ЗАРАЗА

*** - Деймон!!!!!! Слезы градом катятся по лицу Елены. Она остервенело колотит в дверь, кричит, плачет, пытается царапать приятную розовато-бежевую краску на деревянной двери своей спальни. Растрепанные волосы лезут в лицо, попадают в рот, в нос, Елена начинает чихать, и от этого злится еще сильнее. - Деймон, открой!!! Открой дверь! Я ненавижу тебя! Открой! Деймон прибавляет звук на телевизоре и недовольно закатывает глаза. Большая пушистая собака, вся белая с одним темно-серым ухом вопросительно смотрит на хозяина, и тот безразлично машет рукой, в знак того, что бесполезно реагировать на эту истерику. Пес Елене ничем не поможет. - Стефан! Стефан! Стеф, открой! - Только попробуй, суслик, - Деймон предостерегающе смотрит на брата, - нравится жить в сумасшедшем доме? - Нет… но… - Стефан неуверенно переступает с ноги на ногу, опасливо косясь на дверь спальни Елены, - но мама говорит, что… - Мама придумала какую-то бредовую терапию, вот пусть сама ей и наслаждается! Меня брали в приемную семью, а не в пансионат для душевно больных! Я вообще сирота! Я не обязан мучиться! - Деймон! – глаза одиннадцатилетнего Стефана моментально переполняются паникой, - Деймон ты не сирота! Мы твоя семья! - Только когда никто из вас не пускает слюну мне на джинсы! В комнате Елены что-то с грохотом разбивается и Деймон, страдальчески закатив глаза, поднимается с дивана. Когда он открывает многострадальную дверь, Елена, практически, вываливается ему в руки, плюет в лицо, больно ударяет коленом по ноге и вцепляется ему в руку, до крови раздирая мраморно белую кожу. Идеальное бледно-серое лицо остается таким же скучающим, как и прежде, Деймон подхватывает Елену на руки, игнорируя ее крики, удары и проклятья, приподнимает над собой, усаживает на верх шкафа, и весело подмигивает, демонстрируя ей плюшевые вязаные домашние сапожки. - Я забрал твои тапочки. Теперь ты не можешь отсюда слезть. Хотя, погоди… конечно же, можешь! Ты же не сумасшедшая. Правда? *** POV Елена С головой забираюсь под одеяло и прижимаюсь к Деймону, который смешно вздрагивает, когда я обнимаю его, ловит мои руки, и притягивает к себе. Он всегда держал меня за руки. Неожиданно осознаю, что теперь уже даже не знаю, из-за чего, на самом деле, у меня начинается паника, если кто-то касается моих рук. Это из-за моей болезни, или из-за того, что Деймон всегда делал так? Не знаю. Не знаю ничего кроме того, что ни разу за почти десять лет мне не было так легко и спокойно. Он лежит рядом со мной в постели. В нашей с Мэттом постели. В той самой, в которой я отказывалась с ним спать. Для любого нормального человека настоящая пытка спать рядом со мной. Проблема в том, что меня совершенно не волнует, выспится ли Деймон, или ему, как и любому другому, будет мешать то, что я постоянно ворочаюсь и вздрагиваю по ночам. Я не боюсь разбудить его. Я не боюсь напугать его. Я вообще не думаю о нем, и именно поэтому рядом с ним я могу быть собой. Если он не хочет спать со мной, он может этого и не делать. Я этого никогда не хотела. Я этого всегда боялась. Я бежала от него и от себя, прогоняла эти бесконечные, как мне казалось, какие-то противозаконные мысли, но они все возвращались и возвращались. Все возвращалось. Он возвращался. - Иди сюда, - Деймон берет меня за подбородок, разворачивает к себе мое лицо и целует, проводя руками по моей обнаженной спине. - Деймон… я же замужем… - Ничего. Еще пару раз и, может быть, я тебя за это прощу. С ним я всегда теряла голову. Когда я была маленькой, то любила играть в кубики. Я знала, что все красные должны быть с одной стороны, желтые с другой, а синие не могут касаться ни тех, ни других. Только зеленых. А вот зеленые могут быть со всеми. Им же можно. Я даже не могла объяснить, почему. Просто знала это, и все. Деймон всегда приходил и ломал мои домики. Перемешивал все кубики, я начинала плакать, и больше не могла в них играть. Но однажды, когда все спали, я попробовала поставить вместе четыре кубика разного цвета. И ничего не произошло. Мир не рухну. Земля не сошла в орбиты. Ничего не сломалось. Передо мной просто стояли четыре кубика разных цветов. Это случилось полтора года назад. Когда мы с Мэттом приезжали к моим родителям на День Благодарения. Деймон всю жизнь рушил все, что держало меня в моих «рамках». Как же сильно это задевало меня, что я помнила и помню о кубиках, спустя столько лет? Сколько же это для меня значило, что я все это время не решалась попробовать поставить их рядом? *** - Пфф… - Лили обессиленно выдыхает, садясь на траву рядом с сыном и опуская голову на руки. Где-то за спиной, в доме, через открытые окна все еще доносятся крики, всхлипы, отголоски дикой истерики, которая длилась несколько часов после того, как Лили, вернувшись от совей матери, застала Елену в совершенно неадекватном состоянии, мотающуюся на шкафу в ее комнате. У девочки уже даже не осталось слез. Стефана не было дома, а Деймон спокойно смотрел телевизор. Она помогла дочке, накричала на, мгновенно материализовавшегося, Стефана, несколько раз врезала Деймону по рукам полотенцем, пообещала вернуть его в приют, и бросилась успокаивать Елену. - Тоже за*бала эта х*рня? - Да пиз*ец… Деймон!!! – Лили вспыхивает, явно испугавшись сама себя и грозно смотрит на Деймона, который продолжает беззаботно усмехаться. - Да хорош тебе, мам, - парень примирительно смотрит на нее, - все в порядке. Я ж тебе не родной. Мы можем быть братанами. - Ага… - Лили устало кивает головой, - ну тогда скажи мне, братан, какого черта ты опять издевался над ней? Дались тебе эти тапочки. Какого хрена? - А по-твоему нормально, что она не может босиком наступить на пол? – Деймон достает из кармана пачку сигарет и вопросительно смотрит на Лили, - курить будешь? - Ты охренел? – болотно-зеленые глаза застывают на лице сына, а он только вопросительно приподнимает бровь. - Да, нет? - Хрен с тобой, золотая рыбка, - Лили закатывает глаза, совершенно также, как Деймон, и тот самодовольно улыбается, протягивая ей зажигалку, - и давно ты куришь? – она запрокидывает голову, с удовольствием выдыхая в воздух аккуратное облачко дыма. - Мам. Замнем тему? - Ладно, - она стряхивает пепел, недовольно поджимая губы, - поговорим на другую. Почему ты обвинил в домогательстве преподавательницу физкультуры? - Потому что она до меня домогалась, - Деймон удивленно хлопает глазами, словно Лили спросила у него, почему же небо все-таки, синее. - Она держала тебя за руки, чтобы ты не бил одноклассника! - Она меня не просто держала! - Деймон! – Лили сжимает зубы, - миссис… как ее там, шестьдесят пять лет, и она не домогалась до тебя, ладно?! - Ладно, - парень покорно кивает головой, - я перегнул. - И заявление забери! - Ладно. - И больше никогда так не делай! - Ладно. - Деймон. Не «ладно». А «я больше никогда не заявлю в полицию по обвинению в домогательстве к несовершеннолетнему на пожилую учительницу за то, что…», кстати, сын, а за что..? – Лили хмурится, а Деймон недовольно закатывает глаза. - Мне показалось, что она, действительно, меня хочет. Я же уже объяснил. - Не делай из меня идиотку, - Лили внимательно смотрит на сына, - гимнастика. Три дня назад, она при всем классе отчитала Елену за то, что та не могла сделать кувырок. Она потом плакала дома. Деймон, ты сделал это из-за Елены? - Ну, а чего она? – парень тушит сигарету с подошву своего кроссовка, - может… у нее шея не гнется? Кто вообще дал право оценивать, как человек кувыркается? Будет у нее парень, он и научит… гимнастике… - Деймон! - Мам. Мы братаны, забыла? *** POV Елена Тщательно мою руки, вытираю их белоснежным вафельным полотенцем и, сморщив нос, принюхиваюсь: достаточно ли оно свежее? Или уже начинает пахнуть сыростью? Я не могу выносить этот запах. Если он появляется, то преследует меня все время до тех пор, пока его источник не будет полностью уничтожен. - Еще пару раз, и у тебя с рук слезет кожа, - Деймон недовольно закатывает глаза, чуть подтягивается на руках и усаживается на кухонную тумбу, прекрасно зная, как сильно это раздражает меня, - долго собираешься прятаться? Или все же попытаешься сделать что-нибудь, чтобы тебя не убили во сне? Вздрагиваю от его слов, и все события, о которых я так отчаянно старалась не думать, оживают с новой силой. Тор. К сожалению, не вымышленный человек, который наводит совершенно реальный ужас на всю страну вот уже много лет. Явный псих. И явно не настолько безобидный, как я. - Нет, не то, чтобы я сильно за тебя переживал, - Деймон внимательно смотрит на меня, явно, ожидая, когда я взорвусь, - просто я сейчас сплю рядом, и… Десять, девять, восемь… мама всегда говорила мне, что, если я чувствую, что сейчас не выдержу нужно считать до десяти и обратно. Этого времени должно хватить для того, чтобы я вспомнила: скорее всего, это неважно. То, что сейчас выводит меня из себя, и запросто может довести до истерики, скорее всего, совершенно неважно. Разноцветные кубики не могут лежать рядом друг с другом только в моей голове. А еще она всегда говорила, что нужно отвлечься. Сосредоточиться на чем-то и думать только об этом. Сейчас глаза Деймона очень спокойные и очень светлые. Но не прозрачные. У него есть какая-то особенность организма. Его глаза меняют цвет, в зависимости, от настроения и эмоционального состояния. Он не такой, как я. Но, сколько бы Деймон ни издевался надо мной, на самом деле, он тоже болен. Я почему-то помню момент, когда мама узнала, что у меня есть проблема. Отклонение. Синдром. Это можно называть, как угодно, название ничего не изменит. Я слышала разговор с врачом, который какое-то время приходил к нам, чтобы смотреть за моим состоянием. Тогда я не понимала, что происходит. Теперь понимаю. И воспоминания того времени приобретают совершенно другие краски. Мама никогда не плакала. Даже, когда обжигалась или ударялась. Однажды она опрокинула на себя кастрюлю с кипящей водой. Эта вода обварила ей ноги. Они были все красные, на коже моментально начали проступать волдыри. Я отчетливо помню, как мама хохотала тогда. И помню лицо Деймона. Лицо, которое я никогда не смогу описать. Я больше ни разу в жизни не видела его таким. Я ничего не понимала, меня больше всего волновало то, что кастрюля теперь валяется на полу – там, где ей совершенно не место. Но даже тогда мне почему-то казалось, что это на кожу Деймона попал кипяток. Сейчас я часто вспоминаю мамины разговоры с тем врачом, которые я подслушивала, притворяясь спящей. Тогда они казались мне несвязными, малопонятными. Врач говорил что-то о том, что мне будет лучше без Деймона, и я никак не могла понять, почему мама не соглашается с ним. С возрастом пришло осознание: маму пытались убедить в том, что ей нужно отказаться от приемного ребенка, потому что проблемы, найденные у ее собственного, оказались куда серьезнее, чем этого могли ожидать. Он говорил, что у Деймона плохая наследственность, что она может привести к каким угодно порокам, что никто не знает, как это может выразиться со временем и, что все это может быть крайне опасно для меня. Он все говорил, говорил, а мама слушала и слушала. Терпеливо. Молча. А потом Деймон остался, а врач почему-то перестал приходить. - Ладно, расскажи, что ты знаешь, - в упор смотрю на него, и он улыбается, немного прищуривая правый глаз. - С чего ты взяла, что я что-то знаю? – я упускаю момент, когда его глаза становятся из светло голубых ярко синими, и эта перемена заставляет меня внутренне сжаться в комочек: его нервирует эта тема, а это значит, в ней есть что-то важное для меня. Как я могла подумать, что он оставил меня на все эти десять лет? Я хотела так думать. Хотела, чтобы так было. Так никогда не было. Деймон никогда не оставлял и не оставит меня в покое. Он знает о Торе, потому что я вела это дело. А он всегда был где-то рядом со мной. Как я могла позволить себе думать иначе? - Семь лет назад я попала в аварию, - в упор смотрю на него, до крови кусая себе щеку, - перевернулась на машине. По дороге в Атланту. Машина взорвалась, а меня нашли на обочине. Полицейские сказали, что это удивительно, но, скорее всего, меня выбросило из машины через разбившееся лобовое стекло, и это спасло мне жизнь. - Видимо, так и было, - его голос хрипнет, а я начинаю отчетливо ощущать привкус крови во рту. - Я была пристегнута, Деймон. - Ты просто не помнишь. - Я была пристегнута! – жмурюсь и отхожу на шаг, потому что он спрыгивает с кухонной тумбы и становится чуть ближе ко мне, - я не могу ездить, не пристегнув ремень. И ты знаешь это! Это ты меня спас? – молчание, - это был ты? – внимательно смотрю в его глаза, - Деймон, это ты?! – начинаю дрожать, и чувствую, как меня постепенно, словно мягким и теплым одеялом, накрывает очередной приступ самой натуральной истерики, - это ты?! Это ты?!?! – становится нечем дышать, воздуха, нет, места нет, мира нет, - Деймон, это ты?! - Это я. *** - Лили, она твоя дочь, - голос врача тихий и вкрадчивый, но почему-то сейчас он раздражает ее сильнее, чем когда-либо, - твой ребенок. Ты должна позаботиться о ней. - Деймон тоже мой ребенок, - длинные темные волосы рассыпаются по худеньким бледным плечам, и она ежится, словно испугавшись чего-то, - о нем я не должна заботиться? - Девочка, послушай меня, - крепкие, сухие руки, крепко сжимают ее запястья, - родители Деймона – наркоманы. Его мать принимала всевозможные вещества вплоть до родов. Это могло дать любые последствия. Я пока не знаю, какие. Но, совершенно точно, необратимые и разрушительные. Ты не можешь заботиться о двух таких больных детях, Лили. Тем более, одна. - Я не одна, - она отрицательно трясет головой, - у меня есть муж. - Да? – мужчина насмешливо смотрит на нее, и ей стоит больших усилий, не отвести взгляд, - и где он? Твой муж? - В Европе. Этого сейчас требует бизнес. - Серьезно? – на тонких губах появляется насмешливая улыбка, - ты очень умная женщина, Лили. Уверен, ты все понимаешь. Джузеппе не нужны больные дети, которые постоянно плачут, кричат и рискуют покалечить себя, тебя и друг друга. Не удивлюсь, если однажды он заберет Стефана, и… - Значит так, - ее голос начинает отдаваться от стен, - Джузеппе обеспечивает меня и наших детей. Он делает все, чтобы мы ни в чем не нуждались, и я бесконечно благодарная ему за это. Он – самый близкий мне человек, и я бы никогда не справилась ос всем этим, если бы не он. Уходите. Я благодарна за помощь, но Вы пытаетесь внушить мне, что у нас все очень и очень плохо. Что я должна отказаться от Деймона, идите к черту! Вы. И Ваша медицина. И Ваш советы. И Ваш здравый смысл. Кем бы Деймон ни оказался. Это мой сын. И он никогда не узнает, что с ним может быть что-то не так. Он самый любимый. Он самый лучший. Не смейте даже говорить мне о том, что это не так. Она кутается в длинную вязаную кофту и долго-долго смотрит на огонь в камине. Врач уходит, бурча что-то себе под нос, и она снова остается одна, наедине с мыслями о муже, о детях, а еще немного о детстве, когда она жила и не думала, что ее жизнь когда-нибудь станет такой. Кругом темно. И тихо. И очень хочется встать, и налить себе чаю, но она не встает, все еще не отрываясь глядя на огонь, пока, наконец, не решается заговорить. - Я ему соврала. Самый близкий мне человек – это ты. Хоть ты и засранец. - И, как давно ты поняла, что я здесь? – Деймон нерешительно выходит из-за плотной гобеленовой шторы, и Лили грустно усмехается, устало глядя на него. - Недостаточно давно, сын. Ты все слышал? - Да.