***
Хёнгу прижималась к молчащей матери, когда ехала из Пусана в Сеул. Большими глазами она смотрела на «Тэхёна-оппу», который немного напугал её при первой встрече: поднял на руки, как знакомую девочку, покачал, а потом дал большой леденец, который передал ей старший брат. Мама была знакома с ним явно чуть больше, потому что именно с этим весёлым парнем, который подпевал Weki Meki, она говорила по телефону. Она, конечно, немного нервничала, но друг её старшего сына убедил, что всё будет хорошо. — Доён слишком хорошо поёт, — произнёс внезапно Ким, похлопывая по рулю. — Мне только одно непонятно, где вы будете жить, госпожа Чон? — Чонгук сказал, что всё устроит, я дала всё в его руки, — сказала она. — Хёнгу рада, что едет к оппе, но не хочет к папе. — Не хочу, — подтвердила девочка, сжимая пальчиками ремень безопасности. — Папа зол на меня. Малышка не понимала, что не была виновата в агрессии отца, пыталась найти проблемы в себе. Это могло окончиться плохо — детской депрессией, из которой она не сможет вылезти в силу возраста сама, а её мама будет не понимать, в чём причина. Но искать ничего в себе не будет — за месяцы разлуки с мужем, которого старалась не вспоминать, и сыном она поняла, как от всего устала. Пусан не был её городом, не нравился своим запахом моря, видом на залив Суёнман из окна крохотной квартиры. Хёнгу тут нравилось: она подружилась с соседскими детьми, играла с ними, но родители этих самых детей считали семейку Чон странной и неполной, а младшая только обижалась и говорила, что у неё есть папа и старший брат, но они остались в столице. Для госпожи Чон звонок сына, а затем и его друга — спасение, в то время как Хёнгу очень сильно огорчилась. Хоть и понимала, что в этом городе она как гость, а гостям не положено слишком долго засиживаться. — Мама, а мы скоро приедем к оппе? — вопрос вырвал женщину из раздумий, и она посмотрела на водителя, который сам будто о чём-то задумался и вёл машину уже автоматически. — Я кушать хочу. — Если хотите, можем остановиться на заправке, мне бы как раз окно помыть да бак полный заправить, — сразу же сказал Тэхён, на что мама его друга кивнула, а Хёнгу восторженно запищала, ловя короткий смешок молодого человека, что включил поворотник. Разминая ноги, Тэхён наматывал круги вокруг машины и буквально сдувал с неё пылинки. Чеён с ним не поехала, образовались какие-то планы с одной из подруг, и она сказала, что к его приезду приготовит вкуснейший ужин. Ну ладно, что ж, Ким переживёт отсутствие девушки рядом. Зато в машине, кроме редких разговоров, не было ни звука. Чонгук сказал проверять окрестность на предмет слежки, вдруг кто-то наблюдает за их маленьким путешествием, а поэтому, стуча ногой по колесу, парень немного посматривал в разные стороны, но никого не заметил. Он пошёл вслед за семьёй Чон в магазин при заправке. Хёнгу прыгала от еды к игрушкам и обратно. Мама еле её успокаивала, а потом Тэхён просто взял её на руки, спросил, что она хочет, и девочка указала на сочный хот-дог с двумя сосисками. Опешившее лицо госпожи Чон надо было видеть: аппетиты дочки вроде были маленькими, а тут она хотела достаточно большую порцию. — Аппетиты прямо как у брата, моя Чеён не могла прокормить этого жеребца, — хохотнул Ким, а потом, оплатив несколько литров бензина, купил себе и госпоже Чон кофе, а девочке — хот-дог и тёплый чай, чтобы не ела в сухомятку. Кофе оказался не особо сладким, а вот хот-дог явно вкусным, потому что Хёнгу ела его за обе щеки, а потом припала к бумажному стаканчику с питьём, затем откидываясь на спинку стула и отряхивая ладошки от крошек. Она была милым ребёнком, и люди, которые были в магазинчике-кафе, смотрели на неё с искренним умилением. Тэхён вытер её лицо от соуса, а потом вновь взял на руки, поразившись весу девочки — такая невесомая, лёгкая, будто маленький мотылёк. Её хотелось оберегать, и Ким понял, почему Чонгук так любил свою младшую сестру, пусть даже у них была достаточно большая разница в возрасте. Эту куколку с большими глазами-пуговками было невозможно не любить. — Поехали домой, оппа? — Хёнгу улыбнулась Тэхёну тепло и искренне, так, как только могли улыбаться дети, но Ким вернул ей улыбку, немного подбросил и поймал. — Поехали домой, малышка, — Ким заулыбался, когда девочка обхватила его тоненькими ручками за шею, прижимаясь и чувствуя рядом с ним защиту. Кажется, кое-кто уже понял, что хочет стать папой. Словами было совершенно не передать, как малышка Хёнгу растопила его сердце. А поэтому Чеён скоро явно окажется перед алтарём, а потом будет всё-всё, о чём Ким мечтал: тёплый семейный очаг с детьми и собакой, с которой все будут гулять по очереди. Надоело в машинах копаться. Хотелось теперь подумать о семье. До Сеула оставалось что-то около двухсот километров, а слежка за Тэхёном всё же была — не заметил он чёрный минивен, который пристроился сзади и ехал за ним до самой шумной столицы Республики Корея.Глава 36
8 мая 2020 г. в 14:13
— Давай кушать? — голос ЧиХо звучал приглушённо, потому что девушка утыкалась в грудь отца. Её до сих пор трясло от плача, но она уже успокоилась, только держала в зажатых кулаках рубашку. Как бы она хотела повернуть всё время вспять, чтобы не было всей ужасной вскрывшейся правды, борделя и его ужаса, от которого кишки выворачивало наизнанку.
— Давай.
Между двумя людьми была своеобразная неловкость. Они сели друг напротив друга, как до аварии, взяли приборы и принялись есть. И пусть мясо немного пригорело, капитан Шин молча подносил его ко рту, дул и надкусывал. Руки дрожали у обоих: у дочери из-за недавнего плача, а у отца из-за тяжёлой службы. Между ними тишину можно было ножом разрезать, ложкой черпать, а потом откидывать от них и заставлять говорить.
— Я боялась тебе признаться во всём, — начала говорить девушка, откладывая от себя миску с рисом. — Я боялась, ты не поймёшь меня, выследишь Хосока и убьёшь его, потому что он пригласил меня к себе работать. Я никогда по принуждению с ним не работала, я получала только удовольствие от танца, потому что… — «потому что я девушка и всегда хотела быть окружённой вниманием», — потому что танцы — моя страсть.
Объяснять такое было очень странно, но хотелось рассказать обо всём, что было. Рассказ получится неимоверно длинным, если ЧиХо будет говорить без запинок и поведает всё, но это надо сделать для собственного успокоения, для восстановления доверительных отношений с отцом. Им пора перестать быть чужими людьми, сожителями, которые изредка, кашляя в кулак, спрашивали друг у друга, как прошёл день, звали друг друга выпить чай или съесть ужин. Квартира стала пустой в тот момент, когда ЧиХо убежала жить к матери, и сейчас в помещения потихоньку возвращался свет, жизнь, которую один-единственный человек, Шин МинХо, не смог поддержать.
— Когда ты приезжал в клуб, чтобы что-то узнать у Хосока от Миён, — имя умершей подруги отдалось горечью, но ЧиХо смогла себя перебороть. Рано или поздно приходится и мёртвых вспоминать, и как бы больно в тот момент не было, надо пересилить себя, задвинуть всю горечь на дальние закорки сознания и говорить обычным голосом, чтобы никто, ни одна живая душа не поняла, что тебя это как-то задевает, как-то бьёт по нервам, — не зря все девушки были в масках. Я была рядом с тобой, пап, а ты меня не узнал даже. Но спасибо, ты рассказал всё, что мы хотели узнать.
— Это забавно осознавать, — капитан говорил всегда очень мало, часто резко, так как работал в той среде, где надо действовать быстро и по приказам, но сейчас, кажется, это была самая длинная его речь за некоторое время, — что твоя дочь, которую ты воспитывал совершенно по-другому, идёт туда, куда ты запретил ей под страхом смерти заходить, танцует полуголая для мужиков, которые ей кидают деньги. Как думаешь, ЧиХо, что я должен чувствовать по этому поводу? Я рад, что ты занималась тем делом, которое тебе действительно нравилось, хотя я искренне верил, что ты окончишь факультет юриспруденции и будешь работать в органах.
Стыд накрыл с головой. Да, ЧиХо училась, но испытывала ли удовольствие от учёбы? Не особо. Училась, скорее, для галочки, лишь бы образование получить да отца обрадовать, а у самой к чему сердце стремилось? К клубу, к танцам, к псевдониму «Грязная Даяна» и поддерживании маски сучки, которая никогда не трескалась, не падала. Хотелось к этому вернуться, да. Но время не поворачивается вспять, оно течёт равномерно дальше, и время ужина тоже шло, еда остывала, а два человека банально не могли к ней притронуться.
— Поэтому я и не хотела тебе ничего говорить — ты бы ругался, запрещал бы мне всё, но я ведь давно не маленькая. Меня никто не принуждал, я сама захотела, сама пришла, сама танцевала. Ничего не было такого, — врёт. — Но… Чонгук мне сказал, что ты занимаешься делом с аварией. Я бы хотела об этом говорить.
— Почему ты не хочешь поговорить со мной о клубе, в котором работала?
«Потому что боюсь твоей реакции. Потому что боюсь, что ты можешь сделать с кем-то из моих знакомых что-то. Потому что боюсь тебя порой».
— Я не хочу, — девушка встала со стула, верх свитера немного задрался, показывая метку из борделя отцу, и тот быстро оказался рядом, останавливая дочь за локоть и чуть отгибая край одежды. — Папа!
ЧиХо боялась этой метки, хоть и не видела её вообще — больших зеркал в доме у матери не было, а показывать госпоже Ким спину, чтобы узнать, что же там изобразили, было стыдно. И вот теперь отец видел две переплетённые между собой буквы «MR» и чувствовал, как в нём поднималась злость. ЧиХо пыталась спрятать это, даже ударила отца по рукам, а потом, краснея, отошла. Глотку сдавило, почувствовала себя маленькой девочкой, которую застали за чем-то неприличным, хотелось объясниться, да не получилось.
— Кто посмел прикоснуться так к тебе?
«Мамочка борделя, несколько её прислужников, а ещё мужчины, чьи руки не ласкали, а только калечили».
— Папа, это… — и всё же было тяжело вести такой вот диалог с отцом, который уже горел от злости, потому что с помощью простых мыслительных операций понял, что татуировка была сделана насильно, без желания его дочери. И как тут усмирить самого себя, выслушать дочь? — Я попала в бордель с лёгкой руки Хосока. Только… не убивай его за это, хорошо? Он не желает мне зла и никогда не желал.
Она не знала, как ошибалась. Чон хотел одно время сделать ей больно, так, чтобы она мучилась и чтобы потом мучился Чонгук. Но Люси появилась в один из дней, всучила эту чёртову бумажку и была такова. ЧиХо достаточно давно не видела Хосока, можно сказать, и не скучала по нему вовсе. Хотела ли увидеть? Возможно. Наверно, просто чтобы удостовериться, что тот жив. Но и побить его мало будет, потому что тот страх, когда девушка поняла, что находилась в борделе, словами передать нельзя. Свежи воспоминания, да и папа ворошил их так, будто это были поленья в огне.
В тот самый миг Даяна разрыдалась вновь и говорила уже всё, абсолютно не тая. Сначала был длинный рассказ о «Sakura blossom», затем — то, к чему привело её поведение после аварии. Бордель, потом уход оттуда, потому что кто-то, явно не Хосок, хотел её припугнуть. А потом вроде всё наладилось — даже работу нашла хорошую и вполне себе регулярную, встретила Чонгука вновь. Если бы господин Шин был немного более эмоциональным, он бы тотчас собрал людей и нашёл бы, к чему прикопаться в том самом борделе, из которого его дочь вышла меченой, так ещё и с покорёженной психикой.
— Мы со всем разберёмся, ЧиХо, — сказал мужчина, прижимая дочь к себе в который раз за вечер и поглаживая её по голове, как маленькую. — Я тебе обещаю. Все плохие люди будут наказаны.
ЧиХо нашла в себе силы только лишь вымыть посуду после хорошего ужина, а потом скрыться в ванной комнате, чтобы успокоиться, вылить в воду запас пены и упасть в неё, пытаясь расслабиться. Она дома, в родной квартире, в которой жила с детства. Отец сейчас был в своей комнате, что-то писал, а она сама в тёплой ванне. Идиллия? Да.
— ЧиХо, — отец постучал в дверь, и девушка встрепенулась: послышался плеск воды, — мне только что позвонил Чон Хосок, сказал, что у него ко мне срочный разговор. Если хочешь поехать со мной, то советую поднимать свою попу, вытираться и одеваться.
А вот это было впервые.
— Поняла, сейчас, — и потянулась к полотенцу, которое лежало на стиральной машине рядом с остальными вещами.
Буквально через десять минут посвежевшая и чистая ЧиХо уже готова была ехать с отцом. Её глаза горели — интерес разжёгся давно, да и видеть Хосока хотелось. Первое, что сделает — однозначно даст хорошую такую пощёчину, потому что именно он передал бумагу с адресом. А потом что будет? Пожалуй, просто пафосно повернётся к нему спиной, из которого торчит рукоятка ножа, и сядет в машину отца, дав мужчинам поговорить. Кажется, только что она создала в своей голове идеальный план.
Хосок жил в своей собственной квартире, но за ним всё равно велась слежка, практически не разрешали переступать порог дома. Даже банальное «господи, у меня закончился сахар, мне надо в магазин» могло пресечься. Из-за закрытия клуба и всех обвинений мужчина натурально погряз в долгах. Сигареты стали скуриваться намного быстрее, а нервы не восстанавливались. В четырёх стенах развивалась паранойя, которую надо срочно лечить.
ЧиХо вылезла из машины отца первой. Два человека из полиции, машина которых стояла прямо перед домом, очень сильно удивились появлению Грязной Даяны, ведь помнили, как она скрылась с места аварии, хотя не должна была этого делать. Капитан чуть склонил голову при виде сотрудников, которые, чуть не уронив бумажные стаканчики с кофе, поклонились в ответ, и он вместе с дочерью вошёл в дом, предварительно позвонив в домофон.
Хосок жил на десятом этаже, а поэтому Шины дожидались лифта. ЧиХо вынашивала в себе план, и когда дверь квартиры всё же открыл мужчина с серым лицом и прокуренным дыханием, вместо «добрый вечер» он получил пощёчину. Так как в машину было возвращаться не резон, девушка молча прошла мимо Чона, скинула обувь и прошла на кухню. Вслед только пронеслось «всё нормально, капитан, побесится и успокоится». Девушка знала эту квартиру наизусть, сколько всего в ней было — и не упомнишь всё. В соседней комнате она получала нежные поцелуи в шею от Хосока, на этой кухне, вот прямо на этом подоконнике, на который она облокотилась, случались разные непотребства порой.
Хосоку нравилась его собственная квартира. А как она нравилась ЧиХо — не передать словами. Жаль только владелец её отвратительный подлый человек.
— Что ты хотел рассказать? — в помещении появились капитан Шин и потирающий щёку Хосок.
— Ну, во-первых, признаться, — Чон отодвинул табуретку для капитана, а сам облокотился о кухонный гарнитур. — В аварии виноваты я и Люси. Я тут замешан только частично, потому что согласился и даже предоставил нужного человека с грузовиком, который было не жалко. Ну и… кажется, я знаю, где следует искать Люси. Она слишком уж много оставила следов в Итэвоне.
Даяна вздрогнула, наконец-то кинув взгляд на бывшего возлюбленного. Её сердце дёрнулось, страх за маму всколыхнулся внутри, и её больше глаза заметил Хосок, посмотревший на неё бесконечно страдающе, преданно. В глазах тонкая поволока грусти, завёрнутая в заботу, и от этого странного чувства, появившегося в груди, стало горько. Хотелось вмиг рассыпаться на атомы, не собираться вновь, а полететь по миру, лишь бы банально спрятаться от Чона, не смотреть на него.
— И я, чёрт побери, уверен, что скоро она преподнесёт нам особый подарок, — и Хосок отвернулся от ЧиХо, сглатывая вязкую слюну. Он чувствовал, что Юджу может нанести свой самый сильный удар по Даяне. И тогда пострадает не только она. Его сердце в тот момент умрёт, как и сердце Чонгука.