***
Чон Суён, кажется, задремала на широкой постели с мягкими подушками в своей комнате. Она читала роман, но предпоследняя глава медленно, незаметно унесла в дремоту, отдавая во власть Морфея. Девушке так хорошо, даже не снилось ни одного сна. Суён, на самом деле, любит, когда цветные картинки не скачут, не позволяя мозгу полноценно отдыхать. Зато чёрная пелена говорила о здоровом сне, без переживай, без проблем, без чувств — какая роскошь. Она хотела ещё побыть в роскоши, такой мелочи, ведь другой никто бы не оценил, а ей это важно, ежедневно подвергаясь стрессу. Девушка сквозь сон чувствует, как чужие широкие ладони, мягко погладили линию талии. Её веки дрогнули, а потом широко распахнулись, когда эти руки обвились вокруг, притянули к себе и прижали к тёплому твёрдому мужскому телу. — Чонгук? — тихо выдыхает Су, когда брат носом уткнулся ей в ключицы, лёжа боком, прижимая её тело крепко и как-то трепетно одновременно. — Что ты здесь делаешь? — задаёт вопрос она уже громче. — Суён, ты такая тёплая, — как-то по ребячески канючит брат и подозрительно проглатывает окончания слов. Су ощущает, как горячее дыхание опалило тонкую кожу ключиц, а в нос ударяет уже до боли знакомый привычный запах, и это далеко не аромат Гуччи. — Опять пил? Ты хотя бы бываешь хоть иногда в трезвом состоянии? — ладонь Чон опускается на плечо брата, чувствуя его тяжёлое дыхание. Ему жарко, его тело слишком горячее, и это чувствовалось через футболку, и при этом признает её тело тёплым, прижимаясь к ней все ближе. Видимо, чтобы задохнутся от духоты хотя бы не в одиночку. — Пожалуйста, Су, не будь занудой, — Чонгук приподнимает голову, чтобы посмотреть в лицо сестры. — Выпил совсем чуть-чуть, чтобы немного расслабиться. — А ты прямо так напрягался, бедненький, — язвит Суён, но почему-то не может сдержать улыбки, когда Чонгук мило улыбается. Чон без своих дружков имеет совершенно иную маску. Хотя очень редко. В такие моменты она чувствует, что между близнецами ещё существует тоненькая связь. Она не канула в небытие, а ещё жива и теплится. Конечно, сейчас впору скинуть наглого братца с кровати, потому что нечего приходить по ночам в спальню родной сестры, но вместо этого опускает ладонь на его щеку, мягко поглаживая кожу большим пальцем. Чон не стал бы просто так приходить к ней, и она это знает, а он знает, что Су не прогонит. Рука Чонгука опускается на ладонь сестры и чуть сжимает её: — Су, давай просто полежим вместе, — его слова звучат трезво, улыбка спала, а глаза выдают печаль. Печаль, спрятанную укромно в самом потаенном месте под самым сердцем, возле преддверия изнуренной души. В своём юном возрасте они потрёпаны, как тряпичные куклы, со временем собиравшие пыль и наполняли ей лёгкие, с каждым днём чувствуя асфиксию сильнее. Су молча посмотрела на брата, протянула ладонь к его волосам, запутываясь пальцами в чёрных густых прядях, и притянула его к себе, снова чувствуя, как он утыкается в ключицы. Она обнимает Чонгука, как обнимала всегда в такие моменты — мягко и бережно, пытаясь успокоить от внутренних демонов, тревожащих его. Брат всегда был полным придурком. Он идёт в одиночку напролом на своих демонов, запираясь от остальных на глухие замки. Суён не знает, что у него там, внутри. И ей даже страшно заглянуть, потому что некое предчувствие выдаёт — ничего хорошего там не будет. Поэтому Чон-младшая просто будет его обнимать и гладить по волосам. Они сейчас прямо, как детстве, особенно в такие моменты, когда приступы ссор родителей доходили до своего пика. Маленькие дети уже тогда понимали, что деньги и любовь не существуют одновременно. Это две противоположности, априори невозможные существовать в едином мире. Браки в роскоши не скрепляются, основываясь на прекрасном чувстве, а только по обязанностям. Люди должны просто ужиться вместе — не более. А дети, как скрепление брачного договора на наследников. Но тогда близнецы верили и надеялись своими ещё чистыми полноценными душами, что хотя бы они есть друг у друга, обнимая крепко-крепко, а потом засыпая — а вдруг завтра всё будет по-другому. Суён уснула первая, когда Чонгук открыл глаза. На часах давно было за полночь. Нет, он не знал время, даже не посмотрел на циферблат на прикроватной тумбе. Просто чувствовал это уже биологическими часами. Ночь для Чонгука была куда более привычным временем суток. Он аккуратно приподнялся, чтобы достать немного затёкшую руку из-под сестры. Улыбнулся тому, как она нахмурила носик из-за того, что побеспокоили, но всё же не проснулась, просто перевернулась на другой бок. Чонгук встал с кровати, потянул затёкшие мышцы и сильнее взъерошил помятые волосы. Приблизившись к Суён, пройдясь по мягкому белому ковру босыми ногами, он присаживается на корточки, смотря на спящее лицо сестры. Длинные ресницы девушки слегка подрагивали. Дыхание ровное и спокойное. Гладкая кожа, которую можно разглядеть даже в полутьме. Волосы немного спутались и спали на лицо, щекоча её губы, и Чонгук протягивает руку, аккуратно убирает их, задерживая взгляд на девичьем контуре губ. Пускай спит малышка Су, это её время, когда не надо прогибаться под жизнью, а боль хоть немного отпускает. Эта девочка намного сильнее него, а она этого даже не понимает. Он жалок, просто брошенный на существование человек. Ему надо прикурить. Чон тяжело вздыхает, целует сестру в висок, задерживая губы на женской коже немного дольше дозволенного, и удаляется из комнаты. Выйдя за двери, его встречает сонный, но всё же хмурый взгляд Чон Хосока, навострившись на посторонний шум. Молодые люди испытывали абсолютную антипатию друг к другу. Хосок не смеет ему сказать ничего против. Он его господин и брат Чон Суён. Чонгуку не нравится чрезмерная опека в сторону его сестры, хотя и признаёт — парень на должном уровне выполнял свою работу. Именно только по этой причине и терпит его пребывание, верной собачкой возле ног сестры. Да и плевать, сейчас покурит, а потом его ждёт Тэхён. Друг отправил уже не менее двадцати сообщений на смартфон. Сейчас он вернётся в своё окружение и всё будет как прежде, где он всё же, скорее всего, является самим собой.***
Минсо шла по знакомой улице, рассматривая уколотый палец от шипа. Еще пару проходов, и она будет дома, а не будет брести под ночными фонарями, своим светом загоняя в непривычную скованность легкого страха. Сама же на себя ругалась, что она такое дитё, пугающееся шорохов. Вот знакомый магазинчик, где она часто берёт рамён, а там, через дорогу, магазин сувениров, где работает улыбчивый продавец. Вот, ничего же страшного, всё по-прежнему. Просто немного приобрело иной вид под воздействием темноты, зато играя другими касками подсветки витрин. «Тебе давно пора взрослеть, Пак Минсо». Девушка расслабляется, ещё раз осмотрев укол, вспоминая синие розы и собственный восторг. Они прекрасны! И теперь её душа успокоилась, убедив себя же в непонятной никому правоте о внеземном их происхождении. Даже расстроилась, что завтра у неё выходной, а так хотелось соорудить парочку композиций с космическими цветами. Да и Ван позвонил, спросил, как дела, немного пожурил, что идёт так поздно одна, но не стал заводить долгого разговора, ссылаясь на сильную занятость. Только раззадорил её соскучившееся сердце. Но всё это явно придало настроения. Свернув на свою уже родную улицу, она посмотрела на время, поздоровалась с соседом, вышедшим выгулять свою собаку — шпица — которого она почесала за ушком, и улыбнулась, стоило той облизала её пальцы. Минсо покопошилась в своём рюкзаке возле подъезда в поиске связки ключей с кучей брелков, а достав связку, едва их не выронила, услышав за спиной молодой мужской голос: — Девушка, не подскажите, где здесь ближайшая аптека? Пак резко оборачивается, ощущая, как сердце ёкнуло от такой неожиданности и стучит быстро-быстро, как заведённый моторчик. Она смотрит на парня в чёрной толстовке. Его лицо скрывала такого же цвета маска, оставляя глаза-щёлочки. Волосы прикрыты белой кепкой, а руки вальяжно сложены в тёмно-синие джинсы. Она не видела его лица, но почему-то ощущала, что он ухмыляется и даже с интересом её разглядывает. — П-простите? — не сразу понимает суть вопроса Минсо. Она быстро моргает, а потом берёт себя в руки. Точно пора завязывать смотреть триллеры. — Ближайшая аптека только через два квартала. Внутреннее беспокойство подсказывало, что лучше укрыться, спрятаться. Какие-то чёртики смеялись у неё в голове, насмехались над ней, как, походу, и этот парень. Как жаль, что нельзя, как в детстве, сложить руки над головой «я в домике», и никто не посмеет тебя тронуть. Жизнь — не детская игра, а «взрослых-детей» она ломает проще с громким хрустом души, до самой сердцевины. — Спасибо. Может, — он подошёл к ней ближе, но Пак машинально захотелось отступить, а ещё лучше забежать в подъезд и закрыться в квартире, — тогда вы мне поможете? — Что? Я не понимаю. Что вы хотите? — шаг назад сделан, и она тут же пищит, ощутив, как со спины грубо схватили, приложили белый платок с дурно пахнущим веществом, проедающим носовые пазухи и желанием прокашляться. Минсо начинает резко дёргать руками и головой, но всё без толку. Руки-клешни не давали, а платком затыкали рот, не позволяя даже вскрикнуть, пока силы покидали. Разум отключался, погружая в полнейшую безысходную темноту, опуская в самый омут страхов, позволяя в полной мере поверить в предрассудки.***
Пак Чимину пришлось пару раз буркнуть на своих людей, чтобы были тише и несли девушку аккуратней. Пару раз матюгнуться, выискивая в бесконечном количестве брелков нужные ключи от квартиры, и один раз, когда споткнутся об высокий порог. Убедился, что никого постороннего в квартире нет. Хотя, он и так это знал, но решил проверить на всякий случай. Вся бригада рабочих на начальное поприще игры загрузилось в маленькую квартирку. Чимин чётко контролирует каждый шаг, чтобы Минсо уложили на кровать, судя по всему, в её комнате, проверяли ровность дыхания и аккуратно сняли лишнюю одежду. Она так обмякла в руках его человека, что пришлось малость струхнуть. Но дыхание в норме и грудная клетка вздымалась, как при глубоком сне. Он опускает маску вниз, изучая взглядом, как мужчина расстёгивает пуговицу джинсов девушки, спускает их чуть ниже, оголяя уровень линии трусов — больше им и не нужно. Команда людей работала слажено — не впервой, и каждый знал свою чёткую задачу. Ведь за хорошую работу и платят хорошо. Двое амбалов-охранников Пака отвечали за усыпление и перенос жертвы. Мужчина, что стянул джинсы, — медик, работает врачом в детской поликлинике, но соглашается на периодическую подработку от Чимина, проводить такие манипуляции, как обработать поверхность и аккуратно обкалывать обезболивающим. Да и врач всегда нужен — неизвестно, какая реакция будет у девушек, а трупаки им не нужны. Сейчас прозрачная ампулка ловко вертелась в руках медика, набирая полный шприц. Ватным диском, пропитанным в спирту, он прошёлся по тонкой коже девушки, и она чуть дернулась от прохлады. Профессиональной рукой иголка быстро оставляла проколы совершенно безболезненно, подготовив поле деятельности для татуировщика. Татуировщик — худосочный парнишка, чьё собственное тело, а именно всю правую его сторону тела, украшала инсталляция дикой природы. От самой шеи до правой ступни. Мин Юнги мастер своего дела, он уже знал, как, где и что набивать, поэтому молча заменяет медика, проверяет свою машинку-аппарат и уже приступает к работе. Чимин спокоен, убедившись в слаженной работе своих людей. Он ещё раз осматривает спящее лицо Минсо. Девушка лишь немного хмурится, когда машинка касается кожи, но всё это больше списывается на не очень радужный сон в её подсознании. То ли ещё будет, деточка. Остаётся только молиться, чтобы этот кошмар не стал явью. Но взгляд Пака сжигает все надежды. Молодой человек словно предчувствует — эта игра будем самая ожесточённая. И ему уже нравится это предвкушение, которое можно просмаковать в разуме, перед прекрасной постановкой — актёры почти готовы. Он уже видит, как рисунок татуировки обретает контур вьющейся розы, спускающей свой стебель и листья к лобковой зоне. Минсо — ты будешь прекрасным цветком. Пускай хоть и искусственным и всего лишь в коллекции под одним из имён. Отойдя в сторону, Пак осматривается. Ему не верится, что есть люди, которые живут в таких простых жил-площадях, но здесь чисто, и то радует. Подойдя к окну, он отодвигает штору в сторону, осматривает ночную улицу — простенький типичный спальный район. Потом подходит к столу, берёт в руки фото в рамке: уже с проседью женщина улыбалась словно изнутри, обнимая своих детей — похожего скулами и формой носа на неё сына, и дочь с пухлыми губками и блестящими, полными жизни глазами. Как жаль, что эта женщина с фото даже не подозревает, как её дочь, невинная девушка, одной ногой в игре богатеньких мажоров. Они только вытрут об неё ноги, оставив на память разбитое сердце, истерзанную душу и испорченное тело с меткой. Как жаль, что такая дружная семья рассыпется под одним дуновением беспощадной реальности. Слёзы будут окроплять их, как выпущенная из вены кровь от боли безысходности. В наше время не живут чистые люди. Либо их вовремя забирает Бог, либо оскверняет шёпотом Демон. Люди сами портят друг друга жестокостью. Все души выпотрошены, и остаются зомби бездуховности. Человеку здесь не выжить, они учуят и поглотят. Современная испорченность ещё никого не щадила. Отложив рамку на место, Пак обращает внимание на рюкзак девушки, который он бросил в небольшое потёртое кресло, когда вошёл. Как и ключи, он был в брелках и увешан игрушками. Ему забавно. Что за девушка попала им в руки? Даже интересно. Он улыбается, осматривая мягкие игрушки, но его цепляет фиолетовый слоник с рисунком на спине в восточном стиле. Дёрнув за цепочку, легко срывая фиолетового слоника, Пак понимает — нашёл. Он достаёт смартфон и пишет сообщение, ухмыляясь от упования.«Игра началась…»