены были пропитаны ароматами цветов, а воздух был влажен. Кажется, среди этих растений был свой мир. Мир, который открыла для себя Пак Минсо, однажды, совершенно случайно залюбовавшись яркими красками за стеклом витрины, и поняла, что затерялась там, оставив частичку души хрупким цветам. Девушка помнит, как на следующий день вернулась сюда и как нервничала (настоящая трусишка) зайти, но, очутившись внутри, она растворилась в сказочном мире, а блеск в её глазах вызвал улыбку у хозяйки «сказочной страны» — милой старушки — предложившей простой студентке подработку. И Минсо вселилась в эту вселенную, ощущая полную веру, что это самая лучшая работа, забываясь о времени в лепестках и круживших ароматах голову. Она проживала здесь словно другую жизнь, тщательно составляя букеты и протирая каждый листочек растений, не боясь пачкать руки в зелени и мягкой земле, загоняя грязь под ногти.
— Минсо, — окрикнула её старушка, госпожа Чхве, когда девушка нагнулась за прилавок, копошась в коробке, выискивая блестящую ленточку для очередного букета.
— Я здесь, — встрепенувшись и выпрямившись, Минсо победно улыбнулась, удерживая золотистую ленту и даже дополнительный улов в виде бабочки, которая так удачно впишется к нежно-розовым хризантемам.
— Минсо, — хозяйка упёрла руки в бока, с укором посмотрев на худую, даже слегка истощённую фигуру своей работницы, — ты хоть сегодня обедала?
Пак задумалась, туже натянув резинку на собранные в хвост волосы, пытаясь вспомнить, обедала ли она или вообще хотя бы ела ли сегодня. Увлекаясь, забываешь обо всём на свете, даже такой потребности, как покушать. Но, как бы жаль не было, но питаться одной энергией солнца невозможно, и именно поэтому сейчас её живот заурчал, напоминая, что ему требуется пропитание.
— Я так и знала. Милая, нельзя же так относиться к собственному организму, — укоризненно покачала головой старушка. — Пошли, у меня там есть для тебя пирожки с яблоком и карамелью, — она позвала её за собой, проявляя заботу к девчушке, к которой удивительно быстро ощутила привязанность.
— Ну что вы, госпожа Чхве, не стоило, — замялась Минсо.
— Не спорь.
Да Пак особо и не желала сопротивляться, ощутив, как аромат цветов прорезал яркий запах свежей домашней выпечки, и слюна автоматически начала выделяться. Девушка вывесила табличку «обед» на входной двери и направилась следом в каморку за старушкой. Она сложила руки на коленях, присев на стул за небольшой круглый столик, и улыбалась заботе госпожи Чхве, разливающей им чай по кружкам, а пирожки в глубоком блюде уже так и манили откусить сладкий кусочек. Но Минсо, следуя всем правилам этикета, терпеливо дожидалась хозяйку. Она почему-то разглядывала руки старушки, разливающей из старого заварника чай по кружкам — такие морщинистые, но, кажется, что теплее их нет на земле (не считая мамы, конечно). Пак всегда хотела ощутить, что значит иметь бабушку или дедушку, почувствовать, как-то по-детски, каково это, когда тебя они балуют или вот так готовят пирожки любимой внучке. Но она была обделена частью этой жизни. Родители матери умерли, когда её с Ваном и в планах не было, а отца и вовсе не знали, не то что уж говорить о его родителях, которые, скорее всего, даже не подозревают о существовании внуков от блудного сынка.
Девушка благодарит, принимая горячую кружку из морщинистых рук, и широко улыбается, когда, угощая, тарелку с яблочно-карамельной выпечкой пододвигают ей ближе.
Госпожа Чхве наблюдала, как девушка прикрывает глаза от вкуса, и ей хочется по-доброму потрепать эти щёчки, полные еды. Минсо ворвалась в её магазинчик, как самое настоящее солнце, и ей захотелось оставить эту девушку себе, как огромную редкость в наши дни. Хозяйка очень хотела бы иметь такую же внучку, но жизнь оказалась слишком сурова, поставив диагноз бесплодие, и речи о собственных детях не могло быть, не то что уж о внуках. Утешение нашлось только в собственном магазинчике, чтобы не увязнуть в старости в бесчисленном количестве кошек.
Старушка и девушка сами не понимают, как находят недостающую частичку друг в друге. Порой посторонние люди становятся намного роднее, чем привязанные кровно. И пускай, немного поздно доходит понимание или поздно судьба сводит этих людей, но лучше поздно, чем никогда не ощутить душевное тепло.
— Это очень вкусно, госпожа Чхве, — едва проговаривает слова Минсо, продолжая откусывать сладкий пирожок.
Старушка смеётся:
— Не болтай с набитым ртом, — журит она её. — Минсо, ты не могла бы сегодня задержаться на работе?
Пак перестаёт жевать, замирая с полными щеками, и широко распахивает глаза. Хозяйка впервые просит её задержаться, а это означает, что придётся возвращаться уже по темноте — не очень привлекательная перспектива, особенно, когда ещё не до конца смирилась с временным отсутствием брата и некий дискомфорт самостоятельности не давал полноценно выйти из роли маленькой девочки. Это всё опека брата виновата, обычно дула она губы, очередной раз чувствуя неуверенность, или чувствуя очередную слежку именно за ней разыгравшимся воображением.
— Партия синих роз задерживается, поставщик позвонил, сообщив, что доставка приедет только после восьми, — продолжала хозяйка. — Я не смогу их обработать все одна.
Прожевав и запив всё чаем, Минсо не могла отказать. Да и как, её совесть сожрёт со всеми потрохами. Она улыбается старушке и быстро кивает головой, ведь, честно, она и сама ждала, чтобы взглянуть на эти синие розы, представляя, что их доставят даже не с нашей планеты — их явно выращивают на затерянной планете недалеко от Земли.
— Конечно, госпожа Чхве, я помогу вам.
Да и что с ней может случиться, вернись она позже обычного по знакомым улицам? Глупости её девчачьих непонятных страхов.
