Never hurt like this before Nothing's fair in love and war … There's no wrong or right Nothing's fair in love and war _____________________________ Прежде не было подобной боли На войне и в любви нет справедливости …. Нет верного или неверного выбора На войне и в любви нет справедливости
Three Days Grace — Nothing's Fair in Love And War
Непередаваемое чувство — на время забыть о завоевании. Оставить позади короткие холодные ночи в лагере и кровавые дни, подсчёты раненых и убитых, бесконечные планы битв и военные советы. Орису было странно не получать и не отдавать приказы, не пронзать мечом врага сквозь доспехи и не видеть, как последние жизненные силы покидают мёртвое тело. Он пытался вспомнить, когда для него началась эта война. Когда невидимый металлический ошейник, кои он видел у рабов в Волантисе, появился и на его шее. Когда Эйгон распорядился идти на Штормовые земли? Когда он с Рейнис и Висеньей облетел весь Вестерос и приказал вырезать стол в виде континента? Когда брат впервые обратил взор на восток, став лордом Драконьего Камня с кончиной их отца? Сложно было дать ответ на этот вопрос. Баратеону казалось, что он родился с мечом в руке и сражениями в сердце, готовый умереть за своего короля. Но с женитьбой всё изменилось. Больше не было продуваемого шатра и случайной женщины, согревающей постель на одну ночь. Не было тревожных снов и детских воспоминаний, просачивающихся сквозь подсознание. Не было нужды победить любой ценой или отдать жизнь за венценосного брата. Штормовой Предел стал изолированным островом с целебными водами для истерзанного воина. Теперь вместо бесконечных вечеров у костра с солдатнёй и элем лорд-командующий проводил всё время со своей королевой любви и красоты, служа лишь ей одной. Аргелла затмевала для Баратеона солнце. Мужчина не верил, что можно любить настолько — до бурлящей кипятком во всём теле крови, до восхищения, граничащего с обоготворением, до безумия. Эта изящная, но непредсказуемая, как шторм, девушка держала в своей власти лучшего военачальника Вестероса и хранила всю его любовь, которой, однако, пришлось поделиться ещё кое с кем. В 3 году от З. Э. у Баратеонов родился здоровый черноволосый малыш с синими глазами названный Давосом и теперь счастливый молодой отец просил у жены красавицу-дочку, чтобы заключить брачный союз с Таргариенами. «Наша девочка однажды станет королевой» — говорил он. Аргелла уклончиво отвечала, что драконы ещё не обзавелись наследниками и ни к чему загадывать наперёд, время всё расставит по своим местам, но это были лишь отговорки. Что бы ни случилось, леди знала — она никогда не отдаст им свою дочь. «Пускай же у меня вовсе не будет дочерей» — беззвучно просила Аргелла перед каждой ночью любви, рассыпаясь в ласках мужа. Однако, не смотря на всю страсть и пылкость штормовых владык, Давос Баратеон оставался единственным ребёнком в семье. Ни капли не расстраиваясь, Орис был рад и горд, вот, дескать, кто понесёт знамя с оленем в грядущих битвах, в то время как его жена была готова молиться всем богам, Старым и Новым, лишь бы войны остались позади, но боги, как им и подобает, остались глухи к земным мольбам. Шёл второй год осени, когда королева Рейнис Таргариен подожгла Дощатый город — крупнейший порт Летнего моря, развязав Первую Дорнийскую войну. Незадолго до этого, вдохновившись подвигом сестры, поставившей на колени Шарру Аррен и Долину, она решила преподнести брату-мужу непокорные земли и прилетела в Солнечное Копьё — резиденцию Мартеллов, правителей пустыни. Там её встретила восьмидесятилетняя, слепая и лысеющая принцесса Мерия, которую прозвали Жёлтой Жабой. Рейнис сделала то же, что и её сестра — сказала сдаться по-хорошему и подчиниться Эйгону, но на это старуха хрипло рассмеялась и ответила: «Непреклонные, несгибаемые, несдающиеся». Она улетела ни с чем, кроме досады, на радость Висеньи. Но после того как дорнийцы, прятавшиеся в горах во время аудиенции, убили оставленный королевой авангард и отбили замки обратно, Рейнис, верная своему слову, принесла пламя и кровь в Дорн. Однако пострадали от этого поступка не только мятежники. Леди Баратеон велела служанке отнести малыша в детскую, когда её муж вошёл в комнату с распечатанным свитком в руках. Орис был одновременно напряжён и рассеян, не в силах подобрать нужные слова. В его чёрных глазах отражались огоньки зажжённых свечей, челюсти плотно сжаты, а каждый шаг навстречу жене давался с огромным трудом. Мужчина остановился в метре от возлюбленной, не решаясь нарушить звенящую тишину, воцарившуюся в их покоях. Аргелла же в отличие от мужа нисколько не была сметена. Её плечи были гордо расправлены, а золотой медальон мирно вздымался вместе с грудью. Она взмахнула веером угольно-чёрных ресниц, пронзив супруга взглядом, и едва слышно произнесла тоном не предвещающим ничего хорошего: — Этажом выше засыпает наш годовалый сын… — Гелла, — безуспешно попытался остановить её Орис. — …которого ты покинешь, чтобы умереть за своего короля, — с нажимом закончила леди, отбросив волосы назад изящным движением кисти. Мужчина тяжело выдохнул и подошёл к маленькому, круглому столику с кривыми ножками близ камина. В комнате раздался звук разливаемого по кубкам вина, а лорд поспешил осушить свой, развязывая горчичный шёлковый платок у горла. — Я дал клятву, — он повернулся к жене, протягивая ей серебряную чашу. Пальцы прошли сквозь мягкую прядь с синим отливом, коснулись впалой щеки и задержались на зауженном подбородке. Баратеон подошёл вплотную к девушке, сжавшей в тонких перстах ледяной металл с борским вином. — Они и твоя семья тоже. Ты должна понять. Аргелла поднесла напиток к пышным губам, прикрывая глаза, и ощутила, как виноградный нектар приятно обволакивает бархатом рот, как язык тонет в этих вкусовых нотах, как конечная терпкость застывает на устах. Она взглянула на Ориса, проведя по его руке, и сказала: — Я отказываюсь выполнять ваш приказ, лорд-командущий, — девушка резко смахнула прочь от лица пальцы супруга и отошла в сторону, развернувшись лицом к окну. Безмятежная водная гладь поблёскивала в лунном сиянии, сливаясь с чернильным небом, усыпанным мириадами звёзд. Лицо последней штормовой королевы исказилось от гнева, а глаза потемнели, становясь бездонно-чёрными, как смертельный водоворот. Аргелла не могла поверить, что муж по прежнему будет слепо подчиняться братцу, сидящему на стуле из расплавленных железных мечей и гордо зовущему себя владыкой Семи Королевств. Теперь он лорд и несёт ответственность за свой народ, за свою семью. «Они и твоя семья тоже» — эхом раздался в голове голос мужчины. Нет уж, её настоящая семья мертва. Отец, мать, Реджи — все они пепел и прах. Они покинули этот мир и оставили Геллу совсем одну, последнюю из Дюррандонов. «Но теперь у меня есть супруг и сын. Больше я не одна» — могла возразить сама себе леди Баратеон, но ненавистный свиток с драконовым оттиском норовил отнять у неё первого. — Когда ты носила под сердцем Давоса, я остался дома. Теперь я нужен брату, — твёрдо произнёс Орис, со звоном опустив пустой кубок на стол. Год назад лорды Трёх Сестёр объявили себя независимыми и нарекли леди Марлу Сандерленд своей государыней. Находясь далеко от места событий, король приказал Хранителю Севера подавить мятеж и усмирить гордецов, сомневающихся в силе дракона. В этой войне Торрхену Старку помогал Уоррик Мандерли и сама королева Висенья на суровой и беспощадной Вхагар. При виде вражеских парусов и огнедышащей твари, сестринцы склонили колено и выдали леди Сандерленд, которую позднее заключили под стражу. Покорившийся Стеффон Сандерленд, брат Марлы, принёс присягу дому Таргариен, подчинился верховному лорду Долины и отдал своих сыновей на воспитание Аррену и Мандерли. Говорили, что после этого мятежа залив наводнили распухшие трупы, кои долгое время прибивало течением до Старого Замка и даже до Вдовьего Дозора, но Гелле не было дела до ничтожных сестринцев и их потерь. Теперь, когда король призвал брата на новую войну, что начала эта безмозглая Рейнис, проклятые богами пустыни должны были пополниться костьми воинов Штормовых земель и Простора. — Я убью его, — отрешённо произнесла леди Баратеон, изогнув губы в нервной усмешке. Она развернулась к мужу и повысила голос, взмахнув широкими рукавами платья. — Его и среброволосых шлюх, которых ты зовёшь сёстрами! В тени было невозможно разглядеть лицо Ориса, но его глаза заметно вспыхнули недобрым огоньком. Он насупил густые чёрные брови и вкрадчиво произнёс, приближаясь к жене на несколько шагов: — Следи за языком, миледи. Теряющий терпение воин нисколько не спугнул Геллу. Девушка небрежно отставила чашу прочь, разливая остатки вина по гладкой деревянной поверхности. Вместо того чтобы проследовать совету мужа, она продолжила идти наперекор, начиная входить во вкус: — А не то что, лорд-командующий? — издевательски произнесла леди, не сдержав сорвавшегося с губ издевательского смешка. — Ты выдашь меня своему братцу нагую и в цепях? — Только если ты захочешь оказаться перед ним нагой, — вспыхнул Баратеон, крепко стиснув кулак. Звонкая пощёчина прослужила ответом вместо гневных речей. Грудь леди высоко вздымалась, глаза были яростно расширены, ладонь пылала. Она замахнулась вновь, но на этот раз мужчина крепко схватил её запястье, круто развернул жену и прижал спиной к себе. — Отпусти меня! Отпусти меня, ты, бастард! — шипела Аргелла, осыпая воина оскорблениями. Он держал её мёртвой хваткой, не давая возможности дотянуться до ненавистного лица бородатого невежды, расцарапать его в кровь. — Отпущу, но сначала тебе придётся меня выслушать, — раздался над ухом угрожающий шёпот, и горячее дыхание обдало шею девушки. — Я не намерена тебя слушать! — противилась она, безуспешно пытаясь вырваться. В цепких руках Ориса девушка чувствовала себя полностью скованной и бессильной, готовой зарычать от беспомощности. — Покинь этот замок и забудь о том, что у тебя есть жена и сын! Убирайся отсюда! Убирайся, будь ты проклят! Баратеон круто развернул её, сжав запястья крест-накрест за спиной. Он тяжело дышал, шумно выдыхая ртом, уложенные назад волосы разметались, пряди спадали на лицо, скрывая его половину. — Ты не вправе отнять у меня сына! — взревел пришедший в бешенство мужчина, с силой тряхнув Аргеллу за плечи. Голова леди безвольно мотыльнулась, как у тряпичной куклы, она прикусила язык, почувствовав во рту металлический привкус крови. Воспользовавшись моментом, девушка высвободилась из цепких рук мужа и потёрла ноющие от хватки запястья. — Отнять сына? Ты бросаешь его! — кричала Гелла, выпучив большие синие глаза. — Ты бросаешь Давоса! Это тебе даром не пройдёт, помяни моё слово! — она ткнула пальцем в рубашку мужа, подарив ему полный вражды взгляд. — Собирай вещи и убирайся к своему хозяину! Может после войны он вернёт тебе яйца, и ты станешь мужчиной, а не покорной драконьей сучкой на побегушках! После этих слов леди замолкла, почувствовав, что сказала лишнего. Её поза говорила о решительности, но сердце в груди готово было разорваться, став единственным звуком в воцарившейся напряжённой тишине. Баратеон убрал с лица пряди, наклонив голову набок, и провёл горячей ладонью вверх от выреза платья, резко сжав золотую цепочку девушки и прошипев: — Ты даже представить себе не можешь, как я хочу убить тебя. Сжать эту прекрасную шейку с бархатной кожей, пока ты не издашь последний вздох. Смотреть, как жизнь… — Ты не посмеешь! — возразила леди, но воин лишь сильнее сжал медальон кулак. — … постепенно угасает в этих очаровательных глазах, а губы синеют, как от Вечерней тени, — он криво ухмыльнулся, но глаза остались непроницаемыми. — Давай. Сделай это, — лицо Геллы было в нескольких миллиметрах от мужниного. — Почему во имя богов я люблю полную ненависти женщину? — процедил Орис, рывком впиваясь в уста жены. Леди Баратеон отрицательно замычала, пытаясь оттолкнуть мужчину и разорвать его звериную хватку, но тот был гораздо сильнее. Тогда она вцепилась зубами в его губы, оттягивая нижнюю и пронзая её укусом. Из проколотой плоти стремительно вытекала густая кровь, которую ощущали оба, размазывая красную влагу в поцелуе. Не желая возиться со шнуровкой платья, мужчина разорвал его на спине, а Гелла почувствовала, как плотный фиолетовый бархат с шёлковой подкладкой из тёмного золота скользит по телу, задерживаясь у щиколоток. Оставшись нагишом, на впалых щеках девушки выступил едва заметный румянец. Орис навалился всем телом на жену, а она, почувствовав спиной ледяное стекло, выгнулась навстречу, желая отстраниться от поверхности. Её нежно-розовые соски набухли от холода, она дрожала, а напор воина ни капли не уменьшился. Он расшнуровал бриджи, обнажив крепкий член, бесцеремонно раздвинул ноги девушки и провёл головкой по сочащейся влагой промежности, задевая клитор. Леди несдержанно застонала, на что мужчина ехидно ухмыльнулся, подхватил её под колени и без лишних ласк рывком вошёл. Гелла вскрикнула от секундной боли и впилась ногтями в его плечи сквозь льняную рубашку, но в следующий момент острое чувство сменило наслаждение. Орис двигался быстро и ритмично, вжимая жену спиной в звенящее стекло. Он полностью насаживал её на свой член, ощущая, как её смазка обильно стекает по стволу. — Ненавижу тебя, Баратеон! — выплюнула ему в лицо девушка, протяжно застонав и вскрикнув, закидывая голову назад. Окно запотело от их страсти, короткие ногти мужчины царапали бёдра жены, оставляя на жемчужной коже красные отметины. Девушка обхватила шею мужа, зарываясь пальцами в мокрые волосы на затылке и оттягивая их назад, на что воин зашипел, ускорив грубые толчки. Он подбросил её вверх ещё раз, схватив за спину, и опустился в оббитое бархатом кресло, стоящее неподалёку. Гелла царственно восседала сверху, обхватив член у основания, и направила его в себя, выгибаясь. Орис сжал пальцами её задницу, направляя вперёд-назад, раздвигая ягодицы и вновь виляя ими на свой лад. Он замахнулся и со звоном шлёпнул девушку, оставляя красную пятерню. В ответ на это леди дала ему ещё одну пощёчину, разжигая новую волну злости внутри мужчины. Воин впился зубами в ареолу, оттягивая её. Девушка закричала и всхлипнула, а он продолжал терзать нежную кожу, вылизывая укусы и оставляя свежие по всей груди, стремительно багровеющие. Когда они переместились на пушистый мирийский ковёр у камина, Баратеон перевернул девушку лицом вниз. Она выгнулась в спине, подняв ягодицы вверх, а Орис подставил член к горячей мокрой дырочке, размазывая влагу по всей промежности и бёдрам. Он резко вставил его до самого основания с хлюпающим звуком, сжимая запястья жены за спиной и грубо трахал свою леди, слыша каждый её стон и крик удовольствия. Гелла подмахивала ему, чувствуя мужа глубоко внутри, сжимала в себе его плоть, а Баратеон закидывал голову назад с глухим стоном, ощущая её жар и пульсацию. Волны наслаждения окутывали их обоих, они пробирали до мурашек, до костей, и после очередного толчка мужчина почувствовал, как тугой узел внизу живота постепенно расслабляется. Он обильно излился в нутро жены, наваливаясь сверху и вжимая её в ковер разгорячённым влажным телом. Гелла слышала его тяжёлое дыхание и бешеное сердцебиение, сама не в силах отдышаться. Каждый выдох обжигал ей кожу, воин убрал её волосы на другую сторону, ласково касаясь губами худого плеча. Перекатившись в сторону, он заключил девушку в объятия, чувствуя, как она уткнулась носом в его шею. Орис заснул с любимой в руках на мягком ковре, укрывшись меховым плащом. Он прижимал её к себе, будто боясь, вдруг к утру девушка исчезнет. Леди Баратеон посмотрела на своего расслабленного спокойного мужа — в таком состоянии он выглядел даже моложе и вовсе не воинственно. Не верилось, что этот мирно спящий без тени жестокости на лице мужчина убил несчитанное количество людей и убьёт ещё одним богам известно сколько. Аргелла провела ладонью по небольшому шраму у виска, закрытым глазам и бороде. На секунду она представила его израненное тело на столе в Чертоге Дюррана, пустой застывший взгляд, и боль от этой ужасной картины сжала её сердце стальными прутьями. Баратеон пробормотал что-то сквозь сон и крепче обнял содрогающуюся в беззвучных рыданиях жену.