Dirty Diana

      Клуб работал в бешеном ритме Каннама. Все работницы буквально бегали, охранники выкуривали сигарету за минуту, лишь бы не пропустить выступление очередной танцовщицы или вернуться на место до того, как их хватятся. Два через два — график, к которому Шин ЧиХо давно привыкла. Два дня беспросветной, словно тьма, работы — ни прилечь, ни присесть, только и успеваешь, что закинуть в себя пару сочных тёмных виноградин и выпить стакан воды. Своеобразная диета для гибкой тонкой, как стрела, девушки, способной выгнуть спину так, что хрустел позвоночник, что у каждого появлялось желание хорошенько наподдать ей по накачанным ягодицам. Но это лишь желание, достаточно мимолётное, — никто не смел трогать Грязную Даяну во время её дикого, необузданного танца. Охрана не позволила бы — наблюдали, как коршуны, буквально взглядом поедали её тело и загребущие ручки клиентов.       Во сне, после того, как ЧиХо вернулась в кровать, предварительно напившись воды и даже позволив себе перекусить несколькими рисовыми хлебцами, она танцевала. Колени касались пола, ремешки портупей врезались в бёдра и рёбра настолько резко, что могли бы выбить дух. Волна животом, лёгкий прогиб — волосы коснулись пола, рот раскрылся, выпуская пару тяжёлых вздохов. Упала на локти, прогнув спину, слегка раздвигая бёдра, срывая свист и хлопки ладоней от гостей. Им всем это нравилось — нравилось наблюдать, как любая из девчонок в коротеньких юбочках, в кружеве и в сетчатых чулках буквально лежала на сцене, лишь только чудом не лаская себя. Даяна не опускалась до того, до чего опускались остальные, нет, стыд у девушки всё же был.       Хотя самой «грязной» была именно она.       Тот танец был одним из её самых первых — она являлась просто Даяной, танцевала под The Weeknd, полностью отдаваясь ритму. Хотя какой ещё к чертям собачьим ритм? Она его, как думала, никогда не чувствовала, просто танцевала так, как считала нужным. На самом деле, она чувствовала ритм. Просто никогда себе в этом не признавалась.       Тогда порвался ремешок портупеи, жёстко шлёпнув девушку по лопаткам, заставляя вздрогнуть, неправильно перенести вес и чуть не упасть. Даяна вскрикнула, сжав руки в кулаки — ногти больно впились в ладони. Красную полоску на спине, которая горела огнём, никто из гостей не заметил. После танца девушка поднялась на дрожащих, ещё не привыкших к долгим танцам ногах и пошла в гримёрку. Неудобные, но красивые стрипы мешали комфортному передвижению, и Даяна даже скинула их, прислоняясь обнажёнными лопатками к стене. Это не то чтобы больно. Просто неожиданно. Это даже подтвердила Миён, когда в гримёрке осматривала саднящее место.       «Не смертельно, — сказала тогда девушка. — Ты больше напугалась, чем поранилась».       ЧиХо открыла глаза только к часу дня, да и то, организм отказывался просыпаться и что-либо делать вообще — чувствовал, что хозяйка не собиралась сидеть дома весь день. Нет, ей надо было заглянуть в парочку мест, в том числе наведаться и к Хосоку. Когда-то давно, когда ЧиХо только-только стала Даяной, они были любовниками, но всё закончилось тем, что они решили, что не подходят друг другу. ЧиХо была слишком флегматичной, легко забирала все негативные чувства других людей, но время от времени взрывалась так, что мама не горюй, а Хосок… Хосок был человеком, у которого был полон рот забот, но он умудрялся быть позитивным, открытым и достаточно, как ни странно, дружелюбным. Он был слишком энергичным для флегматика-стриптизёрши.       Шин МинХо писал какие-то «особо важные» отчёты у себя в кабинете, совсем не обращая внимание на свою дочь, которая стояла у дверей, спрашивая, будет ли её отец кофе. Через несколько секунд он будто очнулся, посмотрел на ЧиХо и показал две пустые чашки из-под кофе. Ясно. Кофе ему не нужен.       — Я тогда пойду позавтракаю.       Завтракала девушка в одиночестве, лишь вздыхая. Ужинали с отцом они вместе, часто, но вот с завтраками у них всегда были проблемы. Не было обычных утренних разговоров, когда все находились в полусонном состоянии, рассказывали о том, что им снилось, или говорили о планах на сегодняшний день. Впрочем-то, если говорить о планах, ЧиХо собиралась наведаться к Хосоку и сказать, чтобы один день ей дали поработать в ресторане, который был расположен выше клуба и тоже принадлежал Хосоку. Раз отец выразил несколько дней назад желание узнать о месте работы дочери побольше, так он получит смиренную официантку, но не страстную любительницу вертеться вокруг шеста.       Натянув тёплый свитер и кожаные штаны, девушка впрыгнула в тёплые ботинки и застегнула лёгкую куртку. Крикнув отцу, что скоро вернётся, на что получила зычное «Надень шапку и шарф», ЧиХо похлопала себя по карманам, доставая ключи и перчатки. Давно прошло время, когда девушка надевала и шапку, и шарф, ведь капюшоны и воротник свитера грели не хуже. Но Шин была рада такому проявлению заботы — ещё не забыл отец, что у дочки есть забавная белая шапка с помпоном и шарф, не сочетающийся ни с одной из её курток.       Проделывая уже давно известный путь за рекордно короткое количество времени, ЧиХо вошла через парадный вход, поздоровавшись с одним из охранников, который был здесь уже достаточно давно — Нам Джуном, — и пошла, минуя официанток, работающих здесь в дневное время, прямо к Чон Хосоку.       Он сидел у себя в кабинете, пытаясь закурить. Его зажигалка не давала огня, и парень бесился — отбрасывал слегка отросшие пряди, некоторые из которых были покрашены в фиолетовый цвет, всем своим видом показывал «не влезай — убьёт». Но ЧиХо достала из внутреннего кармана куртки свою собственную зажигалку, хоть и не курила, и чиркнула ею прямо возле носа Хосока.       — Угомонись, я знаю, что ты, как моя бывшая, хочешь меня убить, но не настолько же, — Чон прикурил, и ЧиХо, чуть улыбаясь, убрала зажигалку, скидывая куртку и кидая её на диван, присаживаясь следом. — Итак, ты вроде говорила, что твой отец хочет узнать, где ты работаешь, ведь так?       — Да. И поэтому следующую смену хочу отработать в ресторане, — сказала девушка, привычно располагаясь на диване, который повидал достаточно много — его и ковыряли, ища наркотики, на нём у них с Хосоком был первый секс, этот диван даже был однажды случайно подожжён. В общем, диван оказался достаточно живучим.       Чон чуть подумал, задумчиво гуляя взглядом по лицу ЧиХо без макияжа — почти каждую ночь он видел её при полном параде, такую жгучую, такую опасную, а сейчас она была домашней, милой. Хосок был одним из немногих, кто знал обе её стороны. Он знал и горячую, страстную Грязную Даяну, и молчаливую, в каком-то смысле кроткую Шин ЧиХо. Но он знал — это не раздвоение личности, ни в коем случае. ЧиХо — актриса, которая могла одновременно играть две роли. И справлялась с обеими ролями прекрасно.       — Я дам тебе разрешение, на твоё место выйдет девушка, которая работает в ресторане, — сказал Хосок, прикидывая, кто из девушек согласится на один день подменить известную стриптизёршу. Найдётся пара-тройка претенденток, он не сомневался, хотя добровольно из них никто в клуб не сунется. — Не волнуйся, всё пройдёт как по маслу.       Официантки из ресторана редко работали стриптизёршами, а стриптизёрши редко попадали в ресторан. У них существовали свои внутренние тёрки, и ЧиХо боялась, как бы её сразу не рассекретили перед отцом. Но при гостях официантки явно не позволят себе такой дерзости — на них сразу же напишут жалобу, это явно. А если что, то Хосок ей поможет наказать девушку.       — Постараюсь не волноваться, — говорила девушка, следя за каждым движением Чона — вот он затянулся и, взяв пепельницу, прошёл к ней; вот он сел на диван рядом с ней, положив пепельницу на пол; выдохнул дым, смотря на бывшую любовницу нечитаемым взглядом. ЧиХо могла прочитать взгляд практически любого человека, но сейчас она не могла с уверенностью сказать, что чувствовал её бывший.       Они сидели так минуты две, пока Хосок курил. Потом он затушил сигарету, выдохнул дым в потолок и посмотрел на ЧиХо, которая, не отрывая от него тёмных глаз, просто наблюдала. Чон чуть наклонился к ней, будто собираясь, как в старые добрые времена, пройтись поцелуями по её телу, но не сделал этого — теперь они просто друзья. Только друзья ли? Слишком уж они разные.       — На один вечер Грязная Даяна будет скромной официанткой Шин ЧиХо, что ж, неплохо, — улыбнулся Хосок, слегка касаясь пальцем её запястья — это был жест, который он использовал, чтобы показать, что откровенно прикалывался над кем-то. — Не хочешь сказать мне хотя бы банальное «спасибо», дорогуша?       — Спасибо, — ЧиХо резко села, разрывая соприкосновения рук. Её лицо оказалось достаточно близко с лицом Хосока, и он чуть отвернулся, пытаясь не вдыхать аромат её духов — немного сладкий, лёгким шлейфом идущий за девушкой. Одно время этот запах заставлял его терять голову и лишь чудом не брать стриптизёршу силой, а сейчас Хосок боролся с кружащейся от сладости головой — для него этот аромат, с недавних пор, стал слишком приторным. — Что, Хосок, голова болит?       — Ты получила, что хотела? Теперь иди — у тебя выходной, потрать его с пользой, — пробурчал Чон, поднимая пепельницу с пола и перемещаясь к столу. — В кино там сходи, книжку почитай, найди себе пацана на одну ночь — почему бы и нет?       — Ладно, так уж и быть, я избавлю тебя от своего общества, — улыбнувшись, ЧиХо встала на ноги, прихватывая куртку. Хосок ухмыльнулся — наконец-то возвращался прежний он, оптимист, который сшибал абсолютно весь негатив. — В следующий раз я притащу несколько бутылок соджу тебе в благодарность.       — Всё время забываешь, Даяна, — привычно сказал Чон, уже широко улыбаясь; в его карих глазах была видна неприкрытая насмешка, — я не люблю соджу.

* * *

      Что-то мокрое проходилось по лицу Чонгука, и это что-то заставило его раскрыть глаза и уставиться безумными глазами на собственную мать, которая протирала его лоб платком, смоченным в воде. Некоторое время они молчали, смотря друг на друга, а потом парень отвёл взгляд, позволяя матери делать всё, что заблагорассудится.       — Зачем же ты так напился, милый? Ты пришёл абсолютно никакой, благо сейчас папа на работе и на больную твою голову не свалится его гнев, — торопливо говорила госпожа Чон.       Парень пил только перед заездом, да и то совсем чуть-чуть — алкоголь успел выветриться из его организма во время гонок. Пришёл домой он отнюдь не пьяным — он пришёл просто с сильным переизбытком страха в крови. Слишком сильно напугался. Слишком сильно нервничал.       — Я всё равно сейчас уйду, — сухими губами произнёс парень, понимая, что в ближайшие пару часов ни сдвинется с кровати ни на миллиметр — тело было тяжёлым, веки ещё тяжелее — ночью он достаточно плохо спал, ворочался и всё время отпихивал от себя одеяло. — Он не успеет меня отругать и сравнить меня с братом.       — Хо ступил не на ту дорожку, папа просто боится, что ты станешь таким же, — произнесла мать, тяжело вздыхая. Чонгук ненавидел, когда люди тяжело дышали, ему казалось, что так его пытаются пожалеть. — Хёнгу тоже волнуется, но боится хоть что-то тебе сказать. Может, поговоришь с ней и успокоишь? Твоя младшая сестрёнка…       — Оппа проснулся?       Маленькая черноволосая девочка с пухлыми щеками зашла в комнату Чонгука. Она напряжённо вглядывалась в лицо парня, а потом села рядом с ним, взяла его руку и прислонила к своей щеке. Чуть погладив Хёнгу по голове, Чонгук улыбнулся — не мог налюбоваться своей маленькой пуговкой. Любил её так же сильно, как и свою машину, которую полировал в данный момент Тэхён.       — Хёнгу, — парень приподнялся на локтях и захватил сестру в объятия, от чего она слегка взвизгнула, а потом засмеялась, — прошу, никогда не становись такой, как я, хорошо? Дашь мне обещание?       Умные глаза, в которых до сих пор читался угасающий смех, посмотрели прямо в лицо Чонгука. Хёнгу кивнула, утыкаясь в плечо Чонгука, в то время как парень заключил её в объятия. Мать посмотрела на настенные часы — её муж сказал, что скоро будет дома, а это значит, что ругани вновь будет не избежать, если только сын не уйдёт раньше. А уйдёт ли он вообще? Покинет ли семью снова, чтобы завалиться на порог полностью обкуренный через недельку-вторую? Открыв рот, чтобы что-то сказать, — госпожа Чон сразу его закрыла, — Гук уставился невидящим взором в окно, за которым кипела абсолютно обычная, но энергичная сеульская жизнь, а потом вздохнул:       — Если отец хочет, чтобы я ушёл из дома и перестал плохо влиять на Хёнгу, я снова уйду. Но только пусть потом не звонит мне при первой возможности и не просит денег, — он вскочил на ноги, чуть отодвинув от себя младшую сестру. Девочка опустила голову — она хотела, чтобы в её семье всё было хорошо, чтобы отец никогда не ругал старшего брата, не сравнивал его ни с кем.       — И где ты будешь жить, Чонгук? — спросила его мама, а у самой сердце кровью обливалось — её ребёнок вроде уже давно не маленький, принимал все решения самостоятельно, но никогда так резко не срывался, явно боясь отца. — Может… ты передумаешь? Хёнгу плохо спит, когда тебя нет, ведь так, Гу-я? Давай ты останешься ради неё?       Чонгук, стоя посреди комнаты, задумался. Хёнгу слезла с кровати, слегка сбив простыню и, подойдя к брату, обняла его, уткнувшись носом в живот. Душа парня рвалась на свободу — он не хотел вновь выслушивать ругань отца, хотел сбежать от этой жизни туда, где его считали своим, родным, как бы подло и низко это бы ни было. Но сердце болело от одной мысли о том, что и мать, и маленькая сестра пострадают от тирана-отца. Он остаётся.       Хоть что-то в жизни Чон Чонгука неизменно.