* * *
ЧиХо, сидя под барной стойкой, заполняла дорогим виски ротовую полость, а потом, полоща рот, выплёвывала жидкость в пластиковое ведро для воды. Сколько она работала здесь? Все чёртовы дни слились воедино, хотелось помереть, а уже не чувствовать все эти мужские взгляды, направленные на новенькое «мясцо». Не хотелось чувствовать, как трогали её тело, как эти мужики мысленно уже имели её во всех позах. От этого тошнота поднималась к горлу, изгоняя из рта привкус чужого семени и крепкого алкоголя. Она никогда ещё не чувствовала себя такой грязной, обгаженной, униженной. Шин ЧиХо медленно и верно помещалась в депрессию. — Расходуешь хороший алкоголь почём зря, — Ми Джин отобрала бутылку, закрутила пробку и поморщилась, увидев ЧиХо практически лежащей, уже не сидящей. — Давай, поднимайся, крошка Ди. Вскоре девушка уже сидела за стойкой, а Ми Джин колдовала с безалкогольными коктейлями, вкладывая в кассу круглую сумму — напитки для работниц не особо за счёт заведения, платить надо, мамочка ругать будет, если напитки окажутся выпитыми, а денег заплачено за них не будет. Перед Даяной был поставлен кисловатый коктейль с киви, который она сразу пить не стала — не захотела. — Я не буду при тебе притворяться, что всё хорошо, когда мне очень плохо, — прямо сказала девушка. — Ты мне отвратительна. — Ты мне тоже, ох, что поделать, но ты такая же женщина, как я, у тебя грудь, и всё в районе паха вроде как надо, так что я должна тебя поддержать хотя бы в такой говённой ситуации. Лицемерить я не собираюсь, да и особо вежливить тоже. Порой люди, от которых помощи не ждёшь, помогают. — А что для тебя вежливость? Что для тебя лицемерие? — Даяна всё же отхлебнула кислый коктейль, который немного привёл её в чувства. Ну ладно, порой кислинка в жизни нужна. Как и немного перца, немного слёз и целой ложки боли. — Когда ты улыбаешься в лицо людям, которых ненавидишь, — это лицемерие. А когда тебе мамка вдолбала ремнём здороваться со старшими и кланяться им в девяносто градусов — это уже вежливость, — сказала Ми Джин. — А вообще, слушай меня. Я должна тебе сказать кое-что, — Даяна насторожилась, вновь отхлебнула весьма отвратительный, но хорошо приводящий в себя напиток. — Не думала никогда, что тебе подсунут такую липу, но бумажонки, что тебе мамочка дала, ненастоящие. Тебя велено было только припугнуть прошмандовочной жизнью. Всего лишь два клиента. А так Юджу ничего больше не сказала. Юджу, блядь. — Поэтому ты можешь собирать свои манатки, которых нет, и вымётываться отсюда. И Даяна действительно убежала. Осталось только хорошенько отдохнуть от этой ненормальной работы и направиться на поиски этой бляди, которая, похоже, не только ей устроила жизнь с кислинкой.Глава 32
9 марта 2020 г. в 23:40
Не было сначала ничего: ни писка аппаратуры, ни каких-то судорог, протёкших по телу, а были только лица врачей в масках. Чонгук не испугался — вполне помнил, что было, что произошло, но не знал, сколько времени прошло с аварии. Час? Два? Неделя? Вопросы мучили, драли горло как самый крепкий напиток или жажда, которая стала проявляться так некстати. Чон коснулся распухшим языком сухих губ.
Больно. Даже дышать больно.
— Больно? — будто голос из сознания, вещал врач, нажимая руками на тело парня, всё, целиком отдающее болью. Чон стонал, потому что был сплошным сгустком нервов, не мог точно сказать, где болит, потому что болело везде: в груди, в руках, в ногах, в голове. Господи, дайте попить. Избавьте от боли.
Снова какие-то разговоры, режущие возвращающийся слух, и Чонгук понял, что рёбра перебинтованы настолько туго, что было не вдохнуть. Будто было сражение: его вдох, а бинты в ответ сжимали тело. Он реагировал на всё: звуки, свет, боль внутри себя, и вроде как можно радоваться, что жив, но не особо цел, но ему, ещё толком не пришедшему в себя, с капельницей в руке, сказали, что скоро прибудет капитан Шин.
Кто такой этот «капитан Шин» — Чонгук не понимал. Только через секунду осознал, что это тот бешеный полицейский, который всё пытался его поймать. Видимо, поймал, но где Даяна?
Где, чёрт побери, Грязная Даяна, которая в момент аварии была рядом?
Шин МинХо без особого настроения шёл по больничным коридорам. Он до сих пор пытался найти дочь собственными силами, не прибегая ни к своим связям, ни уж тем более посторонней помощи от полиции. Его дела других не касались. Но с дочерью поговорить надо, потому что хоть и бросила неприятные слова, осадок остался, а отец до сих пор её любил. В её глазах она была той маленькой неразумной девочкой десяти лет, которая ещё не понимала, что говорила, не отвечала за свои поступки и за свои слова уж тем более.
Только вот родители порой не учитывали, что их дети вырастали, становились взрослыми со своими тараканами, со своими мыслями, мотивациями. И порой они, как и всё, вспыльчивы, делали больно, не задумываясь, любили до безумия и сходили с ума.
Палата засветилась белым квадратом перед глазами, и мужчина некоторое время стоял, смотря внутрь через маленькое окошко. Парень, напичканный обезболивающим, лежал на койке, явно не чувствуя своего тела. В таком состоянии с человеком даже говорить бессмысленно, он еле вспомнит собственное имя, а уж какие-то подробности о спутнице — тем более.
Да, на данный момент капитана интересовало, почему именно его дочь оказалась в салоне автомобиля этого парня, как они познакомились, как пересеклись, и вообще, чёрт побери, всё, что он знал о ЧиХо. Его дочка ведь не такая, какой знал её отец. Она иная. И явно не такая невинная, как десятилетний ребёнок.
Всё обдумав, мужчина вошёл в палату. Чонгук дышал, аппараты пикали, и это были единственные звуки, которые прорезали тишину. От неё не было неприятно, нет, она угнетала — такой здоровый парень лежал на койке, поломанный где-то в районе рёбер, а на него сейчас будет давить мужчина, которому нужна хоть какая-то информация о дочери.
О Шин ЧиХо, которая неизвестно где находилась.
— Я слышал пение ангелов, когда меня везли на скорой, значит, врачи — это ангелы? — Чонгук повернул голову к двери, задумчиво улыбаясь. — Как вы думаете?
«Кто там говорил, что парнишка ничего соображать не будет?» — мелькнуло в голове мужчины, когда он услышал слова парня. Он видел коматозников, видел сумасшедших, да боже, каких только людей по долгу службы не видел, но этого Чон Чонгука, безумного гонщика, который отрывался от патрулей и исчезал в тумане, он стал… бояться, что ли. Он был странным. Взрослым, даже симпатичным, с быстро соображающим умом. Выбивал из колеи он знатно.
— Возможно, Чон Чонгук, кто знает, чему их на медицинских факультетах учат, — капитан вздохнул, присаживаясь на стул и расстёгивая пуговицу рубашки. — У меня нет родственников-медиков, так что я не знаю о них ничего.
Чонгук не смотрел на капитана, нет. Он пялился в потолок, чему-то улыбался и вёл себя… странновато. Не странно, а именно странновато. Казалось, будто смотрел под юбку девушке, а не изучал какие-то жёлтые разводы, трещины. Он пришёл в себя, оторвался от осмотра потолка и только сейчас понял, рядом с каким человеком находился. Даяна называла его отцом.
Ну хотя бы не папочкой.
— Пофилософствуем ещё, или вы твёрдо намерены вытрясти из меня всё по поводу Даяны? — голос был уверенным, нисколько не усталым или задумчивым, просто интересующимся.
Капитан Шин оценил способности Чонгука к соображению. Он быстро выворачивался из загнанных ситуаций, ставил в тупик и, может быть, этим пришёлся по вкусу его дочери. Она всегда любила умных молодых людей, потому что сама была не дурой, и не посмотрела бы даже на туго соображающего человека, если бы таковой за ней ухаживал. И тогда назревал вопрос — почему такой на вид умный человек совершал такие глупые поступки — гонял на автомобиле, которая сейчас не подлежала восстановлению, по улицам Сеула, отрывался от полиции и получал от этого адское удовольствие?
— Можем и пофилософствовать, если хочешь, но мне бы хотелось поговорить о своей дочери, — Чон навострил уши, всё же понимая, что речь будет о его Даяне, но сделал всё это настолько незаметно, будто его абсолютно не напрягали эти вопросы, эти слова, в конце концов этот мужчина. — Чёрт побери, — всё же не сдержался, выругался, выдохнул, — мальчик, откуда ты знаешь Шин ЧиХо?
Шин ЧиХо. Оказывается, девушку, профессионально вертящуюся как на шесте, так и на ху… не важно, звали именно так. Имя обычное, ничем не примечательное, а вот его обладательница совершенно другая — яркая, для него красивая. Она талантливо скрывала всё и от всех: от отца, от Чонгука, но парень знал — любила искренне, до безумия, до крови на губах при произношении его имени. Ложь губила, убивала, всё тайное рано или поздно становилось явным, и эта самая тайна резко раскрылась. Магия псевдонима «Грязная Даяна», показывающая раскованную, уверенную в себе женщину, исчезла. Осталось только имя, такое же нежное и немного странноватое, как и она сама, — Шин ЧиХо.
— Я знаю только Даяну, — Чонгук улыбнулся, вспоминая вкус её губ, бархат кожи и аромат тела, которым хотелось заполнить дыхательные пути. Эта девушка — источник его жизни, вода, необходимая его организму, в особенности сейчас, когда грудь не хотела вздыматься, а аппаратура пикала, потому что повысился сердечный ритм. — Грязную Даяну, — для надёжности уточнил, а то столько «Даян» могло разгуливать по Сеулу, что не разберёшь, где настоящая.
В тот самый момент мужчины осознали, что знали одного и того же человека, только с разными масками. Заботливая дочь была в лице умелой соблазнительницы. Прячущая мысли девушка могла быть абсолютно свободной и независимой с другим человеком. Не играла, нет. Просто знала, как себя показать, чтобы заинтересовать. И она ведь заинтересовывала: всех и каждого, кто смотрел на неё дольше пяти секунд, хотя это было проблематично.
— Ту Грязную Даяну, которую ты знаешь, зовут Шин ЧиХо, и она моя дочь, — сказал капитан, поднимаясь со стула и подходя ближе к Чонгуку. — И я уверен, что ты знаешь о ней больше, чем я.
Чонгук изогнул бровь. Его мимика была весьма подвижной, показывала, что именно хотел изобразить парень. Капитан Шин не отходил, нет. Просто вглядывался в лицо гонщика и хотел услышать от него несколько слов: возможно, он знал, куда ЧиХо могла убежать, уехать, что она из себя представляла вне дома. Но его лицо скривилось, как только он услышал совершенно другое:
— Я даже имя её настоящее от вас узнал, как думаете, что я знаю о ней? — Чон нахмурил брови, сжал губы, но всё же потом расслабился, продолжил говорить как ни в чём не бывало. — Хотя, знаете, господин Шин, что я о ней знаю? Вы с её мамой, видимо, очень постарались, потому что такому телу, как её, все завидуют.
— И ты тоже? — с иронией в голосе спросил мужчина, никак не ожидая того, что парень, лежащий на койке, усмехнётся, оценит шутку.
— Нет, я это тело любил, — Чонгук кивнул своим мыслям, будто соглашаясь, мол, о да, тело Даяны — это нечто отдельное от всего мира, что-то божественное. — Во всех смыслах, если вы задумали и такой вопрос. И вообще. Я не думал, что с отцом своей девушки я познакомлюсь именно так. Очень приятно знакомству, серьёзно.
Этот парень явно силён духом, если мог иронизировать и в такой ситуации. А было ли самому капитану приятно познакомиться с тем человеком, с которым, оказывается, даже встречалась его дочь? Это признание оказалось неожиданным, да и МинХо до сих пор считал, что Чонгук — немного не тот парень, с которым ему хотелось видеть ЧиХо. Но как там говорила его бывшая жена, обращаясь к дочке? «Следуй своему сердцу и будь той, кем хочешь сама быть».
Эти все фразы казались капитану какими-то приторными, сладкими, но потом он понимал — его Сохён была писательницей. И понятно, почему она порой говорила пафосно, задвигала такие речи, которым позавидовали бы древнегреческие философы. Из-за этого пафоса охладела пылкость его чувств, он стал критически осматривать жену, находить в ней изъяны, а потом просто сказал «давай подадим на развод». Не было ни слёз, ни криков, но да — женщине это было тяжело, но она согласилась со всеми условиями, поджала губы и просто ушла из дома. Из жизни Шин МинХо.
От мужчины, которого очень сильно любила до сих пор.
— Ты смешной, — мужчина выдохнул, — и не скажешь, что в твоей машине нашли наркотики.
Лицо младшего враз изменилось. Недоумение, злость, потом снова немые вопросы, будто действительно не знал — какие наркотики? Откуда? В его машине? Да какая тварь положила? К сожалению, вопросы были без ответа, а рёбра сжал уже не бинт, а тревога за девушку, неизвестно где находящуюся и, видимо, не отвечающую ни своему отцу, ни Чонгуку, ни кому-то либо.
— То есть вы меня не обвиняете в том, что это наркотики принадлежат мне? — спросил парень осторожно, будто прощупывая почву.
— Не обвиняю. Но и не говорю, что они не твои. Мы пока расследуем это.
Они не заметили, как тихо отворилась дверь палаты, и в помещение вошли трое. Чонгук и капитан Шин слишком пристально изучали друг друга, потому что один пытался найти подход к отцу своей возлюбленной, а второй пытался понять мотивы, взаимоотношения, связи. Один работал на уровне любителя, другой — профессионально. А вот трое мужчин, стоявших в проёме, мешали.
— Обвинять его не следует, — подал голос первый, и полицейский с пациентом вздрогнули одновременно, переведя взгляд на вошедших. — Здравствуйте, господин Шин. Кажется, нам следовало выйти на вас раньше, потому что одна из моих девочек натворила столько дерьма, что даже туалетная бумага не поможет. Забыл представиться, простите меня за неосмотрительность. Кан Сынхун. А это мои ребята — Мин Юнги и Хо Юнсок.
— Юнги-хён? — сдавленно спросил Чонгук, предпринимая попытку приподняться, но запястье прожгло болью, будто оно было вывихнуто. Но бинтов не было, значит, просто отлежал её. — Что это значит?
Брюнет слегка улыбнулся Чону. Его друг был не в курсе многого, и этой тайной работы тоже. Незачем травмировать молодого человека, у которого жизнь только начиналась, Юнги-то бывалый уже, а поэтому вечно находился в поисках чего-то нового. Этим «новым» недавно стал Кан Сынхун, на которого уже давно работала Анна-Люси, и парень вроде как хотел предупредить младшего по поводу всего этого говна, да не смог. Просто не успел.
Время ли, знаете, быстротечная штука.
— Мы знаем, кто подбросил наркотики не только Чон Чонгуку, но и Чон Хосоку, — выдал господин Кан, смотря прямо на напрягшегося полицейского, — а также знаем, кто сдал вашу дочь в бордель, хоть Чон Хосок был посредником в передаче данного сообщения.
Сдали в бордель, твою мать, её просто сдали в бордель.
— Но эту девушку мы сами не можем найти, поэтому обращаемся к полиции, — выступил Хо Юнсок. — Она неуловима и, в принципе, опасна, работала вместе с Грязной Даяной в том клубе, а сейчас находится где-то на свободе.
— И мы не знаем, где она, встретили бы, сразу бы выстрелили в голову, как овце, чтобы подохла, — грубо сказал Юнги.
Слова девушка, Чон Хосок и бордель вертелись в голове двух людей — Чонгука и капитана Шина. Последний вздохнул. Мотнул головой, будто понимая, что с этими людьми надо иметь дело, надо выяснять, где дочь, вызволять её оттуда, явно отстаивать, что ни Чон Чонгук, ни Чон Хосок, дожидающийся суда, не виноваты во всём этом дерьме, а заварила его одна девушка, неуловимая, непонятная, чёрт побери, и странная.
— Мне нужно имя и, желательно, фотографии этой девушки, чтобы подать в розыск, — сказал господин Шин.
— Её зовут Чхве Юджу, — сказал господин Кан. — Мы все её называем Анна, но в клубе она работала под псевдонимом Люси. Она знатно подпортила лицо вашей дочери, да и товара израсходовала немало. Мы вышлем вам фотографии. И поверьте, мы не меньше вашего хотим свершить над ней правосудие.
— Где вы базируетесь? — спросил капитан в спину трём уходящим мужчинам. На его счастье, обернулся только один — Юнги, он же и сказал, прикрывая за собой дверь палаты:
— Ищите нас в Итэвоне.
Шин МинХо присел на стул вновь, запуская руки в волосы, тронутые сединой. Тяжело? Не то слово. Удручающе? Да. Так ещё и дочь в борделе. Вообще заебись. Как он будет её оттуда вытаскивать, если натурально презирал такие места? Но если эта группировка, а мужчина не сомневался, что это была преступная группировка, базировалась в Итэвоне, Люси-Анна-Юджу явно знала хорошо именно Итэвон, то значит, и бордель, в который по указке направилась ЧиХо, был в этом самом Итэвоне.
Но Итэвон так же ассоциировался с ещё одним именем. Ким Сохён.
Кажется, пора навести справки о бывшей жене.